Мила Левчук
Первая волна: Сексуальная дистанция
На ней был легкий бежевый плащ с остроугольным распахнутым воротником, открывающим изящную шею с нежной ямочкой между ключицами на дне которой поблескивал прозрачный драгоценный камень на тонкой серебряной цепочке. Нырнуть взглядом в просвет белой офисной блузки глубже в декольте не позволяла одежда и состояние, которое утягивало в эйфорические приливы, которых лучше было не допускать, чтобы немедленно себя не выдать. Сразу под грудью ребра стягивала высокая плотная юбка-карандаш, которая словно футляр для скрипки захлопывала ее фигуру в корсет и прорисовывала все плавные изгибы ее тонкого тела и заканчивалась чуть ниже колена.
Альбина скрестила тонкие запястья, сложила узкие ладони, с длинными пальцами, на одном из которых тускло блеснуло простое золотое обручальное кольцо. Алекс споткнулся об него и будто обжегся, отвел глаза, а она повернулась к нему, мягко улыбаясь губами, глазами… жемчужно-серыми, бездонными с искорками любопытства и приязни, как будто не было этих лет и не выглядит она роскошной женщиной, а не угловатой старшеклассницей. Как будто они расстались друзьями и нет никаких поводов сомневаться, стоит ли радоваться встрече. И как будто не понимает, какое производит впечатление и не видит, как у него все внутри трясется от восторга и волнения. А еще от какого-то странного, трудно объяснимого чувства, в котором смешались тоска и облегчение.
– Ну здравствуй, Леш, – сказала она и его тело отозвалось волной мурашек.
– Здравствуй, Аль, – вытолкнул он слова сквозь пересохшее горло.
– Давай скорей! – она подняла брови и закусила губу с извиняющимся видом.
Лекс опомнился. Надо было переключиться, и он радостно нырнул в этот предлог, как в убежище, будто отгораживаясь от источника своего бешеного волнения и нажал на газ.
– Где ты живешь? – он отвел глаза и стало полегче.
– На Савушкина…
Он снова медленно перевел взгляд на нее, этой красноречивой паузой давая понять, что миссия невыполнима. До перекрытия дорог и развода мостов оставалось 3 минуты.
– Не успеем. – Коротко резюмировал он и дал по газам, разворачиваясь через двойную сплошную.
Альбина притихла, а Лекс лихорадочно соображал, разгоняясь вдоль сквера, откуда на них пялился памятник Боткину и очень не одобрял! К себе не успеет тоже, они живут в десяти минутах друг от друга. Семен вообще на Просвещения – 20 минут без светофоров. Выход один – тащить ее обратно в бункер. Он представил радость Евгении от новой встречи. Представил, как заведет эту испуганную лань в стены нелегального заведения, тем самым подводя ее под статью. Прикинул, что она о нем подумает, распознав завсегдатая, и едва не застонал. Но условия задачи двух вариантов решения не предполагали.
Машина мчалась мимо Выборгского сада, мимо собора и резко повернула налево, на Гренадерскую. На часах мигало 21:58, на дороге кроме них никого не было.
У моста уже собиралась спец техника. Лекс обогнал автозаки с мигающими габаритами, которые разворачивались, чтобы перекрыть дорогу и с замиранием сердца влетел на мост. С обратной стороны барьер тоже не успели сомкнуть, и он вписался в узкий просвет между щитами.
Выскочил на перекресток. С одной стороны уже сдвинули барьеры, он свернул на набережную, потом еще раз мимо ботанического. Навстречу по улице двигалась колонна автозаков. Алекс сбросил скорость и нырнул в ближайшую арку. Машина остановилась, и заглушила мотор. Оба, молча, не сговариваясь, обернулись и посмотрели в заднее стекло, мимо которого неспешно прогрохотали четыре тяжелых автобуса.
– Сейчас я найду парковку, и мы попробуем добраться до одного места. Оно не очень легальное, вернее очень нелегальное, но выбора нет, – шепотом сказал он.
– Хорошо, – тихо отозвалась она и его снова обдало волной тепла.
