Ван Мэн
Пейзажи этого края. Том 1
От переводчика
Приступая к новой книге, мы всегда совершаем открытие. Перед нами – окно, а за ним – не диковинные картинки далекой экзотической страны, но тот самый мир, в котором мы сейчас живем, – это только кажется, что все состоит из кусочков, разрозненных в пространстве и времени.
Сегодня Китай— неотъемлемая часть нашего мира, а далекий Синьцзян – неотъемлемая часть Китая, и бурная эпоха, когда воздух шестидесятых носился над всей планетой, – часть нашего времени… Такое понимание многое открывает и объясняет.
Это взгляд автора на наш мир с необычной для русскоязычного читателя стороны, и это особенно интересно.
Интересна и личность самого автора. Подпольщик, преподаватель, репрессированный «правый уклонист», бывший министр культуры… Здесь дочитавшие уже до третьей главы понимающе улыбнутся: знаем-знаем, в Китае не бывает «бывших», даже если это только «начальник отдела», звание остается за человеком на всю жизнь.
Однако у Ван Мэна есть более высокое звание – писатель. Он классик современной китайской литературы. Его произведения издают по всему миру, их с увлечением читают всем Китаем последние несколько десятков лет. В Китае есть специальный институт по изучению творчества Ван Мэна, с его именем связывают литературный метод, получивший название «поток сознания».
На русском языке рассказы Ван Мэна издавались неоднократно.
В современном информационном пространстве не нужно большого труда, чтобы найти более или менее точные ответы на любой вопрос. Надо только знать имя человека, предмета или события. Часто это очень помогает: не требуется лишних комментариев, а знающему – достаточно.
Про писателя Ван Мэна можно прочитать, что он «мастер рассказа». И это чистая правда.
Ван Мэн – мастер детали; часто в эпизодах настолько подробно прописаны мельчайшие движения лица, интонации, жесты, что кажется, будто все снято на кинопленку или происходит на театральной сцене, а читатель находится в первом ряду или даже прямо среди действующих лиц. Персонажи выписаны настолько подробно, что получились совершенно живыми; у тех, кто должен быть совсем уж положительным, есть ошибки и недостатки, а те, которые должны бы быть совсем нехорошими и просто отвратительными, вызывают улыбку и сопереживание.
Так же подробно, до мелочей, выписана материальная фактура декораций, в которых разворачивается действие. Это бывает только тогда, когда писатель не просто умеет что-либо описывать мастерски, но и сам все видел собственными глазами. Можете не сомневаться.
Ван Мэн – мастер интонации; его произведения звучат многоголосием героев, с их индивидуальными словечками, акцентами; авторские интонации варьируются от пафоса до сарказма; здесь есть и уличный говор, и высокий классический стиль, цветастая разукрашенная метафорами речь и сухое сдержанное повествование. По ходу авторского рассказа мы встретим и простонародные выражения, и деревянный язык шаблонов, и патетику лозунгов эпохи шестидесятых.
Для произведений Ван Мэна, конечно же, характерна многослойность, в них есть уровни различной глубины, скрытые цитаты, отсылки к поэзии и литературе древности и более позднего времени, заочный спор, а иногда прямое цитирование авторов – Ли Бо, Ду Фу, Ли Цинчжао – и не только китайских: писатель владеет несколькими иностранными языками, прекрасно знает европейскую и русскую культуру.
Автор прокладывает линию сюжета через поле вопросов и ассоциаций, а чем богаче и детальнее пространство, создаваемое писателем, тем больше возможностей у читателя самому бродить по этому миру и делать свои собственные открытия.
Итак, перед нами не рассказ, а большой роман, написанный в период расцвета духовных и творческих сил автора. И он выходит на русском языке впервые.
В самом Китае этот роман тоже издан совсем недавно. Были на то причины, автор объясняет их в предисловии – даже готовый к печати типографский набор романа был уничтожен. Но рукописи, как известно, не горят и не теряются.
Теперь читатель может сам заполнить пробелы в информационном пространстве и добавить «Пейзажи этого края» в перечень известных миру произведений Ван Мэна, а к «мастеру рассказа» добавить звание «мастер романа». Приятных вам новых открытий!
