Милан Еркович
Абсолютная любовь. Руководство по счастливым отношениям, основанное на вашем типе привязанности к партнеру
Глава 3. Отпечатки близости от наших первых уроков любви
В восемнадцать лет Тина приехала к Милану и ко мне за помощью. Она отчаянно нуждалась в близких отношениях, но часто чувствовала, что ее неправильно понимают, и это ее злило. Она была разочарована внутренним смятением и сказала:
– Что-то не так, но я не понимаю, в чем именно проблема и как ее исправить.
На первом сеансе я попросила Тину проанализировать чувства, скрывающиеся за ее гневом. Некоторое время она молчала, впервые обдумывая этот вопрос.
– Это непросто, – наконец произнесла она. – Это неприятное чувство, будто что-то не так, и я хочу, чтобы кто-то избавил меня от него. Тогда я становлюсь раздражительной, потому что оно не исчезает, – она посмотрела на меня большими глазами. – Ничего себе, я никогда не думала, насколько тревожно себя чувствую, прежде чем рассердиться. Или я просто никогда не называла это словами.
В течение разговора я обнаружила, что чувства гнева и беспокойства Тины были очень сильными. Она видела, что слишком остро реагирует на мелочи. Часто эта интенсивность подсказывает, что прошлое перетекает в настоящее. Мы проанализировали многочисленные детские переживания Тины, но, похоже, ничто не могло объяснить причину нынешних эмоций.
Затем, наконец, милостивым образом вмешался Бог. Во время разговора с матерью Тина с удивлением услышала, как ее мать описывает серьезную автомобильную аварию, которая произошла, когда Тине было десять месяцев. Автокресло защитило девочку от травм, однако на месте происшествия ее сиденье – вместе с Тиной – поставили на обочину, а раненые пассажиры ухаживали за ней. Царил полный хаос. Приехала полиция и «Скорая помощь». Тина наблюдала, как парамедики вытащили ее мать из машины и увезли в большом шумном автомобиле. Тина не видела мать целую неделю, пока та выздоравливала в больнице после перелома таза. Непрерывная забота, которую девочка испытывала в течение первых десяти месяцев жизни, исчезла в мгновение ока.
Когда мама вернулась домой, она была потрясена тем, что Тина не взглянула на нее и не подошла. Хуже того, маме Тины не разрешали поднимать или держать ребенка на руках, пока раны полностью не заживут.
Представьте, что подобный опыт сделал с ребенком, даже если тот не помнил ничего из этого. Выслушав рассказ, я попросила Тину описать, что она могла чувствовать во время аварии и после.
– Испуг. Нет… ужас, – сказала она. – Будто мама никогда не вернется, – она остановилась. – Я все еще испытываю эти чувства, они такие сильные. Когда кто-то уходит, я представляю, что этот человек не вернется, и мне становится страшно. Когда мама вернулась, я не хотела на нее смотреть, потому что злилась из-за того, что она ушла. И боялась, что она снова может уйти. – Тина заплакала. – Я до сих пор испытываю эти чувства. Каждый раз, когда уходит парень. Точно такое же чувство. Я не сумасшедшая. Я действительно все это переживаю. Я все еще чувствую это.
В предыдущей главе я упоминала, что отпечаток похож на мелодию, которую мы знаем наизусть. Она снова и снова звучит в наших отношениях, и, если не потратить время, чтобы научиться слышать ее, мы не сможем ничего изменить. Многие люди говорили нам: «Я не могу вспомнить большую часть своего детства. Как это могло так сильно повлиять на мои нынешние отношения?»
Я позволю доктору Даниэлю Сигелю помочь мне объяснить. В своей книге «Развивающийся разум» он представляет увлекательное описание того, как мы вспоминаем ранние годы, обсуждая два типа памяти: эксплицитную, для которой необходима речь, и имплицитную, которая является довербальной. «Эксплицитная память – это то, что большинство людей имеет в виду, упоминая общую идею памяти… Когда извлекаются эксплицитные воспоминания, [у человека] возникает внутреннее ощущение “Я вспоминаю”. Эксплицитная память часто передается нам в форме описательных слов или картинок, передающих историю или последовательность событий»[13].