Медленно-медленно он тронулся с места. С выключенными фарами они вкатились в чужой двор. Почти все окна в колодце горели мягким желтым светом и Лекса ударило дежавю. Школьный двор, льющееся из классных окон сияние и маленькая девчонка, обнимающая его тонкими ручками… И как же захотелось обратно! Все переиграть, прожить жизнь заново, и кое-что сделать иначе.
Тихо шурша шинами, они крались вдоль плотного ряда бамперов в поисках окошка, чтобы всунуть машину. Разумеется, в час, когда без преувеличения, дома абсолютно все, на стоянке не было места даже велосипед припарковать.
– Черт с ним, – сдался Алекс и запер сразу три машины, уткнувшись носом в палисадник. – Это же шерик, кому надо, сами откроют и отгонят утром. Пошли.
Он выбрался из машины и чуть не бегом обогнул ее спереди, чтобы успеть изобразить джентльмена. Но торопился зря. Альбина отстегнулась и смирно сидела, дожидаясь его. Их взгляды встретились сквозь стекло. Она спокойно, с интересом смотрела на него снизу вверх своими инопланетными глазами и у Вольского едва ноги не подкосились. Он распахнул дверцу и будто во сне протянул ей руку. Тонкая кисть с длинными изящными пальцами легла в его горячую ладонь, и он закрыл глаза, пропуская сквозь кожу по всему телу электричество этого прикосновения.
Альбина вышла и забрала руку, зябко запахнувшись в свой тонкий плащ, осмотрелась. Он сжал в кулаке ощущение легкой щекотки от трения ее выскользнувших пальцев и тоже завертел головой. Маленький двор, проход в соседний забран решеткой. Не тот! Слишком рано свернул, ошибся аркой! Лекс поморщился. Да что толку сожалеть, какие у них варианты?
– Стой здесь, – тихо сказал он и быстрым шагом направился к выезду.
Выглянул на улицу и отпрянул. Колонна, что двигалась им навстречу, сейчас развернулась. Два автозака морда к морде перекрыли перекресток и вокруг в свете прожекторов мелькали вооруженные тени. О том, чтобы выйти на улицу и речи быть не могло! Он вернулся к смирно стоящей Альбине, достал телефон и окинул взглядом карту. До нужного им двора было несколько домов, которые хаотично слипались друг с другом боками. Добраться до цели можно было только по воздуху.
– Твюмть, – выругался Лекс.
– Что случилось? – она переступила с ноги на ногу.
– Дело дрянь. Мы чуть-чуть не доехали. А из этого двора выхода нет.
– И что будем делать? – Она заглянула ему в лицо без тени тревоги и сомнений, что сейчас будет предложен достойный вариант спасения.
И снова его ударило дежавю: они двое в затопленной шахте и выхода нет, но она верит в него и спокойно ждет спасения. Что бы он отдал ради полной симметричности сюжета! Все, что имел и без колебаний.
Он встряхнул головой, запустил обе пятерни в волосы и повернулся на месте, окидывая взглядом все возможности их положения.
– Итак, варианты следующие, – тихо произнес он. – Переночевать в машине. Будет холодно, предупреждаю, потому что двигатель крутить всю ночь нам не позволят жильцы. Вызовут наряд и рассвет мы встретим в обезьяннике. Вариант второй: звонить по домофонам и напрашиваться на ночлег. Я не беру его в расчет, потому что нас никто не пустит, а кто-нибудь обязательно вызовет наряд, на колу мочало. И третий вариант… – он помолчал, понимая, что впустую тратит слова, надо было возвращаться в машину и ждать утра. В животе сладко и больно замерло – всю ночь в замкнутом пространстве с ней наедине!
– Какой третий? – поторопила она его.
– Видишь ту пожарную лестницу? Я буду человек-паук, ты женщина кошка, мы влезем на крышу и по ним доберемся до места. Там есть питье, еда, диван. Правда музыка орет и ты не выспишься…
– Ерунда, – заявила она, – возьму отгул!
– Что? Мы лезем на крышу? – он со смехом поднял брови.