А. Л. Монастырский
Предисловие к зарубежному изданию
В конце 1963 года – я тогда числился преподавателем Пекинского педагогического института – я решился уехать в далекий Синьцзян; десять тысяч ли, как говорится, не расстояние.
Во-первых, очень хотелось расширить свой жизненный опыт. Во-вторых, я уже никак не вписывался в идеологическую среду Пекина, и мне все тяжелее давалось «продолжать революцию под знаменем диктатуры пролетариата». Я прикинул, что уж лучше поехать в далекую провинцию, населенную национальными меньшинствами (пусть голова хоть немного проветрится), и к тому же там будет как-то проще рассказывать о братстве народов, единении государства и о горячей любви к Родине…
В 1964 году я приехал в какое-то село на юге Синьцзяна и тупо просидел там четыре месяца, а политическая атмосфера в стране становилась все напряженнее. В 1965 году по разнарядке от парткома автономного района и руководства ассоциации работников культуры я поехал в район Или, на село, «закаляться трудом», и заодно был даже какое-то время замом бригадира Второй большой бригады Краснознаменной народной коммуны уезда Инин. Я совершенно «слился в единое целое» с местными крестьянами всех народностей и понемногу овладел уйгурским языком и письмом, за что крестьяне-уйгуры меня стали уважать и любить.
В начале 1974 года я начал писать большой роман – «Пейзажи этого края». Хотя ситуацию в культурной жизни тогда еще трудно было назвать нормальной, у меня все же получилось в полной мере выразить и свое понимание уйгурских крестьян, и свою любовь к ним; я старательно выписывал облик этой окраинной земли, судьбу этого народа, рисовал в деталях человеческую фактуру и колорит, повседневную жизнь уйгуров, особенности культуры и менталитета.
Тогда над Синьцзяном тоже бушевали ветры и грозы. Особым был 1962 год, многих полоснувший по сердцу, – когда на фоне вражды Китая и СССР, и еще голода по всей стране, произошли трагические события в Или и Тачэне, когда отчаявшиеся жители этих двух приграничных районов пытались бежать из Китая. А потом еще 1963, 1964 и 1965 годы, когда движение «учиться социализму в деревне» и разъяснения Председателя Мао Цзэдуна по вопросу так называемого «левого по форме, но правого по сути» уклона в этом движении дали мне возможность через литературные произведения разоблачать лживость этого «левого», показывать, как оно отравляет общество и ломает жизни людей. С одной стороны, в этом романе я не мог полностью высвободиться из-под власти всяческих ярлыков и клише того времени – культа личности, классовой борьбы, «долой империалистов» и «долой ревизионистов»; но с другой – мне все-таки удалось отойти от плоского и поверхностного, и когда все кричало о «левом», когда это «левое» все давило, – обличать его крайности и лживую пустоту. Ну и, конечно, в романе есть довольно своеобразные мои наблюдения и описания национального, религиозного, государственного самосознания, и еще в большей степени – понимание и отображение исторической судьбы уйгурского народа и жизненных перипетий.
В 1978 году рукопись романа была в целом закончена, в это же время кончилась и «культурная революция»; вся страна сосредоточилась на изобличении Цзян Цин и ее «банды четырех», на обвинениях, на бедах «культурной революции». Мой роман совершенно очевидно не отвечал духу времени. И я отложил рукопись в долгий ящик, где она и покрывалась пылью тридцать четыре года.
В 2012 году мои дети нашли рукопись на чердаке старой квартиры – к своему огромному удивлению и радости. Под их нажимом после незначительных поправок эта книга в 2013 году наконец была напечатана.
Один из критиков сказал, что автор в самое непростое для литературы время чутко услышал звуки жизни, биение человеческого сердца, музыку художественного слова – и написал эту книгу. Другой – что это панорама уйгурской жизни, так сказать, современное полотно «Вид на реку в праздник Цинмин»[1].
Чтобы эту книгу было удобно переводить и читать за пределами Китая, автор сократил ее на восемнадцать глав, а к некоторым эпизодам сделал необходимые дополнения и пояснения.
