Наталия Геннадьевна Сурьева
Синдром разбитого сердца
Все торопились к деду, старались больше времени провести рядом с ним, через пару дней бессознательного состояния он умер. Игорь был в это время в школе, когда пришёл, комната деда была пустая: кровать без постельного белья, голый матрас, на столе горела свеча, паркет был начищен и блестел. Словно постоялец выехал из номера, и комната ожидает нового жильца. Игорь спросил у бабушки: «Почему дед обманул, он говорил, что скоро выздоровеет!» Таня ответила: «Он не обманул, а действительно выздоровел, сейчас у него ничего не болит». Через три дня прошли похороны, на церемонию прощания собралось много народу: приехали бывшие коллеги, фронтовые товарищи – все, кто ещё остался в живых и мог стоять на ногах. Эта была «старая гвардия», так называл дед своих друзей-приятелей. Игорь был расстроен, потерян, не знал, как себя вести. Родители переживали, папа стал выпивать каждый вечер, поздно возвращался домой, это ещё больше расстраивало Игоря. Через неделю после похорон Таня улетела домой, в Америку, а бабушка уехала в пансионат. Дед оставил записку:
Не бойтесь смерти, господа
Не бойтесь смерти, господа!
Мы в этот мир приходим лишь на время —
Когда наступит час, звонят колокола
И каждого встречают в Поднебесье.
Тот перезвон услышишь только раз,
Когда душа представится пред Богом,
И голос наверху произнесёт: «Готов!»,
И не отделаться от дальнего похода.
Там кто куда: кто вверх, кто вниз,
Зависит исключительно от «было»,
Что было у тебя, что сотворил?
Как жизнь прожил, в чём ты завис?
В грехах или духовных достиженьях?
Ответить неминуемо придётся за всё,
Что было на земле, за долгий путь,
И точно стоит в жизни побороться,
Чтобы остаться с Богом – наверху!
Спустя месяц после смерти дедушки Игорь заболел ангиной, лежал в постели с высокой температурой, горло горело, охрип, не мог говорить, папа отменил все свои дела и остался с ним дома. Отец сидел рядом с сыном, что-то рассказывал, делал морс, мерил температуру, заботливо поправлял одеяло. После обеда к Игорю зашёл Санька и позвал прогуляться. В этот миг случилось чудо – больной моментально выздоровел: температура упала, стала нормальной, горло «прорезалось», щёки порозовели, появились силы, желание выйти на улицу. Пока Санька сидел рядом, Игорь на его глазах становился здоровым. Папа отпустил его прогуляться, подышать свежим воздухом, тем более что стояла тёплая погода, был солнечный день, цвела сирень. Они вышли на улицу, и Саньку практически сразу позвали домой – что-то срочное. Он сказал: «Прости, Сава» и убежал. Игорь вернулся домой, ему захотелось лечь в постель и опять болеть, чтобы папа ухаживал за ним, но он уже был здоров. Возникло огорчение – Игорь сожалел, что пришёл Саня и всё испортил, завтра придётся идти в школу, а так бы остался дома с папой. Когда мама пришла с работы, удивилась стремительному выздоровлению сына, сказала, что впредь будет звать чудотворца Александра.
Игорь понял, когда стал взрослым, психика играет решающую роль в процессе выздоровления. Внезапная радость может вылечить человека, это самое эффективное лекарство, которое молниеносно исцеляет тело, обогащая его дофаминами – это нейромедиаторы положительной химии в организме, предшественники серотонина и адреналина, стимуляторы гормона счастья. Приход друга в гости так обрадовал Игоря, что химический состав организма мгновенно поменял свойство и он моментально стал здоровым. Такие чудеса с Игорем случались ещё не раз.
