Ната Дымская
Код воскресения
– Насколько это опасно?
– Пока не критично. Но если они найдут доказательства…
– Значит, не дадим им времени, – Державин достал телефон. – Михаил? Нужно ускорить процесс. Начинайте передачу кода китайцам сегодня ночью.
В тюремной камере
Алексей лежал без сна. В голове крутились обрывки разговора с адвокатом. Если его догадки верны, и алгоритм действительно интересует спецслужбы, значит, в его коде есть что-то… Что-то, чего он сам не заметил.
Внезапно его осенило. Модуль анализа Dark Web. Он создал его для отслеживания подозрительных финансовых транзакций, но с некоторыми модификациями эта система могла превратиться в идеальный инструмент слежки. Глобальный, неуловимый, способный анализировать и предсказывать действия людей по их цифровому следу.
Телефон Кати завибрировал – сообщение от неизвестного номера: "У вас 24 часа, чтобы остановить передачу кода. Потом будет поздно."
В аэропорту Дубая
Частный самолет из Пекина приземлился точно по расписанию. Встречающие в VIP-терминале не знали, что в грузовом отсеке другого самолета, прибывшего получасом раньше, уже выгрузили специальное оборудование для приема и анализа данных.
Операция вступала в финальную фазу.
Поздняя ночь, офис "ФинТех Инновации"
Михаил и группа китайских специалистов расположились в серверной. Десятки мониторов освещали пространство голубоватым светом. На главном экране шла подготовка к передаче данных.
– Система готова, – сообщил главный инженер из Пекина. – Начинаем копирование основного модуля.
В этот момент телефон Михаила зазвонил. Державин.
– У нас проблема, – голос звучал встревоженно. – Только что пришла информация. В системе обнаружен скрытый модуль защиты. Если мы начнем копирование, он может активироваться.
– Какого черта? – Михаил отошел в угол. – Юля должна была все проверить.
– Она не знала. Никто не знал. Это личная разработка Савельева.
В тюремной камере
Алексей сидел на койке, глядя на часы. Три часа ночи. Если он правильно просчитал их действия, именно сейчас они попытаются скопировать код. И именно сейчас должна сработать его страховка.
Он вспомнил тот день, когда создавал этот модуль. Катя тогда спросила, почему он работает по выходным.
– Просто подстраховка, – ответил он тогда. – На случай, если кто-то захочет украсть систему.
Модуль был спрятан глубоко в коде, замаскирован под стандартные процедуры безопасности. При попытке несанкционированного копирования он должен был не только заблокировать доступ, но и отправить сигнал тревоги на заранее подготовленные серверы.
В отеле Atlantis
Виктор Андреевич подскочил к ноутбуку:
– Смотри! Сработало!
На экране появились строки кода – данные от защитного модуля Алексея.
– Это доказательства? – Катя склонилась над экраном.
– Больше. Это прямая трансляция их действий. Каждая команда, каждая попытка взлома… – он быстро сохранял данные. – Нужно срочно передать это адвокату.
В дверь постучали. На пороге стоял человек в форме сотрудника отеля:
– Мисс, у нас проблемы с системой кондиционирования. Нужно проверить…
Виктор Андреевич резко захлопнул ноутбук:
– Катя, это не сотрудник отеля.
В серверной
– Что значит "не можете пробиться"? – Михаил нависал над китайским специалистом. – Вы же лучшие хакеры!
– Система защиты… она адаптивная. Каждая попытка взлома делает её сильнее.
На главном экране появилось сообщение: "Обнаружена попытка несанкционированного доступа. Активирован протокол самоуничтожения."
– Идеально, – прошептал Михаил, доставая телефон. – Державин? Он сделал это. Система начала самоуничтожение. Теперь у нас есть главное доказательство – Савельев пытается уничтожить улики.
В тюремной камере
Алексей сидел, глядя на часы. Три часа ночи. Защитный модуль должен был сработать, отправив доказательства его невиновности…
Дверь камеры распахнулась. Вошли трое полицейских.