Жизнь и время не обманывают тебя
(предисловие к коллекционному изданию)
Не знаю, то ли это их горькая участь, то ли счастливая судьба, но только два моих больших романа, имевшие большой резонанс, встретили немало преград на своем пути; трудные роды затянулись на несколько десятилетий. Первый – «Да здравствует молодость!» – я начал в 1953 году, закончил рукопись в 1956, первое издание вышло в 1979. Замороженным эмбрионом пролежал он почти четверть века. В 1957 году уже сделанный набор опечатали – из-за того, что в политическом смысле автор блуждал и шатался, и в конце концов упал-таки в воду. В 1962 снова отказали, основание было то, что в книге не написано про единение интеллигенции с рабочими и крестьянами.
Второй был «Пейзажи этого края», начал его я в 1973 году, рукопись закончил в 1978, в конце концов издали его в 2013; сорок лет ушло, чтобы появиться ему на свет. А это потому, что в книге выпячены классовая борьба, культ личности, борьба с ревизионизмом и прочие темы «культурной революции».
Первая книга была недостаточно революционной; другая – наоборот, слишком уж это все раздувала. Вот такой поворот… Ох, и нелегкое это дело!
И тем не менее оба произведения не скончались после продолжительной «болезни». «Да здравствует молодость!» переиздается до сих пор. Запоздавшее на шестьдесят с лишним лет произведение все-таки живет себе полной жизнью, все-таки его читает нынешняя молодежь – и оно нравится нынешней молодежи, а не только литературоведам, отмечающим его историческую ценность. Похоже, не найти другого такого везучего произведения из пятидесятых годов прошлого века!
«Пейзажи этого края» долго пролежали в пыли, но их вдруг случайно нашли – и они засверкали: выходят тиражами выше обычных, да еще и оценены – отмечены в числе лучших китайских книг 2013 года, получили в 2014 премию «Пяти жанров», а в 2015 – литературную премию Мао Дуня.
Время и жестоко, и снисходительно. Ван Мэну, который писал «Молодость», было девятнадцать; тому Ван Мэну, который писал «Пейзажи», было тридцать девять; сейчас Ван Мэну восемьдесят один, и подбадривавшая Ван Мэна писать «Пейзажи» жена уже оставила этот мир. Но эти две книги полны жизни и энергии. Время не стерло, не обесцветило их, и это большая удача. Они как раз такие, какими я их видел тогда, в самом начале, безрассудно и самонадеянно берясь за перо; ведь я так люблю жизнь, ведь мне так хочется задержать, оставить после себя свой опыт и свое понимание жизни, задержать ту пылавшую выше неба эпоху; я хочу выткать драгоценный узор этих незабываемых дней – прекрасных и кратких, в которых все было драгоценно и наивно, решительно и пылко; соткать драгоценную ткань этих дней, начав золотыми нитями и счастливыми завиточками молодой цветущей весны, а потом продолжить – ветрами и песками, ни на что не похожими пейзажами далекой окраины.
Политические ярлыки очень важны, харизма политики – в ясном и контрастном обобщении и действенности. Политика держит жизнь крепкой хваткой, и это потому, что она дает всяким общественным явлениям имена и назначает темы. Вот, например, о плохих людях в древние времена говорили: мятежник, смутьян, ослушник. Голливуд любит давать свои ярлыки: отбросы, подонки, извращенцы; в других декорациях это будут нечисть, оборотни, бесы. А мы можем назвать на свой лад: помещики, предатели, изменники и шпионы.
В те годы, когда степень политизации была очень высокой, роман с названием и темой, которые не соответствовали духу времени, мог стать причиной недоразумений, мог привести к трагическим последствиям. Однако название и тема в то же время сочетают борьбу любви и ненависти, взлеты и падения; название и тема могут быть верными, могут быть неверными, но судьба – это всегда чистая правда. В литературном произведении содержится его собственная внутренняя ценность. Вместе с этим литература вовсе не ограничивается одной темой или конкретным названием, их анализом и разбором. Литература – это (она обязана такой быть) полная жизни и любви человеческая суть, это наполненное искусством восприятие, мечта, пьянящее воображение, это полный духовной силы танец и полет, а кроме того, она должна быть живой тканью, многоликой и многообразной, созданной и наполненной знаками языка.
