Мишель Бюсси
Самолет без нее
5
2 октября 1998
09:10
Истеричный взрыв хохота, раздавшийся за столом, где теснились пять студентов, вывел Марка из себя. Парни передавали друг другу какие-то фотографии – должно быть, с последней вечеринки. Такие снимки потом обычно хранят долгие годы, припрятав в укромном местечке, чтобы время от времени разглядывать со смешанным чувством стыда и гордости. Марк плохо знал этих ребят; вроде бы они входили в самую крупную студенческую ассоциацию, занимавшуюся организацией внеучебных мероприятий. Университетский кооператив, ксерокопирование лекций и материалов к экзаменам и прочее в том же духе. Вырученные средства как раз и шли на финансирование подобных вечеринок.
Марк поднял глаза.
Если часы не врут, 09:11.
Мариам, демонстративно отвернувшись от него, болтала с девушкой, с головы до ног, включая выглядывавшие из-под низкого пояса юбки трусы, одетой в черное, – вылитая Мортиша Аддамс.
Марк вздохнул и перевернул страницу тетради.
Ничего не поделаешь.
Дневник Кредюля Гран-Дюка
Ну вот. Именно тогда и зародилась тайна Мон-Террибль. Может, вы даже кое-что об этом помните? Хотя поначалу все шло как обычно. Осиротевшего младенца, найденного молодым пожарным, поместили в детское отделение больницы Бельфор-Монбельяра, приставив к нему целую армию врачей.
Я восстановил последовательность событий с точностью до минуты, но избавлю вас от ознакомления с показаниями свидетелей, занявшими долгие часы. Думаю, краткого пересказа будет достаточно, тем более что звучит он весьма поучительно.
Леонс де Карвиль узнал обе новости сразу – и о крушении самолета, и о чудом спасшемся ребенке – из шестичасовых выпусков последних известий по радио. Леонс де Карвиль всегда вставал рано. Одним телефонным звонком он отменил все запланированные на этот день встречи, хотя его деловой график был расписан по минутам, и на частном самолете вылетел в Монбельяр. Леонс де Карвиль, которому тогда было пятьдесят пять лет, принадлежал к сотне крупнейших во Франции промышленников. Инженер по образованию, он сколотил состояние прокладкой трубопроводов по всему миру. Фирма де Карвиля выступала субподрядчиком ведущих транснациональных нефтяных и газовых компаний. Своих выдающихся успехов он добился не потому что при прокладке нефте- и газопроводов использовал какие-то особенные инновационные технологии, а потому что умел работать в самых опасных и труднодоступных районах планеты – его фирма тянула линии трубопроводов под водой, под горными массивами, на сейсмически активных территориях и так далее. По-настоящему фирма расцвела в шестидесятые, когда предложила революционный метод прокладки нефтепроводов в зонах вечной мерзлоты, благодаря чему даже в разгар холодной войны могла спокойно заниматься экспортом углеводородов из Сибири и с Аляски…
Шагая белыми лабиринтами больницы Бельфор-Монбельяра, Леонс де Карвиль хранил на лице выражение спокойного достоинства, немало впечатлившее медицинский персонал, измученный натиском любопытных журналистов.
– Следуйте за мной, – сказала ему замотанная медсестра.
– Где она?
– В отделении для грудничков. Не волнуйтесь. С ней все в порядке.
– Кто ее лечащий врач?
Медсестра удивилась, но после короткого колебания ответила:
– Доктор… Доктор Моранж. Малышку привезли ночью, в его дежурство.
Во взгляде Леонса де Карвиля появился инквизиторский блеск. Но медсестра не стала дожидаться новых вопросов.
– Вам повезло, месье де Карвиль. Это один из лучших наших специалистов. Он еще здесь. Вы можете сами с ним поговорить.
У Леонса де Карвиля дернулся уголок рта. Это могло означать все что угодно – и самодовольство, и настороженность. Он решительным шагом последовал за медсестрой. Больничный персонал прижимался к стенам коридоров, пропуская его.