– Господин Савельев, вы обвиняетесь в попытке уничтожения улик и воспрепятствовании следствию.
– Что? Нет, вы не понимаете…
– Система зафиксировала активацию протокола самоуничтожения. Код активации привязан к вашей личной подписи.
В отеле Atlantis
Катя и Виктор Андреевич склонились над ноутбуком, пытаясь сохранить данные от защитного модуля. Внезапно экран погас.
– Что происходит? – Катя в панике нажимала кнопки.
– Удаленное отключение, – Виктор Андреевич побледнел. – Кто-то перехватил контроль над системой.
В дверь постучали. На пороге стояли полицейские с ордером на изъятие техники.
В офисе "ФинТех Инновации"
Державин собрал экстренное совещание совета директоров. На экранах транслировались новости: "Крупнейший скандал в истории российских технологических компаний", "Промышленный шпионаж и попытка уничтожения улик", "Гений или предатель?"
– Господа, – Державин встал во главе стола. – Ситуация под контролем. Все данные сохранены, алгоритм в безопасности. А предатель… – он сделал паузу, – предатель ответит по всей строгости закона.
Михаил сидел справа от него, безупречный в своем костюме. На его губах играла едва заметная улыбка.
Город за окном жил своей жизнью. Где-то там, в полицейской камере, человек, создавший гениальный алгоритм, ждал своей участи. Его защитный план, который должен был стать спасением, превратился в последний гвоздь в крышку его гроба.
Паутина предательства была сплетена идеально.
Глава 5: Приговор
Первый день процесса
Москва. Зал суда был полон. Несмотря на закрытый характер процесса, здесь собрались все ключевые фигуры технологического мира России. История гениального программиста, обвиненного в промышленном шпионаже, привлекла внимание даже тех, кто никогда не интересовался IT-индустрией.
Алексей сидел в клетке для подсудимых, внешне спокойный, но внутренне напряженный. Его взгляд то и дело возвращался к Кате, сидевшей в первом ряду. Она похудела за эти дни, под глазами залегли тени, но держалась прямо, словно стальной стержень не давал ей сломаться.
– Суд идет! – объявил секретарь.
Судья, грузный мужчина лет шестидесяти, занял свое место. В его глазах читалась усталость человека, который уже вынес свой вердикт и просто отрабатывает процедуру.
– Слушается дело по обвинению Савельева Алексея Николаевича в промышленном шпионаже, разглашении коммерческой тайны и попытке уничтожения улик…
Первым выступал прокурор – молодой, амбициозный, в идеально сидящем костюме. Его речь была отточена до мельчайших деталей.
– Уважаемый суд, перед нами дело не просто о предательстве корпоративных интересов. Это попытка подрыва технологического потенциала страны. Подсудимый, используя свое положение ведущего разработчика, создал канал утечки секретных данных…
Алексей слушал, как его жизнь препарируют, превращая каждый шаг, каждое решение в звено преступного замысла. Его позднее возвращение домой – "тайные встречи с китайскими агентами". Его работа по ночам – "подготовка данных для передачи". Его осторожность в вопросах безопасности – "попытка замести следы".
Первым свидетелем обвинения стала Юля. Она вошла в зал, избегая смотреть в сторону Алексея.
– Расскажите суду, когда вы впервые заметили подозрительную активность в системе, – предложил прокурор.
– Это началось примерно полгода назад, – её голос дрожал. – Сначала небольшие изменения в коде, потом странные запросы к серверам…
Алексей смотрел на неё, пытаясь понять – действительно ли она верит в то, что говорит, или просто хорошо играет написанную Михаилом роль?
– И вы утверждаете, что эти изменения мог внести только подсудимый?
– Да. Только у него был полный доступ к системе.
После Юли на свидетельское место вышел Дима. Его показания были технически безупречны и полностью подтверждали версию обвинения. Каждое слово бывшего коллеги било точно в цель.
