Милан Кундера, один из крупнейших писателей современности, вновь возвращается к осмыслению жанра, в котором работает всю жизнь: в литературно-философском эссе «Занавес» мы вместе с автором погружаемся во вселенную Романа. Глубинные закономерности романа, судьбы великих творений и творцов – Рабле, Сервантеса, Толстого, Пруста, Музиля, Кафки и многих других – раскрываются здесь тонко и с блеском, напоминая нам о том, зачем миру нужна художественная литература: она дает нам инструменты, чтобы разглядеть скрытое и научиться понимать неочевидное.
Я Кундеру читал, но осуждаю…
В этой книге я оставил самое большое количество записей на полях. Постоянно спорил, ругался, изумлялся. Некоторые высказывания настолько наивны, что я просто был в шоке и инфантильном ужасе. Это как у Сент-Экзюпери: «Москва, а где революция?» – т. е. откровенная наивность, граничащая с абсурдом. Сказать по правде, книга-то не шибко и умная, а количество спорных мнений в ней зашкаливает.
Самое отвратительное, что Кундера в который раз возвращает к темы злых русских оккупантов. (Что он делает практически всегда, не смотря на то, что жил он (и живёт) за границей неплохо) Обижаться есть за что, но у Кундеры это перешло в патологию. Есть такие люди, которые комментируя новости обязательно сведут новость о том, что у Иванова Ивана Ивановича разродилась собака к президенту и вообще политике. Так вот Кундера из того же теста. Я, знаете ли, прочитал «Госпожу Бовари», а вот русские оккупанты на танках с медведями… и вообще меня одолела всемирная пошлость. Читать тошно. Готов поспорить, что этот тип поддерживает санкции.
Само эссе замешено на воде, и, как я уже писал, очень субъективно, да и умного тут мало, но главное напомнить о себе читающей публике. Кундера вообще в этом сборнике создал себе образ литературного гуру, познавшего теорию до самых глубин, но когда я заглядывал в его творение под названием «Смешные Любови» – там всё было очень и очень плохо.
Кундера вроде бы рассказал очень много, но толку с этого, как с козла молока, и всё как-то абстрактно – ни понимать, ни любить читаемый в данный момент роман или роман, как форму, его вирши не помогут, это как пить дать.
А все эти ужасные повторения, обсасывание одной и той же идеи, постоянные отсылки, вроде «а вот Гомбрович сказал…» Кто такой этот твой Гомбрович и почему я должен его слушать? И вновь злые русские.
Кто как, а я дочитывал книгу с трудом и раздражением. Дочитавшего следует представлять себе счастливым. Ой молодец, Никита, дал отсылку на Камю. Какой ты умный!
p.s.
Какой же я гопник – для меня Невыносимая Лёгкость Бытия, – это пластинка ГО! Фразу «Какой же я гопник» можно и нужно прочесть с вопросительной интонацией.
p.s.s.
Это я от Кундеры научился лить воду.
На самом деле эту книгу стоило назвать ''Русские оккупанты'' – практически каждое эссе содержит упоминание о советских танках, ГУЛаге, ущемлении свобод чешского народа русскими оккупантами и, как следствие, отсутсвие больших романов чешских авторов. Как старая заезженная и поцарапанная пластинка. Что было органично в художественной литературе, то в легких эссе об истории романа – смотрится в какой-то степени пошло и напоминает прокоммунистические вставки в советских исследованиях, только наоборот. Если вы рассчитывается познакомиться с мыслями Кундеры о развитии романа в литературе, то не надейтесь – эта книга потуги на литературоведческое исследование что же такое роман в истории литературы. В действительности же, очень поверхностно, очень политизировано (практически на каждой странице опять эти ''русские оккупировавшие Чехию и растоптавшие национальное чувство чехов и литературу''. Огромное количество очень спорных утверждений не выдерживающих никакой критики. Например:
История техники мало зависит от человека и его свободы; она повинуется собственной логике; она не может быть иной, чем та, какой она была и какой будет; в этом смысле она внечеловечна; если бы Эдисон не изобрел лампочку, ее изобрел бы кто-то другой. Но если бы Лоренсу Стерну не пришла в голову безумная мысль написать роман, в котором отсутствует «story», никто бы вместо него этого не сделал, и история романа была бы не такой, какой мы ее знаем.
История техники, как и история литературы всегда зависит от человека, от личности и от технического прогресса или литературного процесса, потому что всегда связано с потребностями человка в свете ли, в развитии ли новых форм художественной литературы. Всегда первичны потребности человека – физические или духовные.
Не совсем согласна я и с утверждением, что язык и национальность не важны для глубокого понимания иностранной литературы и в подтверждение слов Гёте о Die Weltliteratur, Кундера приводит примеры: Бахтин лучше всех понял Рабле, а Жид – Достоевского. Я глубоко убеждена, что читая автора в переводе, не зная национальных особенностей невозможно лучше всех понять никакого автора. Это вообще, в принципе, невозможно. Можно лишь раскрыть какие-то грани, и чем хороши авторы, так это своей непознаваемостью, тем, что для каждого открывают индивидуальные двери, даже для литературоведов.
От Кундеры я все же ждала чуть больше, чем собрание своеобразных эссе, напоминающих непринужденный разговор на кухне, может это и неплохо, но хотелось нырнуть чуть глубже, чем банальное перечисление известных романов (''Дон Кихот'', ''Гаргантюа и Пантагрюэль'', ''Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена'', ''Том Джонс'', ''Госпожа Бовари'', ''Человек без свойств'') и малоизвестных романов (''Бабье лето'' Штифтера, ''Космос'' Гомбровича, ''Лунатики'' Броха), мимоходом в паре фраз охарактеризовать появление и смысл этих романов. Все-таки хотелось чтобы Кундера остановился более подробно на малоизвестных романах авторов Центральной Европы и показать развитие романа в этих странах.
Но, наверное, глупо ждать от балерины, что она сможет поднять штангу.
Эссе об истории искусства романа. Ни фундаментальности, ни глубококопаний здесь не найти. Заметки, нехронологичная, непринуждёная беседа о романах, отмеченных для себя автором, чьи создатели – Сервантес, Флобер, Толстой, Кафка, Музиль, Гомбрович, Джойс, Рабле, Гашек, Хэмингуэй, Гюго, Достоевский, Брох, Карпентьер, Фуэнтес, Фолкнер,.. об их значительности для дальнейшего развития литературного процесса.
О преемственности и новаторстве, о значимости композиции, отличающей роман от других видов литературного искусства, о проблеме неправомерной власти одного рассказчика; о первопроходчестве и провидчестве различных авторов, о первых явления комизма и агеластичности в литературе, глупости и трагичности лирического героя, о возникновении экзистенциальных вопросов: что есть личность человека? что есть истина? что есть любовь?..
Фатальная относительность человеческих истин, героизм и благородство целей, соотношение личностной свободы и жёстких ограничений социума, освобождение великих человеческих конфликтов от их наивного толкования как борьбы добра и зла, представление их в свете трагедии – всё когда-то прозвучало в романе впервые.
Взаимоотношения писателей со своими персонажами, возрасты жизни персонажей, «утренняя» свобода – страстная, непримиримой агрессивность молодых авторов, их ниспровергающих заблуждениях и свобода «закатная»; все концепции существования лирического героя – концепция битвы, концепция свободы, концепция личной жизни, концепция времени, концепция приключения – предметы внимания эссе Кундеры.
Достаточно лёгкое чтение, ближе к развлекательному: ожидала от Кундеры чего-то более стимулирующего .