Надежда Александровна Уклейн
Тайка
ОТ АВТОРА
Эта книга о девочке, детство и юношество которой было трудным. На её долю выпало немало бед и испытаний, которые, спустя десятки лет, она называет учёбой. Несправедливость не сделала её черствой, не озлобила. Эта книга о смирении и скромности, о равнодушии родных и человечности чужих людей. О тепле и холоде, о страхе и храбрости.
Спасибо тебе, бабулечка, за твоё доброе сердце. Всех нас, своих детей и внуков, ты старалась сделать счастливыми, справедливыми и сильными. Ты всегда мечтала написать книгу о своей жизни. Так вот, родная, эта книга написана с твоих слов – моими руками. Я очень люблю тебя.
Приятного прочтения.
…Так что ж ты думаешь? Я с вечера до утра всё проговорила, утром заснула, проснулась – убей, не могу вспомнить! Начинаю вспоминать – всё не складывается, а у меня ведь ночью так всё сложилось! Если бы в это время рядом сидел человек… ну тот, который быстро всё записывает, коряжками такими, они обычно у начальства работают – эти люди, секретутки…. Как они так пишут, я не знаю. Ну вот, я и говорю – если бы кто-то рядом сидел, я бы говорила, а она бы писала, здорово бы получилось! Ну не, не буду, не получилось. Давай в другое время вспоминать…..
МАРЬИНСКАЯ
Дядька милиционер вывел меня на улицу и говорит:
– Девочка, иди. Я слышал, что у тебя тётки есть. Иди к ним.
Шла я из Нальчика, пешком. Тогда ведь автобусов не было, а если бы и были – денег у меня всё равно не было. Просто вышла из Нальчика и пошла. Потом вылезла из одной балки, потом из другой… Знаешь, что такое балка? Ну как… Земля, дорога, степь. Идешь по степи, по земляной дороге, а там бугорок, поднимаешься-поднимаешься, а потом бегом начинаешь бежать вниз. Может быть там реки раньше были? Не знаю. Некоторые скаты пологие, а некоторые очень резкие. Ну вот по пути три балки нужно пройти, а потом начинается кабардинское село Куба, а потом река Малка… Начинаю переходить через Малку, как мы раньше ходили, поднимаюсь на обрыв…
…Вот оно мне надо? В три часа ночи! Всё это вспоминать и рассказывать! Думаю, ну что я себе голову забиваю – я же не сплю! Вылуплю глаза и сижу, диктую. Да я так, скорее с ума сойду, чем книгу напишу! Вот так, несколько раз, бралась, потом думаю – ну его к чёрту! Трепать языком я умею, но надо спать.
Когда я осталась одна – пришла в станицу к теткам. Их – пять человек. Пять сестёр у матери, мать шестая. Дом первой тётки – первый, как подымешься в село, от речки. Мостов тогда не было – все мосты в войну разбили. А речка горная, быстрая… Идёшь по ней и как бы тебя не унесло! Так вот, поднялась я на улицу, нашла тёткин дом и захожу в калитку. Она стоит, стирает. Она знала, что мать посадили по доносу. Подняла на меня голову и даже не удивилась: откуда я взялась, почему я одна, как будто мы недавно виделись. Уже вечерело, коровы пришли, солнце село… Говорит мне:
– Тайка, а ты чё пришла?
Представляешь? А что Тайка могла сказать? Она мне не говорит заходить и не говорит уходить, и стою около калитки, во дворе. Стояла я, стояла… думаю, надо идти дальше. Вышла за калитку и пошла.
Все мои тётки жили на одной улице. Через несколько домов пришла ко второй. Захожу – сидят, ужинают. Тётка подняла глаза и говорит:
– Это кто? Тайка, это ты что ли?
– Я
–А откуда это ты?
– С Нальчика
– Как с Нальчика? Кто тебя привёл?
– Никто. Сама пришла
–Чё брешешь? Сама пришла! Ну ладно, а где твои вещи?
– Нету ничего. Вот всё, что на мне одето, то и есть. Всё что было дядька описал, дом наш замкнул и пошёл.
Села. Дали мне молока, дали кусок хлеба. Это был тогда такой ужин. Покушали. Тётка говорит:
– А где ж ты будешь спать?