Той же весной после волшебного выздоровления ему удалили гланды – он помнил эту операцию, она проходила под местным наркозом. Было больно, но Игорь терпел и делал вид, что всё нормально, мама находилась рядом, успокаивала, объясняя, что инфекция из гортани может попасть через кровь в сердце или почки, вызвать миокардит или эндокардит, который может перейти в приобретённый порок сердца, а воспаление в почках приведёт к почечной недостаточности. Когда он стал доктором, сталкивался и с миокардитом, и с эндокардитом, у кого-то они проходили как простуда, в других случаях возникали серьёзные осложнения. Гланды удалял молодой доктор, который наблюдал его и лечил простуду. После того как удалили гланды, Игорь стал меньше болеть.
Он торговал газетами два года, до восьмого класса, потом Андрей, с которым начиналась его «карьера» в типографии, предложил новую работу, бесплатную, за интерес. Андрей был деятельный и на базе центра досуга молодёжи открыл клуб по моделизму. Клуб располагался в подвальном помещении их жилого дома. Моделистам выделили отдельную большую комнату, которая запиралась на ключ. Там собирались любители сборки моделей разного возраста, их было немного, но это были увлечённые ребята. Зарплату Андрею никто не платил, он зарабатывал, продавая друзьям и коллекционерам свои модели и панорамы. Андрей нуждался в помощнике, которому он мог бы доверять. В то время руководитель клуба заканчивал одиннадцатый класс и готовился поступать в авиационный институт. Игорь тогда собрал уже небольшой флот, корабли стояли в квартире бабушки. Ещё с дедом они изучали историю и судьбу каждого корабля. Раньше Андрей тоже собирал флотилию, но переключил внимание на авиацию. Он мечтал стать авиаконструктором и принять участие в постройке космического корабля на Марс, тогда у него как минимум появится шанс «выйти на орбиту». Игорь был более приземлённым, «на орбиту» не собирался, но думал о выборе профессии. Он всё больше склонялся к медицине, хотя раньше хотел, как Андрей, поступать в авиационный институт. Нелады с математикой смущали его, а вот химия и биология давались легко и нравились. Он сделал упор на эти предметы.
Игорь с удовольствием принял приглашение друга быть его правой рукой и помощником, купил модель копии корабля «Виктория» и стал собирать его в клубе. Он быстро вошёл в курс дела, получал огромное удовольствие от роли учителя. В комнате стояло три больших круглых стола, за ними трудились моделисты, у каждого было своё место. За столом всегда было весело, ребята общались, шутили, травили байки, подсказывали друг другу, помогали, собирали детали в единое целое и красили. В процессе покраски прослеживался образ модели, начиная с грунтовки и базовых слоёв. С каждым нанесением теней, высветлений модель преобразовывалась, становилась реалистичной, живой. Некоторые любители дополняли образ искусственной пылью, грязью, ржавчиной, подтёками – для придачи динамики и реалистичности. Когда модель была собрана, возникало чувство радости, и каждый раз, когда взгляд падал на неё, его трудно было оторвать. Игорю не терпелось похвастаться новой моделью и показывать её родителям, друзьям, и не только. Со временем он понял, что это процесс, в котором невозможно остановиться, – как только собрана модель и поставлена точка, появляется желание двигаться дальше, собрать новую, и, ещё не купив её, он уже представлял самолёт или корабль в завершённом, полностью собранном виде. Игорь понял, предвкушение удовольствия усиливает желание быстрее начать новую работу, но хорошо запомнил и слова деда об «ИЗМах», в которых суть бесконечность, и моделизм в их числе.
Всем клубом ребята принимали участие в выставках стендового моделизма, подготовка требовала много времени, усилий и новых идей, чтобы не было повторений. Это, в свою очередь, было новым стимулом, вдохновляя на применение новых техник и подходов.
Родители радовались и шутили, что это увлечение в прямом смысле загнало сына в подвал и воспитывало в нём аккуратность, целеустремлённость, терпение, интерес к истории. У Игоря зарождалась инженерная мысль, прививалась любовь к строгому порядку, а созидательный процесс давал новое вдохновение.
