Мутовчийская Ирина Зиновьевна
Миллионка
Печать князя Агуда тайный город Чжень
Синопсис
1907 год. Город Владивосток. Несколько лет назад Российская империя потерпела поражение в Цусимском сражении. В этом городе есть квартал Миллионка, где живут азиаты: китайцы, корейцы, японцы. Они занимаются торговлей, шумят, воруют и убегают. Здесь же можно встретить и русских людей, попавших в затруднительное положение. Квартал Миллионка можно назвать интернациональным. Контрабандисты разных национальностей и мастей, бандиты и даже японские шпионы чувствуют себя здесь как рыба в воде.
Однажды в этом квартале произошло необычное событие: у мадам Харуко, японки, пропало платье. В нём было спрятано донесение, которое должно было попасть к японскому шпиону. Однако корейская девочка-полукровка Си (Анастасия) украла это платье. В квартале Миллионка каждый день происходят кражи и убийства, но в этот раз пропажу заметили.
За девочкой начали охотиться русская и китайская полиция. Господин Харуко опасается, что донесение может попасть не в те руки, и начальник полиции получает большие деньги за обещание поймать преступницу.
Си решает спрятаться в подземелье. Здесь у неё открываются странные способности, и она встречает своих будущих друзей. Все, кто находится в катакомбах, получают сверхспособности, когда натыкаются на подземный город Чжень, или Чжу. Некоторые из ребят, в том числе и Си, получают доступ к священной книге народа Чжу.
Когда облава заканчивается, Си и её друзья выбираются на поверхность. На улицах царит безудержное веселье: играет музыка, в воздух летят хлопушки – Миллионка празднует китайский Новый год. Друзья Си – русские Елена и Гриша, Виктор, маленькая Ларочка, японцы Токагава, Енеко и Толи, китаянка Ся Линь – расстаются. Однако они ещё не знают, что подземелье и тайный город Чжу свяжут их на всю жизнь.
Много приключений ждёт ребят. Они будут бороться с призрачным жрецом Киданей, прятать и защищать друг друга, ухаживать за другом, когда почти смертельно заболеют, получив прививку от тайн города Чжу. Тайный, подземный город Чжу зовёт наших героев. Каждый из ребят борется против этого зова по-своему. Кто-то сдаётся, а кто-то борется. Один из героев чуть не умирает, превратившись из взрослого парня в младенца всего лишь за неделю. Елена, русская девочка, потомок рода Шуби, в минуту опасности обретает призрачные крылья и переносится в город Харбин, где, по слухам, спрятана вторая магическая книга народа Чжу.
Ребята часто спускаются в подземелье. Камень-птица указывает им путь в темноте. Однако случается непредвиденное: семью японцев в срочном порядке вынуждают вернуться домой, в Японию. Просочился слух, что в тот момент, когда шла поимка японского шпиона, Толи и Токагава были в подземелье и не помогли соотечественнику-шпиону. Си вынуждена бежать в Китай, потому что её преследуют китайские бандиты хунхузы. После этих событий тайный город Чжу становится недоступен остальным ребятам, стена перегораживает проход. Два человека – метиска Си и японец Толи – были ключами, которые открыли проход к тайному городу, теперь ребята далеко, и проход закрылся, но они вернутся! И когда это произойдёт, проход к тайному городу чжурчжэней и таинственной книге откроется снова.
Эта история произошла в конце февраля на Миллионке. Было начало нового, двадцатого века, Нового года (по китайскому календарю), нового дня. Для героев моей истории этот китайский новый год стал переломным. Но сейчас раннее утро, каждый из действующих лиц занят своим делом и не знает, что его ждёт впереди. Итак, время пошло. А время на Миллионке – это деньги. Деньги, которые просто так никто не даст и за которые убивают. На Миллионке это просто: взмах ножа или удавка на шею и…
Часть первая. Владивосток. Миллионка. Си.
Глава первая. Си.
Я украла платье у мадам Харуко. Если городовой повернёт сейчас направо, то я окажусь в участке, и концерт в театре Тао Меняно начнётся без меня. Сегодня предпоследний день китайского Нового года. Почти две недели на улицах Миллионки царит безудержное веселье. Несмотря на мороз, китайские гимнасты, фокусники и дрессировщики выступают прямо на улице. Со всех сторон звучит музыка, в воздух летят хлопушки. А запах! Этот запах ни с чем не спутаешь. Пахнет Китаем. Китаем, в котором я никогда не была.
