Михаил Пыляев
Старая Москва. Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы
У последних триумфальных ворот встретил Екатерину II московский митрополит Тимофей с духовенством и сказал императрице поздравительную речь. Въезд государыни был необыкновенно торжествен, Екатерина ехала в золотой карете, за ней следовала залитая золотом свита. Клики народные не смолкали.
Чин коронования[18] происходил в воскресенье; стечение народа в Кремль началось еще накануне, хотя в тот день шел большой дождь; в день же коронования утро было пасмурно, но к вечеру погода разгулялась. По первому сигналу из двадцати одной пушки в 5 часов утра все назначенные к церемонии персоны начали съезжаться в Кремлевский дворец, а войска построились в 8-м часу около соборной церкви и всей Ивановской площади.
В 10-м часу затрубили трубы и забили в литавры, и по этому сигналу двинулась процессия в церковь. Государыня между тем, во внутренних своих покоях приготовившаяся к священным таинствам – миропомазанию и причащению, вошла в большую аудиенц-камеру, куда уже все регалии из сенатской камеры принесены были и положены на столах по обе стороны трона.
Когда все государственные чины собрались, императрица села под балдахин в кресла свои. В это время духовник государыни, Благовещенского собора протопоп Феодор, стал кропить святою водою путь государыни.
Как только государыня из дворца вышла на Красное Крыльцо, начался звон во все колокола и военная салютация. При приближении к соборным дверям государыню встретил весь церковный синклит[19], до двадцати архиереев и более сорока архимандритов во главе с архиепископом Новгородским, который поднес государыне для целования крест; митрополит Московский окропил святою водою. Государыня села на приготовленный ей престол.
Граф А. Г. Орлов-Чесменский, проезжающий своего рысака Барса
С весьма редкой гравюры того времени
В это время она надела на себя порфиру[20] и орден Андрея Первозванного, а когда возложила на себя корону, то на Красной площади произведена была стрельба. После этого все чины двора принесли ей поздравление, а новгородский архиепископ Димитрий сказал ей поздравительное слово.
Выход из храма был не менее торжествен – все войска при виде государыни в короне и порфире производили салютации. Государыня пошла в Архангельский собор, где поклонилась усопшим предкам, после этого в Благовещенский собор и там приложилась к святым мощам и затем возвратилась во дворец.
Императрица Екатерина в своей аудиенц-камере села под балдахин и жаловала многих разными милостями. Потом царица отправилась в Грановитую палату, где происходил обед.
Во время стола исполнялся концерт на хорах, вокальный и инструментальный. По окончании стола государыня возвратилась в свои покои, и в тот день ничего более не происходило. При наступлении ночи весь дворец Кремлевский и все публичные строения, как и колокольня Ивана Великого, были иллюминованы.
В полночь государыня вышла инкогнито на Красное Крыльцо и любовалась на иллюминацию. В эту ночь, по словам очевидца, вся Москва пылала огнями; на выстроенных ко дню приезда государыни триумфальных воротах горели разные щиты: на одном был представлен гелиотроп (цвет, подобный солнцу), а под ним гора с надписью: «От всего мира видима буду»; на других виднелся меч с надписью: «Закон управляет, меч защищает»; на других воротах представлен орел, держащий в когтях громовые стрелы, надпись гласила: «Защищение величества»; на других виднелся царский жезл с надписью: «Жезл правости, жезл царствия твоего»; на других был изображен вензель Екатерины, поддерживаемый ангелами, а под ним Россия, с надписью: «Слава Богу, показавшему нам свет»; на порталах изображена была радуга с надписью: «Предвестие вёдра»; на следующих четыре части света, из которых Европа «особливо весело себя оказывала». Повсюду виднелись крылатые «гениусы» и «фамы», «которые в трубы поздравление говорили».
Объявление герольдами на Кремлевской площади о короновании императрицы Екатерины II
С гравюры Колпашникова
В довершение всего этого напротив самого Кремля, к Замоскворечью, был сожжен великолепный фейерверк.
