Михаил Петрович Арцыбашев
Рассказ об одной пощечине
Я сидел на веслах, а Лидия Михайловна на руле. Одета она была в какой-то длинный Легкий капот, надетый, вероятно, или на очень тонкую сорочку, или прямо на голое тело. Под этим капотом отчетливо была видна ее фигура, которая местами даже просвечивала, и это волновало меня. В сумерках казалось, что глаза у нее очень темные и смотрят все время на меня. Оттого, что не видно было их выражения, они казались загадочными, русалочьими.
Началось с того, что Лидия Михайловна стала расспрашивать, какие женщины мне нравятся. Ее вообще только такие сюжеты и занимали!.. Разговор этот еще больше волновал меня, и я инстинктивно старался не смотреть на нее.
«Ну, а я вам нравлюсь?» – неожиданно спросила она и при этом засмеялась. Нехорошо засмеялась…
Должно быть, я здорово покраснел, потому что мне вдруг стало страшно жарко. Но я хотел быть смелым и мужественным, а потому ответил грубовато:
«Очень!»
«Вот как!» – захохотала она и брызнула в меня водой.
Потом мы говорили о модном романе, герой которого нечаянно увидел героиню в купальне. Надо вам сказать, что за последнее время мы только при профессоре и Ниночке не говорили на такие темы, а как только оставались вдвоем, Лидия Михайловна сейчас же сводила разговор на любовь, флирт и тому подобное. Я уже понимал, что я ей нравлюсь, что моя молодость и свежесть щекочут ей нервы, и все время меня не оставляло скверное ощущение, что совершаю что-то подлое. Но молодость брала свое, и я не мог не искать этих разговоров.
И вот, когда мы проплывали мимо купальни, белевшей на берегу под дубами, как-то так случилось, что мы оба посмотрели в ту сторону и, должно быть, одна и та же мысль пришла в голову обоим. Мысль эта испугала меня, точно я в пропасть заглянул, даже голова у меня закружилась. Мы встретились глазами и поняли друг друга.
«А вы хотели бы видеть меня… как я купаюсь?» – вдруг спросила Лидия Михайловна и неловко засмеялась опять.
«Хотел бы!» – ответил я через силу и изо всех сил стал грести дальше.
Довольно долго мы плыли молча. Я чувствовал, что у меня дрожат руки и ноги и во всем теле какая-то сладкая истома. Лидия Михайловна сидела неподвижно, уронив одну руку в воду, и о чем-то напряженно думала. И я боялся угадать ее мысли.
Река делала крутой поворот, а за ним уже начинались поля и большое село.
«Поедем назад», – точно очнувшись, сказала Лидия Михайловна.
Я послушно повернул лодку, и мы опять вплыли в лес. Было уже довольно темно. И вот когда мы опять поравнялись с купальней, Лидия Михайловна потянулась и сказала, глядя в сторону:
«А знаете, я и в самом деле выкупаюсь. Я люблю купаться по вечерам. Чувствуешь себя какой-то русалкой, и кажется, что за тобой из-за кустов подсматривает какой-то… фавн».
Чувство мое было похоже на испуг. В эту минуту я уже знал, что будет, и растерялся. Мне стало вдруг душно и тоскливо.
«Ну, подъезжайте же!» – сказала она с нетерпением, точно ей было досадно, что я так трушу.
Нечего делать, я пристал к берегу и вздрогнул, когда лодка со скрипом вползла на песок.
Она ушла в купальню, а я остался у лодки. Было совсем темно, кругом стояли темные таинственные деревья, вода была какая-то странная, и в ней колыхались отражения первых звезд. В купальне слышался шорох, потом раздался плеск воды, и на середине реки, светлой от темных берегов, показалась голова Лидии Михайловны.
Я глаз от нее оторвать не мог. Под водой, колыхавшейся вокруг, я угадывал ее тело, и мне было почти больно от воспаленного воображения.
Лидия Михайловна поплыла обратно и скрылась в купальне. Плеск воды затих. Она вышла. Не могу вам передать, что я переживал в те минуты: я знал, что она хочет, чтобы я пришел, я говорил себе, что такой момент, может быть, никогда не повторится, что надо пользоваться случаем, а в то же время уверял себя, что просто у меня грязное воображение и все это мне показалось… Тут она меня позвала.
Я не узнал ее голоса, до того странным он мне показался, и ответил тоже каким-то чужим, не своим голосом.
«Что это вас совсем не слышно? Вы здесь?.. Я боюсь!» – крикнула она.