– Алексей всегда был… скрытным, – говорил Дима. – Многие части кода были закрыты даже от команды разработчиков. Теперь мы понимаем почему.
К концу первого дня заседания Алексей почувствовал полную опустошенность. Его защитник, молодой адвокат по назначению, выглядел растерянным перед лавиной технических деталей и убедительных показаний.
– Все плохо? – спросил Алексей, когда они остались наедине.
– Будем бороться, – неуверенно ответил адвокат. – Но доказательства… они очень серьезные.
Вечером в камере Алексей долго не мог уснуть. Перед глазами стояло лицо Кати, её отчаянная попытка поймать его взгляд, когда его уводили из зала. Он знал, что делают с ней эти дни в суде. Каждое новое обвинение, каждое предательское показание – удар не только по нему, но и по ней.
Второй день процесса
Главным свидетелем дня стал Михаил. Он вошел в зал уверенной походкой, безупречно одетый, излучающий респектабельность и надежность.
– Михаил Андреевич, – начал прокурор, – расскажите, когда вы впервые заподозрили неладное?
– Это было нелегкое решение, – Михаил говорил проникновенно, с идеально дозированной печалью в голосе. – Алексей был моим лучшим другом. Мы начинали вместе, строили компанию…
Он сделал паузу, словно справляясь с эмоциями.
– Первые подозрения появились, когда я заметил странные финансовые транзакции. Небольшие суммы, но регулярные, на счета в азиатских банках. Потом – необъяснимые встречи, тайные переговоры…
– Почему вы сразу не сообщили руководству?
– Я надеялся, что ошибаюсь. Пытался поговорить с ним, намекнуть, что знаю… Может быть, если бы я действовал решительнее, всего этого можно было бы избежать.
Алексей слушал, поражаясь мастерству, с которым его бывший друг превращал каждый момент их общей истории в доказательство предательства. Их разговоры о развитии компании стали "прощупыванием рынка для конкурентов". Его нежелание продавать код – "подготовкой к краже технологии".
Во время перерыва Алексею разрешили короткую встречу с Катей в присутствии конвоя.
– Я не верю им, – прошептала она. – Ни единому слову.
– Знаю, – он попытался улыбнуться. – Как ты?
– Держусь. Папа нанял частного детектива, мы пытаемся найти доказательства…
– Нет, – перебил он. – Прекрати это. Они слишком сильны, слишком хорошо все продумали.
– Но я не могу просто…
– Можешь. Должна. Ради себя.
Он видел, как дрожат её губы, как она сдерживает слезы. Хотел обнять, утешить, но конвоир уже делал знак, что время вышло.
Третий день процесса
Державин давал показания по видеосвязи – срочные дела требовали его присутствия в Дубае. Его выступление было сдержанным, почти сочувственным.
– Мы всегда высоко ценили талант Алексея Николаевича, – говорил он. – Компания предоставила ему все возможности для развития. Тем больнее было узнать о предательстве.
Технические эксперты представили анализ кода, подтверждающий наличие скрытых модулей для передачи данных. Финансисты расписали схему вывода денег через подставные компании. Специалист по кибербезопасности детально объяснил, как была осуществлена попытка уничтожения улик.
Все выглядело идеально. Слишком идеально.
Последний день суда
Зал был непривычно тихим. Даже журналисты, обычно шепчущиеся между собой, замерли в ожидании. Алексей смотрел в окно, где в августовское небо уходили башни Москва-Сити – те самые башни, где еще недавно он был одним из признанных гениев технологического мира.
Его адвокат произносил последнее слово защиты – сбивчивое, неубедительное. Все технические аргументы разбивались о "неопровержимые доказательства", все попытки объяснить истинное назначение защитного кода выглядели жалкими оправданиями.
– Ваше последнее слово, подсудимый, – голос судьи вывел его из оцепенения.
