Мишель Пейвер
Глаз сокола
Michelle Paver
THE EYE OF THE FALCON
Text copyright © Michelle Paver, 2014
Artwork copyright © Puffin Books, 2014
First published as The Eye of the Falcon in 2014 by Puffin which is part of the Penguin Random House group of companies
All rights reserved
© А. Д. Осипова, перевод, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа ”Азбука-Аттикус“», 2022
Издательство АЗБУКА®
1
– Что здесь случилось? – спросил Гилас. – Куда пропали все люди?
– Одного вижу, – произнес Перифас. – Вот только вряд ли он нам расскажет, что стряслось.
Перифас указал на корабль: Море выбросило его высоко на склон холма. В оснастке запутался скелет мужчины: сгнившие обрывки туники развевались на ветру; одна костлявая рука будто махала странникам, и от этого по коже бегали мурашки.
– Как я погляжу, самую суровую кару боги обрушили на Кефтиу, – заметил Глаукос.
– Да тут и глядеть не надо, один смрад чего сто́ит, – сказал Медон.
Остальные обеспокоенно забормотали и стиснули в руках амулеты.
Гилас был потрясен до глубины души. Каких бы ужасов он ни повидал за зиму, с таким кошмаром столкнулся в первый раз. Море разнесло хижины и лодки, раскидало деревья, зверей, людей. На берегу царила зловещая тишина. Куда ни глянь, всюду горы разлагающихся обломков. На сапоги нахлестывает грязно-серый прибой, от удушливого запаха смерти перехватывает дыхание. Разве могли Пирра и Разбойница пережить такое страшное бедствие?
Перифас наклонился и лезвием ножа перевернул череп вола.
– Тут уже несколько месяцев людей нет. Все вокруг пеплом покрылось.
– Но кто-то же наверняка выжил, – возразил Гилас. – Почему кефтийцы не вернулись и не отстроили все заново?
Никто не ответил.
– Нет, это не Кефтиу, – покачал головой Гилас. – Кефтиу – огромный богатый остров, там тысячи людей живут, мне Пирра рассказывала!
– Жаль тебя огорчать, парень, но своих друзей ты тут не найдешь, – произнес Перифас. – Соберем все, от чего есть какой-то прок, и поплывем дальше.
Остальные разбрелись в разные стороны и стали искать, чем поживиться, а Гилас заметил в стороне хижину и направился к ней. Только бы найти хоть одну живую душу!
Ледяной ветер забирался под овечьи шкуры, в которые был одет Гилас. Он спугнул стервятника, и птица взлетела, подняв в воздух облако пепла. Мальчик и бровью не повел. Всю зиму Великое Облако скрывало Солнце, погрузив мир в вечные сумерки и засыпав его пеплом. Гилас привык и к мраку, и к черному порошку повсюду: в волосах, в одежде, в еде. Но это…
Гилас вспомнил, как в последний раз видел друзей. Было это семь месяцев назад на Талакрее. Гора плевалась огнем, на берегу царила полная неразбериха, все спешили уплыть на первых попавшихся лодках и кораблях. Каким-то чудом Гилас посадил Пирру с Разбойницей на корабль. Маленькая львица пыталась вырваться из клетки и выла, будто спрашивая: «Почему ты меня бросаешь?» А побелевшая от ярости Пирра (ведь корабль был кефтийским) вскричала: «Говорила же – мне нельзя на Кефтиу! Ненавижу тебя, Гилас! Никогда тебе этого не прощу!»
Он хотел ее спасти, а вместо этого отправил на верную смерть.
Хижина глинобитная, с соломенной крышей. После яростной атаки Моря ее, видимо, пытались кое-как подлатать. А еще кто-то оставил на стене яркий белый отпечаток ладони. Раньше Гилас такого знака не видел, но похоже, это что-то вроде предостережения. Мальчик замер в стороне.
Ветер швырнул ему в лицо очередную горсть пепла. Отряхиваясь, Гилас поморщился от ноющей боли в виске. И тут он уголком глаза заметил двух детей в лохмотьях. Те быстро скрылись в хижине, но Гилас успел разглядеть, что это девочки: одной лет десять, другая помладше. Обеим зачем-то выбрили головы. Оставили только одну длинную прядь на виске. На шеях у детей язвы размером с голубиные яйца.