Я так хотела стать своей на этом празднике, участвовать в нём, хотела, чтобы зрители услышали, как я пою. Но оказалось, что я выросла из своего выходного платья. А ведь ещё три месяца назад оно было мне как раз. Я расстроилась и хотела отказаться от концерта, но вдруг вспомнила про мадам Харуко и её платье.
Горничную мадам Харуко, тоже японку, сбила пролётка, слава богу, не насмерть. Я помогла бедной девушке подняться и подобрать платье, выпавшее из картонной коробки. Платье не испачкалось, а лишь чуть намокло от талого снега. Девушке было больно идти, и я помогла ей дойти до дома мадам Харуко. И даже довела её до гардеробной, где испуганная девушка, оглядываясь и причитая, повесила платье в шкаф.
Когда мы уходили из гардеробной, я с сожалением оглянулась на платье. Девушка пошла к хозяйке, а я – к выходу.
Никто не заметил, как я украла это платье.
Вчера я была уверена, что всё прошло успешно, и скоро смогу петь в нём на сцене. Но я ошиблась: меня видели, и теперь меня ищут. Похоже, сегодня вечером на концерте мне не удастся выступить. Впрочем, никто, кроме хозяина театра, этого не заметит.
Этот концерт должен был стать моим первым выходом на сцену.
Городовой свернул налево, и я ещё долго слышала звук его свистка. Но вот он растворился вдали, а я всё сидела, боясь поднять голову из своего укрытия. Моя шубка на рыбьем меху совсем не грела, и чтобы не замёрзнуть, я начала потихоньку двигаться, ища щель, в которую можно было бы спрятаться.
Как же хорошо, что я живу во Владивостоке, в районе Миллионки, где я родилась и выросла! Я знаю здесь все ходы и выходы. Сейчас, когда ещё не наступила настоящая весна, Миллионка особенно красива. Вчера выпал снег и укрыл всё, что жители Миллионки так любят выбрасывать из окон. Как только снег растает, станут видны остатки пищи и потроха забитых животных. Но сегодня, в предпоследний день нового китайского года, выпал снег, а мне нужно бежать.
Бежать через проходные дворы, спускаться в подземные лазы, подниматься на чердачные галереи… Бежать, но куда? Единственное хорошее в моей жизни – это то, что я метиска, и я своя для китайцев, японцев и, конечно, корейцев. Если плохо знаешь этот район, далеко не убежишь. Фанзы, хибары, лачуги, времянки стоят вплотную друг к другу, подпирая соседние строения и пытаясь хоть немного возвыситься над ними.
Нет, вы не подумайте, я отлично понимаю языки – и японский, и китайский, и корейский. Если не знаешь языка, то не сможешь даже позвать на помощь. Тебя не услышат. На Миллионке не действуют общепринятые законы, но очень жёстко соблюдаются свои собственные. Того, кто не соблюдает их, ожидает суровая кара, вплоть до смерти. Впрочем, тут запросто можно получить нож в бок или пулю просто так, если кто-то кому-то не понравился. Здесь не принято церемониться, и почти ежедневно в кварталах Миллионки обнаруживают по десятку, а то и гораздо более трупов, нередко зверски изуродованных, с отрезанными частями тела. Некоторые люди исчезают в трущобах навсегда.
Вот хорошая мысль! Трущобы!
Мне нужно бежать к трущобам, но я никогда не была внутри! Говорят, там так страшно… Мои подружки Енеко и Сяй-линь рассказывали мне, что подземные недра этой части города изрыты всевозможными ходами-лабиринтами, где можно надёжно схорониться от всякого преследования или же уйти тайными ходами за город и даже якобы в Китай.
О чём это я? А, вспомнила… О людях, которые меня окружают с детства, и языках, которые я хорошо понимаю… Понимать-то понимаю, а вот разговаривать… Когда я была маленькой, хунхузы увели мою маму. Моя мама… Нет, не могу я пока говорить о маме. Когда случилось то происшествие с мамой, мне было всего лишь тогда три года, и я перестала разговаривать. Через год речь вернулась ко мне, но вместе с заиканием. Заикалась я до пяти лет, пока за дело не взялась бабушка Май. Она немножко колдунья и научила меня разговаривать по-новому. Когда я чувствовала, что застряла на каком-то слоге и не могу его выговорить, я начинала петь. Я выросла. Все вокруг привыкли к моей манере разговора и не находят в ней ничего необычного. У меня много подруг. Правда, дружбу с ними я скрываю от моего отца. В детстве он колотил меня, когда заставал за беседой с моими луноликими подружками, а сейчас, когда бить меня вроде уже поздно, он ограничивается напоминанием о том, что я русская, хотя скорее это похоже на зудеж: «Ты русская, русская, русская!»
