Н. В. Казанцев
Против течения. Том 2
– Дам, дам. Но только и вы послужите честно и не сдайтесь ворам, – говорил воевода.
– Коли жалованье отдашь, будем служить, – отвечал Колокольчиков.
Скоро в палаты воеводы приехали митрополит и Красулин. Митрополит сказал увещание и обещал дать денег, а Красулин проехал по рядам стрельцов. Стрельцы успокоились.
Посовещавшись с воеводой, митрополит послал в Троицкий монастырь, к келарю Аврааму и к своему ключарю Негодящеву за деньгами.
Стрельцы все еще стояли на площади, ожидая выдачи жалованья. Келарь и ключарь скоро пришли с деньгами.
– Вот две тысячи шестьсот рублей, – сказал воевода, подавая стрельцам деньги, – нужно будет – дадим еще, но и вы по-служите государю, и будет вам награда, о какой вам и на мысль не приходило.
– Рады служить великому государю! – крикнули стрельцы.
Они разошлись по домам.
Воевода с митрополитом и гостями заперся в своей палате.
– Сегодня ко мне в соборе, в час рассвета, прибежали караульные стрельцы, – поведал митрополит. – Они держали караул у Пречистенских ворот и видели на небеси чудо: все небо растворилось над Астраханью, и на город посыпались искры.
– Что же все сие предвещает, владыко? – спросил воевода.
– Пути Господни неисповедимы: на нас излиет факел гнева Божия, – отвечал митрополит.
– На Тебя единого вся надежда, – вздохнул воевода, взглянув на икону Спасителя.
– Надо побеспокоиться, чтобы жители и стрельцы не сносились с ворами, – сказал брат воеводы, Михаил Семенович.
– С юга Астрахань укреплена надежно, – напомнил Бойль.
– Я велю монастырским рабочим провести воду к солончакам из своих прудов, – сказал митрополит, – затопить проход.
– Там виноградные сады, по ним ловко пробираться во время приступа, – не мешало бы их вырубить, – продолжал Александр.
– Рубить не след: владельцы садов затаят на нас злобу, – вставил князь Михаил Семенович.
– Но, боярин, неужели ты оставишь без наказания сегодняшний бунт стрельцов? – спросил Бойль.
– Нельзя наказывать, они наши защитники, – сказал воевода.
– Зачем всех? Главное – наказать зачинщиков, – отвечал Бойль.
– Да, стрельца Колокольчикова следовало бы наказать, он, видно, всему делу голова, – подытожил князь Михаил Семенович.
Воевода послал за дьяком и велел написать бумагу губному старосте об аресте Колокольчикова.
Гости разошлись. Часа через два к воеводе явился губной староста астраханской губы Федор Фадеевич Зубов, человек высокого роста, с седыми усами и бородой, сутуловатый, с строгим взглядом старик.
– Согласно твоему письменному приказу от дьяка Табунцева я пошел задержать бунтовщика, стрельца Филатку Колокольчикова, – сказал он воеводе и замолчал.
– Ну? – торопил воевода.
– Но стрелецкий голова Красулин воспротивился сему, поелику, говорит, есть наказ Москвы стрелецким головам, дабы они не давали в обиду воеводам стрельцов, а управляли ими сами, – продолжал губной староста.
Воевода молчал. «Красулин-то, верно, сам подучил стрельцов, он-то и есть главный бунтовщик», – думал он.
– Что ж прикажешь теперь делать, боярин? – спрашивал губной.
– Я сам повидаюсь с Красулиным, – сказал воевода. Он знал, что свидание ни к чему не поведет, но не хотел уронить себя в глазах губного, оставив совершенно это дело.
Между тем голландский капитан Бутлер и немец, капитан Видерос, направлялись к низенькому дому, стоящему на южной стороне города близ ворот. На крыльце их встретил человек небольшого роста, опрятно одетый, с небольшой лысиной на голове – одним словом, тот самый немец-доктор, которого мы видели в прошлом году в Самаре, на квартире Кузьмина. С ним был молодой человек, лет тридцати, высокий, с задумчивым взглядом. Это был младший корабельный мастер Страус, будущий описатель гибели Астрахани и тогдашних кровавых дней.
Они вошли в чисто убранную комнату, квартиру доктора.