Алексей встал. Он чувствовал на себе десятки взглядов: сочувствующих, осуждающих, любопытствующих. Где-то среди них был взгляд Кати – единственный, который имел значение.
– Я не буду пытаться что-то доказывать, – его голос звучал неожиданно твердо. – Те, кто знает правду, уже сделали свой выбор. Я создал алгоритм, который мог изменить мир к лучшему. Теперь он станет оружием в чужих руках. Это мой единственный просчет. Единственная вина.
Он сел. В зале повисла тишина, нарушаемая только скрипом кресла судьи.
– Суд удаляется для вынесения приговора.
Два часа ожидания растянулись в вечность. Алексей наблюдал за Михаилом, который тихо переговаривался с Державиным. За Юлей, нервно теребившей край шарфа. За командой разработчиков, сбившихся в углу зала.
Наконец судья вернулся.
– Встать, суд идет!
Приговор зачитывали долго. Перечисление статей, отягчающих обстоятельств, размера ущерба. Все это сливалось в монотонный поток, пока не прозвучала главная цифра.
– …приговорить к пятнадцати годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.
В зале раздались приглушенные возгласы. Пятнадцать лет – максимальный срок по этой статье. Где-то сзади послышался женский плач.
Алексей не обернулся. Он смотрел прямо перед собой, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Пятнадцать лет. Ему будет сорок три, когда он выйдет. Если выйдет.
В следственном изоляторе
– К вам посетитель, – объявил охранник.
Катя ждала его в комнате для свиданий. Она похудела еще больше, но глаза горели решимостью.
– Я буду ждать, – сказала она вместо приветствия. – Сколько потребуется.
– Нет, – он покачал головой. – Не будешь.
– Но…
– Послушай меня, – Алексей подался вперед. – Тебе двадцать шесть. Ты красивая, талантливая. У тебя вся жизнь впереди. Я не позволю тебе потратить её на ожидание.
– Это мое решение!
– Катя, – он произнес её имя как молитву. – Милая, послушай. Пятнадцать лет – это не просто цифра. Это целая жизнь. Я не знаю, что будет со мной там, на краю света. Не знаю, кем я стану. Но я знаю точно – я не хочу, чтобы ты проживала эти годы в режиме ожидания.
Слезы текли по её щекам:
– Я люблю тебя.
– И я тебя люблю. Именно поэтому прошу: живи. Путешествуй, работай, влюбляйся. Будь счастлива. Обещай мне.
Она молчала, сжимая его руки.
– Обещай, – повторил он.
– Обещаю, – прошептала она.
Это была ложь. Они оба это знали. Но она была необходима – как морфий смертельно больному.
– У вас две минуты, – напомнил охранник.
Алексей смотрел на неё, пытаясь запомнить каждую черточку. Рыжие волосы, непослушной прядью падающие на лоб. Россыпь веснушек на носу. Зеленые глаза, в которых отражалась вся боль мира.
– Я буду писать, – сказала она.
– Не надо. Пожалуйста. Сделай, как я прошу. Просто живи.
Когда её увели, он впервые за все это время позволил себе заплакать.
Этап
Их вывели на построение в четыре утра. Несмотря на август, утро было прохладным. Пятьдесят человек, разные статьи, разные сроки, один маршрут – на восток.
– Строиться в колонну по двое! – скомандовал конвоир.
Железнодорожный состав ждал на запасных путях. Специальный вагон для заключенных – железная коробка с решетками на окнах и вооруженной охраной.
Алексей оказался в купе с тремя другими заключенными. Один, судя по татуировкам, был рецидивистом. Двое других – такие же "экономические", растратчик из банка и бывший чиновник.
– Далеко? – спросил растратчик.
– Камчатка, – ответил Алексей.
– Край земли, – хмыкнул рецидивист. – Оттуда или в бега, или в могилу.
Поезд тронулся. За окном проплывала просыпающаяся Москва – город, который теперь казался другой планетой. Где-то там осталась его прежняя жизнь: любимая работа, друзья, Катя… Всё превратилось в дым, растворилось в утреннем воздухе.