Если бы мы попросили вас поделиться грустным воспоминанием из детства, вы бы рассказали историю из прошлого, понимая, что грустное чувство связано с событием, которое вы вспоминаете. Вы бы знали, что «вспоминаете», и знали, почему вам грустно.
Однако имплицитные воспоминания – это наши довербальные «детские воспоминания». Когда вы были младенцами и дошкольниками, вы воспринимали окружение через выражение лица, тон голоса, чувства и телесные ощущения, запоминая, чего ожидать. Эти чувства и ощущения (хорошие и плохие) являются имплицитными воспоминаниями, и «к первому дню рождения ребенка повторяющиеся паттерны имплицитного обучения глубоко кодируются в мозгу»[14].
Мы, взрослые, находимся под влиянием довербальных, имплицитных воспоминаний, когда они активируются в текущих отношениях. Мы воспринимаем их как поток чувств, но не осознаем, что что-то помним. Доктор Сигель поясняет: «Имплицитная память задействует участки мозга, которые не требуют сознательной обработки во время кодирования или извлечения»[15]. Кроме того, поскольку всплывают имплицитные воспоминания, нет ощущения, что что-то вспоминается. Мы с Миланом называем эти воспоминания, сформированные благодаря опыту и отношениям в наши довербальные годы, «чувственными».
Когда наши негативные имплицитные воспоминания остаются незамеченными, они могут нанести ущерб отношениям.
Воспоминания о самой четкой картине в прошлом
Вы удивлены, что ранний опыт может так долго влиять на нас? Тина была исключительно умной, проницательной и чувствительной с самого рождения, но травма прервала ее привязанность к матери и разрушила ощущение комфорта. Связь прошлого события с нынешними проблемами вдруг стала очевидной для Тины. Она поняла причину собственной реактивности. Услышав рассказ матери об этом опыте, Тина осознала, что и та стала жертвой ситуации. Более глубокое понимание у Тины и ее исцеление подтверждают замечательную истину: «представление об имплицитной памяти дает нам возможность освободиться из тюрьмы прошлого»[16].
Мы с Миланом считаем, что выявление детских отпечатков действительно помогает нам преодолеть существующие проблемы в отношениях. Но чтобы осознать «танцевальные шаги», которым мы научились у родителей, необходимо сначала составить картину ранних лет. У большинства много воспоминаний, благодаря которым данная картина возникает в нашей голове. Но иногда полезно попросить родственников поделиться воспоминаниями, особенно когда мы спрашиваем о младенчестве.
Я задала маме вопрос, какой я была в детстве, и ответ ошеломил меня.
– О, ты была угрюмой, – сказала она, – никогда не улыбалась. Я помню, как сказала твоему отцу, что с тобой, наверное, что-то не так, и он просто посмеялся надо мной. Когда тебе было десять месяцев, ты сломала ключицу, пытаясь залезть в кроватку своей сестры-близнеца. Ты месяц лежала на полу, не шевелясь и не улыбаясь. И каждый раз, когда я тебя поднимала, ты плакала.
Помню свой шок. В этих нескольких предложениях мама дала мне ключ к моей давней депрессии: она началась в первый год моей жизни.
Даже несмотря на то, что к таким важным осознаниям, как у Тины и меня, можно прийти, оглядываясь назад, многие люди по-прежнему придерживаются мнения, что прошлое осталось в прошлом, поэтому мы должны просто двигаться дальше. Прошлое нельзя изменить, так зачем его обсуждать? Хотя простой разговор о тех событиях помогает сделать важные открытия, некоторые люди сопротивляются, заявляя, что у них нет детских воспоминаний – или, по крайней мере, никаких серьезных последствий.
Я хорошо помню первые сеансы с Ли и Карен. Ли был злым человеком, и его жена доверительно рассказывала мне, что их трехлетняя дочь Стейси, похоже, его боится. На третьем сеансе Ли наконец раскрыл то, что было очевидно для меня при первой встрече. Тогда он казался очень милым и очаровательным. Я была уверена, что он доволен тем, насколько успешно убедил меня, что проблемы в браке связаны с недостатками его миниатюрной, экстравертной жены. Однако Ли понятия не имел, сколько рассказал о себе во время телефонного разговора перед первой встречей в офисе. По моему опыту, жены, как правило, являются инициаторами записи на консультацию. Когда мужчина звонит, это часто означает одно из двух: он либо в отчаянии, либо все контролирует. И Ли определенно не принадлежал к первой категории.
