Нана Рай
На краю разума
…не болеют. У них мозг работает, а не деградирует…
…нейромузыка не могла заставить плакать…
Нелли не сомневалась ни секунды. Она запела. Слова колыбельной, что напевала ей в детстве мама, сорвались с губ, словно разноцветные бабочки взмыли в небо. Их крылья трепетали и переливались на свету. Они гипнотизировали. Так и Нелли пела чистым, высоким голосом, задвинув страх подальше, чтобы он не испортил пение дрожью.
Алексей Николаевич замер, а затем отвалился от Савелия, и сел на пол, широко раскинув ноги. Его жена перестала всхлипывать и не отрывала взгляда от Нелли. А она продолжала петь. Тихий голос то затихал, то возвышался, покачивая нереала на волнах эмоций. Алексей Николаевич задрожал, по щекам потекли слезы. Он больше не выказывал агрессию. Наоборот, вдруг улегся, словно малыш, подложив ладони под голову.
Савелий кашлял и на коленях отполз от нереала, после чего с трудом встал. На шее багровели следы от пальцев.
– Нелли, – прошептал он, когда прошло минут пять, а она все продолжала петь.
Боялась остановиться, боялась, что нереал вновь набросится на них.
– Нелли, он спит, – тихо добавил Сава охрипшим до неузнаваемости голосом. – Кажется, он вышел из комы.
Нелли испуганно взглянула на друга и неуверенно умолкла. Алексей Николаевич и правда спал. На этот раз это был именно сон. И Нелли сумела вытащить его из комы лишь одним пением.
– Господи, помоги, – прошептала жена Алексея Николаевича и перекрестилась.
– Все закончилось, Нелли, – снова прошептал Сава и дотронулся до ее плеча.
Только сейчас она осознала, что все это время не двигалась, и тело закоченело. Она с трудом пошевелила руками и потерла ладонями лицо. Неужели у нее получилось? Нелли выдохнула и заметила кривую улыбку Савелия. Видимо, да.
***
Нелли до сих пор подташнивало. Не каждый день у тебя на глазах душат лучшего друга. Поэтому, когда на линдэф пришло сообщение от Марфы Олеговны, Нелли даже не волновалась. Не осталось сил.
И вот сейчас она сидела в на удивление небольшом кабинете начальницы и разглядывала любопытные картины на стене. На них было изображено дно моря, и, если присмотреться, можно разглядеть мазки масляной краски на холсте. Красные, жёлтые, синие – каких только рыб Нелли там не увидела.
– Настоящая картина. «Живая», – с удовольствием ответила Марфа Олеговна на незаданный вопрос. – Художница из аристократов, Елизавета Лазарева. Не спрашивай, сколько я за нее заплатила. – Марфа Олеговна села за рабочий стол напротив Нелли и улыбнулась.
Сейчас она выглядела моложе, чем в прошлый раз. И в ее темных глазах блестели интерес и надежда.
– Лет десять назад я пыталась прогрызть себе путь в аристократы, – вдруг поделилась она. – Но, когда пообщалась с ними поближе, поняла, что мне и среди плебеев неплохо. Эта сумасшедшая борьба за престиж и статус, ради которой они жертвуют собственными детьми, не для меня, – Марфа Олеговна поморщилась.
А Нелли обмерла. Последняя фраза так больно ударила по сердцу. Но ещё сильнее подкосило осознание, что…
– Да, я знакома с твоим отцом. И нет, мы не настолько дружны, чтобы я рассказала ему о тебе. Правда, он и не интересуется, что с тобой стало, – Марфа Олеговна откинулась на спинку стула и постучала пальцами по пустой столешнице.
– Значит, вы знаете, что я – н… – она не смогла выговорить злосчастное слово.
– Нереал? Знаю. А ещё знаю, что с первого приступа у тебя прошел год, и рецидива до сих пор не было.
Нелли опустила голову, словно ее поймали за кражей хлеба.
– Возможно, скоро произойдет, – прошептала она.
Марфа Олеговна цокнула языком и нажала на сенсфон интересного перламутрового цвета. Она раскрыла в воздухе экран и развернула к Нелли.
– «Ручная» нейросеть Савелия сделала видеозапись инцидента.
На экране высветилась Нелли. Камера располагалась в самих часах, поэтому то, что происходило с Савой, не попало в объектив. Зато прекрасно было видно Нелли, которая застыла парализованная ужасом в дверях спальни. А затем начала петь.
Они смотрели, даже когда Сава отполз от Нереала и ракурс камеры сместился. Дальше они уже только слушали, пока Нелли на записи не расплакалась в объятиях Савы.
Марфа Олеговна выключила экран и посмотрела на Нелли:
– Я думаю, тебя спасает твой талант. Я слышала, как ты пела в столовой. Это было… – она задумалась, – одновременно прекрасно и губительно. После я целый день размышляла о том, чего мы лишили сами себя, когда изобрели нейросети. И выводы сделала далеко не радужные.
– Мы не только потеряли, но многое и приобрели, – неуверенно возразила Нелли.
– Вот именно. Поэтому мы должны научиться жить с этим, а не вымирать!
Марфа Олеговна замолчала, а когда заговорила, ее голос звучал по-деловому:
– Нереала, которого ты вылечила, обследуют в лаборатории. Пока рано судить, но врачи сказали, что поражение мозга, вызванное анреалией, уменьшилось на процентов десять. Пусть состояние пациента все еще нестабильно, это огромный прогресс.
– Не понимаю… Учёные изучали, как действует на нереалов музыка, результаты были нулевыми, – пробормотала Нелли и вжалась в стул. На нее вдруг обрушилась огромная ответственность.
– Дело в том, что больным ставили нейромузыку. Никто до сих пор не догадался спеть вживую. В конце концов, этой болезни ещё нет и десяти лет, а большинство учёных, что изучают анреалию, в своей жизни не слышали «живой» музыки, – объяснила Марфа Олеговна.
– Но ведь она совсем не отличается.
– Не отличается. Но видимо, здесь, – начальница положила ладонь на сердце, – мы все же чувствуем разницу.
Нелли протёрла вспотевшие ладони о брюки униформы:
– И что теперь? Вы меня уволите?
– Раз я не сделала этого до сих пор, сейчас тем более не уволю. Но, – Марфа Олеговна хитро прищурилась и стала совсем похожа на девчонку, если бы не седые короткие волосы, – я решила открыть новый отдел под твоим руководством. Объединим наш «СмартСкан» и твое пение и будем лечить нереалов новым методом. Ты согласна?
Нелли молчала. Затем неуверенно улыбнулась. От мысли, что она может пригодиться и ее жизнь начала приобретать смысл, закружилась голова. И Нелли кивнула:
– Мы сломали этот мир. Теперь нам предстоит его починить.