Впереди было семь дней пути. Семь дней, чтобы попрощаться с прошлым и подготовиться к будущему. К новой жизни, где его единственными спутниками станут боль и жажда мести.
Состав набирал ход, увозя его всё дальше на восток. За окном расстилалась бескрайняя Россия – бесконечные поля, леса и маленькие станции. Каждый стук колес приближал его к месту, где предстояло похоронить себя прежнего и родиться заново.
В кармане куртки лежало единственное, что он взял с собой, – маленькая фотография Кати, сделанная в их последний вечер в Дубае. Он не позволял себе смотреть на неё. Пока нет. Сначала нужно было стать достаточно сильным, чтобы воспоминания не могли причинить боль.
Колеса выстукивали монотонный ритм. День сменялся ночью, города – бесконечной тайгой. На остановках их выводили на короткие прогулки, окруженных автоматчиками и овчарками.
На пятый день пути растратчик попытался завести разговор:
– За что тебя?
– Промышленный шпионаж.
– А на самом деле?
– На самом деле – за талант. И за доверие не тем людям.
Больше вопросов не было.
На седьмой день показалось море – свинцовое, неспокойное. Тихий океан встречал их порывистым ветром и моросящим дождем.
– Прибыли, – объявил конвоир. – Выходи по одному.
Их ждал последний этап пути – несколько часов на автозаке по горной трассе. А потом – колония строгого режима, затерянная среди сопок и вулканов Камчатки.
Алексей вышел из вагона, вдыхая влажный морской воздух. Где-то там, за горизонтом, начиналась его новая жизнь. Жизнь, в которой не будет места слабости и сомнениям. Только план. План мести, который начал формироваться в его голове еще в зале суда.
Пятнадцать лет. Он превратит их в университет. В школу выживания. В кузницу, где из мягкого металла выкуют несгибаемую сталь.
А потом… потом они все заплатят.
Автозак тронулся, увозя его в туманную дымку камчатского утра. Впереди был новый мир. Мир за колючей проволокой, где ему предстояло стать другим человеком.
Человеком, способным на месть.
Часть 2. Трансформация
Тот, кто знает «зачем» жить, преодолеет почти любое «как».
Виктор Франкл
Глава 6: Камера №237
Камчатка встретила их туманом. Сквозь мутную пелену проступали силуэты сопок, местами поросших стелющимся кедрачом. Где-то вдалеке дымился вулкан, добавляя к туману свои серые клубы. Автозак медленно полз по горной дороге, увозя новую партию заключенных в колонию строгого режима ИК-7.
Полуостров Камчатка всегда был особым местом на карте России. Здесь, на краю земли, где смыкаются Охотское море и Тихий океан, природа создала неприступную крепость из действующих вулканов и горячих гейзеров. Девять часовых поясов отделяют этот регион от Москвы – когда в столице начинается рабочий день, здесь уже близится вечер.
Именно эта удаленность сделала Камчатку идеальным местом для исправительных учреждений строгого режима. Бежать отсюда практически невозможно: с одной стороны – океан, с другой – непроходимая тайга и горы. Ближайший крупный город – Владивосток – в полутора тысячах километров по прямой. До Москвы – восемь часов лета.
В советские времена здесь построили целую сеть исправительных колоний. Заключенные работали на рыбных промыслах, в леспромхозах, на строительстве военных объектов. Сейчас большинство промышленных зон закрыто, но колонии остались. Их контингент изменился – теперь здесь всё чаще оказываются не уголовники, а экономические преступники, хакеры, бывшие чиновники и бизнесмены.
Местные жители привыкли к соседству с зонами. Для многих они стали частью экономики региона – кто-то работает охранником, кто-то занимается снабжением. В небольших поселках колонии часто являются единственным стабильным работодателем. Даже местная природа, кажется, приспособилась к этому соседству – вулканы дымят как гигантские часовые, охраняющие не только границу России, но и тех, кто оказался здесь не по своей воле.