Ли сел передо мной, и буря внутри него начала грохотать. Его челюсть была напряжена, а в темных глазах светилась твердость. Тело было как натянутая струна, и он крепко прижал руки к бокам, сжав кулаки. Опыт, приобретенный еще в детстве, снабдил меня встроенным радаром для выявления признаков внутренней ярости, и его экран начал дико пищать.
Косые взгляды Карен на Ли во время ее рассказа подтвердили мои ощущения. Говоря о том, что им трудно иметь дело с юной Стейси, Карен, очевидно, взвешивала слова, и ее собственные радарные сигналы становились все громче и настойчивее. Я решила подбросить дровишек в огонь.
– Ли, – обратилась я к нему, – расскажите о ваших лучших и худших детских воспоминаниях.
Он глянул на жену, а затем на меня.
– Какое это имеет отношение к нашему браку? Мы приехали сюда на консультацию по вопросам брака, что, вероятно, является пустой тратой времени. Давайте продолжим разговор.
Я пристально посмотрела на Ли и мысленно представила себе гробницу, в которой нежное сердце мальчика покоилось под грудами гнева. Его устрашающие манеры охраняли вход так эффективно, что он понятия не имел, что защищает внутреннюю комнату. Я также не сомневалась в следующем: успех или неудача их брачной терапии зависели от того, позволит ли он нам попасть в этот подземный мир.
– Ли, нам бы очень помогло понять проблемы в вашем браке, если бы вы рассказали о том, что пережили в детстве и каково было жить в вашей семье. Вы говорили на прошлом сеансе, что отец брал вас с собой на рыбалку. Это так?
– Ага. Но это не имеет ничего общего с моим браком. Как я уже сказал ранее, давайте продолжим разговор. Это было давно и не имеет значения.
– Ну, Ли, я не согласна. Вы прожили с родителями примерно восемнадцать лет. Там вы впервые увидели отношения и то, как они работают или не работают. Как гласит старая пословица, учат не словами, а делами. Ваша семья была похожа на классную комнату, где вы постоянно учились обращаться со своими чувствами и потребностями. И у каждой семьи есть свои сильные и слабые стороны.
Ли перебил меня.
– Все было хорошо. У меня было хорошее детство. Папа водил меня на рыбалку, а мама готовила и убирала. Мы были обычной семьей среднего класса Америки.
– Что ж, тогда вам не составит труда ответить на следующий вопрос. Расскажите об утешении в вашей семье. Поделитесь конкретным воспоминанием о том, как мама или папа утешали вас, когда вы были расстроены, когда вам было страшно или грустно по какой-то причине.
– О, я уверен, что такое было много раз, – сказал Ли.
– Поделитесь хотя бы одним воспоминанием, – настаивала я.
Глядя в потолок, Ли искал в картинах из детства ответ, который позволил бы ему прекратить мое «отвлекающее» любопытство. Я знала, это мучительный поиск. Я редко слышала, чтобы сердитый мужчина делился конкретным положительным воспоминанием.
– Я помню время, когда отец был в ярости и вроде как сошел с ума. Мама зашла в мою комнату и сказала, что все будет хорошо. Она вроде как извинилась. Может, обняла меня или что-то в этом роде.
– Понятно, – я сделала паузу. Губы Ли сжались.
– Мне интересно, что сделал ваш отец, чтобы спровоцировать такую реакцию матери. Что его так расстроило?
Ли засмеялся.
– Все и вся! Я, наверное, забыл положить инструмент обратно в ящик. Это случалось не раз.
– Что именно произошло, когда он ушел? Если бы я была наблюдателем в вашем доме, что бы я увидела?
Ли снова засмеялся.
– Красное лицо. Искаженное красное лицо берсерка! Мама пришла ко мне в комнату после того, как он наорал на меня из гаража. Я всегда знал, что мне попадет, когда слышал, как он там сердится. Он отшвырнул несколько инструментов, и гаечный ключ задел его драгоценный красный кабриолет. Он побагровел.