Ну хорошо, я русская. То есть, конечно, мама у меня кореянка, но отец-то русский. Мне ужасно надоели эти напоминания, но я не спорю. Русская, так русская, но чем плохо быть японкой, кореянкой или китаянкой? Тем более что мы живём все вместе, рядом, на этой самой, так презираемой моим отцом Миллионке. Мой отец, «человек не без образования», как он сам себя называет, волею судьбы заброшенный двадцать лет назад сюда, на Дальний Восток, всеми фибрами души ненавидит Миллионку и саму эту землю вместе с её жителями, трущобами, опиекурильнями.
Отец хороший человек, но есть у него маленький, по его меркам, недостаток – он игрок. Сколько раз я переминалась около фанзы, где он застревал за игрой! Шёл дождь, снег, палило солнце, а я всё стояла. Я боялась туда входить. Но час шёл за часом, и я вынуждена была браться за ручку двери. Если она была. Или поднимать тряпку, загораживающую вход в фанзу и исполняющую роль двери. Подходя к такому заведению, я уже чувствовала издалека его зло. Дышать становилось тяжело, запах отбросов и нечистот валил с ног. И всё это добро лежало прямо перед порогом фанзы, в которой находился притон. И вот решившись, я заходила внутрь. Оказалось, что то, что уловил мой нос на улице, было только цветочками, ягодки поджидали меня внутри. И эти ягодки были столь ядовиты, что я вынуждена была зажимать нос и стараться не дышать. Когда человек входил в это помещение с улицы, первое, что он видел, была темнота и грязь. Низкие потолки создавали ощущение, будто он попал в подвал.
Однако через некоторое время глаза привыкали к темноте, и человек начинал различать очертания предметов. Игроки сидели парами, а китайцы, жаждущие зрелища, наблюдали за ними с замиранием сердца.
Помещение было небольшим, и вскоре от запаха немытых тел, недостатка свежего воздуха и общей атмосферы у человека начинала кружиться голова. Но игрокам было всё равно. Они были в другом мире, и игра затягивала их всё сильнее.
В этом им помогала китайская водка под названием «Сули». Её приносили игрокам с завидной регулярностью. Порции были небольшими, чтобы игроки, следуя русской традиции, не опьянели и не начали буянить.
Брань на разных языках разносилась по помещению, пока не появлялись проигравшие. Тогда всё начиналось сначала.
Иногда моё монотонное пение останавливало драку. Но чаще нет. Мой отец вступал в конфликт с другими игроками. Сначала это были словесные перепалки, а потом… Давайте поговорим о чём-то хорошем. Например, о моём папе. Мой дорогой папа – игрок, и это одна из причин, по которой он оказался здесь, во Владивостоке, на Миллионке. В Санкт-Петербурге он потерял родовое имение, которое находилось всего в нескольких километрах от города, а также дом на Васильевском острове. В общем, он проиграл много чего! Настолько много, что остался должен и был вынужден бежать от кредиторов.
Бежал он долго и очнулся только во Владивостоке, где понял, что его забег окончен. Дальше бежать было некуда, кроме как за границу, в Китай. Отец взял с собой кое-какие сбережения, но они быстро растаяли, потому что он привык жить на широкую ногу и не собирался себе ни в чём отказывать. Когда деньги кончились, его попросили из меблированных комнат.
Сначала он ночевал на песке у моря, а потом познакомился с моей будущей мамой. Моя добрая и сердобольная мама… Но о ней мы поговорим позже, а сейчас надо бежать дальше, пока городовой не вернулся.
