Морис Жорж Палеолог
Тайный брак императора
© ООО «Алгоритм-Книга», 2009
© ООО «Издательство Эксмо», 2009
Вступление
Покушение 1/13 марта 1881 года. – Мой приезд в С.-Петербург. – Торжественное погребение Императора Александра II в соборе Петропавловской крепости. – Появление во время отпевания морганатической супруги Александра II княгини Юрьевской. – Ее роль в жизни Александра II и политической жизни России.
Это было в 1881 году. Я только что поступил в Министерство Иностранных Дел и, еще не сдав экзамена, был причислен к кабинету министра Бартелеми Сент-Илера, переводчика Аристотеля и друга Тьера.
В воскресенье, 1/13 марта, около семи часов вечера, когда я в качестве дежурного находился в комнате, смежной с кабинетом министра, один из чиновников секретного отдела принес мне с растерянным видом срочную телеграмму, только что им расшифрованную. Она гласила:
«С.-Петербург, 13 марта 1881 года.
Страшное несчастье постигло Россию. Император скончался в три с половиной часа пополудни, пав жертвой гнусного покушения.
Его Величество после парада и посещения великой княгини Екатерины возвращался домой, как вдруг брошенной бомбой была взорвана его карета. Император, оставшийся невредимым, хотел выйти из кареты, чтобы узнать, в чем дело. В это мгновение вторым взрывом ему раздробило ноги. Императора в санях довезли до дворца, где он скончался час спустя. Я видел его на его смертном одре, окруженного потрясенной семьей.
Все население столпилось около дворца, выражая глубокую скорбь и сохраняя полное спокойствие.
Из сопровождавших государя один казак убит, пятеро ранено. Говорят и о других жертвах. На месте преступления во время взрыва произведено четыре ареста.
Генерал Шанзи».
Несколько часов спустя стали известны и все подробности покушения.
Французское общество было взволновано; печать, как это было и естественно, выразила отвращение, вызываемое у порядочных людей столь гнусным преступлением. Но и только.
В это время взаимоотношения между Россией и Францией не отличались особенной сердечностью. Франция еще не без горечи вспоминала о телеграмме 27 февраля 1871 года, в которой новый германский император, Вильгельм I, сообщая из Версаля своему царствующему племяннику о заключении предварительного мирного договора, писал: «Пруссия никогда не забудет, чем она Вам обязана. Да благословит Вас Бог!»
Правда, ни для кого не было тайной, что в 1875 г. царь воспротивился тем воинственным замыслам, которые таил Бисмарк против Франции. Но с тех пор деятельность революционеров окружила имя Александра II страшными легендами; его представляли еще более деспотичным и беспощадным, чем его отца – жестокого самодержца Николая I.
За несколько месяцев до убийства важный инцидент до крайности обострил дипломатические отношения между Петербургом и Парижем. Императорское правительство потребовало от нас выдачи анархиста Гартмана, обвиняемого в организации взрыва царского поезда на вокзале в Москве 19 ноября (1 декабря) 1879 года. Под влиянием наших прогрессивных партий, французское правительство отказалось исполнить это требование, что вызвало гнев Александра II. Русская печать выражала свое резкое неудовольствие, и русский посол, князь Орлов, внезапно уехал из Парижа, не простившись ни с президентом республики, ни даже с министром иностранных дел и аккредитовав письмом своего поверенного в делах.
Смерть Александра II ставила Европу перед рядом тревожных вопросов. Что произойдет в России? Является ли покушение 1/13 марта вступлением к общему перевороту? Что одержит победу – консервативные или революционные силы? В случае вероятной сильной реакции, не будет ли царский абсолютизм вынужден теснее сплотиться с германскими державами? Не грозит ли нам опасность возобновления направленного против Франции и заключенного в 1873 году знаменитого союза трех императоров?..
Бартелеми Сент-Илер желал как можно скорей получить ответ на эти вопросы. Он написал личное письмо по этому поводу нашему послу в России, генералу Шанзи, к которому он относился с глубоким почтением, и поручил мне доставить это письмо, дополнив его некоторыми устными пояснениями.
Во вторник, 3/15 марта вечером, я выехал в Петербург.
На Северном вокзале я получил как бы первое предостережение того, что меня ожидает в России. В зале для отъезжающих я прочел объявление, гласившее, что русская граница закрыта впредь до нового распоряжения и что путешественники, направляющиеся в Россию, должны будут остановиться в Берлине. Мой дипломатический паспорт, однако, обеспечивал мне возможность доехать до Петербурга.
Экспресс был почти пуст. В нем было не более двадцати человек, в число которых входил великий князь Николай Николаевич, брат императора и бывший главнокомандующий русской армией во время Турецкой войны, его сыновья Николай и Петр, возвращавшиеся из Канн, их адъютанты и многочисленная прислуга.
В Берлине, куда мы прибыли на следующий день в 8 часов вечера, у нас была продолжительная остановка, во время которой великим князьям представлялись чины Русского посольства в глубоком трауре и адъютант престарелого императора Вильгельма.
Поезд был подвергнут тщательному полицейскому досмотру, и, за исключением великих князей, их свиты и одного английского курьера, лишь я один получил разрешение следовать дальше.