На шестой день после коронации Екатерина II дала праздник для народа. Народное празднество происходило на Красной площади и на Лобном месте.
В день праздника по улицам разъезжали торжественные колесницы, украшенные резною позолотой, на которых стояли жареные быки, лежали пирамидами дичь и разного сорта хлеб. За этими колесницами тянулись роспуски, установленные посеребренными и позолоченными бочками меда и пива.
На Красной площади стояло множество столов с различными яствами. Там же были устроены фонтаны, которые били красным и белым вином. Тоже и на некоторых перекрестках главных улиц были столы для бедных, где их угощали закусками и питиями.
Близ Кремля к этому дню были разбиты шатры, украшенные разноцветными флагами, где раздавались пряники и разные сладости народу.
В других местах возвышались балаганы и амфитеатры, где представляли акробаты, фокусники, ходили по канату персияне и т. д. Сама императрица в сопровождении большой свиты разъезжала по улицам Москвы, любуясь народным празднеством; в это время окружавшие ее герольды бросали в народ серебряные жетоны. Такие празднества в Москве продолжались целую неделю.
После коронационных празднеств Екатерина отправилась в Троицкую лавру; путь императрицы отличался необыкновенною торжественностью. Государыня выехала из Москвы 17 октября и прибыла в лавру в тот же день в восьмом часу. У ворот обители были расположены по бокам сорок молодых воспитанников в белых одеждах, с венцами на головах и с пальмовыми ветвями в руках; при прибытии императрицы они запели следующий кант:
Коронование в соборе императрицы Екатерины II
С гравюры Колпашникова
Гряди, желаннейшая мати,
Гряди с дрожайшим Павлом к нам,
Гряди от гроба дар прияти
В созданный чудотворцем храм… и пр.
Это пение продолжалось до самого входа императрицы в храм; при вступлении в церковь певчие запели: «Достойно есть»; в это время государыня прикладывалась к святым мощам, после чего ей было возглашено многолетие. При торжественных кликах многолетия государыня вышла из храма; здесь опять на паперти встретили ее семинаристы и запели уже другой кант:
Прийди, Екатерина,
Вторая к нам Елисавет,
Надежда всех едина,
Прийди, о презлатых нам лет,
И Павла возведи с собою,
Идуща спешною ногою.
Во время этого шествия продолжалась пушечная пальба и колокольный звон. Придя в приготовленные покои для императрицы, архимандрит с братиею и учителями поднес хлеб-соль, наместник лавры Иннокентий произнес торжественную речь, и затем еще пели канты семинаристы.
Троице-Сергиевская лавра в XVIII столетии
С гравюры того времени Малютина
На другой день после литургии государыня со свитой обедала у настоятеля лавры, осматривала ризницу и различные церковные древности, потом отправилась в семинарию, в богословскую палату, где были собраны как учителя, так и воспитанники, одетые «в белом с золотыми травами платье», имея в руках ветви и зеленые на головах венцы, ожидая с наичувствительнейшим желанием свою всемилостивейшую видеть государыню, и как токмо собрание юношества увидело монархиню, радостию сердечно взыграв, воспели следующий кант:
Сидящей на Российском троне
Вы, музы, в вашем Геликоне
Приличный стих воспойте
И радость в нас откройте,
Сокрытую в сердцах.
Дни ваши ныне преблаженны,
Ликуй, ликуй, Парнас священный,
Зря на Екатерину,
Надежду всех едину;
Науки продолжай… и т. д.
После этого канта ученики приветствовали государыню на русском, латинском и греческом языках стихами и речами. В заключение сказал речь ректор семинарии Платон, и затем настоятель лавры Лаврентий поднес государыне оду; последняя начиналась так:
Не может толь нас веселить
Весна своей красою,
Ни в жаркий день кто прохладить
Сердца всех нас водою.
Коль ты пришествием своим,
Дрожайшая наша мати… и т. д.