– Не бойтесь, не обижу! – прокричал Гилас.
Те не отвечали, но явно слушали. А еще Гилас почувствовал их настроение: бессильную злость от тщетных поисков.
Чтобы успокоить детей, Гилас повернулся к ним спиной. И опять обе девочки замаячили в стороне.
– Отца с матерью ищете? – спросил он, не поворачивая головы. – А я – друзей. Есть тут кто живой, кроме вас?
Молчание. Гилас не знал, то ли злиться, то ли печалиться. Наконец мальчик сообразил: да ведь он же на чужой земле! Эти двое его языка не понимают.
– Я акиец, – объяснил он. – По-кефтийски не говорю.
И опять, стоило ему поднять взгляд, как обе девочки юркнули в хижину. Секунду помедлив, Гилас зашел следом.
И никого не увидел.
Хижина пустая! А ведь дверь тут одна, других выходов нет. У Гиласа мурашки забегали по коже. Рука потянулась к амулету – львиному когтю на шее.
Сквозь солому просачивался тусклый серый свет. В воздухе стояло гнилое зловоние. И вдруг на койке у противоположной стены Гилас заметил тела двух девочек.
У Гиласа чуть сердце из груди не выпрыгнуло.
Одна из них на вид лет десяти, другая помладше. Волосы у обеих сбриты, кроме одной-единственной пряди на виске, а на шеях жуткие язвы. Вокруг тел детей клубится и клокочет темная дымка цвета пепла. Только это не просто облако: она живая.
Гилас с криком кинулся прочь из хижины.
Остальные уже бежали по мелководью к кораблю, а Перифас торопливо отвязывал канат от валуна.
– Где тебя носило?! – рявкнул он при виде Гиласа. – Уплываем отсюда, да поскорее! Мы трупы нашли!
– Я тоже! – выдохнул Гилас.
– Ты ведь их не трогал? – резко спросил Перифас.
– Нет, не трогал.
Рассказать про девочек Гилас не решился. Даже думать не хотелось о том, что они за существа.
«Духи невидимы», – сказал себе мальчик. И все же он их видел своими глазами.
– В шалаше мы наткнулись на три свежих трупа, – вполголоса сообщил Перифас. – Лица черные, по всему телу язвы!
– От чего они умерли? – спросил Гилас.
– От Чумы, – отрезал Перифас.
Те, кто слышал его ответ, побледнели.
У Гиласа голова шла кругом.
– М-может, Чума только на этом берегу, – прозаикался он. – Надо высадиться подальше…
– Ну уж нет, я туда не сунусь, – покачал головой Перифас.
– Тогда пойдем вглубь острова! Там есть горы, и мы…
– Давай-ка я тебе расскажу, что такое Чума, – перебил Перифас. – Эта зараза появляется там, где не хоронят мертвецов. Здесь именно так и вышло. Начинается все с лихорадки. Это Чума вьет гнезда в твоем теле. А вскоре эти гнезда раздуваются и превращаются в здоровенные язвы. А болят они так, что люди не умолкая орут во весь голос. Но Чуме до человеческих страданий и дела нет, знай себе размножается. Потом язвы лопаются, а боль становится настолько невыносимой, что бедняги с ума сходят.
Перифас закинул канат на борт корабля.
– Ну, а заканчивается дело только одним, – прибавил он.
Люди побросали все дела и не сводили глаз со своего вожака.
А Гилас перевел взгляд с Перифаса на разоренный берег и на смутно видневшиеся вдали горы.
– Я должен остаться, – собравшись с духом, объявил мальчик.
– Да ты, видно, безо всякой Чумы обезумел, – рассердился Перифас. – Я-то думал, ты в Мессению рвешься, сестру разыскать хочешь!
– Хочу, но… Боги привели нас не в Мессению, а сюда, на Кефтиу.
– Гилас, оглянись по сторонам! Твоим друзьям такое бедствие не пережить!
– Но если вдруг…
– По-твоему, девчонка и львенок уцелели? Тут кругом одни мертвецы! Останешься – сам покойником будешь!
