Михаил Собянин
Гибония

Полная версия

© Михаил Собянин, 2025

ISBN 978-5-0065-8999-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГИБОНИЯ

I. Пролог

«Всё тленно, но вечность в нас говорит,

И цепи мирозданья скованы светом…»

– Иоганн Вольфганг фон Гёте

Гибония плавала на краю Вселенной, запутавшись в узлах гравитационных волн, словно капля янтаря, застигнутая в паутине света. Над ней, в высоте, сотканной из металла и времени, звенели цепи – миллиарды цепей, простирающихся через небосвод, держащих города и леса, сплетающих судьбы существ, живущих в ритме качания. Здесь не было земли в привычном смысле, не было устойчивости – только бесконечное движение, бесконечный танец между звездами и черными дырами.

Здесь, в лабиринте звенящих нитей мироздания, время текло иначе. Никто не знал, сколько лет существует Гибония. Может быть, она возникла в момент рождения Вселенной, может, является отражением ещё не случившегося будущего.

«В начале был свет…» – так говорили древние.

Но Гибония знала, что в начале была тьма.

Под цепями раскидывался бездонный сумрак, где крутились водовороты реальности. Там, внизу, дышала Келеста – черная дыра, одинокая и древняя, размытая в тенях искривленного времени. Её зов был вечен и неумолим, подобен голосу безымянных богов, забытых галактиками, исчезнувшими прежде, чем кто-то успел их назвать.

Свет и тьма. Жизнь и пустота. Движение и безмолвие. Гибония была подвешена между этими полюсами, и её жители жили в этом колеблющемся ритме. Люди, или, вернее, гибоны – потомки тех, кто когда-то был и тем, и другим, но теперь существовал лишь в единственном воплощении. Их тела были гибкими, их разум – проницательным, их души – неспокойными. Они не знали тяжести шагов, не знали границ горизонтов, но знали, что Вселенная – это нечто большее, чем видимое ими пространство. И среди них жила Аиана. Девушка с глазами, в которых отражалась бесконечность. Она родилась среди цепей, её детство прошло в бесконечных скачках над бездной, в играх с гравитацией, в полётах сквозь переливы закатов. Но с ранних лет её тянуло к тайне, простиравшейся за пределами привычного мира.

Она смотрела вниз, туда, где кружилась Келеста, и слушала её зов. Она искала что-то, чего никто не мог ей объяснить. Она чувствовала, что её судьба вплетена в этот лабиринт цепей, но только Келеста могла дать ответ на то, какой узел окажется последним в её истории.

«Кто смеет сказать, что понял этот мир?

Кто смеет ступить, не дрогнув, в бездну?»

– шептал в её разуме голос, похожий на голос самого времени.

Она не знала, что скоро ей предстоит сделать шаг, который навсегда изменит её реальность. И что Вселенная уже начала свой раскатистый шёпот. Но она читала это в своих снах.

Во снах Аиана парила сквозь пласты космоса, не в капсуле, не по цепям, а в полной свободе, как мысль, скользящая по мембране времени. Её тело не имело массы, но разум ощущал каждое колебание гравитационных слоёв, словно была встроена в ткань Вселенной.

Перед ней раскрывались миры – один за другим, как излучающие оболочки инфляционного пространства, как пузыри мультивселенной, отделённые тонкой энергетической мембраной, предсказанной теорией хаотической инфляции.

Они были голубыми, как дыхание кислорода в ранней атмосфере, молодыми, но уже насыщенными ритмом будущего.

На одной планете океаны светились биолюминесцентным спектром, как если бы сама жизнь была порождением фотонной активности в щелочных морях. На другой – невидимые ленты магнитосфер пульсировали в небе, защищая то, что только формировалось: молекулы ДНК, сложенные в неорганических кристаллах.

Аиана осознавала сквозь сон, что эти планеты не были сновидениями, они были реальными квантовыми проекциями, коллапсирующими только в её сознании.