Особенно это относится к роману; в нем не может не быть человеческого огня, пронизанного жизненной энергией, не может не быть печалей и радостей, встреч и расставаний, сжимающих сердце; не может не быть божественного плана и хитроумных замыслов самого автора, не может не ощущаться в нем выпуклая, подобно замысловатой резьбе, фактура реальности со всеми ее подъемами и спадами; не может не быть любви и печали, потрясающих небеса и людей, или же испепеляющего пламени несправедливости и гнева; не может не быть творческого порыва и самопожертвования, глубокого чувства и глупой наивности (пусть и под фальшивыми порою ярлыками). Большой роман дает тебе шанс (в то самое время, как ты вынужденно приспосабливаешься к четким правилам имен и строгим законам темы) расправить крылья, расправить грудь, открыть для себя простор, отыскать глубину, и за игрой света и тени тех или других тем и имен – открыть огромный мир.
А потому у настоящей литературы всегда есть и иммунитет, и сила жизни, и способность все переварить, и сила возродиться из пепла.
Иммунитет – потому что она воплощает, хранит в себе с давних времен не меняющиеся ключевые элементы человека и литературы: жизнь, мелкие подробности, прямоту, человечность, добро, верность, мир, родину, общение, мудрость, любовь и понимание; даже скованная кандалами может она пуститься в безудержный радостный пляс.
Жизнь – потому что она всегда жива, ее всегда видно, ее всегда слышно, она всегда дышит живым тебе прямо в лицо, и дразнит, и соблазняет; она напитывает и ласкает тебя всей свежестью и живостью, какая только есть в эстетической вселенной, заставляет напрочь забыть, что в какой-то момент ты – это действительно было эгоистично – решил банально все бросить и начать с нуля, что есть по сути своей такое же эгоистичное и грубое дурацкое подведение итогов.
Готовность литературы переварить все – потому что она может принять и грубость, и дерзость, и ни в коем случае не надо думать, что для человеческой природы характерны только любовь и терпение, мягкость и ласковость; в особых ситуациях и обстоятельствах разрушительные и совсем не гуманные качества также нередко могут быть проявлением человеческого. Ты можешь найти общий знаменатель – две горячие искренние слезы, всегда подводящие двойную черту под гневной жестикуляцией и топаньем. «Что пройдет, то будет мило…»[2] – пусть в этих словах есть что-то нелепое и невысказанная печаль, но в них – главное достижение литературы, восхождение и преодоление.
Трудности и невзгоды убивают искусство, но они же для него – стимул. Увешанный флажками, актер с особой энергией и экспрессией исполняет роль военачальника на сцене пекинской оперы; чем больше колец удерживает в воздухе цирковой жонглер – тем громче аплодирует публика; только превозмогая боль и уместив весь вес тела на кончиках пальцев, балерина может создать чарующий, божественный образ; назначенная на роль злодейки юная красотка-актриса играет Пань Цзиньлянь, коварно убивающую невестку и брата, – и ты забываешь обо всем, кроме этой убийственной и живой красоты, и это у тебя пронзают сердце и вынимают душу…
Сила умереть и родиться заново – не только потому, что литература – это способ в нужный момент уклониться и ускользнуть от беды, она в большей мере вечная суть и жизнь человека, у нее своя абсолютная жизненная сила и абсолютное знание; она предлагает реальные вещи за реальную цену: вполне научные глубокие сведения – об истории, географии, народах, религии, человечестве, культурологии, лингвистике, о западных пределах и о краях на краю света – все добытое кропотливым исследованием и глубинным проникновением; она сводит идущее от земли дыхание и возвышенный книжный стиль; есть у нее и особые методы.
Это судьба «Пейзажей этого края» заставила меня пуститься в такие рассуждения. У меня должно получиться, я буду стараться. Все мои невзгоды делают меня совершенней; неудачи, преграды и даже поражения, если говорить о литературном творчестве, – это неоценимый источник.
Так что если жизнь обманула (?) тебя, – не тревожься. На самом деле она (и время) расшевелила, растрогала тебя; эта жизнь вдохновила, озарила, вызволила, и спасла – тебя и твою литературу.