Государыня после осматривала библиотеку семинарии; в тот же вечер Екатерина посетила опять семинарию, где давалась учениками драма «О Царе Навуходоносоре и трех отроцех в пещи». По преданию, эта драма тянулась очень долго; по окончании представления вся лавра была иллюминована.
«В субботу, поутру, 19-го октября, государыня, приложившись к мощам, при колокольном звоне и пушечной пальбе, изволила выдти за святыя ворота, потом „седши в линию, путь в царствующий свой град восприяла в начале девятаго часу, при сем производилась пушечная пальба с колокольным звоном. Проезжая слободою Клементьевою, изволила в народ бросить деньги“»[21].
Императрица после коронации из первопрестольной не уезжала, а пробыла там целую зиму. Москва в дни пребывания государыни увидела невиданные до этого празднества и маскарады. Роскошь и великолепие последних доходили до сказочного волшебства.
Так, первый такой грандиозный маскарад был дан в последние дни Масленицы. Устройство этого маскарада было препоручено придворному актеру Федору Григорьевичу Волкову; всех действующих лиц в нем было более четырех тысяч человек; двести огромных колесниц были везены запряженными в них волами от двенадцати до двадцати четырех в каждой.
Маскарад назывался «Торжествующая Минерва»[22]. В нем, как гласило печатное объявление, «изъявится гнусность пороков и слава добродетели». Маскарад в течение трех дней, начиная с десяти часов утра и до позднего времени, проходил по улицам Большой Немецкой, по обеим Басманным, по Мясницкой и Покровской.
По возвращении последнего к горам начиналось всеобщее катанье, на театре давались кукольные комедии, «фокус-покус и разные телодвижения»; вместе с желающими смотреть на это торжество в масках и без маски вызывались из публики желающие «бегаться на лошадях».
Маскарадное шествие открывалось предвозвестниками торжества с большою свитою и затем разделялось на отделы; перед каждым отделом несли особенный знак. Первый знак был посвящен Момусу, или «Упражнение малоумных»; за ним следовал хор музыки, кукольщики, по сторонам двенадцать человек на деревянных конях.
За ними ехал верхом Родомант-забияка, храбрый дурак; подле него шел паж, поддерживая его косу. После него шли служители Панталоновы, одетые в комическое платье, и Панталон-пустохват в портшезе[23]; потом шли служители глупого педанта, одетые скарамушами, следовала сзади и книгохранительница безумного враля; далее шли дикари, несли место для арлекина, затем вели быка с приделанными на груди рогами; на нем сидел человек, у которого на груди было окно, – он держал модель кругом вертящегося дома.
Эту группу программа маскарада объясняла так: Мом, видя человека, смеялся, для чего боги не сделали ему на грудях окна, сквозь которое бы в его сердце можно было смотреть; быку смеялся, для чего боги не поставили ему на грудях рогов и тем лишили его большей силы, а над домом смеялся, отчего нельзя его так сделать, что если худой сосед, то его поворотить на другую сторону. За этой группой следовал Бахус, олицетворяя «Смех и бесстыдство».
Картина представляла пещеру Пана, в которой плясали нимфы, сатиры, вакханки; сатиры ехали на козлах, на свиньях и обезьянах. Колесница Бахуса заложена была тиграми.
Здесь вели осла, на котором сидел пьяный Силен, поддерживаемый сатирами, наконец, пьяницы тащили сидящего на быке толстого краснолицего откупщика; к его бочке были прикованы корчемники и шесть крючков, следовали целовальники, две стойки с питьем, на которых сидели чумаки с балалайками. Эту группу заключал хор пьяниц.
Третья группа представляла «Действие злых сердец»: она представляла ястреба, терзающего голубя, паука, спускающегося на муху, кошачью голову с мышью в зубах и лисицу, давящую петуха. Эту группу заключал нестройный хор музыки; музыканты были наряжены в виде разных животных.