Дядюшка Ку машет мне, показывая, что путь свободен. Интересно, помогал бы мне дядюшка Ку и другие люди, если бы моё лицо было больше похоже на папино, а не на мамино? Наверное, помогал бы, но вряд ли так же охотно. Хотя, если присмотреться, в моём лице много славянского, но вот скулы и разрез глаз… Зато я на голову выше любой моей азиатской подружки, да и фигура у меня…
Рядом с моими подружками-одногодками я чувствую себя ужасно толстой, хотя папа говорит, что я не толстая, а дородная. Он радуется, что ростом и фигурой я пошла в бабушку, папину покойную маму. Он говорит, что если не смотреть на моё лицо, то мы с бабушкой просто двойники. Ну слава богу! Хоть в этом я угодила отцу. Сам-то отец росточком не вышел. Я уже сейчас выше его, даже не на одну, а на полторы головы, но это совсем не раздражает его. Наоборот, он гордится мной! Хотя в том, что я такая рослая, моей заслуги и нет.
Несмотря на гордость отца, от своего роста я пока получаю только неприятности. В церковно-приходской школе, в которую я перестала ходить только в прошлом году, все шишки всегда доставались мне, хотя нас училось в этой школе аж пятьдесят человек. Часто батюшка Феофан делал так: он смотрел в упор на какую-нибудь китайскую или корейскую девочку, а вызывал… меня! А я, как назло, урок по закону божьему не успела выучить.
Ну не бум-бум! Какое там домашнее задание! Допоздна ныряла! Гребешков, устриц ловила! Есть-то хочется!
А от папы с его аристократическими замашками мало чего дождешься. Так в ожидании и умрёшь с голоду. До двенадцати лет меня воспитывала бабушка Май – мама моей мамы. Когда я жила у бабушки, то хоть раз, но наедалась досыта. В остальное время моей едой было то, что я ловила в море или воровала. А когда бабушка умерла и я вернулась жить к папаше-аристократу, то тут уж мне пришлось полностью взять на себя не только своё, но и отцово пропитание. Ну да ладно! Не будем вспоминать сегодня о грустном! Сегодня великий день! Бабушка Май меня бы поняла, а вот отец не поймёт. А я и говорить ему не буду! А то как заведётся на полдня о том, что подобает и что не подобает отпрыску аристократического рода!
Сегодня я в первый раз буду петь одна перед публикой! До этого я пела только в церковном хоре. Правда, иногда солировала. При звуках моего голоса лицо батюшки Феофана смягчалось, но это никак не влияло на мои отметки. Пение пением, а закон божий надо учить! Несмотря на мою внешнюю бесшабашность, внутри я очень робкая!
В душе моей боролись два начала: одно влекло к приключениям, а другое, напротив, внушало страх. Поэтому я не решилась пойти на прослушивание, хотя оно было назначено в другом районе.
Забавно, что я боюсь центра города, а вот богатые люди и полиция, наоборот, опасаются нашего района как огня.
На Миллионке легко можно затеряться, и никто не найдёт пропавшего. Говорят, что под Миллионкой есть целый подземный город с тайными ходами и лабиринтами на многие километры.
Пожалуй, стоит отправиться в хибару, которая осталась мне от бабушки Май.
Домой с платьем не пойдёшь – начнутся наставления о чести и достоинстве. Будут расспрашивать о прошлом. Хороший у меня отец, но странный! Он, кажется, думает, что еда на столе появляется по волшебству.
Решено, не пойду домой. Надеюсь, дом бабушки не рухнет мне на голову, пока я буду мерить платье! Дом моей бабушки представлял собой лёгкое деревянное строение, в стенах которого зияли огромные щели, кое-как заделанные глиной и землёй. Крыша была покрыта хворостом, плотно прижатым слоем земли.
Пол в доме был земляной, окон и дверей не было – их заменяла циновка, служившая занавеской. Печи также не было, лишь каменное основание, на котором разводили костёр.
Жилища русских, подобные тому, в котором я сейчас живу с папой, не сильно отличались от китайских, но обычно в них были железные печи.
Если бы мы посмотрели на дом бабушки и другие дома на Миллионной улице, то могли бы сойти с ума от разнообразия их форм и цветов. На всю улицу было всего несколько каменных домов.
Я уже собиралась войти в дом бабушки, но меня остановило восклицание.
– Не входи туда, Си!
Си – это я. Вообще-то меня зовут Анастасия, но моим друзьям сложно выговаривать это имя, поэтому они сократили его до двух букв.