– Что произошло дальше?
– О, на этот раз он схватился за ремень. Снял и начал раскачивать. Но я это заслужил. Он много раз просил меня убирать инструменты.
– Сколько вам было лет?
– Вы задаете слишком много вопросов. Я не знаю. Семь или восемь? Допрос закончен?
– Еще нет, ваша честь. Мой клиент, восьмилетний Ли, не дослушан до конца. Думаю, он заслуживает справедливого слушания, – я улыбнулась. – Сейчас я обращаюсь к восьмилетнему Ли. Вы боялись отца?
– Конечно, но в чем дело? Разве все дети не боятся отцов?
– Не уверена. – Я сделала паузу. – Стейси боится вас? – Ли выглянул в окно, а я продолжила: – Итак, что ваша мама делала, когда все это происходило?
– Она была достаточно умна, чтобы держаться подальше.
– Что она сделала, когда поднялась в вашу комнату?
– Я уже говорил: сказала, что она сожалеет. Наверное, обняла меня.
– О чем именно она сожалела? Что она сделала?
– Она всегда думала, что папа слишком суров с нами. Думаю, ей было плохо. Она всегда ждала, пока все уляжется. Затем приходила и пыталась все уладить. Говорила нам, что он не имел в виду ничего плохого.
– Она когда-нибудь говорила вашему отцу, что, по ее мнению, он вел себя слишком жестко?
– Нет, что вы! Все знали, что нельзя мешать папе. Даже мама.
Ли посмотрел на часы. Он походил на животное в клетке. Я была единственным защитником ребенка, которым он когда-то был. Сейчас, став взрослым, он принял сторону отца. Я предприняла осторожный маневр, чтобы попытаться вывести из строя защиту Ли.
– Позвольте мне резюмировать то, что я слышу, Ли. Ваша история меня очень огорчает. Когда вы совершали ошибки, отец реагировал приступами гнева. Если бы вы когда-либо отреагировали таким же образом, вы были бы жестоко наказаны, что похоже на двойные стандарты. Ваша мать сама была как ребенок и не могла защитить вас. Она извинялась вместо отца. Вы, кажется, забыли тот страх, который, должно быть, испытывал маленький мальчик, будто говорите о ком-то другом. Я уверена, ваш отец делал все, что мог, Ли, но мне интересно, насколько лучше могли бы быть ваши нынешние отношения, если бы отец был более терпеливым и нежным.
Ли похож на многих людей, которые хотят улучшить отношения в браке, но считают, что оглядываться на детство – пустая трата времени. Он не видит, насколько прошлый опыт неотделим от нынешних проблем. Прошлое определяет почти все в нас: эмоции, убеждения, желания и предпочтения. Мы – сумма нашей истории. Игнорировать это – значит быть слепым к течениям, несущим нас по жизни.
Течения прошлого
Мы с Кей живем в Южной Калифорнии, нам нравится ходить на пляж. Когда волны подходящей высоты, я занимаюсь бодибордингом на Т-стрит в Сан-Клементе. Однажды я вошел в воду по лестнице, спускающейся с моста через железнодорожные пути. В тот день волны были огромными. Поймав несколько кудрявых гребней, я сел, глядя на горизонт в ожидании следующей большой волны. И вдруг услышал в громкоговорителе голос спасателя:
– Внимание, бодибордер! Вы слишком близко к пристани!
«Интересно, с кем он разговаривает», – подумал я.
К счастью, я взглянул на пляж, осмотрел местность и понял, что он разговаривает со мной! Каким-то образом меня прилично отнесло от лестницы, и я оказался в совершенно другом месте.
Иногда в жизни бывают похожие ситуации. Сосредоточившись на других вещах, мы не видим подводных камней. Оставшись в одиночестве, мы можем не осознавать, что прилив родом из детства создает для нас угрозу. Тем не менее, многие знают, что течения существуют, и по-прежнему предпочитают игнорировать их. Почему люди не хотят оглядываться назад?