На следующий день, в 4 часа пополудни, мы прибыли в Эйдкунен, где в поезд внесли множество сундуков и чемоданов военного образца. Немного времени спустя в Вержболово я увидел великих князей в военной форме выходящими из вагона с траурными нарукавниками на серых шинелях. Выстроившийся на перроне отряд солдат отдавал честь.
Несмотря на свой дипломатический паспорт, я был подвергнут тщательному допросу о цели моего путешествия. Жандармский офицер, производивший этот допрос, был изысканно любезен. Такому же допросу был подвергнут и английский курьер.
Я прошел в буфет выпить стакан чаю. В сумерках под тяжело нависшим небом вокзал производил мрачное впечатление. Перед каждой дверью стоял жандарм, вдоль железнодорожного полотна часовые, а кругом, в беспредельной туманной равнине то там, то здесь, появлялись казачьи патрули, охранявшие границу.
Через 24 часа мы прибыли в Петербург.
Петербург был совершенно терроризован, – не только покушением, совершенным 1/13 марта, но еще более слухами о силе и отваге революционеров. На улицах можно было встретить лишь запуганных и растерянных людей. При встрече друг с другом они обменивались тревожными новостями, множившимися с каждым часом. Говорили о сенсационных арестах, о захвате оружия, взрывчатых веществ, об обнаружении тайных типографий, о революционных прокламациях, расклеенных в общественных местах и даже в Зимнем дворце, об угрожающих письмах, полученных высшими представителями власти, об убийствах жандармских офицеров среди белого дня в центре города и т. п. Особенно были взволнованы только что опубликованным результатом расследования.
Распутывая нить заговора, полиции удалось обнаружить произведенный на углу Садовой и Невского подкоп, в котором была заложена адская машина, начиненная двумя пудами динамита.
Я направился прямо в посольство и тотчас же выполнил данное мне поручение. В тот же вечер, за обедом у генерала Шанзи, я познакомился с его главными сотрудниками: с его адъютантом подполковником Буадефром, советником посольства Терно-Компан и самым блестящим из секретарей, успевшим уже составить себе литературное имя – Мельхиором де Вогюэ.
В живой и интересной беседе, в которую генерал время от времени вставлял меткое слово, я впервые ближе ознакомился с Россией. Я не мог и желать лучшей подготовки к тому зрелищу похорон Императора, свидетелем которого я должен был стать на следующий день.
В 9 час. утра мы собрались в посольстве в парадной форме, дипломатической или военной.
День был холодный, небо – безоблачно. Закованная в гранитные набережные Нева пышно раскинула свой ледяной убор. Когда мы вышли из посольства, луч солнца заблестел на золотом шпиле Петропавловской крепости, привлекая взоры к куполу собора и к бастионам государственной тюрьмы.
С крепости раздались три пушечных залпа и вслед за этим был поднят черно-желтый штандарт с императорским гербом. Зазвонили во всех церквах. Погребальное шествие двинулось по Адмиралтейской набережной.
Шествие открывал эскадрон кавалергардов. Вслед за ним, выстроившись в ряд, шла вереница церемониймейстеров, несущих царские регалии покойного самодержца: короны, скипетры, державы, знамена и гербы Москвы, Киева, Владимира, Новгорода, Смоленска, Казани, Астрахани, Сибири, Волыни, Херсона, Польши, Ливонии, Эстонии и Курляндии, Карелии, Финляндии, Грузии и т. д. Перед каждым гербом двое конюших на поводу вели бранного коня, покрытого черной попоной и несущего щит с гербом данной области.
Вслед за ними престарелый князь Суворов нес на золотой подушке корону, сверкавшую брильянтами, рубинами и топазами. Он нес ее с трудом, так как она очень тяжела: это императорская корона России.
Так прошла передо мною в живых образах история русских монархов от Владимира Святого и первых московских князей до последних Романовых. И тут я впервые понял глубокий смысл того, что русские цари назывались «собирателями земли русской».
Эту величественную картину дополняли представители трех главных сословий: дворян, купцов и крестьян.
Два взвода кирасир замыкали первую часть шествия.
После небольшого перерыва шли певчие с горящими свечами, а за ними духовенство.
Величественная процессия священнослужителей в ризах из черного бархата, расшитого серебром, производила глубокое впечатление. В суровых митрах и византийских ризах, наполовину скрывающих их руки и лица, митрополиты и архиереи казались движущимися иконами.
Вслед за ними следовала траурная колесница, запряженная восемью черными лошадьми в траурных попонах с белыми султанами.
Внутри колесницы по углам гроба стояли четыре генерал-адъютанта. Сам гроб покрыт был горностаевым, вышитым золотом покрывалом.
За гробом следовал император Александр III с непокрытой головой, крепкий и величественный, в Андреевской ленте через плечо. Его сопровождали великие князья.
Императрица Мария Федоровна со своими детьми, великими княгинями и придворными дамами следовали за гробом в траурных каретах.
Шествие замыкал отряд гвардейцев.