Моя японская подруга Енеко увидела, что я обратила на неё внимание, и поманила меня к себе. В руках у неё была сумка со школьными учебниками, а в глазах читалась тревога.
– Не ходи туда, Си, – снова сказала она.
– Почему? – машинально спросила я.
Все мои мысли были заняты тем, как я буду выглядеть в платье мадам Харуко, когда его примерю.
– Потому что мадам Харуко видела, кто украл у неё платье, и когда ты пряталась, к твоему отцу приходила полиция, и у вас был обыск! Теперь, вероятно, они придут сюда. Я слышала, что возле дома госпожи Харуко не только русская полиция, но и китайская тоже. Они, – глаза Енеко наполнились слезами, – они ругаются и обещают сурово наказать тебя, когда поймают.
– А откуда ты знаешь? – я всё ещё не до конца осознавала угрозу.
– Когда цветёт сакура, ветер разносит не только её лепестки!
Вот так всегда: вместо того чтобы сказать по-человечески – беги, Настасья, спасайся! – они завернут что-то про сакуру, божественный ветер и так далее…
Ну что ж, полетела я, как лепестки сакуры, только вот куда?
Полиция меня здесь не найдёт. Год будут искать, а не найдут! Моя Миллионка – это город в городе, где можно жить годами, не выбираясь в богатую часть города. Здесь есть всё необходимое для жизни: магазины, забегаловки, рестораны, мастерские, парикмахерские, бани, прачечные, «кабинеты» восточной медицины и обычных врачей, даже театры есть. Свежие морепродукты, провизию и контрабанду можно купить на Семёновском базаре, который сливается с Миллионкой и является убежищем для разных бандитов. Семёновский базар даёт возможность скрыться. Улочки у нас на Миллионке запутанные и кривые, и таят массу опасностей для новичка! Иногда расстояние от одной трущобы до другой такое узкое, что можно пролезть…
Да любой человек из вечно голодного населения нашего квартала, но только не Иван Петрович, наш квартальный. Взвесив всё это, я уже собралась войти в бабушкину лачугу, как вдруг Енеко заговорила:
– Господин Харуко поклялся, что поймает тебя, чего бы ему это ни стоило! – Енеко снова всхлипнула. – Уже столько денег Ивану Петровичу и его подчинённым роздано, что можно было бы купить три таких платья.
Я развернула платье и показала его Енеко, не понимая, что же такого особенного в этом платье? Я и раньше воровала, не из удовольствия, конечно, но всё же… Но никогда на меня не устраивали такую травлю! Вдруг воздух вокруг меня наполнился криками возмущения, стонами, угрозами. Казалось, что кричат со всех сторон. Я покрутила головой, пытаясь понять, что происходит. Когда я решилась спросить у Енеко, на её месте стоял сын приказчика Филька. Увидев, что я смотрю на него, Филька демонстративно встал напротив меня. Встал и загородил проход в ту щель, куда я собиралась юркнуть, если опасность станет неизбежной.
– Вот ты, Настька, какая! Там узкоглазых из домов выволокли, тебя ищут! А тебе хоть бы что!
– А зачем их выволокли? – всё ещё не понимая, что происходит, спросила я.
– Ты что, правда ничего не понимаешь?
Я покачала головой.
– Городовые разделились. Одна половина сторожит узкоглазых, вытащенных из домов, другая шмонает в их фанзах, или как они там называют свои домишки. Ищут тебя, а попутно, если что ценное в хибарах находят, то забирают себе. Как улику! Квартальный раза три его повторил, а я и запомнил! Ну чего молчишь? Гордая шибко? Сейчас твою гордость…
Я вздрогнула от крика, который донёсся рядом.
– Что будешь делать? – всё так же спокойно, почти лениво спросил Филька.
– Буду пробираться в Корейскую слободу, там у меня дальние родственники.
– Не-а, – протянул Филька.
– Чего не-а? – передразнила его я.
– Ту дорогу уже перекрыли! – ничуть не обидевшись, даже с какой-то радостью сообщил Филька.
– А если я попытаюсь скрыться через Пологую на Каторжанку? – начала паниковать я.
– И там всё перекрыто, – Филька уже забавлялся, открыто и от души.
Если бы не угроза поимки, то приказчиков сынок давно отведал бы моих кулаков. Но сегодня мне это было невыгодно. Сдержав себя, я спокойно и даже ласково спросила Фильку:
– И что же мне делать?