Тогда я встал и пошел… Она вскрикнула, когда увидела меня в купальне, и замахала руками.
«Нельзя, нельзя, я еще не одета!»
Но я уже не мог уйти и, кажется, только глупо улыбался, шаг за шагом приближаясь к ней. Лидия Михайловна была уже в капоте, но я сразу увидел, что капот наброшен на голое тело кое-как, нарочно, а рубашка ее лежит на скамье. Я подошел к ней совершенно молча. Она так же молча оттолкнула меня, не спуская с меня темных, непонятных глаз, и выражение у нее было злое, животное.
А когда все кончилось, сел на скамейку и закурил. Говорить я не мог, а она быстро одевалась при мне, и я испытывал жгучее наслаждение, смешанное с отвращением оттого, что уже имел право сидеть и смотреть, как она одевается.
Всю дорогу мы молчали, только когда высаживались из лодки, Лидия Михайловна сказала:
«Ну что мы с вами наделали!..»
Я совершенно глупо ответил: ничего!.. а она погрозила мне пальцем, кокетливо головой и пошла к дому.
На террасе горела лампа и пили чай профессор с Ниночкой.
Я не мог представить себе, как я посмотрю им в глаза, но Лидия Михайловна выручила меня, быстро пройдя вперед и сказав совершенно беззаботным тоном:
«А вот и мы!»
«Нагулялись?» – ласково спросил профессор.
Она стала рассказывать, где мы были, а я смотрел на нее, и мне было страшно: как может она говорить так легко и весело, улыбаться мужу и дочери, когда только что отдавалась мне?.. Знаете, много раз мне и потом приходилось обманывать мужей с их женами, и каждый раз меня поражала та легкость, та виртуозность, с какой лгали женщины… Лгали они не только словами, а голосом, движениями, смехом, каждой черточкой своего тела… И как лгали!.. С наслаждением!..
Ну, после этого связь наша продолжалась долго. Это была связь безобразная, без всякого чувства, просто потому, что мне была нужна женщина, а ей нравились моя молодость и свежесть. Однако, по молодости лет, по неиспорченности, я тяготился этим и старался думать, что мы все-таки любим друг друга. Однажды я даже сказал ей, что меня не удовлетворяют такие отношения, и при этом грубо выразился, что ей «только этого и нужно!».
Лидия Михайловна посмотрела на меня с самым искренним презрением, а затем дня три мучила меня, отказывая в ласках и ехидно повторяя, когда я приставал к ней:
«Зачем? Ведь вам этого не нужно! Это грязь!»
И доводила меня до того, что я готов был отказаться от всех своих убеждений, лишь бы она отдалась мне. И она уступила, но с таким видом, точно сделала мне величайшее снисхождение.
Странно, я чувствовал к ней непобедимое влечение и в то же время презирал ее от души. Каждый раз, когда она уходила от меня, я испытывал положительное отвращение и давал себе слово прекратить эту связь, но и сам прекрасно чувствовал, что ничего из этого не выйдет, что завтра я опять буду добиваться того же…
Мучили меня и отношения к Ниночке и профессору. Когда я подходил к Ниночке, мне казалось, что я замараю ее какой-то гадостью, а когда профессор по-прежнему ласково и внимательно вступал со мной в разговор, я заикался, бледнел, краснел и вел себя, должно быть, непозволительно глупо, так что он даже смотрел на меня с недоумением. Я не мог глядеть ему в глаза, презирал себя, а потому скоро начал чувствовать к нему ненависть. Иногда мне даже было лестно думать, что я его обманываю… Ты, мол, великий человек, знаменитый ученый, а я – ничтожество, заурядный студентишко, а вот твоя жена принадлежит мне. Мне стало приятно унижать его в своих глазах, точно этим я мстил ему за собственную подлость. А он ничего не замечал, был ласков со мною и по-прежнему обожал свою Лидию Михайловну.
Ух, подлая баба!.. Сначала она немного боялась, но потом обнаглела так, что лезла ко мне чуть ли не на глазах у мужа. Должно быть, ей даже нравилось рисковать.
Однажды, я помню, профессор на минуту вышел на террасу, а она подсела ко мне с поцелуями, я испугался и даже отстранился, а она нарочно обнимала меня, забавляясь моим испугом… В это время профессор вошел, и так быстро, что она едва успела отскочить на соседний стул, причем села чуть не мимо стула… Должно быть, он заметил что-нибудь, потому что круто повернулся и вышел.