Мы с генералом Шанзи пошли прямо в собор крепости. Подошли мы к нему одновременно с траурной колесницей. Император и великие князья сняли гроб и на плечах понесли его к катафалку.
Вслед за этим в ярко освещенной церкви перед таинственно сверкающим иконостасом началась дивная заупокойная литургия.
Императорская семья заняла место справа от катафалка.
Придворные чины, министры, генералы, сенаторы и высшие представители гражданской и военной власти стали в середине собора.
Иностранные послы, вместе с чинами посольств, заняли место за императором. Германию представлял генерал Швейниц; Австро-Венгрию – граф Кальноки; Англию – лорд Дюфрен; Италию – Нигра. Но и на этот раз лучше всех была представлена Франция. Своей внушительной внешностью, открытым и энергичным лицом, врожденным достоинством и изяществом манер, трезвостью своей речи генерал Шанзи блестяще олицетворял лучшие свойства французского характера.
Торжественное богослужение сосредоточивает мое внимание на усопшем, посиневшее лицо которого, освещаемое колеблющимся светом свечей, кажется трагическим: по православному обычаю гроб открыт.
Догадываясь о моих мыслях, Вогюэ сказал мне: «Вглядитесь в этого мученика! Он был великим царем и был достоин лучшей судьбы… Он не был блестящим умом, но он был великодушным, благородным и прямым. Он любил свой народ и питал бесконечную жалость к униженным и оскорбленным… Вспомните о его реформах. Петр Великий не совершил большего… вспомните о всех трудностях, которые ему надо было преодолеть, чтобы уничтожить рабство и создать новые основы для сельского хозяйства. Подумайте, что тридцать миллионов человек обязаны ему своим освобождением… А его административные реформы! Ведь он попытался уничтожить чиновничий призвол и социальную несправедливость. В устройстве суда он создал равенство перед законом, установил независимость судей, уничтожил телесные наказания, ввел суд присяжных. А ведь он был непосредственным преемником деспотичного Николая I!.. В иностранной политике созданное им не менее значительно. Он осуществил замыслы Екатерины II о Черном море, он уничтожил унизительные статьи Парижского трактата; он довел московские знамена до берегов Мраморного моря и стен Константинополя; он освободил болгар, он установил русское преобладание в Центральной Азии… И, наконец, в самое утро своего последнего дня, он работал над преобразованием, которое должно было превзойти все остальные и которое неминуемо вывело бы Россию на путь мирного западноевропейского развития: он хотел дать конституцию… И в этот день революционеры его убили! Как загадочно-странно перекрещиваются линии истории и как издевается она над здравым смыслом. Освободитель американских негров Линкольн был также убит. А освобождение негров вызвало в другой части света освобождение крестьян. Александр II не хотел, чтобы Россия оставалась бы единственным христианским государством, в котором существовало бы рабство… Да, быть освободителем небезопасно!»
В это время хор начал петь «Вечную память». Вслед за этим священник прочел отпущение грехов и приложил ко лбу усопшего полоску пергамента с начертанной на ней молитвой.
Наступил момент последнего прощания.
Поднявшись по ступенькам катафалка с глазами, полными слез, Александр III склонился над гробом и запечатлел свой прощальный поцелуй на руке отца. Царица, великие князья и княгини последовали его примеру.
Вслед за ними послы с чинами посольства приблизились к гробу. Но в это время главный церемониймейстер, князь Ливен, попросил нас остановиться.
В глубине церкви, из двери, ведущей в ризницу, вышел министр двора, граф Адлерберг, поддерживая хрупкую молодую женщину под длинным траурным вуалем. Это морганатическая супруга покойного императора, княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская, урожденная княжна Долгорукая.
Неверными шагами поднялась она по ступенькам катафалка. Опустившись на колени, она погрузилась в молитву, припав головой к телу покойного. Через несколько минут она с трудом поднялась и, опираясь на руку графа Адлерберга, медленно исчезла в глубине церкви.
Вслед за этим дипломатический корпус прошел мимо гроба императора. Когда настал мой черед, я заметил, что вся нижняя часть тела усопшего, изуродованная взрывом, скрыта пышной мантией и что красная вуаль, закрывающая часть лица, скрывает две раны.
Из всех впечатлений, сохранившихся в моей памяти о моем первом пребывании в России, наиболее сильное было воспоминание о мимолетном появлении в соборе крепости княгини Юрьевской.
В течение следующих лет я видел ее несколько раз в Париже, где она вела обычную жизнь богатой иностранки. У нее не было никаких сердечных увлечений. Трое ее детей от Александра II, казалось, поглощали всю ее нежность. Она подолгу жила в Ницце, где и умерла 15 февраля 1922 г. Ее смерть была отмечена двумя-тремя газетными строками.
А между тем, я знал, что ее личная жизнь была связана с большой политической тайной. Немногие, в эту тайну посвященные, ревниво ее оберегали или унесли с собой в могилу.
Отрывочные сведения, собранные мною во время моей службы в Петрограде, несколько писем, попавших в мои руки, и, наконец, откровенный рассказ лица, посвященного в эту тайну и доверившегося мне, дают мне возможность более точно определить то важное место, которое княгиня Юрьевская по праву должна занять в истории России.