– Ну конечно лезем, – она широко с озорством улыбнулась и решительно направилась к лестнице, – тебе впервой что ли, Вольский? – Она бросила в него смеющийся взгляд через плечо, как выстрелила и отвернулась, ускоряя танцующий шаг.
– Вотэтоповорот за вотэтоповоротом, – пробормотал он и обогнал ее.
Пожарная лестница начиналась на высоте человеческого роста, чтоб шпана не шастала, а с крыши пожарной машины оставалось только шагнуть. Он легко подтянется на ней как на турнике, но Альбина… Они остановились плечом к плечу и посмотрели вверх.
– А как… – начала она, но Лекс перебил.
Он зашел сзади, наклонился, присел, обхватил рукой ее за голени и усадил к себе на плечо, после чего без усилия распрямился. Альбина только охнула, вцепившись пальцами ему в волосы. А у него «лифт» решительно устремился пробить крышу и вылететь на орбиту Сатурна.
– Ух, – выдохнула она, – подрос ты с тех пор, когда я тебя последний раз видела.
– Жизнь полна сюрпризов, – отозвался он и подставил ладонь под ножку в качестве ступеньки.
Альбина бестрепетно наступила и вторым шагом оказалась на нижней перекладине лестницы. Лекс отступил назад. С любой другой барышней, он бы не упустил своего шанса встать ровно снизу и насладиться видом из-под юбки и в высоком разрезе сзади. Но с ней он не мог даже так пошутить. Цепенел. И поэтому ждал, пока она проворно лезла вверх по ступенькам, до тех пор, пока ее плащ не мелькнул за краем крыши. Она выглянула между перилами и вопросительно уставилась на него. Тогда он легко подпрыгнул, ухватился за вторую перекладину, рывком подтянулся и за считанные секунды влез и перемахнул на крышу.
– Ты можешь мне объяснить? – произнесла она смеющимся тоном, – почему, как только ты пишешь мне спустя столько лет, я оказываюсь ночью, на крыше на пути в притон?
– Тот же вопрос к тебе, – он улыбнулся. Широко и искренне. Так, будто не испытывал всех этих болезненных приступов, будто она просто девушка, которая ему нравится и которой хочет понравиться сам.
В поддержание дискуссии Альбина, стоящая на скате крыши, покачнулась на каблуках, и он ухватил ее за запястья, чтобы все это не кончилось коротким полетом вниз.
– Снимай туфли, – велел он, – нам недалеко.
И вместо возражений, она оперлась на его локоть и стянула свои изящные ботильоны на шпильке и тут же стала ростом ему ниже плеча.
– Да ты авантюристка, – усмехнулся он, протягивая руку и забирая у нее обувь.
– Вот не поверишь, – отозвалась она, – со мной никогда в жизни ничего подобного не происходит, – а у самой глаза горят азартом и как бы говорят, а давай еще куда-нибудь залезем?
Медленно и осторожно, стараясь не грохотать, они двинулись вперед по самой кромке крыши вдоль ограждения, мимо антенн и слуховых окон. Альбина шла чуть выше по скату, перешагивая ребра жесткости, Алекс страховал ее у края, но у него сердце вздрагивало каждый раз, когда она оступалась и покачивалась и он подсунул ей локоть, а так хотелось взять за руку. Она вцепилась в него и больше не отпускала. Пару раз пришлось пересекать крышу, перебираясь через конек вдоль каменных дымовых труб, тогда она хваталась за его ладонь и на пару мгновений его мечты сбывались. Навигатор показывал близость цели.
Всю дорогу, Алекс косил на нее взглядом. Так хотелось рассмотреть подробнее. Все черты лица, родинку, заглянуть в глаза как следует, прикоснуться к волосам. Все мысли стекались к тому месту, где она держала его под локоть, к тому, как пахла и как дышала.
Его охватывало странное, удивительное чувство, будто не было этих лет. Будто они встретились незадолго до момента, на котором он все разрушил и просто продолжили с того же места. Так с ней было легко, понятно и при всем при этом так невыносимо держаться на расстоянии. Не обнять, не прижать к себе, не вдохнуть запах ее волос и не сказать как невыносимо, страшно, чудовищно соскучился. Что чувствует она? Хотел бы он знать.