Четвертое отделение представляло «Обман»; на знаке была изображена маска, окруженная змеями, кроющимися в розах, с надписью: «Пагубная прелесть»; за знаком шли цыгане, цыганки пьющие, поющие и пляшущие колдуны, ворожеи и несколько дьяволов. В конце следовал Обман в лице прожектеров и аферистов.
Пятое отделение было посвящено посрамлению невежества; на знаке были изображены: черные сети, нетопырь и ослиная голова. Надпись была: «Вред непотребства». Хор представлял слепых, ведущих друг друга; четверо, держа замерзших змей, грели и отдували их. Невежество ехало на осле. Праздность и Злословие сопровождала толпа ленивых.
Шестое отделение было «Мздоимство»; на знаке виднелись изображения: гарпия, окруженная крапивой, крючками, денежными мешками и изгнанными бесами. Надпись гласила: «Всеобщая пагуба». Ябедники и крючкотворцы открывали шествие, подьячие шли с знаменами, на которых было написано: «Завтра». Несколько замаскированных длинными огромными крючьями тащили за собою заряженных «акциденциею», то есть взяточников, обвешанных крючками; поверенные и сочинители ябед шли с сетями, опутывая и стравливая идущих людей; хромая «правда» тащилась на костылях, сутяги и аферисты гнали ее, колотя в спину туго набитыми денежными мешками.
Седьмое отделение было – мир навыворот, или «превратный свет»; на знаке виделось изображение летающих четвероногих зверей и человеческое лицо, обращенное вниз. Надпись гласила: «Непросвещенные разумы». Хор шел в развратном виде, в одеждах наизнанку, некоторые музыканты шли задом, ехали на быках, верблюдах; слуги в ливреях везли карету, в которой разлеглась лошадь; модники везли другую карету, где сидела обезьяна; несколько карлиц с трудом поспевали за великанами; за ними подвигалась люлька с спеленатым в ней стариком, которого кормил грудной мальчик. В другой люльке лежала старушка, играла в куклы и сосала рожок, а за нею присматривала маленькая девочка с розгой; затем везли свинью, покоящуюся на розах. За нею брел оркестр певцов и музыкантов, где играл козел на скрипке и пел осел. Везли Химеру, которую расписывали маляры и песнославили рифмачи, ехавшие на коровах.
Восьмое отделение глумилось над спесью; знак был – павлиний хвост, окруженный нарциссами, а под ними зеркало, с отразившеюся надутою харею, с надписью: «Самолюбие без достоинств».
Девятая группа изображала «Мотовство и бедность». На знаке виден был опрокинутый рог изобилия, из которого сыпалось золото; по сторонам курился фимиам. Надпись гласила: «Беспечность о добре». Хор шел в платьях, обшитых картами; шли карты всех мастей, за ними следовала слепая Фортуна, затем счастливые и несчастные игроки. Брели и нищие с котомками.
Шествие замыкала колесница Венеры с сидящим возле Купидоном. К колеснице были прикованы гирляндами цветов несколько особ обоего пола. Затем шла Роскошь с ассистентами-мотами. Хор поющих бедняков и скупцов в характерных масках. За сим начиналось самое торжественное и великолепное из всего маскарада: первою катилась колесница Юпитера и затем следовали персонажи, изображающие золотой век. Впереди виднелся хор аркадийских пастухов, за ними следовали пастушки и шел хор отроков с оливковыми ветвями, славя дни золотого века и пришествие Астреи на землю. Двадцать четыре часа в блестящей золотом одежде окружали золотую колесницу этой богини; последняя призывала радость, вокруг нее теснились толпой стихотворцы, увенчанные лаврами, призывая мир и счастие на землю. Далее являлся уже целый Парнас с Музами и колесница Аполлона; потом шли земледельцы с их мирными орудиями, несли мир и жгли в облаках дыма военные оружия.