– Что нового? – спросил доктор.
– Да что ж, Ягонь, дело плохо – стрельцы бунтуют, – отвечал Видерос.
Бутлер рассказал доктору и Страусу подробности бунта.
– Что ж теперь нам делать, Ягонь? – спросил Бутлер по окончании разговора.
Доктор молча хлебнул пива из своей кружки и взглянул на Страуса.
– Дожидаться, когда с нас кожу сдернут, – с усмешкой отвечал Страус.
– Не шути, герр Страус, – сказал Видерос, – я знаю Стеньку, ведь нам несдобровать.
– Я давно, не шутя, говорил, что нужно бежать в море, а вы не слушались: срам морякам пускаться с боязнью в открытое море, – отвечал Страус.
– Да, не минуешь, верно, бегства, – проговорил Видерос.
– Это одно средство к спасению, – сказал доктор.
– Ну, если мы погибнем в открытом море – вы будете причиной, а не я – я только согласен с большинством, – сказал Бутлер. – Страус, собери сегодня же всех мастеров на лодку и жди нас: мы вечером с Видеросом и доктором пойдем осматривать укрепления и бежим к вам, – обратился он к Страусу.
Вечером того же дня в реке Кривушке стояла небольшая лодка с пятнадцатью корабельными мастерами и Страусом. А по городским стенам шли четыре человека в дорожных плащах. Это были: Бутлер, Видерос и доктор, а четвертый был слуга Бутлера, молодой человек, из пленных персиян.
– Как хотите, Астрахань укреплена хорошо, взять ее будет нелегко, – говорил Бутлер своим товарищам. – В открытом море нам больше будет опасностей, да к тому же неловко бежать, когда нам так доверяет князь.
– Как хочешь, герр, я согласен и остаться, – отвечал Видерос.
– Остаться – так остаться; везде, видно, смерть, – проговорил доктор.
– Иди скорее к герру Страусу с нашими мастерами, скажи им, чтобы вернулись, – приказал Бутлер персиянину.
Персиянин скоро возвратился.
– Ворота заперты, я не мог пройти за город, – сказал он.
– Не уедут же они одни, – сказал Бутлер.
А там, на реке Кривушке, немецкие мастера все еще ждали прихода своих начальников.
– Условленный час прошел, нужно ехать одним, – сказал мастер.
– Подождем, – отвечал Страус.
Прошел еще час.
– Ну, теперь в путь, больше нечего ждать, – сказали мастера и ударили в весла.
Тихо скользя по волнам, плыла лодка немецких мастеров по устью Волги к открытому морю.
Поутру восемнадцатого июня Александр, выходя из своей квартиры, заметил на улицах города движение. Воеводские пристава неслись верхами с одного конца к другому. В церквах звонили в колокола.
Стрельцы шли толпами к площади.
– Что это такое? – спросил Александр проходившего мимо него Виовского.
– Разве ты не слыхал, боярин? Казаки подступили к Астрахани, – отвечал Виовский. – Сейчас приходили к воеводе рыбаки, он еще спал, его разбудили.
– Стало, приступ начинается?
– Нет, приступа еще нет, казаки остановились на урочище в Жареных Буграх.
Александр возвратился на квартиру, вооружился, сел на лошадь и отправился к воеводе.
Воевода съезжал уже со двора. Александр поехал за ним. Он ехал осматривать укрепления. Город был готов уже к бою. На стенах у пушек стояли пушкари. Фитиля зажигались. Посадские стояли на городских стенах. Они были вооружены чем попало: кто бердышом, кто топором, кто самопалом, а кто просто колом или дубиной. Иные таскали в кучу каменья, чтобы во время приступа бросать их в казаков. На стенах устраивали козлы, привешивали к ним котлы и таскали дрова, чтобы кипятить воду и кипятком обваривать казаков. Воевода начал осмотр с северной стороны.
– Казаки, говорят, на востоке и перебираются к Болдин-скому устью, – доложил осадный голова, боярский сын Лихачев.
– С востока взять Астрахань трудно, она окружена водой; вот с юга – другое дело, – сказал Бутлер.
– Я послал Фрола на разведку, – отвечал воевода.
Воевода подъехал к воротам, их закладывали кирпичом наглухо.
