Михаил Воронов
Деревенская почта
– Опосля Устиньи вы пропишите теперь про Герасимова брата, который помер, так у его, у упокойника-то, жена осталась, Марья Финогеновна, у ней, у Марьи-то Финогеновны, девчонка Анна Лукьяновна да парнишка – мужнин крестник, по мужу же ему и имя дадено, Герасимом Лукьянычем, – этим теперь по поклону отпишите.
Долго перо Семеныча скакало по бумаге, выписывая Марью Финогеновну с ее девчонкой и парнишкой, наконец и они были введены в письмо.
– Написал, – угрюмо прорычал сочинитель.
– А написал, так про мужнину про тетку напишите, про отцову, значит, про Ивана-то Харитоныча сестру Аграфену Харитоновну, – этой поклон пошли. Только этой попроще пишите: «С супругом, мол, вашим и с чадами», – вот и всё, потому – где уж тут всех пересчитывать: у ей, вон, что ни год, то брюхо. Совсем измоталась она, сердечная, с ними, с пострелятами, – со вздохом добавила Никифоровна, – да, право!
– «…И с чадами», – изрек писарь.
– Написал?
– Написал.
– Так теперь Пастухову брату, Ефиму Антонычу, пропишите поклон «с супругою, мол, и с чадами». Известно, – добавила она, – он нам не родня какая; а только как завсегда они Гарасима как будто заместо родного почитают, потому и им от нас честь.
– «И с чадами», – прописал писарь.
– Теперь баушке Лукерье Анисимовне, – такая у них старушка есть, – этой: «с единоутробной, мол, дочерью вашей», по поклону отпишите. Настасьей Лукинишной дочь-то зовут.
Бумага приняла и баушку Лукерью с ее единоутробной дочерью Настасьей.
– Дальше! – не отрываясь от письма, прорычал Семеныч.
– Кому бы еще не забыть поклониться? – задумалась молодуха.
– А Ивану-то Митричу, – тихо подсказал один из рабочих.
– Ах, да! – встрепенулась Никифоровна, – совсем было я и забыла про него. Это – дяденька, свекровин брат, Иван-от Митрич. «И с супругой, мол, вашею», так и отпишите ему. Уж, признаться, ей-то и кланяться не стоило бы за ее подлеющий характер, – рассуждала сама с собой Никифоровна, – ну да плевать… Нетро́г подавится нашим поклоном! Мы зла не помним, кровавыми слезами обливалась из-за её, из-за паскуды!
– Еще что будет? – спросил Семеныч.
– Теперь обнаковенно что… Пропишите, что живем, мол, мы во всяком здравии, благополучно, честно, благородно, промежду себя дружно и любовно, глупостями, мол, никакими не занимаемся; еще пропишите, что ему, мол, хозяева поденных прибавили; а обо мне, что, мол, в тягостях ходит с самого с Миколы зимнего. Потом…
Она быстро поднялась с места, выдвинула из-под кровати сундук и вынула из него гостинцы.
– Иван! – обратилась она к молодому парню, сидевшему одиноко в углу и перебиравшему разные свертки и узелки, – теперь иди, гляди, что кому.
Никифоровна опять села к столу; приблизился и Иван.
– Так, пишите. Тятеньке посылаем, мол, денег рупь да пять аршин ситцу розового на рубашку. Гляди, Иван: вот эвтот! – прибавила молодуха и отложила ситец в сторону. – Мамыньке, Дарье Патрикевне, платок, который ей полюбится из эвтих из двух, а другой платок, – так и пропишите, – посылаем, мол, сестрице нашей, Устинье Ивановой, заместо красного яичка. Понял, Иван, как надо сказывать?
– Понял.
– Теперича отпишите еще, что, мол, сестрице Марье Финогеновне посылаем мы два аршина ситцу белесоватого, кветочками, на рукава, да три аршина миткалю, на стан, – миткаль-от и у самой бы изошел, да так уж ей… больно баба-то хорошая; а детям ихним по деревянному яичку да по пятиалтынному денег. Ты смотри, Иван, запоминай тверже. Деньги вот тут, в яичках, внутре, – видишь, – показала Никифоровна.