Есть два ответа. Во-первых, мы хотим верить, что проблема заключается в конфликте, существующем в настоящее время. Как и Ли, мы думаем, что, если сможем его урегулировать, удастся изменить жизнь. И все же гнев Ли не стал таким сильным в вакууме. Как ни странно, он (наряду с пассивной реакцией Карен) был самой сутью нынешней проблемы брака. Но, оставшись наедине с собой, Ли никогда бы не подумал о том, что его история каким-либо образом повлияла на отношения с женой.
Во-вторых, все, что мы хотим, – это избавиться от боли. Нас всех приучили искать быстрые решения, когда мы в стрессе, испытываем боль или пресыщены жизнью. Последнее, что мы хотим сделать, – это откопать внутри себя еще больше боли и добавить ее к той, которую уже чувствуем. Кроме того, настоящее имеет гораздо больший вес, чем прошлое. Сталкиваясь с проблемой в семье, мы, как правило, хотим справиться с ней так же, как и с изжогой: «Дай мне лекарство!»
Недавно клиент сказал: «Мое детство было тюрьмой боли. Я сбежал, когда мне было семнадцать, и закрыл дверь. Я никогда не вернусь туда». Многие сказали бы то же самое, совершенно не желая признавать свои глубокие раны. Оглядываться назад, вероятно, болезненно, поэтому хотим быть уверены, что это принесет хоть какую-то пользу.
Оглянуться назад, чтобы найти сострадание
После четырнадцати лет брака я думала, что знаю Милана. И он верил, будто знает меня. Мы кое-что знали о детстве друг друга. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: в его семье были другие продукты, машины, бытовая техника, праздничные традиции и так далее! У них были другие представления о таких вещах, как, например, сколько раз использовать полотенце, прежде чем бросить его в корзину для белья (более одного раза, верно?). Мы справились со многими трудностями естественной адаптации, с которыми приходится иметь дело молодым парам. Однако никогда не спрашивали друг друга о конкретных воспоминаниях детства и не думали, как они повлияли на нас.
Одним из величайших преимуществ разговора о прошлом – сострадание друг к другу. Фактически, это даже помогло нам лучше понять себя. Поскольку я увидела прошлое Милана в реалистичном свете, я начала гораздо лучше понимать его нынешнее поведение. Я также помню ночь, когда он спросил о разводе моих родителей. Он знал об этом событии еще со времен наших свиданий, но я никогда не рассказывала подробностей. Я не обсуждала чувства, которые испытала в тот день, когда мы с сестрами впервые услышали, что отец уезжает, не говоря о переживаниях последующих недель и месяцев. Когда я поделилась этим, то поняла, что может сделать заботливый, сострадательный слушатель, чтобы помочь обнаружить влияние события на нашу жизнь. Во время разговора я многое узнала о себе. Примечательно мое осознание, что я испытываю недоверие к мужчинам. Это действительно было проблемой, так как я замужем за одним из них.
Так же, как мое сострадание к Милану возросло, когда он рассказывал о своем прошлом, он стал больше сочувствовать той части меня, которая нуждалась в нем, но боялась открыться. Интересно, что чем больше он слушал, тем больше росло доверие, и я чувствовала себя ближе к нему. Мало-помалу его сострадание растопило недоверие.
Постепенно я увидела своего мужа и свой брак в совершенно новом свете.
То же произошло и с Карен. Ее отношения с Ли превратились в настоящие американские горки. Однажды, после нескольких месяцев обсуждения их родителей, Карен пришла одна, объяснив, что Ли болен.
– Расскажите мне об этой неделе, Карен, – попросила я.
– Ужасно! – призналась она.
– Почему?
Она уставилась в пол со слезами на глазах и глубоко вздохнула.
– Поведение Ли настолько непредсказуемо. То ему кажется, что он хочет быть рядом, то злится из-за малейшей ерунды. Он кажется таким сверхчувствительным… таким максималистом… или все, или ничего. Будто намеренно саботирует близость.
– Как вы себя чувствуете?
– Я хочу уйти! – огрызнулась она. – Я не могу больше это терпеть.
Я кивнула, при этом думая, как спасти ситуацию. Карен чувствовала себя так же, как и любой, столкнувшийся с необходимостью продолжать жить в смятении и разочаровании последних нескольких лет.
Я попросила ее откинуться на спинку дивана и закрыть глаза.