Прошлой ночью промышленник потерял в трагедии на горе Мон-Террибль единственного сына и невестку. Именно он, признанный успешный бизнесмен, двумя годами раньше настоял, чтобы руководство турецким филиалом компании Карвиля взял на себя его сын. Назначение никого не удивило, все и так знали, что молодой Александр де Карвиль просто обречен стать наследником отца и возглавить компанию. Передачу полномочий планировалось осуществить постепенно. Александр отправился в Турцию набираться опыта, а заодно проверить на практике, чего стоят его дипломы – первый, полученный в Политехническом университете, и второй – на факультете политологии в университете Сьянс-По. Ему предстояло научиться работать в условиях меняющейся политической конъюнктуры, когда после правления милитаристского режима в Турции пришли к власти демократы… Ставка в этой игре была чрезвычайно высока – пожалуй, компания Карвилей еще никогда не играла столь по-крупному. Речь шла о заключении контракта сроком не на одно десятилетие. Александр де Карвиль вместе с семьей перебрался в Турцию, где вел переговоры о прокладке нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан, второго по протяженности в мире, около двух тысяч километров, призванного соединить Каспийское побережье со Средиземноморским. Более тысячи километров нефтепровода предполагалось проложить по территории Турции, дотянув нитку до расположенного на юго-восточном побережье Средиземного моря, недалеко от сирийской границы, небольшого портового города Джейхан, где Александр де Карвиль с семьей устроил летнюю резиденцию. Переговоры обещали быть долгими. Действительно, прошло уже два года, а они все еще топтались на месте. Александр большую часть года жил в Турции – вместе с женой Вероникой и дочерью Мальвиной, которой тогда было шесть лет (два из них она провела в Турции). Забеременев вторым ребенком, Вероника отказалась от визитов во Францию. Она отличалась хрупким здоровьем, и врачи категорически не советовали ей совершать длительные путешествия, а летать самолетами просто-напросто запретили. Впрочем, роды прошли нормально. Маму поместили в крупнейший частный роддом Стамбула, в районе Бакыркёй, и маленькая Мальвина вскоре смогла с нежностью обнять свою новорожденную сестренку Лизу-Розу. Леонс де Карвиль и его супруга Матильда, остававшиеся во Франции, получили красивую открытку и слегка расплывчатую фотографию внучки. Никакой спешки не было, и семейную встречу назначили на Рождество 1980 года. Мальвину де Карвиль отправили во Францию на неделю раньше, в первый день школьных каникул. Александр, Вероника и малютка Лиза-Роза должны были последовать за ней 23 декабря, вечерним самолетом «Стамбул – Париж». Карвили вовсю готовились к празднику. Отмечать Рождество решили в загородной резиденции Курвэ, на берегу Марны. В честь сестрички Мальвина – прелестная темноволосая девочка шести лет, не хуже генерала командовавшая армией как турецких, так и французских слуг, – велела украсить бело-розовыми бантами холл и переходы загородного дома, включая монументальную лестницу вишневого дерева, не говоря уже о детской.
Мальвина де Карвиль…
Позвольте мне ненадолго отвлечься от Леонса де Карвиля, вышагивающего по бесконечным коридорам больницы в Монбельяре, чтобы представить вам Мальвину. Это важно, и скоро вы поймете почему.
Итак, Мальвина де Карвиль.
Я никогда ей не нравился. И это еще мягко сказано. Впрочем, наши чувства взаимны. Сколько бы я ни пытался убедить себя, что она не виновата в том, что тронулась умом, что, не случись эта трагедия, она превратилась бы в прелестную и даже обворожительную женщину, представительницу высших кругов общества, судьбой предназначенную к тому, чтобы удачно выйти замуж, сделав, как говорится, блестящую партию… Э-э, да что там! С годами эта девчонка, чем дальше, тем отчетливей слетавшая с катушек, пугала меня все больше. В отличие от своей бабки, Мальвина де Карвиль никогда мне не доверяла. Наверное, догадывалась, что я считаю ее монстром. Да-да, монстром! Потому что со временем милая шестилетняя девочка превратилась в подлинное чудовище. В тощую неуправляемую уродину. Ладно, проехали. Замнем для ясности. Не приведи господи, эти записки попадут ей в руки, – мне и представить себе страшно, что она надо мной учинит!
Лучше вернемся к тому, из-за чего она повредилась разумом. К чуду. Точнее говоря, к подобию чуда.