Предисловие
Я нашел, я их отыскал: ушедшие дни и годы, канувшего в прошлое Ван Мэна, прошлую сельскую жизнь и друзей. В черном тоннеле замерцал дрожащий огонек волшебной лампы.
Пусть это и не оригинально, но по сути это та самая близкая и родная до слез жизнь, те самые золотые годы – тридцать, тридцать пять, сорок лет – те самые обычные дни, прожитые среди обычных людей; та самая земля, настолько прекрасная, что захватывает дыхание и кружится голова; живые, горячие энергичные мужчины и женщины; струны, поющие от дождя и ветра, и еще – девять раз умиравшая, но ни разу не оплаканная прекрасная мечта тех лет.
Это было жестокое и грубое время, глупое, нелепое… Вы, конечно, заметите, как добротой и чистосердечностью автор старается загладить пробивающуюся тут и там враждебность, как он солнечным светом и распускающимися цветами прикрывает иногда встречающиеся прорехи. По меньшей мере это правда эмоционального восприятия и документальных фактов, жажда увидеть и понять средствами искусства и литературы, это – опутанный цепями неудержимый порыв танца.
Взор свой вверх устремив, возвышаю я к небу свой голос… Сорок (тридцать) заслуг и чинов – словно пыль и земля. Восемь тысяч ли путь, облака и луна. Как уже стала седой голова молодая? и только одна лишь печаль!
– 1974 год, начал писать эту книгу
Вздыхать осталось мне о том, что позабыть не в силах. Лишь творчество тоску развеять может (Ду Кан).
– 1978 год, кончил рукопись
Правду прошлых дел (не) ищи в лунах, оставленных за спиной.
– 2012 год, перечитал и отредактировал
Среди невзгод все равно есть неумалимая искренняя любовь, есть ослепительный пылкий огонь.
Мы верили, и мы верим. Мы тоскуем по тому, во что верим. Всего-навсего правда, всего только жизнь, всего лишь любовь. Мы тоскуем и верим – и растем, совершенствуемся. И есть еще наивная и глупая, переполняющая нас наша прежняя молодость, и ни одной пустой страницы…
Когда мне исполнилось семьдесят восемь, я вдруг понял: как и у вас, у меня тоже была настоящая волнующая сердце молодость, и была зрелость; и у нашей страны был настоящий двадцатый век и его шестидесятые и семидесятые годы.
Действующие лица
Ильхам: начальник Седьмой производственной бригады Патриотической большой бригады коммуны имени Большого скачка; был рабочим, вернулся потом в село на производство. Главный герой этой книги
Мирзаван: жена. Ильхама; ее имя означает «любовь»
Цяопахан: бабушка Ильхама по матери; ее имя означает «утренняя звезда»
Абдулла: начальник народного ополчения Седьмой бригады, младший брат Ильхама
Шерингуль: сначала была женой Тайвайку, затем рассталась с ним и вышла за Абдуллу; ее имя означает «цветы сирени»
Кутлукжан: секретарь Патриотической большой бригады, потом – ее бригадир
Пашахан: жена Кутлукжана
Курбан: так называемый «приемный сын» Кутлукжана, на деле – ребенок-батрак
Жазат: родной отец Курбана
Асим: крестьянин-середняк, старший брат Кутлукжана
Нишахан: жена Асима, мать Аймилак
Иминцзян: сын Асима, комсомолец
Аймилак: дочь Асима, в детстве потеряла руку; впоследствии стала врачом
Исмадин: кладовщик Седьмой производственной бригады
Ульхан: жена Исмадина
Барадижан: сын Исмадина и Ульхан
Муса: бывший бригадир Седьмой производственной бригады
Ма Юйцинь: жена Мусы, национальность – хуэй
Ма Юйфэн: младшая сестра Ма Юйцинь, национальность – хуэй
Ма Вэньпин: религиозное имя – Нурхайцзы, национальность – хуэй; крестьянин. Тесть Мусы, уже покойный
Жаим: бригадир Седьмой производственной бригады Патриотической большой бригады, впоследствии заместитель бригадира
Зайнаф: жена Жаима
Турсун-бейвей: дочь Зайнаф, секретарь комсомольской ячейки Патриотической большой бригады
Абдурахман: член комитета управления Седьмой бригады
Итахан: жена Абдурахмана