Завершающим этапом любой модели является создание панорамы вокруг неё – это позволяет погрузить модель во временной период, в котором она «жила», и дополнить образ. Создание панорамы – это отдельное искусство, в котором большая часть работы создаётся подручными средствами, а не готовыми деталями. Андрей собирал модели кораблей и для каждой создавал свою морскую панораму. Глядя на одни, возникало ощущение корабля, плывущего по неспокойным морям и океанам и разрезающего волны с белыми гребешками – пеной, которую зарождали сильные порывы встречного ветра: казалось, будто вот-вот нагрянет настоящий шторм и весь экипаж корабля в его ожидании затаился в трюме. Другие панорамы были поспокойнее и изображали корабли во время штиля, с акцентом на насыщенный изумрудный цвет воды, где лишь тонкий шлейф тёмно-серого дыма корабельных труб, хитро сделанный из подкрашенной медицинской ваты, нарушал безмятежный покой.
Сестра Вера пошла по стопам папы, поступила на юридический факультет, хотела стать судьёй. На втором курсе начала встречаться с молодым человеком из параллельной группы – Никитой. Каждый день после занятий они вместе возвращались из института домой и закрывались в её комнате – «занимались юриспруденцией», так Вера говорила брату, просила не беспокоить. Никита был интересен Игорю, он хотел с ним подружиться, но тот дальше приветствия и рукопожатия на контакт не шёл, и брат привык к его тихому присутствию в комнате сестры. Никита был замкнутым и отдалил Веру от Игоря, так ему показалось. Они встречались около года, Вера была очарована им, влюблённые были неразлучны, всё время проводили вместе. Поздно вечером перед закрытием метро Никита уезжал домой переночевать, а из института вновь возвращался, и так было изо дня в день. Молодые ходили в кино, театры, музеи и никогда не приглашали Игоря с собой. Родителям это не нравилось, но ничего плохого в Никите они не замечали, видя влюблённость дочери. На летних каникулах Вера с Никитой в компании студентов поехали дикарями на Чёрное море, жили в палаточном лагере, но вернулась Вера оттуда одна. Она сказала, что морская соль разъела их отношения. Больше Никиты никогда не было в их доме. Позже Вера рассказала брату, что случилось.
– Наш папа никогда так не поступит, а Никита повёл себя как трус, не по-мужски, в момент у меня отрезало к нему все чувства… По секрету тебе расскажу, дело было так: в субботу вечером ребята собрались в деревню на дискотеку, она была в паре километров от нашего лагеря. Мы с Никитой решили остаться и охранять вещи – лагерь без присмотра оставлять нельзя. И ты же знаешь, ему никто не нужен, на тот момент я была его вселенной – так он говорил. Танцоры отправились в путь-дорогу, когда ещё было светло, мы остались вдвоём. В течение часа наступила темнота, на море, сам знаешь, быстро темнеет. Звёзды россыпью кучковались на небе, луна низко висела над морем – большая, светлая, когда смотришь на такую, возникает ощущение, что там кто-то есть и мы не одни на морском берегу. В этот вечер был полный штиль, лунная дорожка освещала морскую гладь, шелестел тихий прибой, дул нежный тёплый ветерок, пахло морской летней свежестью, одним словом – романтика. Мы сидим на берегу моря у костра, я в объятьях Никиты, мечтаем, на душе спокойно. В этот момент у меня было чувство счастья, которым я наслаждалась, лучше не бывает. Вдруг из темноты выходят два человека, мужчины среднего роста, и целенаправленно идут к нам. По их походке я поняла, что они выпивши и это плохой знак. Они сказали, что зашли на огонёк, начали требовать закурить. Я напугалась, дала им сигареты, предложила чай. Никита молчал, сразу перестал меня обнимать. Я почувствовала его страх даже на расстоянии, появилось стойкое ощущение, что он спрятался за моей спиной и моя задача спасти его. Я старалась договориться с «незваными гостями», сначала они вели себя беспардонно, но позже «сменили гнев на милость», назвали Никиту «щеглом» и ушли. Когда мы остались вдвоём, я осознала, что произошло, пара минут в состоянии опасности показала нутро каждого: его – трусость и бегство, моё – страх и решительность. Он продолжал молчать, в объятья к нему не хотелось. Мы без слов поняли друг друга, спустя какое-то время он пытался оправдаться, но всё… Когда наши вернулись в лагерь, мы были уже чужие друг другу. Никита попросил никому не говорить, что произошло. Утром, когда я проснулась, его уже не было в лагере, вечером предупредил, что уедет. Я решила, что мне тоже пора, пригласила Катю с собой, она была без пары, в нашей компании таких было трое. Катя с радостью приняла моё приглашение отправиться в путешествие вдоль моря. Мы наметили маршрут, собрали вещи и пошли на электричку. Наш путь пролегал до Гагры, не спеша, с чувством толка, расстановкой добрались туда. Замечательно провели каникулы, Катька бесподобная, нам было весело и комфортно вместе. Уехали к морю мы одногруппниками, а вернулись подругами, но даже она не знает, что произошло в тот роковой вечер. Ты первый, кому я рассказала, и прошу никому не говорить. Конечно, я вспоминала Никиту, ведь мне было хорошо в нашем с ним мире, но… как быстро всё может измениться! Один случай зачёркивает прошлое и лишает будущего.