– Золожить все ворота, исключая Вознесенские, – приказал воевода сопровождавшему его Бутлеру.
Тот поклонился и уехал.
На восточной стороне им попался навстречу крестный ход, шедший по стене вокруг всего Белого города, окруженного стеной. Впереди несли икону Божией Матери, за ней другие иконы. Сам митрополит, в полном облачении, окруженный духовенством, шел тут же. Толпа народа, преимущественно стариков и женщин, шла за иконами. У ворот митрополит остановился и начал молебен.
Воевода и вся его свита сошли с лошадей и приложились к иконам. По окончании молебна крестный ход пошел дальше вокруг города. Воевода поехал на южную сторону. С этой стороны город не был окружен водой. За стеной шли городские виноградники, сады. Человек двести рабочих заступами рыли какую-то канаву.
– Боярин, вели вырубить сады! – сказал Александр, подъезжая к воеводе.
– Зачем? Митрополит и я решили провести воду из митрополитских прудов вплоть до солончаков. Вот видишь, роют канаву, – отвечал воевода.
Объехали всю стену.
– Посланцев Стеньки ведут сюда, – сказал, подъезжая, Виовский.
– Где они?
– А вон этот поп и этот холоп, – отвечал Виовский, указывая на приближающихся к воеводе священника и бедно одетого человека.
– Да это холоп князя Львова! – сказал один пристав воеводе.
– Где их поймали? – спросил воевода сопровождавших их стрельцов.
– Нас никто не поймал, мы сами пришли к тебе от атамана. Он приказывает тебе сдать город, – отвечал холоп князя Львова.
– Мне приказал? – возвысил голос воевода, однако ответа не дал.
– А ты зачем, поп? – обратился он к священнику.
– Я астраханский поп, меня казаки захватили в полон, – отвечал священник.
– А, и ты посланец Стеньки? – сказал воевода. – Ну, хорошо. Взять их в губной приказ и обоих пытать крепко, – обратился он к приставу.
До полудня воевода пробыл на городской стене. Подъезжая к своим хоромам, он встретил Фрола, возвратившегося с разведки.
– Стенька с своими стругами вошел в Болдинский проток, оттуда в проток Черепаху, а из него в реку Кривушку и теперь стоит там, – доложил Фрол.
– Поскорее проберись к мурзе Ярмурчею, что стоит над Астраханью, и скажи, чтобы он со всеми своими улусными людьми перебрался в город, – приказал воевода. – А то и он, пожалуй, как немецкие мастера, тягу даст, – добавил он, обращаясь к Видеросу.
– Да, боярин, я не чаял того от моих мастеров, что они сделали, – отвечал Видерос.
– Боярин, дай мне какое-нибудь назначение, – сказал Александр.
– За назначением дело не станет. Я тебе поручаю, вместе с Бутлером, защиту Вознесенских ворот, – отвечал воевода.
Александр поехал к воротам и встал там. Перед вечером его пришел сменить Бутлер. Александр поспешил к Анжелике. На дороге, близ воеводских хором, он встретил Фрола.
– Ну, что мурза Ярмурчей? – спросил он.
– Если уж немцы бежали, то ему, бритой башке, чего делать? В степь убежал со всем улусом, – отвечал Фрол.
– Это что? Кого-то ведут, кажется, – Александр присматривался к приближавшейся толпе.
– Э, да это здешний нищий, Тимош безногий, за что его взяли? Другой тоже нищий, – отвечал Фрол.
Несколько человек под предводительством Лукошкина вели к воеводскому двору двух нищих.
– Что, или вновь посланцы Стеньки явились? – спросил Александр Лукошкина.
– Хвалились эти нищие зажечь город, как только начнется приступ, вот я их и захватил, – отвечал Лукошкин.
Нищих провели на воеводский двор. Александр пошел к Анжелике.
– Говорят, казаки под городом? – был первый ее вопрос.
– Да, но ты ничего не бойся, город взять трудно. А если, сверх чаяния, он и будет взят, то тогда мы бежим. Я достал казацкое платье и лошадей.
Прошло три дня, три тревожных дня ожидания приступа. Александр почти все время был на стенах города. Он только заходил на несколько минут к Анжелике успокоить ее да к воеводе. На квартире бывал редко.