Затем следовала группа Минервы с добродетелями: здесь были науки, художества; торжественные звуки труб и удары литавр предшествовали колеснице Добродетели; последнюю окружали маститые старцы в белоснежной одежде с лаврами на головах. Герои, прославленные историей, ехали на белых конях, за ними шли философы, законодатели; хоры отроков в белых одеждах с зеленеющими ветвями в руках предшествовали колеснице Минервы и пели хвалебные гимны. Хоры и оркестры торжественной музыки гремели победоносные марши.
Маскарадное шествие заключалось горой Дианы, озаренной лучезарными светилами.
Три дня двигалась эта процессия по московским улицам. Несмотря на холодную погоду, все окна, балконы и крыши домов были покрыты народом. Императрица смотрела на маскарад, объезжая улицы в раззолоченной карете, запряженной в восемь неаполитанских лошадей с цветными кокардами на головах. Екатерина сидела в ало-бархатном русском платье, унизанном крупным жемчугом, с звездами на груди и в бриллиантовой диадеме.
За нею тянулся огромный поезд высоких тяжелых золотых карет с крыльцами по бокам, карет, очень похожих на веера, на низких колесах; в каретах виднелись распудренные головы вельможных царедворцев, бархатные или атласные кафтаны, расшитые золотом или унизанные блестками, с большими стальными пуговицами и т. д.
В других осмистекольных ландо сидели роскошно одетые дамы в атласных робронах и калишах на проволоке, в пышных полонезах, в глазетовых платьях и длиннохвостых робах с прорезами на боку, с фижмами или бочками; головы были также распудрены; сзади карет стояли лакеи, одетые турками, гусарами, арабами, албанцами.
В день этого народного маскарада во дворце была играна итальянская опера «Иосиф Прекрасный в Египте». Автору Ф. Г. Волкову, по словам его биографа Н. И. Новикова, маскарад этот стоил жизни. Разъезжая верхом для наблюдения за порядком маскарада, он сильно простудился, вскоре слег в постель и через два месяца скончался.
Волков составлял программу этого маскарада не один; его сотрудником был известный в то время драматург Александр Петрович Сумароков. Он был первым директором российского театра. Сумароков писал во всех родах поэзии – современники ставили его наравне с Мольером и Расином, плакали от его драм и смеялись до слез, любуясь его комедиями. Большие похвалы ему воздавал и великий Вольтер.
Про Сумарокова существует множество анекдотов, характеризующих его вспыльчивость и доброе сердце. Он первый ввел разговоры актеров со сцены на злобы дня; так, узнав, что дети профессора Крашенинникова, известного описателя Камчатки, остались после смерти отца в бедности, он заставил одного из героев своей комедии сказать с подмостков сцены следующее: «Отец ездил в Камчатное и в Китайчатое государство, а дети ходят в крашенине и потому Крашенинниковыми называются».
Монолог актера попал в цель, кто-то из вельмож исходатайствовал пенсию несчастным у императрицы. Другой раз, встретив раненого офицера, который просил милостыню, он, не имея при себе денег, снял с себя мундир, шитый золотом, и отдал офицеру, а сам возвратился домой в кафтане своего лакея и тотчас же отправился во дворец к государыне просить для бедного пособия.
Несмотря на такие порывы великодушия, этот сострадательный человек в минуты гнева ломал палки на спинах своих бедных подчиненных актеров единственно за то, что они плохо декламировали стихи. Сумароков умер в Москве 1 октября 1777 года и похоронен в Донском монастыре, – могила его у самой задней ограды, прямо против Святых ворот Донского монастыря[24]. На месте, где был погребен Сумароков, теперь лежит профессор Московского университета П. С. Щепкин.
Сотрудником Сумарокову при составлении стихотворной программы маскарада, данного во время коронации, был тоже известный стихотворец Мих. Матв. Херасков[25]; это был очень угрюмый, важный и напыщенный человек.
В нежной юности с ним случилось очень странное приключение: его нянька посадила на окошко, а в то время проходила толпа цыган, которые и похитили его. К счастью, вскоре вспомнили о цыганах, догнали их и отняли ребенка.