Гилас облизнул губы.
– Пирра и Разбойница мои друзья. Это я их сюда отправил. А значит, не имею права их бросать.
– А мы как же? Или нас ты друзьями не считаешь?
Гилас окинул взглядом команду корабля. Они ребята суровые – все беглые рабы, как и он сам. Эти люди к таким лишениям привыкли, какие другим и не снились. Гиласу почти четырнадцать, на корабле он младше всех, и намного; и все же бывшие рабы относятся к нему с грубоватым добродушием. Семь месяцев они пытались добраться до Акии, но в Море то и дело натыкались на огромные плавучие острова из пемзы и сбивались с пути. Один раз сели на мель. Корабль потом чинили две луны. А теперь их занесло сюда, на Кефтиу.
Гилас поглядел на Перифаса, на его сломанный нос и карие глаза, видевшие слишком много зла. Перифас спас Гиласу жизнь, втащив его на борт корабля, отплывавшего с Талакреи. Когда-то Перифас был воином, и за зиму он научил Гиласа всяким боевым премудростям. Да, пожалуй, их можно назвать друзьями.
Но Пирра – совсем другое дело. И Разбойница тоже.
– Я им нужен, Перифас. Они сюда попали из-за меня. Если есть хоть крошечная надежда, что они живы…
Перифас глянул на Гиласа сердито, как на чужого. Потом грязной рукой почесал бороду.
– Дело твое, – проворчал он. – А жаль. Хороший ты парень.
Собрался Гилас быстро. При нем уже были топор, нож, праща и кремень, но теперь Перифас дал ему еще и бурдюк для воды, мешок с провизией и моток веревки.
– Пригодится, – с недовольным видом бросил он.
И вот Гилас уже стоял и смотрел, как корабль уплывает прочь по серому Морю. Мальчик глядел судну вслед, пока оно не скрылось из вида, и вот он остался совсем один: вокруг только стервятники да пробирающий до костей ветер. Чужеземец в краю, где бушует Чума и бродят призраки.
«Да уж, глупо я поступил», – подумал Гилас.
А потом закинул мешок на спину и отправился искать друзей.
2
Гилас заметил на вершинах гор снег, да и здесь, на берегу, ощущается ледяное дыхание ветра, но сидящему перед ним маленькому приземистому существу холод нипочем. Слепленное из грязного воска, оно доходит мальчику до колена. Вместо волос – гнилая солома; глазки из красных камушков смотрят свирепо.
Перед отплытием Перифас предупреждал о них Гиласа:
– Они ловят Чуму, оттягивают ее от живых. Их называют гноеедами. Смотри не дотрагивайся до них.
Гилас бочком обошел гноееда, и тут в виске опять запульсировала тупая боль. Гилас потер шрам от ожога, полученного на Талакрее. Боль отступила, но уголком глаза Гилас заметил темные точки: они сплошь облепили гноееда и ползали по нему туда-сюда. Теми же черными точками были покрыты дети-призраки. Что это – Чума? Нет, Перифас не говорил, что ее можно вот так разглядеть.
Но с чего вдруг мальчик начал видеть духов? Спросить не у кого. За весь день он не встретил ни души: ни живой, ни мертвой. Справа на берег накатывает серое Море, а слева путь вглубь острова преграждают такие же серые холмы. На склоне темная полоса обломков служит мрачным напоминанием о ярости Моря.
Перифас сказал: надо день-два идти вдоль берега на запад, а потом повернуть вглубь острова, и тогда Гилас доберется до Дома Богини, где правит мать Пирры.
– Хотя кто знает, что там сейчас? Раньше вдоль всего берега тянулись деревни и лодочные сараи. А там, где мы сейчас стоим, и вовсе город был.
– Что такое «город»? – спросил Гилас.
– Это как деревня, только большая. В городах тысячи человек живут.
– Тысячи?!
– Гилас, Кефтиу – огромный остров. Меньше чем за два дня не обогнуть. Ну хорошо, может, твои друзья и живы, только как ты их отыщешь?
Они с Перифасом разговаривали только этим утром, но уже казалось, будто тот уплыл давным-давно. Гиласа мучили и одиночество, и страх, и холод. Жаль, что у него нет одежды потеплее, а то в безрукавке из овчины руки мерзнут, а на коленях штанов дырки.