Купленных лошадей Иван держал наготове.
В это самое время по Тереку плыла лодка. Четыре гребца с усилием боролись с бурными волнами, подымающимися высоким гребнем.
– Плохо, сотник, – говорили сидевшие в лодке татары своему начальнику, сотнику Тарлыкову.
– Как-нибудь переедем, – отвечал Тарлыков, – греби сильнее, – обратился он к гребцам.
Он почти не видал волн, он видел только себя в полковничьем кафтане с пятьюстами рублями в кармане.
Но лодка накренилась, и неустрашимый сотник вместе с провожатыми упали в воду. Через несколько минут татары – проводники и гребцы, плававшие как рыба, выбились из пенных волн и выскочили на берег.
– А где же наш сотник? – спросил один татарин.
– Она там, видно, – отвечал другой, указывая на бушующую реку.
– Надо бы его тащить: его деньга есть, – сказал третий.
– Какой тащить, моя сам шапка и тюбетейка терял, – отвечал его товарищ.
– Куда же теперь? – спрашивал татарин.
– Куда? Назад в Астрахань пойдем, там теперь, чай, казаки, – отвечал ему его товарищ.
V
Было около пяти часов вечера. На площади, перед домом воеводы, стояла рать, готовая к бою. Красулин верхом разъезжал по рядам стрельцов. Стрельцы, конные и пешие, построены были сотнями. Боярские дети, дворяне, дьяки и подьячие, составляющие свиту воеводы, стояли на самом воеводском дворе. Они также были вооружены и стояли кучками, но в их рядах не было такого строгого порядка, как в рядах регулярных стрелецких войск. На крыльце воеводского дома стояли два офицера – Виовский, занявший у воеводы место Ружинского, и пятидесятник Горнов. Неподалеку от крыльца расположился отряд конных стрельцов, человек в сорок, под началом Фрола Дуры.
Сам воевода, князь Прозоровский, одетый в боевые доспехи, сидел в своей большой избе. Рядом с ним помещался брат его, Михаил Семенович, и митрополит Иосиф, а по другую сторону жена, княгиня Прасковья Федоровна. Тут же стояли оба сына воеводы.
Грустным был вид всех присутствующих. Посторонним лицом в комнате был только старый холоп князя, Васька – седой старик. Он стоял молча, прислонившись к косяку двери. Княгиня и дети плакали. Митрополит утешал их.
– Поборемся ноне за государя и, если Бог поможет, отобьем разбойников, – говорил митрополит. – А если побьют нас, то мы заслужим венец мученический. Не плачьте, дети, и ты, княгиня, не за злое дело, а за веру и государя будем биться с ворами.
– Да, грустно подумать, может быть, мы в последний раз сидим здесь, – сказал воевода.
– Не падай духом, боярин: благость Божия велика, не унывай, отчаяние грех великий.
– Посмотри, отец, сколько рати стоит на площади! С такой ратью можно побить воров, – сказал старший сын Борис.
– Нам не страшны воры, – сказал князь Михаил Семенович, – с такой ратью как не справиться с ворами! Нам страшны свои изменники.
– Неужели государь не знает о нашей невзгоде или он забыл о нас? – воскликнул воевода.
– Он не забыл, но весть о нашей беде не дошла до него, – отвечал митрополит.
На дворе раздался топот копыт лошади, и через минуту в комнату вошел Виовский.
– Казаки идут на приступ к Вознесенским воротам, – доложил он.
– За дело! – бодро отвечал воевода. – Вели подать сигнал к бою. – Он совсем преобразился. Это был уже не тот человек, что грустно сидел в кругу своего семейства и жаловался на невзгоды, а воин и борец за царя и отечество. Он вырос в несколько секунд. Глаза его метали искры. Ввиду собственной опасности этот далеко не храбрый человек сделался героем. Он встал, перекрестился на икону и вместе с братом склонил голову под благословение митрополита.
– Благослови, отец святой, на защиту земли Русской, – просил он.
Митрополит троекратно осенил их крестом и напутствовал:
– Дерзайте, братья боляры, на защиту Церкви и земли Русской. Да хранит вас Бог, а я буду молиться за вас.