Не случилось бы последнего, Херасков пел бы цыганские песни, а не героев нашей истории. В доме Хераскова собирались по вечерам все московские литераторы и читали свои литературные произведения, и, как говорит Дмитриев, похвала Хераскова всегда ограничивалась одними словами: гладко, очень гладко!
Херасков, как и Сумароков, был страстный любитель до театральных представлений; при нем в университете существовал постоянный театр с богатым гардеробом, а также и свой собственный у него в доме. На первом театре играли студенты и даже женские роли исполняли они же. Так, известный впоследствии профессор П. И. Страхов на этом театре являлся в роли Семиры, очаровывая зрителей и самого автора А. П. Сумарокова.
С подмостков этого же театра перешли на московский публичный театр два студента: Иванов и Плавильщиков – первый был известен на сцене под именем актера Калиграфова. П. И. Страхов нередко игрывал и в операх у Хераскова на домашнем театре, хотя и не знал нот и не имел голоса. Вот как, по словам Страхова, проходили такие исполнения на сцене: «Херасков непременно хотел, чтобы я исполнял в его опере „Добрые солдаты“ первую роль молодого „Пролета“. Надо было угождать доброму начальнику, и вот я разыгрывал ее пополам с превосходным университетским тенором Мошковым, тогда еще гимназистом; он пел мои арии за кулисами, а я лишь расхаживал по сцене, размахивал руками и молча разевал рот, как будто бы пел. Наш капельмейстер, глухой Керцелли, мастерски поддерживал оркестром нашу хитрость, и после никто из зрителей не хотел даже верить нашим проделкам».
В первые годы царствования Екатерины II Москва увидела много новых построек. Так, в ознаменование восшествия государыни на престол была воздвигнута на Солянке, «на Кулишках», по плану архитектора Бланка, церковь во имя Св. Кира и Иоанна. Храм был освящен митрополитом Амвросием в присутствии самой императрицы в 1768 году. По окончании литургии государыня отбыла в Петербург. В этой церкви сохраняется царское место, нарочно устроенное для этого дня. В этой церкви имеется придел во имя Живоначальной Троицы. Из надписи, находящейся на доске над дверями, видно, что на этом месте была церковь во имя Троицы и что в пожар 1754 года она сгорела, и в 1758 году церковь опять возобновлена и освящена митрополитом Тимофеем.
В год пребывания Екатерины II в Москве, после коронации, был издан указ о крытии гонтом[26] в Кремле и Китае-городе казенных и частных зданий, и в этот же год государыня повелела открыть Воспитательный дом[27], сперва в Китай-городе, и затем уже, в следующем году, в Белом городе, в день рождения государыни.
В 1763 году, в память выздоровления наследника престола, была устроена еще Павловская больница за Серпуховскими воротами. Мысль основать Воспитательный дом в Москве принадлежала Ив. Ив. Бецкому.
В своей записке он просил государыню для постройки дома дать место, так называемый «Гранатный двор» (последний стоял там, где теперь правая сторона Воспитательного дома; он принадлежал пушечному двору, основанному во времена царя Феодора), с Васильевским садом подле Москвы-реки, со всею около лежащею казенною землею и строением, купно с отданною от Адмиралтейства мельницею, что на Яузе, и старую городскую стену употребить в строение. Эта стена, вероятно, тогда еще существовала и простиралась от Белого города по берегу Москвы-реки к стене Китай-города. Васильевский сад был посажен отцом Иоанна Грозного, великим князем Василием III.
На постройку этого здания открылась добровольная подписка по церквам всей России. Сама государыня с наследником была первая вкладчица.