В больнице Бельфор-Монбельяра Леонс де Карвиль по привычке держался с отстраненным достоинством, в котором окружающие впервые на его памяти прочитали не высокомерие, а робость. Он и бровью не повел, когда ему показали внучку – через стекло палаты, не позволявшее слышать, как она плачет.
– Вот она, – сказала медсестра. – Ближайшая к двери кроватка.
– Спасибо.
Он говорил сдержанно и спокойно, как человек, полностью владеющий собой. Медсестра отступила шага на три. Ей только что сказали, что Лиза-Роза – единственное, что осталось у Леонса де Карвиля…
Должно быть, в эти минуты вера выдающегося бизнесмена серьезно пошатнулась – во всяком случае, дала трещину. Нет, Леонс, в отличие от своей жены Матильды, никогда не причислял себя к истым католикам. Он был человеком верующим, но таким, условно говоря, новообращенным – под влиянием семейного окружения со стороны супруги, которое не поняло бы его научного рационализма, – в лучших домах Куврэ он был не принят. Однако в такую минуту, как эта, даже отъявленный рационалист задумался бы о Боге. И почувствовал бы, как его раздирает между гневом на жестокость того, кто отнял у тебя единственного сына, и благодарностью к нему же за то, что спас от гибели – в знак утешения? – твою внучку. Единственную из всех…
Лиза-Роза беззвучно плакала в своей стеклянной клетке.
– Это чудо, – тихо сказал у него за спиной доктор Моранж – врач с улыбкой священника.
Его улыбка осталась прежней и годы спустя, когда я встретился с ним и узнал подробности того дня.
– Поразительно, но она в прекрасном состоянии. Последствий практически никаких. Мы немножко ее понаблюдаем, просто из осторожности, но она абсолютно здорова. Уверяю вас, это настоящее чудо…
Думаю, Леонс де Карвиль про себя все же вознес благодарственную молитву Всевышнему.
К ним подошла медсестра. Срочный звонок. Вызывают заведующего детским отделением. Да, просят подойти немедленно. Звонок очень странный. Доктор Моранж извинился и ушел, оставив Леонса де Карвиля перед стеклянной стеной бокса, где безутешно плакала его внучка.
Пусть тоже поплачет, пока его никто не видит, говорил себе доктор, который любил печальные истории с хорошим концом. Сам взволнованный едва ли не до слез, он взял протянутую медсестрой телефонную трубку.
Голос в аппарате звучал так, словно доносился с другого конца света. Торжественный и торопливый одновременно.
– Доктор? Здравствуйте! Я – дедушка девочки из самолета. Того самого, потерпевшего крушение в горах Юра. В справочной мне дали ваш номер. Как она там?
– Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Девочка практически не пострадала. Думаю, через два-три дня мы ее выпишем. Кстати, дедушка с отцовской стороны уже здесь. Хотите с ним поговорить?
В трубке повисло молчание. В этот миг врач почувствовал, что происходит что-то не то.
– Доктор? Извините, но, мне кажется, произошла какая-то ошибка. Дедушка с отцовской стороны – это я. А деда с материнской стороны не существует. Моя невестка была сиротой…
Доктор ощутил покалывание в кончиках пальцев. Нервы. Молниеносно проносились предположения, одно фантастичнее другого. Глупый розыгрыш? Попытка любопытного журналиста выведать подробности? Надо внести ясность.
– Простите, о каком ребенке вы говорите? О той девочке, что была спасена после крушения самолета «Стамбул – Париж»? О Лизе-Розе?
– Нет, доктор, нет!
Врач явственно различил проскользнувшее в голосе собеседника облегчение.
– Нет, доктор, – продолжил тот. – Здесь какое-то недоразумение. Девочку зовут не Лиза-Роза. Ее зовут Эмили.
На лбу у врача выступили капли пота. Такого с ним никогда не случалось, даже в операционной.
– Месье, мне очень жаль, но это невозможно. Дед ребенка уже здесь, в больнице. Его зовут месье де Карвиль. Он видел девочку и узнал ее. Он утверждает, что ее зовут Лиза-Роза.
Оба замолчали.
– А вы… – решился заговорить врач, – вы живете далеко от Монбельяра?
– В Дьеппе. В Верхней Нормандии.