– Прощай, жена, прощайте дети, – говорил воевода, обнимая княгиню и детей. – Тебе, владыко, поручаю свою семью, а мне нужно пещись о граде, – добавил он, обращаясь к митрополиту с глазами, полными слез.
– Отец, я поеду с тобой, – решил старший сын воеводы.
– Пусть едет, все равно от смерти не убежим, – сказал князь Михаил Семенович.
– Едем, Боря, – согласился воевода. – Княгиня, благослови сына, – обратился он к жене.
Княгиня, заливаясь слезами, благословила сына.
Рыдающую княгиню и меньшего сына увели в другую горницу.
– Улетел, мой соколик, не прилетит больше, – причитывала княгиня, упав на подушки в своей опочивальне, окруженная приживалками и сенными девушками.
Перед рядами войск затрубили в трубы и ударили в тулумбасы. Колокола на городских башнях и церквах били тревогу. Астраханцы-мужчины, почти все, исключая стариков и малолеток, стояли уже на стенах города: дома оставались одни женщины, и они одни смотрели из окон на парадный выезд воеводы.
Он ехал на своем боевом, великолепном вороном коне, одетый в блестящий панцирь.
Впереди вели десять дорогих жеребцов под суконными покрывалами. Бой боем, а честь честью, и обряд выезда воеводы должен быть соблюден. Рядом с воеводою ехали его брат и сын. Дальше – офицеры, составляющие свиту. Александр Артамонов был тут же. Сотники и головы стрелецкие находились при своих сотнях, а начальник стрельцов, Красулин, стоял на площади во главе стрелецкой рати. За воеводой ехали все наличные бояре и дворяне астраханские, исключая осадных голов, бывших при своих местах, на стенах города. Тут были: недавно праздновавший свою свадьбу боярский сын Илья Лихачев, на маленькой, бойкой лошадке, окруженный пятью холопами, и старый боярин Петр Васильевич, которого длинная седая борода развевалась по плечам, с десятью холопами, и дворянин Лукошкин, с тремя холопами, дьяк Табунцев, дьяк Фролов и помощник дьяка Федоров. Сорок стрельцов, под началом Фрола Дуры, замыкали это шествие. Немцы Бутлер и Видерос были во главе пешего отряда, составленного из иностранных матросов и русских подьячих разных приказов.
На площади воевода держал речь к рати.
– Братья и дети, – говорил он, – встаньте и дерзайте мужественно за святую веру, за Церковь Христову и государя нашего Алексея Михайловича. Ныне пришло время побиться и пострадать за государя. Если мы не будем ныне стоять грудью, то нас ждет неминуемая смерть. Кто останется жив, тот получит великие награды от государя, а кто умрет в честном бою, тот получит венец мученический. Не склоняйтесь, братья и други, на льстивые слова богоотступника и вора Стеньки Разина. Идем на бой с упованием на милость Божию. За мной, друзья, постоим за веру и государя!
– За веру и государя! – крикнули стрелецкие головы.
Войска приняли боевой порядок. Пушкари были на своих местах. Осадные головы расхаживали по стенам.
Особенно усилили отряды у Вознесенских ворот, откуда ждали приступа. Тут, с сильным отрядом стрельцов и ино-странцев, встал помощник воеводы, князь Михаил Семенович Прозоровский. С ним были Александр Артамонов и сын воеводы. Иностранцами командовал Бутлер. Сам воевода, с сильным отрядом, составленным из стрельцов, вперемежку с подьячими, поместился у собора, чтобы наблюдать за ходом событий и послать вовремя помощь куда потребуется. На другой стороне города начальствовали английский полковник Бойль, капитан Видерос и Красулин. Фрол Дура с своими стрельцами стоял около воеводы.
В казачьем стане видно было сильное движение. Передовые отряды шли уже на приступ к Вознесенским воротам.
Александр внимательно смотрел на неприятеля, но находящиеся за стеной виноградники не давали возможности хорошенько рассмотреть его положение.