Апреля 21-го 1764 года, в день рождения государыни, при громе пушек состоялась закладка здания. Генерал-фельдмаршал П. С. Салтыков первый положил камень в основание этого здания, с надписью означения времени заложения и с двумя медными досками, на которых было вырезано на латинском и русском языке следующее: «Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская, для сохранения жизни и воспитания в пользу общества в бедности рожденных младенцев, а притом и в прибежище сирых и неимущих родильниц, повелела соорудить сие здание, которое заложено 1764 г. апреля 21-го дня».
В день закладки, в ознаменование благотворения, было собрано более пятидесяти бедных невест и отдано с приданым замуж за ремесленников, и затем более тысячи человек бедных в этот день были угощаемы обедом.
В память закладки была выбита медаль с изображением на одной стороне поясного портрета государыни, а на другой стороне изображена была Вера, имеющая на голове покрывало и держащая в правой руке крест; облокотившись на постамент при церковном здании, она повелевает Человеколюбию, представленному в образе жены, поднять найденного на пути ребенка и отнести в основанный милосердием государыни дом. Вверху, кругом, видны слова Спасителя: «И вы живы будете» (Иоанн 11: 19), внизу за чертою: «Сентября 1-го дня 1763 года», то есть день учреждения.
В 1771 году при этом Воспитательном доме был учрежден известным своими причудами и странностями Прокофием Акинфиевичем Демидовым[28] Родильный институт. Демидов на это учреждение прислал Бецкому 200 000 рублей.
Когда Демидов в 1772 году посетил Воспитательный дом, то опекунский совет поднес последнему золотую медаль и благодарственное свидетельство, до сих пор сохраняющееся в портретной галерее дома; оно написано на пергаменте и украшено миниатюрною живописью, превосходно исполненною академиком Козловым. По поводу этого посещения было напечатано тогда в «Московских ведомостях» стихотворение под заглавием «Вывеска к жилищу Прокофия Акинфиевича Демидова». Вот начало этого стихотворения:
Демидов здесь живет,
Кой милосердия пример дает,
Свидетель в том
Несчастным дом.
Воспитательный дом в Москве
С гравюры начала XIX столетия
Польщенный таким приемом, Демидов подарил Воспитательному дому большой каменный дом свой, находившийся в Донской улице, в приходе церкви Риз-Положения.
Несмотря на внимание и почет, которые опекунский совет постоянно оказывал Демидову, последний своими причудами и дурачествами немало причинял ему огорчений и очень часто приводил это почтенное учреждение «в недоумение». Так, например, узнав, что опекунский совет крайне нуждается в деньгах, обещал сперва дать взаймы 20 000 рублей, но вместо денег прислал в него четыре скрипки по числу членов: Вырубова, Умского и князей Голицына и Гагарина.
В другой раз, в 1780 году, когда совет по приказанию Бецкого препроводил к Демидову оба его бюста, мраморный и бронзовый, с тем чтобы он взял для себя один из них, то Демидов их не принял и отослал при следующем отзыве: «От Московского Воспитательного дома объявлено мне, чтобы я от господ опекунов взял бюст, и за оное приношу нижайшую благодарность, а паче за милость его высокопревосходительства Ив. Ив. Бецкого. В третьем году, когда я был в Питере у Ивана Ивановича, при мне сделан гипсовый бюст, а сказывал он, что многим мраморные делаются и потому мне ненадобно; о чем с моею благодарностью хошь сие, хошь напишите высокопочтенному совету, а паче Ивану Ивановичу, в оное не входит и мне не пишет, какой из того план хочет сделать? Для того ли, что живущий мой дом, по смерти моей, считаться будет к Воспитательному дому? Я же скоро умру и об этом его превосходительству сказывал. Он смеялся: кто прежде умрет? И так, с высокопочитанием и моею преданностью остаюсь»[29].
Демидовым выстроены также примыкающие к квадрату постройки «Корделожи».
После Демидова и другие стали приносить свои пожертвования в кассу Воспитательного дома. Так, 3 марта 1774 года, ночью, от неизвестного прислано было к Бецкому письмо с препровождением в особом ящике десяти тысяч рублей, половина золотом, а другая ассигнациями; как письмо, так и ящик запечатаны были печатью, изображающею солнце, освещающее шар земной, с надписью: non sibi, sed populi[30].