– Да? Послушайте, мне кажется, будет лучше всего, если вы, месье…
Врач довольно неуклюже тянул время.
– Месье Витраль. Меня зовут Пьер Витраль.
– Так вот, месье Витраль, мне кажется, что будет лучше всего, если вы свяжетесь с полицейским комиссариатом Монбельяра. Они как раз сейчас устанавливают личности погибших в авиакатастрофе. Больше я вам ничего сказать не могу. Но в полиции вам все объяснят. Ответят на все ваши вопросы…
Врачу вдруг стало стыдно. С какой стати он изображает из себя бездушного чиновника, отсылающего несчастного посетителя к соседнему окошку? Ему представилось, как на том конце провода, в Дьеппе, его собеседник падает возле телефона без чувств, словно при нем только что во второй раз убили его внучку. Но он себя одернул. В конце концов, при чем тут он? Произошла какая-то путаница, вот и все. Этот человек из Дьеппа ошибся.
Оба одновременно повесили трубки.
Следует ли рассказать об этом странном телефонном звонке Леонсу де Карвилю? – задумался врач.
Пьер Витраль медленно положил трубку. Рядом стояла его жена Николь.
– Ну, как там Эмили? – взволнованно спросила она. – Что они тебе сказали?
Муж посмотрел на нее с бесконечной нежностью, на какую был способен только он. А когда заговорил, голос звучал тихо и как будто виновато:
– Они сказали, что девочка жива. Но ее зовут не Эмили, а Лиза-Роза…
Николь и Пьер Витраль долго молчали. Жизнь никогда их не щадила. Бывает, что соединение двух неудачников приводит к положительному результату, как умножение минуса на минус дает плюс. Они дружно противостояли всем превратностям судьбы – вечной нехватке денег, болезням, каждодневным бытовым трудностям. Никогда не жаловались. Но тот, кто не привык горлопанить, чаще всего остается ни с чем. Витрали не кляли судьбу – и она, словно в издевку, не скупилась на новые и новые испытания для них. Пьер и Николь Витраль зарабатывали на жизнь продажей жареной картошки и сосисок из специально оборудованного оранжево-красного фургончика «ситроен» на пляжах Дьеппа и других городов Нормандии, куда выезжали по случаю проведения фестивалей и прочих местных праздников, в любую погоду, а она в тех краях отличается капризами, и почти угробили здоровье: у Пьера были проблемы с позвоночником, у Николь – с легкими. Назло судьбе они родили двух сыновей, и одного из них, дождливым вечером катавшегося на мопеде в Криэль-сюр-Мер, она у них забрала…
Им не везло ни в чем и никогда, но ровно два месяца назад вдруг случилось невероятное: они выиграли двухнедельную поездку в Бодрум-Гюмбет.
Бодрум-Гюмбет? А это хоть где?
В Турции. На средиземноморском полуострове, застроенном по побережью четырехзвездочными отелями, до пляжа рукой подать. Все включено. Отель – настоящий дворец. Они выиграли случайно, просто опустив по листочку в стеклянный ящик в «Перекрестке», где в дни распродаж проводилась лотерея. Так вышло, что устроители вытянули из ящика листок с именем их сына Паскаля. Правда, перед победителем поставили жесткое условие: воспользоваться выигрышем можно только до конца 1980 года. Нет, если вы не хотите или не можете… У Паскаля и его жены Стефани всего два месяца назад родилась дочка, малютка Эмили. Со старшим сыном, двухлетним Марком, проблем не возникало – поживет две недели у бабушки с дедушкой. Но Стефани еще кормила Эмили грудью, да и в любом случае она ни за что не согласилась бы на целых полмесяца оставить грудного ребенка на попечение стариков. Путевки были именными, обменять их или продать было невозможно. Значит, надо сделать выбор: или отказаться от поездки, или ехать с новорожденной дочкой.
И они поехали. Прежде они еще никогда не летали самолетом. Стефани – молодая женщина с веселыми глазами – смотрела на мир как на спелое яблоко, которое так и хочется надкусить. Жалко, что в ее скромном мирке это яблоко – запретный плод.