Видно только было, что казаки по садам пробираются к городской стене. Миг был самый критический, видны были даже высокие лестницы, которые несли казаки. Князь Михаил Семенович не сходил со стены. Расставленные около стены посадские собирали обгорелые головни, в огромном числе валявшиеся на месте сожженной татарской слободы, и подкладывали их под котлы с водой. Котлы кипели и только ждали момента, чтобы пролиться на буйные казачьи головы. В других местах посадские стояли около ворохов камней, назначенных для бросания в тех же казаков. Пушкари стояли у пушек с заж-женными фитилями, а дальше, на месте пожарища, были выстроены ряды пеших стрельцов, готовых броситься к стене в минуту осады.
Молодой Прозоровский стоял около Александра.
– Вероятно, скоро будет приступ? – спросил он.
– Казаки пойдут на приступ не раньше ночи, – отвечал Александр.
Волнение казаков не унималось. Приступа нужно было ждать с часу на час. Дали знак воеводе, и он сам подвинулся к Вознесенским воротам и стал недалеко от них.
Вести с другой стороны города были самые спокойные. Казаков там вовсе не было видно. Но не то было у Вознесенских ворот. Хотя в темноте ночи ничего не было видно в садах, но гул многих голосов доказывал, что неприятель тут.
Александр и Бутлер не сходили со стены.
– Скверное положение, – сказал Бутлер Александру, – я ехал сюда строить корабли, а вместо того приходится сражаться, и с кем же? Со Стенькой!
– Не умели прошлый год сдержать его, так теперь и приходится расплачиваться, – отвечал Александр.
«Нет, вот что скверно: не успел я убежать вчера со Страусом!» – жалел Бутлер и сказал вслух:
– За садами-то ничего не видно.
– Я говорил, что нужно вырубить их – не послушали, понадеялись на воду, да не успели провести ее в сады, – отвечал Александр.
Была уже ночь.
В другой стороне города, откуда не ждали приступа, стояли иностранцы Бойль и Видерос и начальник стрельцов Красулин. Казаков вовсе не было видно с этой стороны. Видерос, утомившись ожиданием, закурил трубку и подошел к Бойлю. Англичанин в это время разговаривал со старшим пушкарем Томилой.
– Смотри карашенько, – говорил он пушкарю, – как только завидишь казаков, тотчас пали.
– Знать, с нашей стороны приступа не будет, – сказал Видерос.
– Подождем, – хладнокровно отвечал англичанин.
– Во всяком случае, здесь не будет, а, видно, в другом месте, – продолжал Видерос.
– А я думаю, что именно здесь будет приступ, – отвечал Бойль. – Но скажи, что ты думаешь о стрельцах?
– Думаю, что опасения напрасны и они будут драться чест-но, – отвечал Видерос.
– Гм! – проговорил англичанин. – А я думаю, напротив, в особенности не доверяю рвению Красулина. Посмотри, вон он опять едет вдоль линии.
Действительно, показался пегий конь Красулина, и он, остановясь у отряда стрельцов, которыми командовал Бойль, что-то вполголоса говорил.
– Ступай на свое место, капитан, – сказал англичанин, – я жду чего-то недоброго.
– Что, старшина? – сказал Бойль, подходя к Красулину.
– Говорю, отдохнуть можно, приступа, верно, не будет.
– Ну, это дело начальника отряда, – упорствовал Бойль, – и я жду приступа.
Раздался выстрел со сторожевой башни.
– А, вот и приступ, – сказал Бойль. – К делу! – И он проворно взошел на стену.
Сквозь редеющую уже ночную мглу можно было рассмотреть густые толпы казаков, направлявшихся к стене.
– Пали! – скомандовал Бойль.
Прогремел выстрел. То пушкарь Томило выстрелил в казаков. Остальные пушкари не последовали его примеру.
– Это что, измена? – кричал Бойль. – Палите! – обернулся он к своим пушкарям и стрельцам.
– Как бы не так, – отвечали стрельцы.
Хладнокровный англичанин совершенно растерялся.
Казаки подошли к стене, уже подставили лестницу, а стрельцы и посадские и не думали защищаться…
Бойль все это видел. Он пытался направить орудие, подхватил брошенный пушкарем фитиль, но вдруг почувствовал, что кто-то его ударил в спину. Он обернулся – и фитиль выпал из его рук. За ним стояло трое стрельцов с ножами. Броня спасла полковника от удара, нанесенного одним из них. Бойль обнажил свою шпагу и начал защищаться. Только раздался звон оружия, как и другие стрельцы бросились на Бойля. Закипела рукопашная схватка. Полковника защищало только с десяток иностранцев и несколько пушкарей. О спасении стены нечего было и думать: там уже распоряжался Красулин, а стрельцы и посадские помогали казакам взлезать на стену. Бойль бросился к своей лошади, удары сыпались на него. В него кидали каменьями, но он успел вскочить на лошадь и поскакал к Вознесенским воротам.