– Не знаю
– Ну ладно. Вот тебе шуба…
Эта шуба была мамина. Женщины казачки имели такие шубы из барана, настоящие. Но они выработанные, мягкие – с одной стороны шерсть, с другой стороны кожа и всё. Ни петель нет, ни пуговиц. Рукава квадратом зашиты и большие клешевые полки. Девки беременные, надевали такие шубы и как раз прикрывали пузо – юбка то не налазит. Вот почему я не люблю, не терплю теперешние пальто. Наденет его женщина, до пупка застегнёт, а дальше коленки голые! Оно ж не сходится! Тёплое пальто должно двубортное быть! А сейчас этого нет – до пупка, а дальше в растопырку!
Короче, бросают мне эту шубу под печку, говорят:
– Вот тут будешь спать.
На следующее утро одна тётка другую встретила – крику на всю улицу!
–Доркина Тайка пришла! У меня переночевала! Манька! Слышь?
–Пусть идёт к Мольке!
Нюрка отправляла к Дуське, Дуська – к Маньке, Манька -к Мольке… В общем, я была никому не нужна. А почему так? Вроде родня. Да потому, что мужья у всех погибли, у всех дети: двое, трое, один. Это ж был 46 год. Ой, Господи. Вот так я и скиталась.
Потом самая младшая тётка вышла замуж за одного. Он на мельнице работал. Его с фронта отпустили – стал калекой. Вот я, наконец, вроде как остановилась у неё.
ФЕДОРКИНА ДОЧКА
У меня были косы длинные, Господи…А чем мне их чесать? Куда мне их заплетать? Расчёски деревянные, заколок не было. Я всё время их подвязывала. Работаешь по дому, в огороде – неудобно. Меня один раз поросёнок за косу схватил! Я нагнулась, а коса в его кормушку опустилась. Он чавкал и захватил. Я как заорала! Тётка прибежала – я за голову держусь, а она ругается:
– Завязывать надо! Вот тебе тряпка, завяжи сейчас же!
Всё лето…. одна тётка кричит:
– Тайка! Нажни корове травы!
Другая кричит:
–Тайка, выполи грядку!
Третья:
– Тайка, оборви вишню!
– Тайка, принеси воды, чтобы бочка была полная! Я стирать буду!
– И мне принеси!
Тайка научилась носить воду, чтоб не плескалась. Никто не учил! Только скажут:
– Ты не дрыгай! Ты должна ходить как лебёдушка!
Вот я стала ходить, как лебёдушка. Когда вёдра качаются в такт – они не расплёскиваются. Приспособилась, а иначе полведра принесёшь. Сходишь туда раз десять, на Малку, пока натаскаешь воды. Там пополоть, там полить, там травы нарезать…
Подошла осень – Тайка босая, тапочки за лето сносила. Уже привыкла босиком ходить. Но подошли холода, дожди… Зима близится. У дядьки, что с войны пришёл, были брюки стёганные, как фуфайка. Потёртые, подмятые, но, правда, чистые. Тётка их выстирала, высушила и мне отдала. Веревкой подвязали их, посмотрели:
– Ладно, и так сойдёт.
Ещё решили отдать дядькину фуфайку. Надели её на меня, а она большая. Горло до пупка. Думали – думали, что же делать? А тётка немного шила. Взяла, разрезала пополам фуфайку на спине, застрочила и сделала узкую спину. Дала свой старый платок:
– Надевай! Будет тебе тепло.
И вот я в этих штанах, фуфайке и платке всю зиму проходила. Ни разу не купалась, ни разу ничего другого не надевала до самой весны.
Однажды зимним вечером тётка начала ругаться. Я вышла за калитку и села на лавочку. Сидела, сидела. Тётка вышла, и кричит:
– Ты чё это тут сидишь? – и ушла, а я думаю:
– Чё то она так на меня заорала, идти назад под печку на пол спать или нет? Больно она сердитая…Щас приду, будет ругаться.
Они с дядькой Петькой поругались, а я стеснительная была на счёт чужих ссор. Думаю:
– Что же делать?
Взяла, перешла дорогу и на другую лавочку села, а сама не знаю – кто там живёт. Тишина, никого нет. Снег пошёл – я сижу. Тут вдруг дверь открылась в этой хате, женщина вышла – воду выплеснула из ведра. Говорит:
– Кто это там сидит?