– А теперь, – сказала я, – задумайтесь над тем, что узнали на прошлой неделе, когда мы обсуждали детские страхи Ли перед отцом. Представьте, как он бежит по парку, чтобы спастись от пьяной ярости отца. Как выглядит Ли?
Карен молчала несколько минут. Наконец, она произнесла:
– Я вижу восьмилетнего мальчика. Он запыхался от бега. Его сердце колотится, лоб покрывается потом, он сидит один на качелях и плачет. Он смотрит на песок под ногами, то и дело оглядываясь в сторону дома, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь. Он взволнован. Он хочет, чтобы кто-нибудь его нашел. Кто угодно, кроме отца. Он напуган.
– Это отличное описание, Карен, – сказала я, подбадривая ее. – Что еще вы видите, слышите и ощущаете?
После некоторой паузы она продолжила:
– Я слышу, как он тихо плачет, и вижу, что одежда грязная… пятна на рубашке. Его лицо покрыто грязью, и слезы образуют дорожки на щеках. – Она улыбалась, все еще закрывая глаза. – Он пахнет, как наш щенок. Его лицо медленно меняется. Он стискивает зубы. Он пинает песок, встает. Он бросает пригоршни песка изо всех сил, снова и снова. Он падает на колени и смотрит на песок, медленно перебирая его руками и глядя на вечернее небо. Его единственное утешение – песок и солнце.
Я была впечатлена способностью Карен визуализировать сцену – и расстроена тем, что Ли не было рядом, чтобы услышать. супругу.
– Карен, я хочу, чтобы вы представили, что он чувствует.
На этот раз она ответила сразу:
– Так много чувств возникает одновременно… Он сбит с толку. Он, вероятно, ошеломлен и даже не может понять их. Уверена, ему очень больно.
– Вы правы. Ему действительно больно. А теперь представьте, что сидите на скамейке в парке поблизости. Вы видите этого мальчика, и расскажите мне, как себя чувствуете.
Она смягчилась еще больше, закрытые глаза прищурились.
– Я просто хочу подойти, поднять его, посадить себе на колени и обнять.
По ее щекам катились слезы.
Когда консультация подошла к концу, я задала Карен последний вопрос.
– Карен, теперь вы относитесь к Ли иначе, чем когда вошли в эту комнату сегодня вечером?
Она открыла глаза и посмотрела на меня, – лицо стало более расслабленным. Она глубоко вздохнула.
– Думаю, я чувствую себя иначе, – кривая улыбка появилась на ее лице. – Да. Я смотрю на него с бόльшим состраданием.
Теперь Карен иначе смотрела на свои отношения с Ли. Больше не игнорируя корень проблем, она начала выстраивать эмпатическую основу для наблюдения за внутренним конфликтом Ли. И ее ситуация не редкость.
Многие черты характера супругов, которые могут нас особенно раздражать, проистекают из трудностей, которые те испытывали в детстве.
Борьба Ли с недоверием, его колеблющееся поведение и вспышки гнева стали понятны, когда Карен нашла время познакомиться с маленьким ребенком внутри своего любимого.
На следующей неделе я узнала, что Карен рассказала Ли о нашем сеансе. Когда она описала и свою визуализацию побега Ли в детстве, и сочувствие, которое испытывала, он заплакал. Они обнялись и вместе пережили печаль детства Ли. Позже она сказала:
– Мы с Ли еще никогда не были так близки. Это дало мне надежду на то, что наш брак может измениться.
Изменение мелодии, под которую вы танцуете
Старые мелодии из прошлого могут сформировать наши убеждения и мешать пониманию, что текущие проблемы возникают из старых уроков о том, как справляться с чувствами. Многие клиенты считают, будто выросли в нормальных американских семьях. Тем не менее, когда они присматриваются, то видят закономерности, негативно влияющие на настоящее, и многие осознают: нужно учиться состраданию не только к партнерам, но и к самим себе. Это первый шаг в процессе установления здоровых отношений с супругом.
А теперь посмотрим на некоторые признаки близких и безопасных отношений. Мы увидим, как научить детей здоровой любви, подготавливая их к положительному отпечатку для надежной связи.