Видерос, собрав своих корабельных мастеров, заперся в башне, но его скоро убили свои же солдаты, а затем пристали к мятежникам.
У Вознесенских ворот все было тихо до тех пор, покуда туда не прискакал Бойль. Страшно было взглянуть на него: все лицо его было покрыто кровью. Он подскакал к Бутлеру и передал ему ужасную весть. Бутлер сообщил об этом князю Михаилу Семеновичу.
Князь был совершенно ошеломлен известием о предательстве.
Александр вскочил на лошадь и поскакал к воеводе, за ним последовал и молодой Прозоровский.
Воевода стоял недалеко от ворот.
Когда Александр подскакал к воеводе, тот выслушивал стрельца, присланного Красулиным, который докладывал, что все благополучно.
– Казаки взяли стену, где стоял Бойль, стрельцы и посад-ские изменили, Бойль сейчас прискакал оттуда, – сказал Александр.
Если бы громовая стрела пролетела мимо ушей воеводы, он, верно, не так бы побледнел, как при этом сообщении.
– Но вот посланный Красулина говорит другое, – твердил он, хватаясь как утопающий за соломинку и желая, хоть на минуту, отсрочить страшную весть.
– Красулин сам изменил! – отвечал Александр.
Между тем казак, посланный Красулиным с целью успокоить воеводу, ускакал.
– Боря, мы погибли! – с отчаянием сказал воевода сыну.
На другой стороне города послышались пять выстрелов один за другим, потом все стихло.
– Ясак на сдачу! – раздался крик в войске, и несколько отрядов стрельцов повернули в ту сторону, откуда слышался призыв.
Воевода видел и слышал все.
– Боярин, стрельцы изменяют, – выдохнул, подскакав к воеводе, Фрол Дура.
– Вижу, – отвечал воевода.
– Позволь, воевода, ударить на них с моим отрядом, – сказал Фрол, – они, может быть, вернутся.
– Делай как знаешь.
Фрол развернулся, чтобы погнаться с своими стрельцами за перебежчиками.
– Стой, Фрол Алексеевич, – подошел один стрелец, схватив за повод его лошадь, – вернись назад или спасайся – тебя убьют.
– Что ты говоришь, пусть убьют казаки, на то и бой! Не убьют же меня свои стрельцы? – отвечал Фрол.
– Они-то и убьют. Приказ от Красулина тебя убить после ясака, – отвечал стрелец.
В это время один из его стрельцов, схватив свою пищаль, выстрелил в Фрола. Пуля пролетела около самого уха пятидесятника.
– Видишь, – остерег стрелец, – спасайся.
Фрол не боялся смерти, но ему хотелось подороже продать свою жизнь. Он скомандовал отряду остановиться, но остановилась только половина, остальные ускакали.
Вне себя от бешенства он вернулся к воеводе, ведя за собой два десятка конных стрельцов.
Воевода послал к брату, чтобы тот немедленно соединился с ним. Сам же он также двинулся к Вознесенским воротам. Позади слышался шум. Рать убавлялась с каждым шагом. Стрельцы разбежались по сторонам. Наконец, подойдя к воротам, воевода увидел, что и там не лучше: иностранцы, дворяне, подьячие и несколько стрелецких офицеров выдерживали осаду от стрельцов и посадских, толпясь около князя Михаила Семеновича.
Бутлер и князь Михаил Семенович все еще кое-как держались у ворот. Но вот раздался выстрел – и князь Михаил Семенович упал. Подбежавший стрелец выстрелил в него в упор. Пошла рукопашная свалка.
– Покуда я жив, ты не умрешь, – поклялся Фрол.
Стало светать.