Она видела цивилизации, ещё не родившиеся, но уже запечатлённые в нейронных следах космического вакуума. Города без цепей, без гравитационных якорей, архитектура которых основывалась на принципах пространств, в которых можно было ходить не по поверхностям, а по потенциальным энергиям.

И в каждом из этих миров был покой.

Без борьбы с гравитацией. Без теней Келесты. Без боли разрыва.

Но она также знала – они пока не её.

Это были миры, ожидающие своего наблюдателя. И если когда-нибудь её сознание пересечёт границу вероятности, одна из этих реальностей станет её домом.

Каждый раз она просыпалась с лёгким биением света за закрытыми веками, и на миг ей казалось, что цепи больше не звенят.

II. Мир Гибонии и Аиана

«Человек рождается в мире, но мир рождается в человеке.

В каждом из нас отражаются бездны,

И в каждом из нас – стремление преодолеть их.»

– Иоганн Вольфганг фон Гёте

1. Лабиринт Небесных Цепей

В глубине гравитационных узлов, среди роящихся квантовых спиралей, висел Лабиринт Небесных Цепей – город без улиц и стен, сотканный из сияющих мостов, подвесных платформ и скользящих между ними фигур. Дома-капсулы парили среди металлических артерий, сцепленных прочнее, чем любые материальные структуры, но покорных прихотям колеблющегося времени.

Здесь никто не ходил по земле – её попросту не существовало. Здесь рождались и умирали, не зная тяготения. Здесь рассвет и закат не имели начала, а ночь была не приходом тьмы, а лишь мерцанием космоса.

Аиана выросла среди этих звенящих конструкций, среди ломающихся спектров света, среди вечного движения. Она умела раскачиваться на цепях, как будто родилась не человеком, а частицей фотона, танцующей между мирами.

Но даже здесь, среди парящих мостов и вибраций гравитации, её мысли всегда витали выше.

Гибония была не просто планетой – она была астрофизической аномалией, ускользающей от привычной классификации. Её ядро не вращалось, как у типичных тел, – оно осциллировало, производя гравитационные волны, словно пульсирующее сердце, синхронизированное с ритмами самой Вселенной. Эти волны не рассеивались, а образовывали стационарные гравитационные узлы, в которых возникали карманы стабильной реальности. Именно в одном из таких узлов и завис Лабиринт.

Атмосфера здесь не держалась гравитацией – её удерживала плотность кривизны пространства, создавая подобие оболочки, наполненной сверкающим эфиром. Свет в этом мире не двигался по прямым линиям, а изгибался, как если бы следовал за контурами гиперсферической геометрии. Оттого спектры на Гибонии были нестабильны: цвета переливались и ломались, словно преломляясь в жидкости времени.

Температура подчинялась не широте и высоте, а вектору локального пространства-времени – в одном районе можно было ощущать мягкое тепло, а в другом – абсолютный холод, разделённые всего одним колебанием цепи.

Океанов на Гибонии не было. Их заменяли магнитные туманы, медленно текущие над бездной, насыщенные ферромолекулами, которые реагировали на движение цепей и излучение звёзд. В этих туманах обитали микроорганизмы, не нуждающиеся в материи – их жизнь основывалась на энергетических переходах между квантовыми состояниями.

Планета вращалась не вокруг звезды, а в пределах множественной орбитальной резонансной системы, в которой энергия поступала из внешних гравитационных мантий. Гибония была как жемчужина, запутавшаяся в паутине межпространственных сил, застывшая, но живая, независимая от линейного времени.

Каждое утро – если это вообще можно было назвать утром – не начиналось с восхода, а с перестройки вибраций цепей. Их тональность менялась, излучая модулированные частоты, которые стимулировали пробуждение жизни. Ночь же была не мраком, а временным расширением пространства – ткань мира расползалась, становясь прозрачной для иных реальностей.

И всё же, даже в таком совершенном, пульсирующем ритме существования, Аиана чувствовала: это – лишь ступень. Одна из бесконечных. И где-то дальше, за пределами Лабиринта, за колеблющимися горизонтом событий, её ждало нечто большее, то что приходило к ней во снах.