Алексей смотрел в зарешеченное окно, пытаясь запомнить каждую деталь пейзажа. Это будет его мир на ближайшие пятнадцать лет. Край земли, как сказал кто-то в поезде. Последний форпост цивилизации, за которым только океан и вечные льды.
– Красиво здесь, – негромко произнес пожилой мужчина, сидевший рядом. – Я тридцать лет прожил на Камчатке, прежде чем… – он не закончил фразу.
Колония показалась внезапно – серые бетонные стены, колючая проволока, вышки с часовыми. Типовая архитектура ГУЛАГа, но на фоне величественных вулканов она казалась особенно неуместной.
– Выходи строиться! – скомандовал конвоир.
Их было двадцать человек – новое пополнение колонии. Разные статьи, разные сроки, разные судьбы, но теперь все они были просто номерами в системе ФСИН.
Карантин занял две недели. Медосмотр, заполнение документов, инструктаж. Алексей учился новым правилам жизни. Подъем в шесть, отбой в десять. Три приема пищи. Час прогулки в маленьком дворике, где над головой только кусочек неба в решетке.
– В вашем распоряжении будет библиотека, – объяснял замполит, немолодой майор с усталыми глазами. – Швейный цех, деревообработка. За хорошее поведение – дополнительные передачи и свидания.
На пятнадцатый день его перевели в камеру №237. Стандартное помещение шесть на четыре метра, четыре койки, стол, умывальник, санузел в углу. Окно выходило на восток – если встать на нижний ярус кровати, можно было увидеть вершину вулкана.
– Новенький? – с верхней койки свесилась голова пожилого человека. – Сергей Петрович Никольский, можно просто Петрович.
Его первый сосед по камере оказался бывшим профессором международных финансов. Двадцать лет назад его осудили за масштабные махинации с пенсионными фондами.
Сергей Петрович Никольский был легендой финансового мира девяностых. Выпускник экономического факультета МГУ, он защитил кандидатскую по международным финансам еще в советское время, преподавал в ведущих вузах страны. Когда началась перестройка, его пригласили консультантом в первые коммерческие банки – его знания западной финансовой системы были бесценны в то время хаоса и перемен.
К 1995 году он создал свою инвестиционную компанию, которая управляла активами крупнейших пенсионных фондов страны. Его стратегии считались революционными – он первым начал использовать сложные финансовые инструменты, недавно появившиеся на российском рынке. Коллеги называли его "русским Соросом", журналисты писали о его феноменальном чутье на прибыльные инвестиции.
Крах наступил в 2002 году. Его обвинили в создании финансовой пирамиды и выводе средств в офшоры. Следствие утверждало, что он присвоил более двух миллиардов долларов пенсионных накоплений. Сам Никольский всегда отрицал эти обвинения, утверждая, что стал жертвой политических интриг.
– На самом деле я просто увидел приближающийся кризис, – рассказывал он теперь, сидя на своей койке. – Пытался вывести активы в безопасные гавани, чтобы сохранить пенсионные накопления. Но кому-то очень влиятельному нужен был козел отпущения. А может, просто деньги приглянулись.
В тюрьме Никольский быстро завоевал уважение как администрации, так и заключенных. Его энциклопедические знания, спокойный характер и готовность делиться опытом сделали его неформальным советником для многих. К нему шли за консультациями по юридическим вопросам, за советами по апелляциям, просто за мудрым словом.
Он создал в колонии подобие учебного центра. С разрешения администрации организовал курсы финансовой грамотности для заключенных, помогал многим получить заочное высшее образование. Даже некоторые охранники посещали его неформальные лекции по экономике.
– Знаешь, в чем главная ошибка большинства людей? – говорил он Алексею. – Они думают, что тюрьма – это конец пути. А это может быть началом. У меня было двадцать лет, чтобы читать, думать, анализировать. Я изучил больше книг, чем за всю предыдущую жизнь. Познакомился с удивительными людьми – здесь можно встретить и гениальных ученых, и талантливых аферистов, и просто мудрых людей.