Со стороны города валила густая толпа стрельцов и посад-ских. Их вел сам Красулин. Небольшому отряду воеводы трудно было устоять против такой массы, но бежать было некуда, позади была ограда собора, а впереди и по бокам – смерть. Александр с отрядом Фрола Дуры и несколькими дворянами и Бутлером смело бросился на атакующих и немного задержал их. Нестройная толпа разорвалась – и Фрол, Бутлер и Александр с отрядом очутились позади толпы. Обернувшись, они видели, как остальные защитники воеводы кинулись в собор. Они видели, как один посадский налетел на воеводу и ударил его копьем. Александр с Фролом собрали стрельцов и бывших с ними дворян и вновь пошли на толпу, вновь прорвались сквозь нее, но, оглянувшись, увидели, что защитников осталось еще меньше: только Виовский, Фрол с десятью стрельцами, несколько дворян и Бутлер. Остальных поглотила толпа.
Воевода лежал раненый, перед ним стояли холоп, старик Васька, и сын его Борис. Защитники сомкнулись около воеводы, и старый холоп, некогда нянчивший князя, взял его на руки и отнес в собор. Защитники встали у дверей. Но много ли их было? Всего двадцать человек.
Дальше ограды толпа не пошла, она еще не решалась биться там, где вчера молилась. Защитники перевели дух.
Скоро Александра позвали в собор.
Воевода, лежа на ковре, сказал ему:
– Надень стрелецкий плащ: тебя не все знают. Дойди до митрополита и попроси его сюда. Затем спасайся, боярин, как знаешь, а я уж умру здесь.
Александр вышел.
В ограде шло совещание.
– Что же мы будем делать? – спросил Виовский Фрола.
– Умрем, – отвечал неустрашимый молодой человек.
– Зачем умирать, коли есть средство спастись? – отвечал Виовский.
– Что ж, беги, я тебя не держу, – насупился Фрол. – Кто хочет умереть со мной, у дверей святого храма, – сказал он, обращаясь к защитникам, – оставайтесь, а кто не хочет – уходите, я и один защищать буду. – И он обвел своими черными глазами защитников.
– Мы с тобой, – отвечали четыре стрельца, два дворянина и два стрелецких десятника. Бутлер и Виовский с остальными ушли.
Александр, накинув плащ Фрола и взяв брошенную им в ограде лошадь, через заднюю калитку выехал из ограды.
У дома митрополита все было тихо. Мятежники еще не нападали на дома. Проворный служка скоро доложил митрополиту о гонце воеводы. Митрополит сам вышел на крыльцо.
Выслушав страшную весть, старец возвел глаза к небу.
– На Тебя единого вся надежда, – сказал он. – Ты, отец Федор, и ты, Петр, – продолжал митрополит, обращаясь к сопровождавшим его ключарю Негодящеву и писцу Злотареву, – идите в палаты воеводы и перевезите княгиню с сыном сюда, ко мне, а я пойду в собор и сейчас вернусь.
И старец один пошел к собору. Александр хотел ехать следом за ним.
– Гряди с миром и спасайся сам, мне проводников не нужно, – сказал митрополит, – теперь оружием не спасешься. – И он оградил крестным знамением Александра.
«Все погибло, – подумал Александр, – остается одно – спасаться», – и помчался к своей квартире.
– Что ж, я не бежал с поля битвы, я не изменник, – говорил он сам с собой, – воевода сам меня уволил. Конечно, можно было умереть подобно Фролу, но к чему приведет эта безумная храбрость? Я могу еще быть полезен, уехав из Астрахани, я сообщу весть верховым городам. Это будет гораздо лучше и полезнее, чем защита собора.
Проворно вбежав в незапертые двери, он встретил Ивана.
– Беда, Ваня, – сказал он, – воевода убит, стрельцы измени-ли, осталось одно – бежать, подавай скорее казацкое платье.
– Да как ты проберешься, боярин? – ворота заперты.
– Их скоро отопрут, – отвечал Александр, быстро надевая казацкий казакин и привешивая саблю.
Через десять минут Александр совершенно преобразился. Это был не драгунский подполковник, а казак. Борода была острижена и длинные усы падали на грудь. За узорчатый пояс были заткнуты два пистолета в серебряной оправе. Длинная казацкая сабля звенела по полу. Высокая баранья шапка с красным верхом ухарски надета набекрень.