И пока он все это переживал, крыши закончились. Поручни такой же лестницы, как в начале пути замаячили впереди, и он совсем уж было вылез на нее, как на дороге из-за угла плеснуло красно-синими огнями проблесковых маячков. Лекс резко сел и потащил Альбину за собой. Они затаились, прижимаясь друг к другу плечами и кажется, даже перестали дышать.
Полицейская машина остановилась, из нее вышел патрульный. Было слышно, как хрипит его рация. Он лениво прошелся вдоль машины, привалился к ней задом и залез в телефон.
– Че ты приперся? Давай уже, вали отсюда, – прошипел Лекс.
И в ту же секунду откуда-то справа будто бы прямо в ухо оглушительно заиграла бестолковая мелодия звонка. Он отшатнулся и увидел, как Альбина с побелевшим лицом лихорадочно вытряхивает из кармана мобильный. Патрульный внизу насторожился, прислушался, осмотрелся. Телефон оказался у нее в руках, но от нервов вышло это так неловко, что он выскочил из ее пальцев, ударился о край крыши и, продолжая истошно звонить, кувыркнулся в воздухе, ухнул вниз, жахнулся о землю и замолк. Она замерла, вся белая, ни жива ни мертва. Патрульный отделился от машины и направился в сторону, откуда слышал звук. Как только он пропал из виду за краем крыши, Лекс распрямился, схватил ее за руку и потащил за собой.
– Уходим, – выдохнул он и Альбина послушно двинулась следом.
Они тихонько зашли за ближайшую дымовую трубу и прижались к ней спиной.
– Простииии, – пропищала она.
Но Алексу не за что было ее прощать. Он знал, кто звонил. Жена не явилась после комендантского часа. Странно, что он не обрывал телефон еще в машине. Странно, что она позвонила не ему… Странно вот это вот все. Но было приятно понимать, что звонков и переписок в его присутствии не будет.
– Сейчас он найдет твой мобильник и может вызвать патруль, чтобы они тут все обыскали. Надо уходить. – Ответил он. Путь к бункеру был отрезан. Оставался лишь один вариант – ночевка в машине.
Они двинулись в обратный путь. Лекс телефон не доставал, надеясь, что вспомнит дорогу и так. Слишком свежи были воспоминания об улетающем вниз смартфоне. И, разумеется, они заблудились. Питер был единственным городом в стране, где по крышам можно было пройти хоть целый километр. Здания срастались между собой на целые кварталы. Этажом выше, этажом ниже, не важно, они образовывали ни с чем не сравнимый ландшафт, по которому когда-то, до пандемии даже проводились экскурсии. Теперь лезть на крыши было некому и незачем. Туристы закончились, а местным выжившим хватало хлопот.
И вот, они стоят, задрав головы, перед стенкой дома, что выше на этаж, рядом с лестницей наверх и никто из них этого препятствия на пути в ту сторону не помнит.
– Надо вернуться, – сказал он, и почесал в затылке.
И тут сзади они услышали отдаленный звук голосов. Не сговариваясь, резко обернулись и замерли.
– Да из окна он выпал, нет тут никого! – донесся недовольный голос и Алекс с Альбиной отшатнулись за трубы.
По крыше в отдалении загрохотали шаги. По скатам и трубам мелькнул луч света. Преступники переглянулись и сползли по стенке на корточки.
– Леш, – Альбина произнесла его имя одними губами и выглядела такой испуганной и виноватой одновременно, что он насторожился.
Алексу показалось, что она сейчас встанет и примет вину на себя, скажет, что одна здесь или что-то в этом духе. И картинка была такая яркая, слишком хорошо он ее знал, что стоило ей шевельнуться, привставая, как он одной рукой обхватил ее за талию и дернул вниз и на себя, а другой ладонью зажал ей рот.
– Не вздумай, – едва слышно выдохнул он ей в лицо и только после этого осознал, ЧТО ИМЕННО сейчас происходит.
