Натали Эглит
Все новогодние чудеса
Оля вскрикнула, прижала руки к лицу и потеряла сознание.
Гриндельвальд, 31 декабря, утро, дом Павла и Елизаветы Дымовых.
Рождественские подарки были вручены и распакованы, звон хрустальных бокалов и бубенчиков давно стих. Последний день года накрывал Гриндельвальд снегом, как одеялом. И всё было хорошо. Но Лиза грустила уже целую неделю. Трудно было признаться, что она безумно скучает по… Новому году. Да-да, по старым советским комедиям, по оливье и мандаринам, по бесконечной череде открыток во всех мессенджерах от коллег и знакомых. «Да они меня бесили до дрожи, эти рисунки! Ну вот, мечта сбылась, ни смартфона, ни дурацких картинок. Но что ж так печально-то?», – с такими мыслями Лиза спустилась на первый этаж своего нового дома.
Кухарка уже подала кофе и завтрак в гостиную. За окном царила тьма. Редкие огоньки, зажигающиеся в деревенских окнах, были похожи на тонкий ручеек на дне каньона, в сияющую реку центральная улица Гриндельвальда превращалась лишь ближе к вечеру.
Ёлку из зала ещё не убрали и гирлянда, новомодное украшение, загадочно мерцала в полумраке. Устя, которая приворялась, что ей нет дела до всяких электрических штук, бежала включать гирлянду едва проснувшись.
Свежевыбритый и бодрый муж пришел к столу по-домашнему, с полотенцем в руках.
– Лизонька, почему ты грустишь?
– Не знаю, – она пожала плечами. – К вечеру пройдет.
– Устала от суеты и не хочешь гостей?
– Паша, не придумывай! Я очень жду твою маму, брата с женой и их сорванцов.
– Там один сорванец и две милых барышни.
– Хммм, я бы поспорила с этим утверждением, – Лиза вспомнила проделки «милых барышень», которым была свидетельницей, но про которые не знали родители «ангелочков» и наконец-то рассмеялась.
Москва, 31 декабря 1911.
Анисья крутилась перед зеркалом, собираясь на лучший московский каток. Сегодня на Патриарших прудах снова давали музыкальное представление, Тоня уже забронировала им билеты. Девушка выбрала шляпку понаряднее, а юбку покороче, ту, которую носила в старших классах гимназии. Подол, конечно, не доставал даже до щиколоток, зато не путался в ногах на крутых поворотах. Коньки уже лежали в ранце, Нюся обулась, накинула короткую шубку и помчалась на остановку, до катка было всего четверть часа на трамвае.
Ждать пришлось недолго. В тесном вагончике ей досталось место у окна. Девушка смотрела на проплывающие мимо дома, украшенные витрины магазинов, на спешащих прохожих и мечтала о будущем. Пусть наступающий год подарит ей встречу с тем самым, с единственным, предназначенным ей Судьбой. Чтобы он любил её, как дядя Паша тётю Лизу и был готов достать хоть звезду с неба, хоть секретный рецепт. Кстати, от дяди Паши вчера пришла телеграмма всего в одно слово и с тремя восклицательными знаками: «Спасибо!!!». Значит, не зря Осип уговаривал отца раскрыть тайный ингредиент, а она распотрошила свою копилку, чтобы отправить самое большое послание в истории московского телеграфа.
У входа на каток Нюсю уже ждала подружка.
– Пошли скорей, пока места получше не заняли!
Толпа вокруг сцены собралась такая, что ближе было не протиснуться, а из-за спин зрителей видно было немного. Вдруг кто-то дотронулся до плеча Анисьи.
– Здравствуйте.
Девушка обернулась и встретилась взглядом с самыми красивыми зелёными глазами на свете. Осип смотрел на неё с непонятной надеждой.
– Я занял место почти у сцены, там отличный обзор.
– Он катается тут уже неделю каждый день, только чтобы встретить тебя, – прошептала ей на ухо Тоня.
Петербург, 31 декабря 1911.
После воскресной службы графиня предложила своей компаньонке прогуляться по Невскому. Рядом с церковью мальчишки торговали газетами, горячим чаем и яблоками в карамельной глазури. Ольга чуть было не купила одно, но Татьяна Ниловна погрозила ей пальцем и дамы чинно пошли дальше, к Аничковому мосту.