– Это я
– Кто? Тайка это ты? Чего ты тут сидишь?
– А куда мне? Я не знаю куда мне…
– Ну пойдём ко мне!
Мужа у неё нет, трое детей – на печке сидят. Топит печку соломой. Ты представляешь, что такое русскую печку натопить соломой?
– Лезь туды, к ним. Там тепло будет. А я щас приду!
А сын её лежит, лет семь-восемь, и говорит:
– Тайка, слушай, а я слыхал, как тётка Манька на тебя ругалась.
Я говорю:
– Та, это она просто так поругалась.
– Ну ничё, на печке тепло, щас мать соломы напхает – говорит
Приходит она:
– Щас я вам ужин сделаю! Ждите!
Смотрю, что то в ведре принесла. Шуррррр всё в печку. Солому берёт, напихивает, напихивает, подожгла – опять напихивает…
Потом говорит:
– Ну что вы там заснули? Идите ужинать!
Оказывается, она насобирала в огороде свеклы мёрзлой, в печку накидала и она там спеклась. Я никогда больше в своей жизни такой вкусной свеклы не ела. Любую покупала, любых сортов, варила, пекла, что только не делала – нет! Не такая! Та была какая то особенная! Просто я тогда голодная была.
Переночевала я на этой печке. Утром проснулась – женщины этой нет. Она на кровати спала, внизу. Кровать заправлена. Слезла с печки, думаю:
–Надо ж куда то мне идти.
Тётки меня всегда будили рано. Только светать начинает. Ну ладно летом, ну зимой какого чёрта на дворе делать – нет! Вставайте!
Вышла во двор, нету её. Обращаюсь к детям. Говорю:
– Мама ваша куда то ушла? На работу?
А они говорят:
– Да нет, она так рано не уходит на работу. Может в кантору ушла?
Когда смотрю, бежит эта женщина:
– Тайка, пойдём со мной! Пойдём!
Приводит меня в колхозную кантору. Там председатель и все главные собираются. Завела меня, побежала, какую то дверь оттолкнула и спрашивает:
– Привела. Можно заходить? Идём! Вот она!
Председатель посмотрел на меня:
– Так чья ты?
– Чеботарёвых
– Это каких Чеботарёвых?
– Тех, которых всех расстреляли
А женщина говорит:
– Да это Федоркина дочка!
–А, ну ладно. Сядь вот тут, посиди. Ты иди по своим делам – говорит женщине – я сейчас указания рабочим раздам, а потом с тобой разберусь.
Ну, я села. Сижу. Он всех по делам отправил, потом подходит ко мне и спрашивает:
– Ты что умеешь?
–Я воду умею носить, полоть огород умею, поливать умею…
– Так ну это ладно. Сколько ж тебе лет?
– 13
– А что, тебе негде жить?
–Не-а
– Почему? У тебя же тёток много! Я знаю твоих тёток…
Он кстати очень благосклонно и грамотно разговаривал. Не по станичному. Ну, так вот он мне и говорит:
– Знаешь что? Ты позови своих тёток, чтоб они к вечеру все пришли сюда, все пять!
Пошла я к тёткам. Пришла к старшей.
–Тёть Кать!
–Эт кто это там пришёл? Кого черти надирают? Ты кто?
Она жила дальше всех. Я к ней не попала ни летом, ни зимой. Она меня не узнала.
– Я Дорына дочка
– Аааа, Федоркина.. – на меня смотрит, скривилась – она ж в тюрьме.
– Да в тюрьме
– Ну дак и чё ты хочешь?
– Да вот мне некуда было идти, я была у тётки Мольки, у тётки Дуськи, у тётки Маруськи, у тётки Нюрки…
– А ко мне ты сейчас зачем пришла?
– Да председатель сказал, чтоб все тётки мои к нему сегодня пришли. Я теперь пойду остальным говорить.
–А, ну хорошо.
Раз председатель сказал прийти, то уже спрашивать не надо – зачем.
Я прошла и всем сказала, что как солнце садиться будет, чтоб все пришли. Все собрались у председателя, я тоже пришла. Все сели. Он поворачивается и говорит:
– Так! Вы родные сёстры. У вас у всех дома есть, я знаю. У вас у всех коровы, у вас у всех свиньи!