В этом откровенном разговоре Игорь понял, что она ему доверяет, и в отношении Никиты был полностью согласен: он самый настоящий «щегол» и никогда ему не нравился. «Хорошо, что он «вылетел» из нашего дома и из жизни сестры», – подумал Игорь. Катя стала приходить к ним в гости, девушки планировали следующим летом поехать отдыхать вместе, но ещё не решили куда. Игорь хотел составить им компанию, но у него экзамены, выпускной, институт…
Катя сразу понравилась Игорю, ему хотелось быть дома, когда она приходила к ним в гости: он любил проводить время в компании сестры и её подруг. Катя была весёлая, интересная, умная, сказала, что завидует Вере с Игорем, потому что они есть друг у друга. Она сблизила их, Вера перестала запирать дверь комнаты, чтобы заниматься юриспруденцией. Катя рассказала им о своём детстве:
– Я единственный ребёнок у родителей, они всегда работали и моим воспитанием занимались посторонние люди. Мама с папой только давали указания, куда меня сводить, чем накормить, откуда забрать, проверить уроки. Порой казалось, что родители забыли про меня и вообще, что у них есть дочь; они приходили домой, когда считали нужным, уезжали в длительные командировки. Могли не ночевать, я всегда была с няньками. Мой папа – судья. Когда в нашей стране была смертная казнь, мы с вами ещё маленькие были, но я хорошо помню, как отец работал ночами в своём кабинете и решал «казнить или помиловать» осуждённого. Из кабинета он выходил как выжатый лимон, уставший и молчаливый. Мама у меня тоже судья, вела серьёзные дела, но никогда не решала вопросы жизни и смерти. Они обсуждали в моём присутствии, что происходит в том или ином процессе, который рассматривали. Как правило, знали на начальном этапе, какое наказание понесёт осуждённый, если это не был суд присяжных. Наша семья в лице мамы и папы представляла закон, они его чётко знали, соблюдали, но не знали, «кто я», потому что это нигде не было прописано. Ко мне они относились очень спокойно, главное, чтобы у меня не было свободного времени и были хорошие оценки в дневнике. Когда мои приятели рассказывали, что они с родителями ходили в зоопарк или в кино, я не могла представить своих в таком походе. Больше всего на свете мне хотелось иметь сестру, ровесницу, именно сестру, а не брата. Когда мне было девять лет, стало понятно, что с такими родителями у меня никогда её не будет. Тогда я придумала её, дала ей имя, не хочу его называть, не спрашивайте. Я с ней разговаривала, советовалась, ругалась, смеялась, спрашивала её мнение и прожила так пару лет точно. Однажды вечером няня положила меня спать, а сама куда-то уехала, я проснулась посреди ночи, увидела, что одна, родителей не было. Мне стало не по себе, скучно, недолго думая, собралась и пошла к бабушке. Была зима, стоял мороз, улицы были пустые, машины не ездили, мой путь лежал по освещённой центральной улице. Я гуляла, шла не спеша, прогулочным шагом, падала на спину в сугробы, валялась, лежала «звёздочкой» и смотрела на звёзды, слушала тишину. Помню состояние того зимнего вечера, мне было хорошо, спокойно, казалось, что я одна во всём городе, слилась с ним, с морозом, снегом – это была настоящая свобода. Вдруг, обернувшись назад, увидела, как где-то вдалеке показалась одинокая фигура – она стремительно приближалась и очень быстро меня догнала. Это была взрослая женщина. Я легла на снег, притворилась снежинкой, хотела быть незаметной, но она вытащила меня из сугроба и спросила, почему я одна на улице в столь поздний час. Хорошо помню разговор с ней, я стала нести какую-то чушь, что мои родители геологи, сейчас в экспедиции, мы живём вдвоём с сестрой, что она вредная, бросила меня и убежала, – в общем, наплела всякую ерунду. Вероятно, эта женщина раскусила, что со мной что-то не так, она задавала вопросы, к которым я не была готова, нечего было сказать. В результате она проводила меня, причём настояла на этом. Когда мы подошли к дому, в окне бабушки было темно, женщина зашла в подъезд и ждала, пока мне откроют двери. После был скандал, бабушка отругала родителей, а они друг друга и няню, мне никто ничего не сказал. Бабушка сгоряча кричала: «Покажите мне родителей, у которых ребёнок в два часа ночи один гуляет по улице, валяется в сугробах и похож на снеговика?! Если ребёнок вам не нужен, отдайте его в детский дом, там она в это время хотя бы будет в постели!»
Я спросила бабушку: «Ты действительно хочешь, чтобы они отдали меня в детский дом? Я была снежинка, а не снеговик». «Это не так важно, – ответила бабушка, – снежинка ты была или снеговик – ты могла растаять в ту ночь! Единственное, что я хочу, чтобы они занимались тобой».
После этого случая придуманная сестра какое- то время жила в моей голове, я рассказывала ей обо всём, а про неё – незнакомым случайным людям, тем, кого больше никогда не встречу, как ту женщину. Но всё до поры до времени, в какой-то момент я так далеко зашла в своих фантазиях, что про «сестру» спросили маму, она ничего не поняла, что происходит, но мне сказала: «Кать, ты что насочиняла, какая у тебя сестра? Где? Может, мы с папой чего-то не знаем…» Мне было неловко, но к тому времени я сама уже верила, что у меня есть сестра. Я понимала, что это ненормально, и стала стараться избавиться от неё, стала меньше о ней думать, прекратила все разговоры, и через какое-то время она покинула мой мир. Проблема единственного ребёнка в семье – ему не с кем поговорить. Никакой взрослый не заменит ребёнку ребёнка-собеседника. Это была моя проблема, у меня нет обиды на родителей. Когда выросла, поняла, что имела в виду бабушка, когда сказала, что я могла «растаять». Детство научило меня независимости, я ничего не жду от людей, запросто встречаюсь и расстаюсь, возможно, до тех пор, пока не влюблюсь. Легко принимаю «нет» и сама говорю. Самое потрясающее, на выпускном вечере в школе родители были рядом со мной впервые за десять лет – в первый класс меня провожала одна мама. Когда получила аттестат в руки и медаль на шею, папа сказал, что им повезло с дочерью, я ответила, что мне повезло с родителями, но не повезло с сестрой, она так и не пришла на мой выпускной вечер… Наверняка повторю судьбу родителей, но у меня будет как минимум двое детей. В институте началась другая жизнь, чувствую себя взрослой, но желание иметь сестру никуда не пропало.
Игорь радовался, что ему повезло в жизни, у него есть сестра, всегда было с кем поговорить, Вера была рядом. «Родители находятся под охраной государства, а дочь гуляет ночами по городу – это же надо придумать, что тебя не заметят, снежинка – ё-моё!» – смеялась Вера и какое-то время иногда называла Катьку снежинкой.
Очень быстро после расставания с Никитой в жизни Веры появился Влад, они случайно познакомились в компании приятелей. Он был старше её на пять лет, у него не было образования, только школа и армия за плечами, он нигде не учился и не планировал, работал сам на себя и жил на широкую ногу. Влад был полной противоположностью Никиты: добрый, коммуникабельный, активный. Игорь сразу с ним подружился – Влад проявлял интерес к Игорю, всегда был рад его видеть. Он влюбился в Веру, так что души в ней не чаял, она тоже полюбила его, он показал ей другую жизнь. У Влада всегда были деньги, ездил только на такси, своей машины на момент знакомства у него не было. Каждый день встречал Веру у института или приезжал вечером к ней домой. Через полгода сделал предложение руки и сердца, но Вера ответила отказом, пояснив, что замуж выйдет только после окончания института. Бракосочетание отложили на пару лет и решили жить в гражданском браке, родители были не против, будущий зять вызывал доверие и уважение. У Влада не было своего жилья, он жил с родителями. Бабушка предложила переехать к ней. «Квартира большая, места всем хватит», – сказала она. Все согласились. «Съехать от бабушки мы всегда успеем, а попробовать можно», – как однажды сказала Таня. Таким образом Вера покинула отчий дом и после бывала здесь только в гостях. Бабушка по полгода проводила в пансионате, они жили как два взрослых человека – самостоятельно. Игорь стал их гостем, ему нравилось общаться с Владом, часто оставался на ночь в своей комнате. Влад был трезвенник, вообще не употреблял алкоголь, ему не нравился вкус, он мог пригубить напиток и сказать: «Фу, невкусно», но много курил, и, когда Игорь начал курить, они курили втроём в туалете, Вера тоже не отставала. В огромной квартире было три санузла, один – в полном распоряжении молодых.
С бабушкой у Влада сложились замечательные отношения, он быстро стал полноценным членом их семьи. Вера продолжала учёбу, а гражданский муж зарабатывал деньги, он вёл параллельно несколько проектов – «покупал, продавал». Вера была обеспечена, в институт и всюду ездила на такси, одевалась по последней моде. Через год Влад купил машину, и она стала их вторым домом. Бабушка радовалась их совместному проживанию, когда они уезжали в отпуск – скучала, стала редко покидать дом, у неё появилась забота: Вера училась, а она была на хозяйстве, готовила молодым. Все заметили, что бабушка ожила, повеселела, её зелёные глаза засветились. Они часами разговаривали с Владом на кухне обо всём. Пока Вера учила уроки, бабушка рассказывала ему о жильцах дома, о дедушке, о своей жизни в былые времена. Влад сожалел, что не успел познакомиться с дедом, и ему нравилось жить в министерском доме. Он с гордостью рассказывал друзьям-приятелям, где живёт. Все удивлялись и напрашивались в гости.
– От былого дома мало что осталось, старые жильцы были при должностях в своё время, считались в фаворе – сейчас стали никем, просто стариками, – говорила бабушка. – Раньше у нашего дома стояли «волги», «чайки», водители часами ждали своего важного пассажира. Жители привыкли жить на широкую ногу. На нашей площадке жил министр с семьёй, у них был единственный сын Анатолий. Они тряслись над ним всю жизнь, даже в тридцать лет звали его Толик. «Наш Толик получил пятёрку, наш Толик приболел, наш Толик окончил институт…» Отец министр после отставки и выхода на пенсию долго не прожил, приболел и умер. Они остались вдвоём, мать и взрослый сын, запасы денег быстро кончились, домработницу оплачивать стало нечем, мать сама никогда не работала, да и мало что умела делать, но она старалась. Толик был способным, хорошо учился, окончил институт, устроился на работу, но на работе надо работать, а он не привык, тем более коллеги к нему не относились так, как Толик привык, всегда был сын министра: в школе, институте. Учился в спецшколе для детей дипломатов и членов правительства, окончил лучший институт. Зарплата была небольшая, не являлась стимулом, чтобы ходить на работу, ему было очень тяжело. Парень он был добрый, но ленивый. С первой работы сам уволился, начал выпивать, а мать его всегда оправдывала. Со второй работы Толика уже уволили, больше не делал попыток трудоустройства – сдался. После у него было два состояния: он читал книги, днями сидел и читал, или выпивал, но пьяный тоже читал. Мать не допускала в его жизнь девушек, потому что все были «недостойны» его. Он много раз влюблялся, одна девочка была из простой семьи – хорошая, добрая, симпатичная, но мать всё сделала, чтобы их разлучить. Уйти от матери Толик не мог, а девушку домой не приведёшь. Возможно, на нервной почве от нереализованности и разочарования он заболел псориазом. Как-то мы встретись у лифта, он был подшофе, я стала ворчать на него: «Толя, возьми себя в руки, ведь ты умный парень, бросай всё это». Ему было стыдно, он отворачивался, прятал глаза и ответил: «Ольга Андреевна, я, когда выпью, мне легче, поспать могу, иначе не уснуть». Поднял рукав рубахи, под ней локоть покрыт красной коркой с белыми прогалинами, расчёсанный до крови. От него пахло больше болезнью, чем алкоголем. Мне нечего было сказать. Это был глубоко одинокий человек, так Толик стал алкоголиком. Он пропил все ценности, которые были у них в квартире, знал, кому и что можно продать в нашем районе, комплект постельного белья, фарфор, золото, брильянты – всё, что имеет ценность, – вынес из дома. Однажды вечером ко мне пришла его мать и попросила помочь положить Толика спать, я не поняла, о чём идёт речь, и пошла с ней, она была как не в себе. Мы зашли в квартиру, от былого шика след простыл, коридор был как в казённом доме, стук шагов эхом отдавался во всех углах. В квартире было относительно чисто, но совершенно пусто и убого, паркет давно никто не натирал. В дальней комнате под люстрой в петле висел Толик… Я чуть не упала от ужаса, а она спокойно сказала, мол, не могу одна справиться, ему неудобно, лучше положить сыночка на диван. Я сразу позвала соседей, мы вызвали милицию, скорую. Сотрудники его сняли, положили на диван, она успокоилась и стала всех выгонять, сказала, что сейчас приедет муж, ему нужно отдыхать. Толика увезли в морг, а её в больницу. Министерство похоронило сына в могиле отца, она больше никогда не возвращалась домой, через несколько месяцев её не стало. Мать с сыном без церемоний и почестей закопали в могиле министра, и помянуть некому было. Квартира их пустовала недолго, сейчас там живут хорошие люди, из правительства, но на меня она навевает жуть. Матери сами не понимают, с какой ожесточённой любовью затягивают петлю на шее своего ребёнка, она погубила сына, сделала его глубоко одиноким человеком, жизнь которого закончилась рано и плохо.
Ещё бабушка вспомнила Олю с девятого этажа, та была замужем за известным человеком, дочь бывшего министра, отец удачно выдал её замуж. Влад знал её мужа – чиновника, его часто показывали по ТВ. Таня с Олей были подругами с детства, но теперь Оля редко приезжала в министерский дом, жила за городом, их квартира стояла пустая, родители жили рядом с дочерью.
– Что только не происходило с жителями этого дома, – продолжала бабушка, – многие хорошо устроились в жизни, но тех, кто застрелился, повесился, выпал из окна, тоже хватало. У всех была прислуга, раньше, как правило, это были деревенские – они вели быт, ухаживали за детьми и жили годами в одной семье. Сейчас деревенские утратили свою самобытность, строят из себя важных, «руки длинные, а мозги короткие». В современных домах работают люди с образованием – это, может, и правильно, но мир перевернулся. Наш дом опустел, в огромных квартирах живут маленькие семьи. Раньше в доме жизнь кипела, мы всё знали, кто как живёт, потому что прислуга была как телефон без проводов. Всё рассказывали друг другу и своим хозяевам. Наша семья жила скромно, муж много работал, приезжал домой поздно, уезжал рано.
На третьем этаже жил человек с «неизвестным» прошлым – фронтовик, говорят, был разведчиком, всю войну провёл в Европе, в тылу врага. Когда вернулся с фронта, за государственные заслуги и подвиги получил высокий пост и привилегии. Одна из них – это квартира в нашем доме, хотя у него не было семьи, был совсем один. Что-что, а маскироваться он умел, конспирация у него была идеальная, никто не знал, где он работает. Женился только после смерти Сталина, и стало понятно почему. Во время войны он встречался с иностранкой, влюбился, её звали Наташа Пракса, фамилия её, но русское имя он ей дал. Как только вождь преставился, он привёз Наташу в СССР, женился, и все заметили, что его счастью не было предела. Эта женщина была нам в диковинку: таких показывали только по телевизору. Наташа была стройная высокая блондинка, совсем не говорила по-русски, одевалась модно, экстравагантно. С соседями только здоровалась: «Бонжур», мы так и звали её, ни с кем не вела разговоров, все её подруги были такие же иностранки из мира моды – жёны министров, генералов ей в подмётки не годились. Она сопровождала мужа под руку, как красавица с обложки модного журнала. Муж был старше её лет на двадцать, но под стать ей: породистый, красивый, высокий. Они вели богемный образ жизни: в Большом театре своя ложа, ужинали в ресторанах, одевались во всё заграничное. Мы все менялись, старели, а она на десятки лет застыла в той поре, как приехала. Через много лет, когда стало безопасно, муж рассказал, кто такая его жена. Урождённая полячка, выросла в Варшаве, до войны переехала жить и работать в Париж. Была ведущей моделью домов моды, работала с известными модельерами, всегда принимала участие в показах. Они прожили недолгую яркую совместную жизнь, муж умер при загадочных обстоятельствах, детей у них не было, такие, как она, не рожают. Вдова была одна после похорон мужа всего несколько дней, за ней «стояла очередь». В её жизни всё было стабильно: шик, достаток, деньги, внимание; менялись только мужчины. Она дожила до глубокой старости, пережила мужа и десяток любовников, старалась всегда выглядеть элегантно.
Её одежда старела, маралась, но оставалась модной. Она совсем не стирала вещи. В старости Наташа уже говорила по-русски, хотя и с большим акцентом, но выглядела ужасно: глубокие морщины, трясущееся тело – у неё был Паркинсон. Но даже в таком состоянии она жила с молодым мужиком, только произошла замена ролей: Наташа содержала его, он жил за её счёт. Однажды соседи увидели у неё синяк под глазом, и её семейная жизнь сразу закончилась. Выяснилось, что сожитель издевается над ней. Её поместили в дом престарелых, а жигало выгнали с треском. Когда за ней приехали, Наташа сохраняла полное спокойствие, вела себя с достоинством, но в глазах таилась глубокая печаль. Она понимала, что всё кончено, что больше никогда не вернётся в этот дом. Даже в глубокой старости Наташа не стала нашей, – закончила свой рассказ бабушка.
Влад не переставал удивляться, как, имея такие возможности, не воспользоваться ими – ведь у Толика были связи отца, и так закончить жизнь, а иностранка наверняка была шпионкой, грамотнее своего мужа, поэтому прожила долго и счастливо. Сам Влад был из простой рабочей семьи, но мечтал стать большим боссом. Не понимал он и того, зачем Вера учится, но не препятствовал, всегда говорил, что его жене не надо работать. Пытался подключать Игоря к своим делам, но Игорь быстро понял Влада – красиво говорит, обещает, а в итоге зарабатывает только сам. После двух попыток заработать у Влада Игорь решил, что не имеет смысла сотрудничать с ним, лучше быть просто родственниками. Он заметил у Влада хитрую скупость и больше никогда не принимал участия в его «красивых выгодных» сделках. Эта неприятная черта проявлялась, когда речь шла о деньгах, но как хозяин в доме Влад был хлебосольный – ему нравилось угощать и потчевать своих гостей.