Тут Гилас что-то заметил впереди: из-за горного уступа поднимался дым. Вытащив нож, Гилас подкрался поближе и выглянул из-за большого камня. Мальчик глазам своим не поверил.
Внизу, на берегу залива теснятся самодельные хижины, а между ними снуют туда-сюда люди. Будто не замечают, какое вокруг опустошение! Некоторые что-то мешают в огромных котлах, над варевом поднимается пар. Остальные склонились над каменными чанами, вырубленными в скале. На мелководье покачиваются лодки, и кое-кто из здешних жителей выгружает из них мокрые корзины. Но еще удивительнее видеть, как женщины стоят возле козел для сушки и развешивают целые охапки сырой шерсти самых невероятных цветов: алого, желтого, синего, фиолетового. Среди окружающей серости яркие пятна будто сияют.
Вдруг в лицо Гиласу ударил порыв ветра, а вместе с ним – вонь от мочи и гниющей рыбы. Даже глаза заслезились. Тут потрясенный Гилас сообразил: да это же красильщики! Вот только кому придет в голову красить шерсть, когда на острове Чума?
Гилас ломал голову: что делать? Спуститься туда и попросить этих людей приютить его или обойти их поселение стороной? Но тут по валуну у него над головой ударил камень. Гилас сразу понял: это уловка, кто-то отвлекает его внимание. Он развернулся и отскочил в сторону, но слишком поздно. И вот на шее плотно затянули петлю, нож выбили из рук, вдобавок на пленника со всех сторон нацелили острые наконечники.
– Клянусь, я не вор! – выпалил Гилас.
Люди, захватившие его в плен, что-то кричали мальчику на кефтийском, размахивая острогами и огромными двойными топорами из потускневшей бронзы.
Всего их десять человек. На приземистых безбородых мужчинах оборванные туники из овечьих шкур. Голые руки и ноги покрыты странными фиолетовыми пятнами. Лица тоже фиолетовые, а еще от них всех одинаково воняет мочой и гнилой рыбой. Гилас в жизни таких людей не встречал.
Один из них выхватил из-за пояса мальчика топор, а потом пленника погнали вниз, к хижинам. Руками Гиласа не трогали, подталкивали копьями: видно, Чумы боялись.
Без умолку крича на своем причудливом птичьем наречии, мужчины остановились возле самого большого жилища, и в дверях показалась старуха. «Должно быть, она в этой деревне староста», – пронеслось в голове у Гиласа. Необъятно толстая, укутана в несколько слоев грязных серых лохмотьев. Пористое лицо все в фиолетовой краске, на голове несколько сальных прядей волос. Единственный серый глаз затянут пеленой. Вот он пугающе завертелся из стороны в сторону, потом остановился на Гиласе и пронзил пленника суровым взглядом.
Один из мужчин указал на татуировку на предплечье Гиласа: черный зигзаг, клеймо раба Воронов. Зимой Гилас сам вытатуировал под ним еще одну линию: хотел переделать зигзаг в лук.
Но старуху не проведешь.
– Откуда здесь взялся шпион Воронов? – хрипло спросила она по-акийски.
– Я не Ворон! – переводя дух, выговорил Гилас. – И не шпион! Я…
– Шпионов Воронов мы топим. Они у нас на корм морским улиткам идут.
– Да я их сам ненавижу! Я просто ищу свою подругу! Ее зовут Пирра, она дочь Верховной жрицы Яссассары.
Женщина фыркнула:
– Станет Пирра дружить с отребьем вроде тебя!
Приказным тоном рявкнув что-то на кефтийском, она мотнула головой, и мужчины потащили Гиласа к Морю.
– Не верите – докажу! – прокричал мальчик. – Пирра выросла в Доме Богини, она мне рассказывала, какой он громадный… Там ритуалы проводят, быки несутся на мужчин, а они через них перепрыгивают…
– Это каждому известно, – презрительно усмехнулась женщина.
Гиласа тащили среди зловонных горок из давленых морских улиток, мимо треугольных рыболовных корзин с приманкой – гнилой рыбой. Неужели Гиласа тоже на приманку пустят?