Теперь они стояли на коленях на жестяной крыше, прижимаясь друг к другу, он обнимал ее, их губы разделяли пара сантиметров и его ладонь. Альбина не вырывалась, смирно сидела в его лапах и смотрела на него в упор. Эти огромные глаза так близко, Вольского окатило волной нестерпимого жара. Поцелуя захотелось настолько сильно, что он почувствовал, как кровь толчками бьется в губы и они начинают гореть от сумасшедшего желания трения. Почему она не отводит глаза? Неужели не понимает, что это значит? Неужели может иметь в виду что-то другое? Все его тело стремилось в атаку, а в ней не чувствовалось ни напряжения, ни желания отодвинуться.
Лекс медленно, как во сне, разжал ладонь на ее лице, осторожно убрал и, не отрывая взгляда, сократил расстояние между ними настолько, что почувствовал тепло ее кожи. В животе разливалось медовое тепло, сердце сладко замерло. Его пальцы ласкающим движением погладили висок, убирая прядь за ухо и нырнули дальше в волосы, мягко прочесывая их к затылку. Он потерся о крыло ее носа вверх-вниз, и легонько задел губами губы. Альбина вздохнула, приоткрыв рот и у него зашумело в голове.
С любой другой женщиной у него не оставалось бы сомнений и в следующую секунду он бы уже целовал ее, не заботясь о том, правильно ли считал ситуацию. Даже если бы потом получил по морде, все равно остался бы абсолютно доволен. Но только не с ней! Только не с ней… Слишком высока важность ее не потерять, слишком велика цена ошибки. Одно неверное движение могло грубо оборвать тонкую ниточку, что натянута между ними и она перестанет отвечать на сообщения, исчезнет и все его безумные мечты накроются одним поцелуем, с которым он поторопился, слишком рано сократив дистанцию.
Но все это не отменяло того, что Алекса обдало волнением и возбуждением такой силы, что он пошатнулся. Внутри все дрожало, дыхание сперло в груди, пока его опаляло близостью ее губ, в которые болезненно жарко долбил пульс. Вторая рука крепче сжала ее, притискивая к себе, а где-то там, вдалеке, в другой реальности их искали, раздавались голоса, грохот шагов, пока Вольский переживал лучшие мгновения своей чертовой жизни!
Альбина закрыла глаза, положила ладони ему на грудь, чуть отталкивая от себя и слегка отвернулась вбок так, что он притерся колючей щекой к ее нежной коже. Оба судорожно вдохнули.
– Леш, пожалуйста, не надо, – умоляюще прошептала она.
Он улыбался, слыша этот протест, и гладил большим пальцем ее висок, растворяясь в ощущении прикосновений. Он знал, что это значит. И продолжал улыбаться, обнимая ее, когда совсем рядом словно выстрел раздался крик: «Сюда! Я их нашел!» и Лекса рывком выхватили из рая.
Глава 5
В 14 лет Альбина была не из тех девчонок, что сносят головы парням своим ранним развитием женских форм. В восьмом классе таких, у кого округлились бедра и в лифчике вырос второй, а то и третий размер, было уже предостаточно, она же выглядела как угловатый худенький подросток с огромными настороженными глазами на бледном лице. Времена, когда мальчики влюблялись в красивые банты и кукольные платья, безвозвратно прошли. И тот ажиотаж, который своим вниманием я привлек к ней в начальной школе, в средней был уже неактуален.
В тот период звездой параллели был я. Чертов КВН-щик, заводила и балагур. На всех вечеринках в центре внимания, я увлекся капоэйрой, и зал визжал, когда я исполнял какой-нибудь простенький акробатический этюд на концерте в честь дня Восьмого марта. И, что скрывать, мне, малолетнему понторезу, это нравилось.
В меня была влюблена половина класса, если не половина школы. По крайней мере, так я это ощущал. На голову выше других одноклассников, всегда на виду, дерзкий, я пререкался с учителями, умничал и не упускал возможности иронично поддеть преподавателя, цепляясь ко всем нестыковкам и оговоркам. Я был невыносим, но именно это нравилось одноклассникам и особенно одноклассницам.
Вместо форменного пиджака я носил кожаную куртку и не упускал возможности повыпендриваться, читая наизусть стихи или подтягиваясь по 30 раз под хоровой счет всего класса.