У меня ведь тётки не голодали. В 47 году такой голод был, у людей хлеба не было, а у них мука была настоящая. Это ж казаки! Марьянцы! Самые злые казаки!
– Все вы хорошо живёте, все вы не страдаете. Страдаете только без мужиков. Вы все родные, так почему ж вы эту девчонку оставили на улице? Пришла соседка ваша, которая бедная по настоящему, как она своих детей кормит не понятно, так она их любит, нянчит, сама не доедает, а вы?
Тётки раскричались:
– Мы, мол, горя хлебнули не меньше! Живём без мужиков, у самих дети!
Председатель говорит:
– Только соседка ваша, посмотрите, какая добрая, какая ласковая, а вы? Вот уж казачушки!
Я сижу. Думаю, ну всё, теперь после руганки будет мне как сидоровой козе!
– Ну хорошо – говорит председатель – а в школу вы почему её не отправляете?
А в чём меня отправлять, в фуфайке? У меня же ничего нет.
Одна тётка говорит:
– Ооо, мне своим негде взять ни тетрадков, ни книжков! А я ещё ей вот это буду покупать?! А где я это возьму?! Это надо в Пятигорск…..– и пошли орать. Одна себе, другая себе. Председатель плюнул, подошёл ко мне, говорит:
– Пошли со мной!
Вышел и пошёл. Я иду за хвостом. Он подошёл к бедарке, в которой его самого возили, посадил меня в неё и мы поехали. Приезжаем в какой то двор. В доме лампа горит. Заходи – говорит мне. Оказалось, что это его дом. Говорит он жене:
– Анна, иди ка сюда
– Ой, а кого это ты привёз?
– Слушай, вот погляди на эту девчонку! Веди её туда, где мы купаемся, я ведро поставлю на печку, принесу дрова, зажгу, ты её сейчас вымоешь и полазий к себе в сундуки, поищи что-нибудь ей надеть! Это что такое! Во что девчонка одета!!! В мужских брюках, верёвкой завязана, и фуфайка с разрезанной спиной!!!
Отвела меня Анна туда, где горела плита. Таких ни у кого не было. Это уже что-то было городское. Купались в кадушке. Специальная такая кадушка, к низу уже – к верху шире. Нагрели воды, я залезла. Она мне косы расплела и говорит:
– Ты когда голову мыла?
– Я не помню
– Как не помнишь?!
– Да вот маму посадили в январе, это было рождество, вот, перед рождеством мама меня искупала и на том всё.
Сеном, вместо мочалки, Анна хорошенько меня отмыла. Потом дала какую- то свою рубашку и положила меня спать на топчан. Чем-то тёплым укрыли, дали подушку и я так заснула, как убитая.
ДЕД
Утром меня будить не стали. Уже солнце в зените, а я всё сплю. В обед приехал председатель домой и спрашивает жену:
– Где девочка?
– Спит ещё. Не просыпается
–Ну, пусть спит. Я её потом заберу.
–А куда ты её?
– На МТФ отвезу. Там есть комната, там печка стоит, на печке казан есть – обеды готовить. Пока коров туда не отправили – там сидит дед сторож. У него там топчаны есть для всех, матрацы. Вот я её туда отвезу! Там она с дедом, вдвоём, никто её не ругает. Эти змеи её изведут!
Я проснулась, не пойму, где я. Анна подошла, спрашивает:
– Проснулась?
–Да
–Ну, пойдём, покушать надо. Я картошки наварила.
Накормила, а потом начала примерять на меня свои юбки, штаны, кофту вязаную, платок большой, хороший. Тут приехал председатель, говорит:
– Поехали!
Анна наложила мне в сумку картошки отварной, огурцов, хлеба кусок:
– Держи. Поешь, а потом вы с дедом приготовите что-нибудь.
Попрощались и поехали. Семь километров от станицы. Приезжаем, а дед так ласково встречает:
– Оооо, как хорошо! Теперь мне весело с тобой будет!
Какой добрый. Когда с одним костылём, когда с двумя ходит. У него раны на ногах. Ещё с фронта не зажили. А в станице, чем лечиться? Да ничем. Подорожник я ему собирала потом, помню, лечила. В общем, мы с дедом зажили! Он не называл меня Тайкой, только Тая. Любым кусочком со мной делился. Не ругал ни за что, только попросит: