Михаил Васильевич Водопьянов
Штурман Фрося
Серия «Военное детство»
Серийное оформление О. Рытман
© Водопьянов М. В., наследники, 1973
© Лурье А. А., наследники, рисунки, 1973
© Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2019
* * *
1941–1945
К 75-летию Победы
в Великой Отечественной войне
Председатель сельсовета
Фронт проходил между Тулой и Орлом. Я летел с подмосковного аэродрома на передовую. Погода была хорошая, дул попутный ветер, и я очень быстро добрался до места назначения. Часа через два я уже возвращался в свою часть.
На этот раз лететь было намного труднее. Ветер, дувший прямо в лоб самолету, усилился. Скорость сократилась вдвое. Значит, должно уйти вдвое больше бензина.
Я мысленно подсчитал количество горючего и понял: хватит, но в обрез. Чтобы сократить расстояние, решил идти бреющим полетом напрямую. Лечу около трех часов. Впереди блеснула Москва-река. Отлично! Скоро наш аэродром.
А пока иду над густым лесом. Самолет сильно болтает. Внизу проплывает какое-то село, не обозначенное на карте. Сразу же за селом – снова лес.
Вдруг останавливается мотор: кончился бензин. К счастью, слева, недалеко от села, я заметил небольшую лужайку и благополучно сел.
Вылез из самолета, вижу: из села со всех ног несутся ребятишки. Первыми подбежали два загорелых пионера. Спрашиваю:
– Есть ли тут поблизости телефон?
– Есть! – радостно отвечают они. – Видите дом с красной крышей? Это сельсовет. Оттуда можно позвонить.
Около сельсовета я встретил двух девушек. На вид им было лет по шестнадцать-семнадцать, не больше. Одна – светлая, с широко открытыми серыми глазами на круглом полудетском лице – спросила меня:
– Вы в сельсовет, товарищ летчик?
– Да. Хочу позвонить в свою часть.
– А как вы сюда попали? – Ее лицо стало строгим и немножко важным.
«Какие дотошные девчонки! – раздраженно подумал я. – И что им за дело? Нашли время допрос снимать!»
Но я ответил спокойно и даже шутливо:
– Вы же видели: самолет сел на вынужденную…
– А вы не серди́тесь, – ответила другая. – Сами понимаете – война…
В это время снова вмешалась решительная девушка с детским лицом и категорически предложила:
– Предъявите документы!
– А вы, собственно говоря, кто будете?
– Председатель сельсовета!
Признаться, я чуть не ахнул вслух. «Да, – думаю, – вот что делает война… Ведь это же еще школьница, а на такой важной выборной должности…»
Пока я с сожалением смотрел на этого председателя, девушки рассмотрели мои документы.
Тут одна говорит другой:
– Шура, ведь это же товарищ Водопьянов!
Вижу, мой председатель немного смутился, но достоинства не теряет и говорит мне спокойно:
– Пойдемте, я позвоню сама. Телефон у нас капризный – не всех слушается.
В часть мы дозвониться не сумели, но сообщили о вынужденной посадке секретарю райкома.
Он прислал за мной машину, и, оставив самолет под охраной колхозников, я уехал.
Но мое знакомство с председателем сельсовета на этом не кончилось.
На другой день я вернулся за самолетом. Меня ждали. В клубе было празднично убрано. Колхозники попросили меня рассказать, как воюют наши летчики.
Потом Шура Савёлова, как настоящая хозяйка, стала меня знакомить с сельским, как она сказала, активом.
– Вот наш секретарь сельсовета, – подвела она меня к почтенному старику с длинной бородой, похожему на старую икону. – А вот наши председатели колхозов и члены правления, – представила она мне других.
Все чинно кланялись мне, я – им.
Потом я увидел в стороне группу смеющихся девчат. Шура подводит меня к ним:
– А это наши лучшие колхозные бригадирши.
Бригадирши сделали серьезные лица и торжественно протянули мне руки.
Но вот перед нами сидит на лавке, как воробьи на телеграфном проводе, целая стайка подростков.
– Это, – сказала Шура, – молодые помощники механиков и трактористов.
Батюшки ты мои! У этих трактористов ноги висят в воздухе, до полу не достают…
Глубокая горечь охватила мою душу: вот, думаю, что сделала война… Признаться, мне было от души жаль эту молодежь, на плечи которой легла столь ранняя ответственность.
Но чем дольше и внимательнее присматривался я к молодым колхозникам, чем больше разговаривал с ними, тем на душе у меня становилось радостней и легче. Сознательно, с огромной любовью трудились они для своей Родины.
– Мы так считаем, – сказал один парнишка, – что каждый мешок зерна – это лишняя бомба на врага. Правильно? Или, может, два считать надо?
Мы долго дружески беседовали с колхозниками. Старики очень хвалили председателя сельсовета.
– Молода, а толкова, – говорили они солидно. – При ней у нас сельсовет лучшее место в районе занял. А ведь только в прошлом году школу окончила…
Я все с бо́льшим уважением смотрел на эту девушку, которая заставила людей намного старше ее не только полюбить, но и уважать себя.
В тот же день я побывал в гостях у Шуры Савёловой. Она жила одна. Отец ее и три брата были на фронте.
В домике оказалось очень чистенько, уютно. На столе еще лежали ученические тетради Шуры. Но теперь я уже не относился недоверчиво к тому, что «школьным духом пахнет». Мне это уже нравилось.
После победы я поехал посмотреть, как живут и работают мои знакомые колхозники.
Буйно колосился урожай. Сельсовет по-прежнему занимал первое место в районе. Но председателя мне повидать не удалось: Александра Савёлова рано утром уехала в Москву – подавать заявление в Сельскохозяйственную академию имени Тимирязева.
– Еще приедешь к нам, – сказали мне колхозники, – она либо председателем исполкома, либо академиком будет.
Недоразумение
Однажды во время Отечественной войны летчик Павел Михайлов, ныне Герой Советского Союза, получил задание доставить в город Миллерово полковника с секретными документами. Для большей безопасности полет должен был состояться ночью. На подлете к городу Михайлов увидел яркие лучи прожекторов. Во многих местах поднимались огненные фонтаны зенитных снарядов и трассирующих пуль.
– Город и аэродром бомбят фашисты, – сказал летчик.
– Придется подождать, когда кончат. Задание должно быть выполнено.
Летчик стал делать круги в сторонке, выжидая.
Но бой не прекращался, а, наоборот, разгорался.
Михайлов забеспокоился, что в ожидании истратит весь бензин. Он решил зайти с другой стороны города. Только стал разворачиваться, как вновь показались вражеские самолеты. Снизу по ним давали сильный огонь. Начали стрелять и в Михайлова: ведь ночью не видно, свой самолет или чужой!
Три прожектора поймали машину Михайлова и не выпускали ее из своих лучей. Зенитки палили наперебой. Кабину так ярко осветило, что летчику ослепило глаза и он перестал различать показания приборов. Невозможно разобрать, какая скорость, правильно ли идет самолет.
Стараясь уйти от прожекторов, летчик снижал машину, развивая бешеную скорость. Наконец ему удалось уйти от ослепляющих лучей, и он увидел, что летит со скоростью трехсот пятидесяти километров, а до земли осталось всего метров пятьдесят.
Сейчас машина врежется в землю… Холодный пот выступил на лбу у пилота. Он резко рванул штурвал на себя и, над самой землей выровняв самолет, пошел в сторону.
В это время Михайлову бортмеханик доложил:
– Пробиты баки! Бензин вытекает! Немедленно надо садиться!
Но куда? Ведь ничего не видно.
Летчик осветил землю своими фарами. Под самолетом он увидел кустарники и овраги. Сесть негде… Командир резко развернул самолет и решил тянуть на аэродром – будь что будет… И вдруг заметил на краю оврага более или менее ровную площадку. Михайлов не задумываясь повел машину на посадку. Самолет коснулся земли, летчик выключил моторы и нажал на тормоза. Перед самым оврагом машина остановилась. Не успели люди порадоваться благополучной посадке, как раздался женский голос:
– Руки вверх!
– Да мы свои…
– Руки вверх! Стрелять буду!
Ничего не поделаешь, пришлось поднять руки.
К самолету подошли несколько девушек.
– Обыскать! – скомандовала одна.
Девушки отобрали у всех пистолеты.
– Нефёдова, – командует все та же, – беги к командиру, доложи, что наша батарея сбила фашистский самолет. Экипаж взят в плен.
– Есть, товарищ старшина, доложить командиру!
Девушка козырнула, повернулась круго́м по всем правилам воинской дисциплины и помчалась выполнять приказ.
– Послушайте, товарищ старшина, – сказал тогда полковник, – вы же видите, что мы не немцы. Посмотрите на самолет – на нем красные звезды. Мы вам сейчас предъявим документы.
– Мало ли что звезды да документы! Это все сделать можно. А зачем вы бросали на своих бомбы, если так?
– У нас пассажирский самолет, – вмешался тут Михайлов. – Какие же могут быть бомбы?
– Прекратить разговоры! – заявила старшина. – Там, на батарее, разберемся.
Пошли на батарею. По дороге полковник, летчик и бортмеханик, которые были очень довольны благополучной посадкой, начали вслух обсуждать свое положение.
– Вот это здорово, товарищ полковник! – сказал Михайлов. – Вам приходилось когда-нибудь в плен к своим попадать? Я – в первый раз!
– А девушки – молодцы! – ответил полковник. – И стреляют неплохо, и принимают хорошо. Только не очень вежливо!
– Как это – неплохо стреляют? – вмешался бортмеханик. – Очень даже здорово! Вы посмотрите на машину! Хорошо еще, что они нас не продырявили.
Девушки шли всё это время молча и не показывали виду, что разговор касается их. Когда дошли до командного пункта, старшина доложила:
– Товарищ командир! Эти люди с того самого самолета, который носился над нами и чуть не задел колесами нашу батарею. Они хорошо говорят по-русски и уверяют, что свои.
Командир поднял голову и, ни слова не говоря, пристально всматривался в «пленных».
– Ваша фамилия? – спросил он Михайлова.
Тот ответил.
– Я вас знаю, – сказал тогда командир просто. – Вы прилетали к нам на аэродром. Садитесь, товарищи, и для порядочка предъявите документы: как и что… А на наших девушек не обижайтесь!
На лице старшины появился густой румянец.
– Извините, – сказала она, – получилось недоразумение.
– Никакого недоразумения нет! – весело ответил ей полковник. – Вы молодцы! Так и надо действовать. – Он крепко пожал всем девушкам руки и добавил: – Сегодня же позвоню в штаб противовоздушной обороны и попрошу, чтобы вас отметили в приказе.