Сокамерники относились к нему с почтением, называли "профессором" или "Петровичем". Его спокойствие и чувство собственного достоинства действовали умиротворяюще даже на самых беспокойных обитателей камеры. Он умел погасить конфликт одной фразой, найти подход к любому человеку.
В свои семьдесят он сохранил ясность ума и живой интерес к миру. Каждое утро начинал с физических упражнений, много читал, вел подробные дневники. Неплохо разбирался в современных технологиях – администрация разрешала ему пользоваться учебными компьютерами в библиотеке.
– Алексей, – представился он. – Промышленный шпионаж.
– Знаю, – кивнул Никольский. – Читал в "Коммерсанте". Интересный алгоритм ты создал. Особенно часть про анализ Dark Web.
Алексей напрягся:
– Откуда…
– Здесь многое знают, – усмехнулся профессор. – У нас библиотека лучше, чем в некоторых университетах. И подписка на все ведущие газеты. Да и люди… интересные люди здесь сидят.
В этот момент в камеру вошли еще двое – их соседи, вернувшиеся с работы в швейном цехе.
– Виктор Самойлов, – представился высокий худой мужчина лет пятидесяти. – В прошлой жизни – главный инженер оборонного завода. Десять лет за растрату.
– Антон, – буркнул второй, молодой парень с татуировками. – Статья 228, сам понимаешь.
Так началась его новая жизнь. Каждый день был похож на предыдущий, но Алексей быстро понял: даже в этой монотонности можно найти свой ритм, свою систему.
По утрам – зарядка. Никольский научил его древней системе упражнений, соединяющей практики йоги и шаолиньских монахов.
– В условиях ограниченной свободы особенно важно освободить дух, – объяснял профессор. – Начинаем с пранаямы – дыхательных упражнений. Медленный глубокий вдох, задержка, медленный выдох. Это очищает сознание и насыщает клетки кислородом. Потом переходим к динамической медитации – плавные движения в сочетании с дыханием.
Никольский знал эффективные упражнения с интересными названиями: стойка "Железный столб" – неподвижное положение на чуть согнутых ногах, которое нужно удерживать, начиная с пяти минут и постепенно доводя до часа. Растяжка для позвоночника "Тигр смотрит в небо". "Цветок лотоса расправляет лепестки" – комплекс движений для суставов и связок.
– Эти практики придумали люди, жившие в крошечных кельях и пещерах, – говорил Никольский. – Они поняли главное: даже в самом маленьком пространстве можно достичь абсолютной свободы тела и духа. Каждое движение – это не просто упражнение, это медитация, это путь к себе.
– Тело должно быть сильным, – говорил профессор. – Иначе мозг начинает деградировать. Древние греки это понимали лучше нас.
После завтрака – работа в библиотеке. Алексею повезло – благодаря образованию и статье его определили не в швейный цех, а на разбор и каталогизацию книг.
– Здесь настоящие сокровища, – показывал Никольский. – Смотри, полное собрание Британники 1968 года. Учебники по высшей математике. Философские трактаты. Все это дары от бывших заключенных – многие здесь были очень образованными людьми.
Вечерами в камере они часто разговаривали. Виктор рассказывал о своем заводе, о секретных разработках, о том, как система пожирает сама себя.
– Знаешь, почему я здесь на самом деле? – говорил он. – Потому что отказался участвовать в распиле оборонного заказа. Кому-то очень нужно было списать пару миллиардов. А я мешал.
История Виктора была типичной для новой волны заключенных – тех, кто попал под каток системы не из-за преступлений, а из-за принципов. Потомственный инженер, выпускник МГТУ имени Баумана, он двадцать пять лет проработал на оборонном заводе в Подмосковье. Начинал простым конструктором, дорос до главного инженера. При нем завод освоил производство новейших систем радиоэлектронной борьбы, получил несколько государственных премий.