Они рассудили, что не стоит отворачиваться от удачи, если она сама плывет в руки. В кои-то веки судьба им улыбнулась! Ни один из них не подумал, что улыбкам судьбы верить нельзя. Паскаль, Стефани и Эмили должны были приземлиться в аэропорту Руасси 23 декабря и провести день в Париже, поглазеть на рождественские витрины. Идея принадлежала Стефани. Она была сиротой. Витрали ее обожали – впрочем, она платила им тем же. Строго говоря, никакая Турция ей была не нужна. Ее воплощенной мечтой, ее волшебной сказкой стали Марк и Эмили – два теплых комочка, а к ним в придачу – любящий муж и дед с бабкой, души не чаявшие во внуках.
Пьер и Николь Витраль услышали новость о крушении самолета одновременно, в семичасовой радиопередаче «Франс-Интер».
Они слушали ее каждое утро.
В тот день они сидели друг напротив друга за столом в своей тесной кухоньке. Чашки – кофе для Пьера и чай для Николь – так и остались стоять нетронутыми, словно время навсегда остановилось в ту секунду, когда замерла жизнь в скромном рыбацком домишке на улице Пошоль, в квартале Полле – старинном рыбацком квартале, островком сохранившемся в центре портового города Дьеппа.
– Почему Лиза-Роза? – вдруг выкрикнула Николь Витраль.
Дома на их улице – с дюжину одинаковых, похожих как близнецы фасадов – имели общие стены. Все, что происходило у соседей, немедленно становилось известно остальным. Крик Николь проник сквозь тонкие перегородки.
– Почему они решили, что ее зовут Лиза-Роза? Кто им сказал? Может, сам младенец? Так и заявил пожарным, а? Трехмесячный ребенок! Девочка, глаза голубые… Это наша Эмили! Она жива! Пусть кто-нибудь попробует сказать мне, что это не она! Пусть только попробует! Они там что-то химичат. Она одна осталась в живых, вот они и хотят ее у нас украсть. Украсть нашу внучку…
По щекам у Николь катились слезы. Несмотря на холод, соседи начали по одному выходить на улицу. Николь прижалась к мужу.
– Нет, Пьер, нет. Поклянись мне. Они не отнимут у нас внучку. Не для того она выжила в катастрофе, чтобы ее у нас украли. Поклянись мне.
В смежной с гостиной спальне проснулся разбуженный бабушкиным криком двухлетний Марк. Проснулся и заплакал. Он сам не понимал, почему плачет. Впрочем, у него от того скорбного утра не осталось никаких воспоминаний.
2 октября 1998
09:24
Марк поднял голову от записей Гран-Дюка. В глазах у него стояли слезы.
Разумеется, он не помнил того скорбного утра. Он и не знал о нем ничего, пока не прочитал в этой тетради…
Было что-то нереальное в том, как перед ним открывались подробности трагедии, пережитой в далеком детстве.
От шума и гвалта в баре «Ленин» закружилась голова. Пятеро веселых парней из студенческой ассоциации ушли, громко хлопнув на прощанье стеклянной дверью. Марк провел рукой по лицу, незаметно смахивая влагу из уголков глаз. Медленно вздохнул, заставляя себя собраться с духом. В конце концов, он и так знает почти все детали этой истории. Его собственной истории.
Почти все…
На часах 09:25.
А он только начал читать.
6
2 октября 1998
09:17
Мальвина де Карвиль постучала в стекло дулом револьвера «Маузер L100». Стрекозы реагировали вяло. Только одна из них, самая крупная, с красноватым телом и огромными крыльями, попыталась приподняться, даже взлетела на пару сантиметров, но снова без сил опустилась на дно вивариума, устланное десятками тел других, уже мертвых насекомых. Мальвине де Карвиль и в голову не пришло включить подачу кислорода или хотя бы приоткрыть крышку, чтобы выпустить на свободу еще живых стрекоз. Она предпочитала безучастно наблюдать за их агонией. В конце концов, не она же их уморила.
Она еще раз, уже посильней, постучала по стеклу. Ее зачаровывала безнадежность, с какой стрекозы едва шевелили тяжелыми крыльями в лишенном кислорода воздухе.