Свистки и крики приблизились вплотную к щели, которую загораживал Филька.
– А что ты мне дашь, если я тебе скажу?
– А что я могу тебе дать? У меня ничего нет!
– А если подумать?
Но и подумав, я не смогла вспомнить,что же у меня есть такого ценного, что может удовлетворить жадногоФильку. Время шло, а Филька по-прежнему мерзко улыбался, загородив собойпроход. Я начинала злиться.
– А ну-ка уйди отсюда, придурок!
– За придурка цена увеличивается вдвое!
А будешь драться, закричу, все сюда и сбегутся!
– Ну, что ты хочешь? – устало спросила я.
– Твой знаменитый гребень для волос!
– Филька, ну зачем тебе гребень? Ты жене девчонка!
– Ты Ваньку-то не валяй! Чай не глупее ятебя! – насупился Филька. – Продам я твой гребень и куплю себе сапоги!
– Побойся бога, Филипп! Это же мамин гребень!
Как же я тебе его отдам?
– Ну, не хочешь мне, так полицейским отдашь! Да они и спрашивать тебя не будут, заберут и все! Ну, отдашь гребень? А то мне уже надоело сдерживаться! Страсть как покричать хочется!
– На, забери, Иуда! И отойди от прохода!
– А совет, что, уже не хочешь? Дане бойся, совет бесплатный! Беги к Семёновскому ковшу, только тудаещё дорогу не успели перекрыть, спрячься в катакомбах, пока все не стихнет!
– Филька, знаешь, что…
– Что?
– Засунь свой совет, сам знаешь, куда! И отойдив сторону, а то зашибу ненароком! Дура, я дура! Отдать гребень за совет, который я сама себе могла дать!
Я бежала знакомой дорогой, но звуки свисткови крики не отставали от меня. Сердце выскакивало из груди,но, несмотря на это, я ускорила свой бег. Вдруг я остановилась. Опять этоплатье! Подол запутался в ветвях кустарника. В горячке я абсолютнозабыла о причине моих несчастий, и вот теперь эта причинане давала мне бежать дальше! Я дёрнула платье несколько раз, материятрещала, но отцепляться не желала! Тогда я попыталась осторожненькоотцепить подол. Никак!
«Может оставить проклятое платье висеть здесь,на кусте?» – с отчаяньем подумала я.Ага, оно будет здесь спокойненько висеть, а меня будутгнать, как зайца! Нет, уж! На моё счастье куст был хиленький,но все-таки ужасно колючий и цепкий. Пока я ломала куст, свисткинеожиданно стихли и вскоре раздались с другой улицы.Почему-то погоня повернула в другом направлении,но мне все равно надо было добираться до входа в катакомбы.
С утроенной силой я приналегла на куст и, наконец, сломала его.
Но вот закон подлости, как только это произошло, платье отцепилось
от куста и лёгким облачком упало на землю. Боюсь, что когда я
поднимала платье, то совсем была с ним не почтительна. И оно мне тут же отомстило. Когда я складывала платье, мою оцарапанную о кусты ладонь, пронзила новая боль! В мякоть ладони впилась застёжка от цветка, который крепился прямо над грудью. Я с огорчением посмотрела на свою несчастную ладонь. Да, уж не везёт, так не везёт. Хорошо ещё застёжка не оцарапала мне тело. Я представила картину, я надеваю платье, а оно раздирает мне кожу над грудью.Уф. Ужас, какой-то! И что это за застёжка такая,что так царапается? А как же мадам Харуко его надевала? Или она зналао коварном цветке и была осторожна? Ладно. С платьем и застёжкой я разберусь, когда буду в безопасности. Осталось еще совсем немного. Когда я пробегала мимо японского храма Хогандзи, меня кто-то окликнул. Тихо так, почти неслышно. Это был дедушка моей подружки Енеко, он кивнул мне и поманил за собой, приглашая пройти за ним в прохладные глубины храма. Соблазн был велик, но все-такинадо бы спрятаться получше! Не хватало ещё привести за собойбеду в дом Енеко! Поблагодарив дедушку, я побежала дальше.
Смеркалось. Если бы не это проклятое платье, я бы уже сейчас готовилась бы к концерту в гримёрной комнате у господина Тао. Ну что же, что случилось, то случилось! Сейчас главное – добраться до входа в катакомбы до наступления темноты.