– Пирра терпеть не могла Дом Богини! – прокричал мальчик, оборачиваясь через плечо. – Называла его каменной тюрьмой! Ее мать хотела заключить торговый договор с Воронами и, чтобы его скрепить, собиралась выдать Пирру замуж, но она нарочно обожгла себе лицо, чтобы сорвать помолвку! У Пирры на щеке шрам в форме полумесяца…
– Это тоже все знают, – прокричала в ответ женщина.
– Вы не можете так со мной поступить! – надрывался Гилас. – Я на вашей земле гость, а законы богов запрещают убивать чужестранцев!
– Боги покинули Кефтиу, – прорычала женщина. – Законы здесь устанавливаю я!
А между тем Гиласа затащили на мелководье, в ледяную воду, и пинками поставили на колени. Холодные волны плескали ему в лицо. Клыки трезубца обхватили его шею, пригибая Гиласа все ближе к воде.
И тут мальчику вспомнился один разговор с Пиррой.
– Она носила тунику, окрашенную кефтийским пурпуром! – выпалил Гилас. – Пирра рассказывала, что пурпур делают из толченых морских улиток, и он стоит дороже золота!
Женщина выкрикнула приказ, и трезубец перестал давить на шею. Переводя дух, пленник торопливо вскочил.
– Об этом тоже многим известно, – сухо бросила она. – Хочешь жить – придумай что-нибудь поубедительнее.
– Она… э-э… Пирра как-то мне сказала, что на всем Кефтиу только два таких одеяния. Но второго никто не видел, потому что оно принадлежит Яссассаре. Его шили в секрете от всех, и она надевает его, только когда проводит тайные ритуалы.
Молчание. Серые волны накатывали на бедра Гиласа, будто Морю не терпелось его поглотить.
– Эту шерсть красила я, – объявила женщина. – При свете Луны. Это строгий секрет. Откуда ты о нем знаешь?
– Говорю же – Пирра рассказывала!
Еще один приказ, – и Гиласа вытащили обратно на берег. С его шеи сняли петлю, остроги убрали. Кто-то бросил ему топор и нож.
Старуха откашлялась и выплюнула на камни сгусток фиолетовой слизи. Затем повернулась и, тяжело переваливаясь, поковыляла к хижине.
– Яссассары больше нет в живых, – бросила она через плечо.
Гилас вздрогнул:
– А Пирра?..
– Заходи, поговорим.
3
Маленькая львица услышала на горном гребне крики воронов и поспешила туда. Где вороны, там и туши, а она очень проголодалась.
На горе глубоким слоем лежало Белое-Мягкое-Холодное, и когда львица наконец с трудом добралась до вершины гребня, вороны оставили одни кости. Она погрызла их, но есть все равно хотелось.
Маленькая львица всегда ходит голодная. Давным-давно люди привезли ее в эту страшную землю теней и призраков. Она хорошо помнит, как в ужасе спасалась бегством, когда Гигантский Серый Зверь с ревом набросился на сушу и растерзал берег. А потом повсюду валялись горы тел – собак, овец, коз, рыб, людей, – а над ними кружили стервятники. Маленькая львица боролась за свою долю, но люди прогнали ее, пригрозив ей своими длинными блестящими когтями.
Львица сбежала в горы, потому что привыкла к ним, но те оказались совсем не похожи на огненную Гору, где она жила со своим прайдом. Ни одного льва, только замерзшие деревья, Белое-Мягкое-Холодное, голодные звери, люди в лохмотьях и привидения.
Теперь она живет в земле теней. Когда маленькая львица садится и смотрит Вверх, там не видно Великого Льва, чья грива сверкает золотом, когда Светло, и серебром, когда Темно. Хотя настоящего Света здесь не бывает: в перерывах между Тьмой появляется только серый Не-Свет.
Маленькая львица привыкла к Не-Свету, он помогает ей прятаться от людей, но чем дольше длятся Тьма и Не-Свет, тем сильней кусается холод. Дыхание львицы превращается в дымку, вокруг не осталось ни капли влаги, пить стало нечего, и приходится ей жевать Белое-Мягкое-Холодное. Она приучилась заползать в пещеры, едва услышав завывание белого ветра, а ее шерсть стала расти гуще и свалялась от грязи. Но так даже теплее. Все равно маленькая львица слишком голодна и напугана, чтобы вылизываться.