Мальвина долго наблюдала за ними. Да пусть хоть все передохнут, ей-то что! Она пришла сюда не ради них. Она пришла ради Лизы-Розы. Ее собственной стрекозки. Единственной и неповторимой. Мальвина сделала несколько шагов по комнате. И вздрогнула, наткнувшись взглядом на свое отражение в зеркале гостиной. Хочешь не хочешь, пришлось посмотреть на себя. Ее передернуло от отвращения. Она ненавидела строгий пробор, ровно посередине деливший надвое ее длинные прямые волосы, ненавидела свой голубой шерстяной свитер с ажурным воротником, ненавидела это тощее, без намека на грудь и с палочками-руками тело, весившее сорок килограммов…
Прохожие на улице принимали ее за пятнадцатилетнюю девочку. Во всяком случае, со спины. Она уже привыкла к изумлению на лицах, когда, стоило ей повернуться, они вдруг видели перед собой старую деву – старую деву двадцати четырех лет, одетую по моде пятидесятых.
Но ей было на них плевать.
Ей было плевать на всех. На психоаналитиков – а она посещала только лучших из лучших, – на протяжении восемнадцати лет твердивших ей одно и то же; на детских психологов, диетологов и прочих хренологов… И на бабку заодно. Она заранее знала, что все они скажут. Какой диагноз поставят. Отказ взрослеть. Отказ расти. Отказ стареть. Отказ смириться с горем. Отказ забыть Лизу-Розу.
Лиза-Роза.
Что значит «смириться с горем»? Что значит «забыть»?
Еще раз убить ее, так, что ли?
Она развернулась и приблизилась к камину. И чуть не упала, споткнувшись о мертвое тело. Хорошо, что рука твердо сжимала револьвер. Никогда не знаешь… Хотя вроде бы эта сволочь Гран-Дюк не подает признаков жизни. Пуля в сердце. И голова в камине.
Левой рукой она схватила кочергу и кое-как пошуровала в камине.
Ничего!
Этот подонок Кредюль Гран-Дюк ничего не оставил!
Мальвина наугад тыкала кочергой, то и дело попадая в лицо трупу и поднимая тучи черного пепла. Должно же найтись хоть что-то! Несгоревший клочок бумаги, другая улика…
Пока ее усилия успехом не увенчались. Как она ни старалась, ничего, кроме облака черных конфетти, в камине не было.
На полу стояли картонные коробки. С надписями красным маркером: 1980, 1981, 1982–1983, 1984–1985, 1986–1989, 1990–1995, 1996…
Все – пустые. Безнадежно пустые.
В груди Мальвины поднималась хорошо ей знакомая волна глухого, неудержимого гнева. Значит, эта мразь Кредюль Гран-Дюк их просто кинул! Ее дед с бабкой восемнадцать лет платили ему, и не только гонорары, но и возмещали расходы на поездки, а что получили взамен?
Груду пепла!
Кочерга выпала из ее рук на натертый до блеска паркет, прочертив по полу черную полосу. Этот гаденыш купил себе дом на их деньги, и какой дом! Чуть ли не особняк, да еще в самом центре Бют-о-Кай! На их деньги! И что он сделал? Взял и сжег все доказательства, а потом пустил себе пулю в сердце. И замолчал навсегда.
Она покрепче сжала рукоятку револьвера.
Мальвина де Карвиль испытывала к Гран-Дюку не больше сочувствия, чем к мертвым стрекозам.
Пожалуй, даже меньше.
Он получил по заслугам, этот подлец. Подох как собака мордой в угли, горячие от лжи. Захотел рискнуть, сыграть и нашим и вашим? И проиграл. Не ей оплакивать его судьбу. Она сожалела об одном: что больше нельзя заставить его говорить. Но это не значит, что она отступится. Наоборот. Она не бросит свою сестренку. Она всегда будет с ней. Со своей Лизой-Розой, со своей стрекозкой. Она продолжит поиски. И найдет.
Например, тетрадь, в которой Кредюль Гран-Дюк год за годом вел записи. Насколько ей известно, это толстая тетрадь в светло-зеленой обложке. Куда он мог ее задевать? Кому передал?
Мальвина дошла до кухни. Быстро огляделась. Чисто и пусто. На гвоздике висит синяя тряпка. Она уже все тут обыскала. У него по всему дому чистота. Гран-Дюк был великим аккуратистом.
Проклятье!
Она зашла в тупик. Надо сесть и спокойно обдумать, что делать дальше.