Халида: дочь Абдурахмана, закончила университет в Шанхае, сбежала во время событий 1962 года
Таси: внук Абдурахмана
Майсум: прежде – начальник отдела некого учреждения в уезде, после неудачного бегства в 1962 году понижен до работника Патриотической большой бригады
Гулихан-банум: жена Майсума, узбечка
Абас: отец Майсума, умер
Марков: отец Леньки, русский, впоследствии выбрал советское гражданство и вернулся на родину
Ленька: работник на мельнице из Патриотической большой бригады, русский
Дильнара: жена Леньки
Ясин: плотник, муэдзин; отец Дильнары
Ибрагим: здешний землевладелец в старое время, сейчас – в Четвертой бригаде
Мамед: племянник землевладельца Ибрагима
Бао Тингуй: новоприбывший крестьянин Седьмой бригады, ханец
Хао Юйлань: называлась женой Бао Тингуя, кем была на самом деле – неясно
Нияз: крестьянин из Седьмой бригады по прозвищу Нияз-паокэ (Нияз-дерьмо)
Кувахан – жена Нияза
Уфур: бригадир Четвертой бригады; прозвище – Фаньфань
Лейла: Уфура, татарка; ее имя означает «белая лилия»
Тайвайку: возчик Седьмой производственной бригады
Сархан: мать Тайвайку, в прошлом пострадала от Малихан
Салим: секретарь парткома уезда
Межид: закупщик продовольственной компании
Лисиди: бригадир Патриотической большой бригады, потом – секретарь
Салам: лесничий Седьмой производственной бригады
Ян Хуэй: прикомандированная от уездной техстанции техник при коммуне, ханька
Малихан: вдова местного деспота-землевладельца Махмуда
Мулатов: раньше – ответственный работник в округе Или, впоследствии якобы «уполномоченный» ассоциации советских эмигрантов
Чжао Чжихэн: секретарь парткома коммуны имени Большого скачка
Талиф: спецуполномоченный по общественной безопасности в коммуне имени Большого скачка
Дауд: кузнец, член бюро ячейки Большой бригады
Санир: член комитета женщин Большой бригады, член бюро ячейки
БайБалади: казах, скотовладелец
Латиф: называл себя Сатар, загадочный и опасный тип, представитель враждебных сил в Или
Закиржан: связист коммуны
Алимжан: почтальон-передовик отделения связи коммуны
Сайд: начальник тракторной станции коммуны, в молодости танцевал в паре с Ульхан
Хусейн: начальник коммуны имени Большого скачка
Инь Чжунсинь: в коммуне имени Большого скачка – начальник рабочей группы по проведению «четырех чисток», национальность – хань
Чжан Ян: член группы по проведению «четырех чисток», ханец
Алимамед: затаившийся враг
Сакантэ: член рабочей группы по проведению «четырех чисток», казах
Хэ Шунь: член рабочей группы по проведению «четырех чисток», национальность – сибо
Майнар: член рабочей группы по проведению «четырех чисток»
Бесюр: начальник рабочей группы по проведению «четырех чисток»
(1962 год, в Синьцзяне, как и по всей стране, был голод, в это же время все больше ухудшались отношения с Советским Союзом. В Или и Тачэне приграничные жители бежали в СССР, был страшный хаос. Закрылась часть заводов, наспех построенных в городах во время «Большого скачка», и главный герой этой книги, Ильхам, вернулся в Или, работать на селе. Пока добирался на машине домой, он встретил Салима – секретаря парткома уезда, и Межида – закупщика; по дороге они вовсю расхваливали Или – какой он изобильный и прекрасный. По всему выходило, что жители Или любят свой район и очень красноречивы. Доехав до Инина и сойдя с машины, Ильхам встретил Ульхан, женщину из его родного села. Ей не удалось уйти за границу, где сын и муж – она не знала и пребывала в самом жалком виде. Муж Ульхан – Исмадин, кладовщик Большой бригады народной коммуны имени Большого скачка. Он был замешан в историю с кражей зерна в большой бригаде, потом пропал во время беспорядков при попытке уйти за границу; их обоих (мужа и жену) секретарь большой бригады Кутлукжан объявил ворами и предателями Родины.)