А потом случилось страшное: у нее начали выпадать зубы. Львица пришла в ужас, но потом на их месте стали резаться новые. Было больно, зато сейчас ее зубы больше и крепче старых: она может одним укусом разорвать замерзшую тушу. Да и сама маленькая львица теперь не такая уж и маленькая. Когда она становится на задние лапы, чтобы поточить когти о дерево, передние лапы достают гораздо выше, чем раньше.
Здесь, в горах, мертвого не так много, как на берегу, поэтому маленькая львица не только ищет падаль, но и пытается охотиться. Сначала получалось плохо: она нападала слишком рано или терялась, не зная, за которой добычей гнаться. Но наконец ей повезло, и ударом лапы она сбила с дерева белку. Эта белка стала ее первым трофеем. Как жаль, что никто не видел!
В горах хуже всего одиночество. Иногда маленькой львице становится так грустно, что она сидит и протяжно мяукает, жалуясь Небу. До чего же ей не хватает тепла! Потереться бы сейчас о чью-нибудь морду! Она с тоской вспоминала, что раньше спала без страха: еще бы, ведь вокруг достаточно ушей и носов, чтобы вовремя предупредить ее об опасности!
Раздался трескучий крик сойки: это самец звал самку. А с вершины горного гребня донесся гомон стервятников. Маленькая львица с трудом стала пробираться к ним через Белое-Мягкое-Холодное.
Стервятники не поделили мертвую косулю. Маленькая львица еще не умеет реветь, поэтому она кинулась на них, рыча как можно громче и размахивая когтистыми лапами. Приятно смотреть, как птицы взлетают, хлопая крыльями! Самец косули еще теплый. Разорвав ему брюхо, маленькая львица села есть.
Но не успела она и кусочка проглотить, как из-за деревьев выскочили двое мужчин. Они с криками размахивали длинными сверкающими когтями.
Маленькая львица кинулась наутек: вниз, в овраг, потом вверх по камням. Дороги она не разбирала – лишь бы убежать. Остановилась она, только когда пропала эта мерзкая человеческая вонь.
Маленькая львица боится и ненавидит всех людей. Ведь именно эти существа в жутких, развевающихся за плечами шкурах и со свирепыми собаками убили ее маму и папу, когда она была маленькой. А потом люди привезли ее на спине Гигантского Серого Зверя в эту холодную землю призраков.
Но так львица жила не всегда. Давным-давно, когда она еще была маленькой, появился один мальчик. У нее в лапе застряла колючка, а он вытащил ее своими тонкими ловкими отростками на передних лапах, а потом помазал ранку грязью, и все зажило. Мальчик заботился о маленькой львице и давал ей мясо. Она помнит его спокойный, уверенный голос и тепло его гладких, лишенных шерсти боков. Помнит, как невероятно долго он спал и как сердился, когда она прыгала ему на грудь, чтобы разбудить.
А потом появилась еще и девочка. Она относилась к маленькой львице по-доброму (кроме того случая, когда львица бросилась ей под ноги, и та споткнулась). Свет несколько раз сменился Тьмой, и они стали прайдом: мальчик, девочка и маленькая львица. Да, счастливое время! Маленькая львица вспоминает, как они шумно возились, играя в охоту, и как люди издавали лающие смешки, когда она на них наскакивала. Не забыла маленькая львица и волшебный мячик из стеблей: он летал без крыльев и бежал вниз по склону без ног. Мяса всегда хватало, она терлась о людей носом, и ей было тепло…
Вдруг с ветки соскользнул кусок Белого-Мягкого-Холодного и плюхнулся прямо на маленькую львицу. Она устало отряхнулась.
Вспоминать о мальчике грустно, потому что в это ужасное место ее отправил он. Друг ее покинул.
Маленькая львица принюхалась, потом побрела вперед между холодными бесчувственными деревьями.
Больше она людям доверять не будет. Никогда и ни за что.