В 2019 году завод включили в крупный оборонный проект. Речь шла о разработке систем защиты для новых подводных лодок. Бюджет исчислялся миллиардами. Виктор сразу заметил нестыковки в техническом задании – спецификации были составлены под устаревшее оборудование, цены завышены в несколько раз.
– Они даже не скрывались особо, – рассказывал он. – Предложили долю, намекали на повышение до технического директора. А когда я отказался, начали копать. Нашли какие-то старые контракты, где можно было придраться к формулировкам. Сфабриковали обвинение в растрате.
Пока шло следствие, жена не выдержала стресса – случился инсульт. Сын, работавший на том же заводе, был вынужден уволиться. Все сбережения ушли на адвокатов, но система уже запустила свой механизм.
– Знаешь, что самое горькое? – говорил Виктор, глядя в окно камеры. – Те компоненты, которые они в итоге закупили… они просто опасны. Но кого это волнует, когда речь идет о таких суммах?
В свои пятьдесят три он выглядел намного старше – седой, с глубокими морщинами на лбу. Но в глазах сохранился тот же инженерный блеск, когда речь заходила о технических вопросах. В тюрьме он проводил много времени в библиотеке, изучая технические журналы, делая какие-то расчеты.
Антон обычно молчал, но иногда, особенно по ночам, рассказывал о своей жизни. О детском доме, о улице, о попытках начать честную жизнь.
– Думал, закончу техникум, буду как все… А потом предложили легкие деньги. Один раз, второй… Вот и досиделся.
Пацану было всего двадцать три. В детдом попал в шесть лет – мать лишили родительских прав, отца он никогда не видел. Система государственного воспитания превратила живого мальчишку в волчонка: вечно настороженный взгляд, привычка спать чутко, готовность в любой момент защищаться.
– Нас там было человек сорок в группе, – рассказывал он ночами, когда не спалось. – Четыре PlayStation на всех. Представляешь? За каждой очередь на неделю вперед расписана. А если не по расписанию поиграть пытался – огребал так, что неделю синяки не сходили.
В четырнадцать сбежал в первый раз. Продержался на улице три месяца, воровал еду с рынка, ночевал в заброшках. Поймали, вернули. В шестнадцать – техникум, автомеханика. Здесь-то у него и проявился талант – мог на слух определить, что с мотором не так.
– Практику проходил в хорошем автосервисе. Начальник хвалил, обещал после выпуска взять. А потом познакомился с пацанами… Они тачки угоняли, а я их перебивал. Круто же – за ночь столько, сколько в сервисе за месяц.
Голос у него при этих рассказах становился другим – пацанским, дворовым. Будто снова оказывался там, в гаражах, среди таких же потерянных душ.
На первый срок загремел в девятнадцать – условно, повезло. Устроился работать в автосалон. Начал встречаться с девчонкой из приличной семьи, думал – всё, завязал. А потом старые знакомые подтянулись. "Антоха, выручай, последний раз…"
– Знаешь, что обидно? – он часто крутил в руках фотографию молодой светловолосой девушки. – Маринка ждать обещала. Пять лет, говорит, не срок. А я-то знаю – никто никого здесь не ждет. Да и правильно, зачем ей такой?
Никольский слушал всех, но особое внимание уделял Алексею. После недели совместной жизни он сделал неожиданное предложение:
– Хочешь учиться?
– Чему?
– Всему. Финансы, психология, стратегия. За двадцать лет здесь я собрал уникальную базу знаний. И, похоже, нашел достойного ученика.
Так начался его персональный университет за решеткой. Каждый день – новая тема, новые знания. Никольский оказался блестящим преподавателем.
– Главное – система, – говорил он. – Мозг любит порядок. Начнем с основ экономической теории, потом перейдем к практике. Параллельно – психология и философия. Без понимания человеческой природы все остальные знания бесполезны.