Вот честно, вспоминаю себя: и смешно, и стыдно, а больше всего хочется втащить подзатыльник.
На моем фоне Альбина выглядела бледной тенью. Аккуратно причесанная, прилежно одетая строго по форме, тихоня и отличница на год младше. Рядом со мной она казалась чудовищным мезальянсом. Что я нашел в этой малявке? Этот вопрос доносился из каждого угла, когда я приводил ее на школьные дискотеки и, не сводя глаз, танцевал с ней все медляки без исключения.
Для меня она по-прежнему была особенной. Я смотрел на других девочек и видел девочек: кто-то симпатичнее, кто-то умней, одна привлекательная, другая не очень. Смотрел на Альбину и видел принцессу. Просто другой вид человеков. Одна из всей толпы другая, не отсюда.
Своим лидерским статусом я доставлял ей массу проблем. Во-первых: поневоле она тоже была в центре внимания и ее постоянно обсуждали! Фигуру, лицо, волосы. За глаза дразнили «Смертью», потому что идиотка биологичка при всем классе выдала: «Тихомирова! Ты вообще ешь? Кожа да кости, бледная как смерть».
Это дурацкое замечание вызвало радостный хохот аудитории, и «Смерть» приклеилась к ней намертво. Пардон за каламбур. Только ревнивые соперницы предпочитали вариант: «страшная, как смерть». С чем я категорически спорил! Но Альбину не убеждали ни мои слова, ни признания, ни бешенство, с которым я бросался на каждого, от кого слышал это слово. Она плакала, отворачивалась от зеркала, чахла и увядала. Избегала взглядов и сборищ, всегда была сама по себе и оживала, только когда мы оставались с ней вдвоем.
Той биологичке я отомстил. Пробрался в класс после уроков с пацанами и нацарапал метровыми буквами на доске: «Марьиванна без мозгов!» (любимое выражение нашей директрисы). А потом поверх мы натерли доску свечками, чтобы мел не писал и надпись можно было стереть лишь ценой большого труда. Как она орала! Вся школа шепталась об этом. Но никто из подельников меня так и не выдал.
А еще Альбина испытывала тотальное одиночество. Если я был окружен друзьями-приятелями, каждый был рад отозваться на мое «привет, бро» и давал пять, то у нее не появилось ни единой подруги. И причиной этому снова был я. В начальных классах, когда начинается самая крепкая, многолетняя школьная дружба, я замещал собой всех. У нее не было шансов с кем-то подружиться, потому что все свободное от уроков время забирал я. Позже трудно было найти не парных девочек. А когда мы стали подростками, она угодила в изгои из-за ревности тех, кто считал, что мы не подходим друг другу, не то что любая из них. И если я мог над этим прикалываться, то ей-то было не до смеха. Хотя где мне было понять? Все это продолжалось и угнетало ее, пока не появилась Катерина.
В седьмом классе к Альбине подсела девчонка и приклеилась, как жвачка к тапку. Она вела себя смело и напористо, напросилась в гости, гулять с нами в парк и с тех пор стала постоянно фигурировать третьим колесом в наших отношениях. Теперь, если я нес Альбине мороженое, будь добр, купи два. Две шоколадки, два цветка, две валентинки, черт возьми! Своей писал в открытку стихи, другой «Поздравляю».
Мне Катька сразу не понравилась. Я ревновал и не желал отдавать монополию. В присутствии третьего лишнего мне было меньше позволено, и вообще, она сама по себе казалась мне лживой и лицемерной. Но Альбина расцвела. Вместе они смотрели девчачьи сериалы, читали какие-то сопливые романы и смотрели на меня блестящими от восторга глазами, когда я входил на очередном эпизоде «Сумерек». Раньше я был единственным, кому Альбина несла все свои горести и мысли, с кем делилась мечтами и страхами. Катька быстро стала ей еще ближе. С ней она могла обсуждать меня! Жаловаться, не без этого, делиться чувствами относительно моих выходок и ситуаций, которые вечно со мною случались и которые я провоцировал вокруг нее.
Так продолжалось полтора года. Катька стала частым поводом для наших ссор. Она умела так технично влезть в каждую тему, что спустя двадцать минут разговора уже была главным героем обсуждения. Меня воротило от ее имени и от ее любопытного носа в наших отношениях. Но я терпел. И чтобы доставить Альбине удовольствие, водил по коридорам под руку их обеих, обеих защищал, обеим улыбался.
А потом Катька внезапно принялась написывать мне в личку о том, что влюблена в моего одноклассника и страшно по этому поводу страдает. «Помоги мне, Леша, как ему понравиться», – канючила она, а я и рад стараться, так обрадовался! Ведь если надоеда заведет себе парня, то, может быть, наконец-то отвяжется от нас. И я активно включился в коучинг Екатерины: как понравиться парню.
«Одевайся в платья, распусти волосы» – писал я ей, и она приходила в короткой юбке и с распущенными волосами.
«Говори ему комплименты, улыбайся» – и она тренировалась на мне.
Вскоре и Альбина подключилась к переживаниям подруги. Вместе они строили планы, как завоевать сердце неприступного мучачо, и я как-то даже оттаял на Катькин счет. Правда, я тотально не понимал, для чего городить огород? Нафига они звонят с чужого номера, молчат и бросают трубку? Нафига изучают его ленту в соцсетях на четыре года назад? Нафига хихикают по подоконникам, если я давно мог подойти к Сереге и нормально объяснить, что есть девчонка, которой ты нравишься, не будь дураком – подкати. Серега ж не дурак. Мы тогда все только о девочках и думали, а они думали о нас. Но с меня взяли клятву, что я ничего такого ни за что не сделаю, и цирк продолжился.
Я думаю, в тот вечер все и произошло… начало нашего конца.
– А может, не пойдем? – вздохнула Альбина из-за двери шкафа, которой отгораживалась от меня.
– Что-о-о-о? – возопили мы с Катькой хором.
– Да ну я просто спросила, – с досадой отозвалась Аль и продолжила одеваться.
Я валялся на ее кровати, закинув руки за голову. В своей кожаной мотокуртке, на которую вкалывал все прошлое лето на складе стройтоваров. На мотоцикл не хватило, а вот на куртку да. Облегающая с воротником-стойкой и поперечными полосами на плечах и локтях, тонкая, черная, кррррутая. В ней я чувствовал себя рок-звездой. Не снимал ее вообще. К началу учебного года я еще и перчатки без пальцев себе купил на кнопках и все, круче меня были только яйца. На моей груди, свернувшись жирным семикилограммовым калачом, дрых Фалафель. Огромный дымчато-серый кот с белой грудью.
Катька сидела рядом в фиолетовом, блестящем, как рыбья чешуя, платье, едва прикрывающем задницу, с длинными рукавами и голой спиной. С начесанной, накрученной гривой, накрашенная, как… в общем, вызывающе. Серега должен был упасть к ее ногам, что при учете длины юбки было вовсе недурной идеей. Правда… Я помалкивал об этом, но Катька мне казалась слишком простой, что ли. Она изображала из себя такую светскую сучку, а у самой веснушки, каштановые пушистые кудряшки, пухлые щеки, раскатистый смех и привычка слушать, раскрыв рот. Тем она мне и не «заходила», что старалась казаться не тем, кто она есть. Подражала кому-то, выпендривалась и была искусственная насквозь. Хотя вот у нее-то и грудь уже выросла, и задница в наличии, чего для большинства моих тогдашних сверстников было более чем достаточно. Сегодня я был твердо намерен кинуть Сереге подсказку. Сколько можно?
Моя принцессишна вышла из своего укрытия, и я повернулся на бок, подперев голову рукой, чтобы полюбоваться. Улыбка сама собой наползла на мое лицо. У нее был совсем другой стиль: жемчужно-белое платье из плотной глянцевой ткани, наглухо захлопывающее ее тонкий силуэт в футляр с воротником-стойкой и голыми руками. От талии начиналась объемная юбка, похожая на бутон тюльпана, длиной до середины бедра. Выбирали его вместе, и в сочетании с вертикальными локонами смотрелась она волшебно. Никакой броской сексуальности, но почему-то именно ее мне хотелось сгрести в объятия, прижать к стенке и сожрать всю помаду на нежных губах.
– Согласен, – тут же выступил я, – Кать, ты иди, а мы останемся. – Я криво ухмыльнулся.
Я в то время часто в шутливой форме сообщал ей о своих желаниях, потому что на прямые предложения уже получал прямой отказ и не раз. Чертово родительское воспитание, превратившее ее едва ли не в монашку, вызывало во мне лютую ненависть и отторжение к ним.
– Ага, щазз, – возмущенно отозвалась Катерина, – ну мы идем? Я сейчас только в тустик сбегаю, – сообщила она свою бесценную информацию и выскочила из комнаты.
Меня молниеносно вынесло из кровати, Фалафель с возмущенным мявом шваркнулся об пол, и, наступая на свою любимую, желанную, неприступную девушку, я загнал ее обратно за дверцу шкафа и прижал к запертой соседней створке. Лапами сжал ее ребра под грудью и склонился над губами.
– Помада, – выдохнула она, закидывая тонкие ручки мне на плечи и приоткрывая губы.
Остановила бы меня помада, как же! Одну руку я завел ей на скулу, за ухо и жадно нырнул в поцелуй, пока вторая поползла на спину. Дьявол, как я заводился от этих поцелуев! Тем более что больше мне ничего толком не перепадало. А ведь я чувствовал, как она отзывчива на мои ласки, на тот напор, с которым я сминал ее губы своими и как быстро разгоняется ее дыхание, розовеют щеки, напухают губы. Мне казалось тогда, герою-любовнику, что мне достаточно остаться с ней наедине на час-другой, и она не устоит. Уговорю, зацелую, заласкаю, и все случится. Но наедине мы не оставались совсем.
Глубокий быстрый поцелуй сменился короткими, частыми, которыми я покрыл ее лицо, спустился на шею, и она задышала, царапая мой затылок.
– Сейчас Катя вернется, – почти простонала она.
– Да пошла она, – отозвался я, оторвавшись от нежной кожи, и Альбина тут же оттолкнула меня.
– Не люблю, когда ты грубый! Катя моя подруга, – она выкрутилась из моих лап и покинула наш интимный закуток.
– Она нам постоянно мешает! – для меня это был очевидный повод злиться.
– Это у тебя все мысли только об одном, – фыркнула Аль и принялась восстанавливать съеденную помаду.
– Ну… о разном у меня мысли, – я против воли снова похабно ухмыльнулся, но поддержки не нашел.
– Подумай, может, я тебе не подхожу? Любая в нашей школе даст тебе сегодня же вечером, – с вызовом ответила она.
Да что ж такое… я несколько раз с глухим стуком ударился лбом в створку шкафа и вернулся к кровати, сел на край.
– Понял, отвалил, – буркнул я с досадой.
Не знаю, большинство моих друзей как-то обходились без интимной жизни в свои 15, а кто не обходился, скорее всего, врали, судя по тому, какую ахинею они об этом несли. Но, казалось, мне труднее всех, ведь одно дело пускать слюни на каких-то абстрактных девчонок или порноактрис, а другое любить, желать и постоянно обламываться с той единственной на всю жизнь, созданной для тебя. И я понимал, и она понимала, что это неизбежно должно произойти. Всем уже было очевидно, что наша любовь – это не детская блажь, что мы вместе навсегда. Свадьба, дети, совместная старость, это все ждало нас неизбежно! Я был в этом уверен. Так чего ждать? Чего? Я не понимал. И злился. Очень сильно злился.
В моем тупоумном пубертатном мозгу приведенный Альбиной аргумент только усиливал внутреннее напряжение. Я мнил себя неотразимым, и меня с ума сводило то, что устоять может только она.
Катя вернулась и поторопила выдвигаться. Новогодняя дискотека уже началась, и всем, кроме Аль, не терпелось присоединиться к празднику. Уже спускаясь по лестнице на улицу, мы в дверях столкнулись с мамой Альбины.
– Уже началось? – улыбкой встретила она нарядную дочь.
– Здрасьте, – Катька протиснулась мимо нее на улицу первая.