Мальвина вспомнила про вчерашний телефонный звонок Гран-Дюка ее бабке. Он намекал, что что-то такое нашел. Наконец-то! После стольких лет! И когда? В тот самый день, когда Лизе-Розе исполнилось восемнадцать лет. Он позвонил буквально за несколько минут до полуночи. Что-то говорил про старый номер газеты «Эст репюбликен». Якобы озарение посетило его, когда он развернул ее восемнадцать лет спустя!
Вранье!
Наглое вранье!
Бабка еще могла попасться на удочку этого брехуна – ей самой нравилось верить его россказням. Но только не она. «Эст репюбликен»… Номер восемнадцатилетней давности? Прочитанный ровно в полночь? Ха-ха.
Дешевая уловка.
Он просто тянул время. Его контракт истекал в тот день, когда Лизе-Розе исполнилось восемнадцать лет. Денежный ручей пересох бы. Ничего удивительного, что ему захотелось выжать из бабки еще немного, все равно под каким предлогом. Ну а бабка… Со своим помешательством на религии она готова верить чему угодно. Она слишком доверяла Гран-Дюку, все эти годы вешавшему ей лапшу на уши. Мальвина бросила взгляд на медную табличку на письменном столе. «Кредюль Гран-Дюк. Частный детектив».
Вот ведь уродливое имя!
Ну да, он не сомневался, что задурил голову деду и бабке.
Но не ей!
Она свободна. И она сумела разгадать его двойную игру. Гран-Дюк явно предпочитал Витралей. Он был на их стороне! А на нее всегда смотрел косо, как на балаганного уродца. Видать, догадывался, что она не дура.
Но не подозревал, насколько она умна!
Мальвина в последний раз оглядела стол, не без сожалений покинула гостиную и вышла в небольшую переднюю. Придирчиво осмотрела зонты в напольной подставке, ряд длинных пальто на вешалках. Все казалось абсолютно нормальным.
Против своей воли задержалась перед фотографиями, без всякого порядка прикрепленными на магнитах над стеклянной входной дверью. Свадебное фото Назыма Озана – сообщника Гран-Дюка – и этой жирной турецкой коровы; фото Николь Витраль – а как же! – в дешевом платье с глубоким вырезом, из которого так и выпирают сиськи. Наверное, Гран-Дюк каждое утро пялился на них, облизываясь, пока надевал пальто и выбирал зонтик, собираясь выйти из дома.
Мальвина рассеянно проглядела остальные снимки в передней. Горные пейзажи – скорее всего, Юра. Мон-Террибль. Монбельяр.
Она помнила этот город. Помнила больницу. Сестру она узнала сразу. Все-таки ей тогда было уже шесть лет. И она была единственным живым свидетелем.
Лиза-Роза спаслась. Но ее у нее украли.
Они могли болтать что угодно. Про ее отказ смириться с утратой и прочее.
Она никогда, ни за что не бросит сестру.
Мальвина с трудом стряхнула оцепенение. Надо действовать. Она вернулась в гостиную, перешагнула через труп Гран-Дюка и в последний раз осмотрела камин, вивариум и письменный стол. В дом она влезла как воровка, через увитое плетистой розой окно спальни, которое попросту разбила. Она повсюду оставила свои отпечатки. Рано или поздно сюда нагрянет полиция, вызванная кем-нибудь из соседей. Значит, надо уничтожить следы своего пребывания. Не ради себя – на себя ей плевать. Ради Лизы-Розы. Она должна остаться на свободе. Поэтому сейчас она все тут протрет. Если повезет, может наткнуться на какую-нибудь любопытную деталь, которую упустила при осмотре. Например, на проклятую светло-зеленую тетрадь…
Что же все-таки этот гад Гран-Дюк написал в тетради? Неужели он действительно узнал нечто важное? Неужели в день восемнадцатилетия Лизы-Розы ему открылась истина?
Какая истина?
Или он блефовал?
Рискнуть?
Она обязана найти эту тетрадь.
Скорее всего, он передал ее Витралям. До того как прострелил себе сердце. Это в его духе. Преподнес подарок на день рождения. Если это действительно так, то сейчас тетрадь в руках этого извращенца Марка Витраля. И сейчас он ее читает.