Письмо было написано по-французски. В нем неизвестный благотворитель между прочим говорит: «Не спрашивайте меня, государь мой, об моем отечестве; я произведен на свет не в сей обширной империи, но отечеству моему должен я только рождением, а России обязан тысячею несравненно превосходнейших выгод».
Сверх 10 000 рублей, доставленных при этом письме, неизвестный благотворитель обещал прислать в другой срок, 29 июня 1774 года, еще 20 000 рублей и в третий срок, 3 октября, также 20 000 рублей.
Это пожертвование вызвало со стороны Бецкого самую оживленную переписку с заявлением глубокой благодарности благотворителю, напечатанной в то время в прибавлении к «С.-Петербургским ведомостям».
Прокофий Акинфиевич Демидов
С портрета, принадлежащего Н. И. Путилову
В числе воспитанников этого благотворительного заведения каждый год выпускается несколько с фамилиею Гомбургцевых – последняя дается питомцам по следующему случаю. В 1767 году, в августе 31-го, в полдень было подано привратнику дома неизвестным лицом запечатанное письмо с надписью: «Императорского Воспитательного дома высокопочтенным господам членам совета в Москве», в средине конверта было письмо, извещающее, что покойная светлейшая ландграфиня и наследная принцесса Гессен-Гомбургская Настасья Ивановна, урожденная княгиня Трубецкая, вручила сей неизвестной сумму денег с завещанием употребить ее на пользу бедных; с 1755 года сумма эта, отданная в рост, составила уже 10 000 рублей и представляется теперь в совет на содержание из процентов сей суммы на вечные времена стольких воспитанников, сколько позволит сумма процентов. Совет исполнил волю благодетельной завещательницы и содержимых двадцать воспитанников назвал Гомбургцами.
В 1767 году для управления этим благотворительным заведением был учрежден Опекунский совет. В этом году Екатерина II неожиданно посетила заведение и в память своего посещения положила в кружку богатый вклад и двухлетнему питомцу Никите пожаловала 300 червонцев. Сам Бецкой Воспитательному дому принес в дар в разное время 162 995 рублей. Памятники трудов и заслуг Бецкого не ограничились одной Москвой; в Петербурге он посвятил лучшие свои годы на попечение общества благородных девиц (Смольный монастырь).
Бецкой родился в Стокгольме в 1704 году; князь И. Ю. Трубецкой был отцом его, мать была шведка, баронесса Вреде. Трубецкой вступил в брак во время своего плена, при жизни своей первой жены. С восшествием Екатерины II Бецкой является в числе первых сановников императрицы. И. И. Бецкой достиг маститой старости, умер девяноста трех лет от роду. Бецкой очень любил сельское хозяйство; на террасе дома его был устроен висячий сад, где он разводил шелковичных червей на листьях тутовых деревьев. В кабинете Бецкого была устроена по китайскому образцу духовая печь, в которой он посредством пара выводил из яиц цыплят.
Беганье последних около него служило для него большим развлечением и обращало его мысли к другим птенцам, о призрении которых он так много потрудился. Вообще воспитывать безродных была его страсть; из числа таких его питомцев был и известный некогда обер-полицеймейстер Петербурга и впоследствии сенатор Иван Савич Горголи. Этот Горголи был образцом рыцаря и франта. Никто так не бился на шпагах, никто так не играл в мячи, никто не одевался с таким вкусом, как он. Он первый начал носить высокие тугие галстуки на щетине, прозванные его именем «горголиями». В 1808 году его посылали с каким-то поручением к Наполеону, бывшему тогда в Байоне, и по приезде оттуда его назначили санкт-петербургским обер-полицеймейстером. По природе он был очень добрый и давал много воли своим подчиненным. Вскоре по его назначении явилось в городе стихотворение, которое оканчивалось следующим двустишием:
