Наталия Полянская
Вчера и завтра
Глава 5
Даше раньше казалось, что если и случится с нею такой ужас (а иногда думалось об этом, невольно и страшно, и она спешила как можно скорее отогнать черные мысли), то боль будет такой, что Даша днями и ночами станет кричать и плакать. Она ошиблась. Потеря оказалась настолько громадной, что слез и крика просто не было: им неоткуда было взяться в пустоте.
На Дарью странно смотрели, когда она сухими глазами рассматривала глянцевые, только что отпечатанные оперативные снимки с места аварии. В морг ее не повели, пожалели; туда пошла Инесса и вернулась, судорожно всхлипывая. Даша все это время просидела на неудобном пластмассовом стуле, аккуратно сложив руки на коленях и глядя, как по настенному календарю с изображением крутобокого парусника ползает сонная муха. Но все это – муха, парусник, рыдающая Несси – было бессмысленным, как представление в странном кукольном театре, где за ниточки кукол дергают не люди, а машины.
Даша автоматически отвечала на вопросы молодого и почему-то очень волнующегося милиционера; он постоянно перекладывал ручки и карандаши на столе, а она следила за этим без интереса, но очень внимательно. Казалось, что если положить карандаш не справа, а слева, можно будет что-то изменить… Нет, Ники ни разу не садился за руль в пьяном виде, он и скорость-то редко превышал. Ему всего пару раз выписывали штрафную квитанцию, и он всегда пристегивался. Нет, она не знает, куда он ехал, он не всегда ставил ее в известность о подробностях своего бизнеса. Если нужно, то она продиктует телефон его заместителя, тот наверняка сможет подробнее ответить на вопросы.
Ники было просто имя. Она не могла думать о Ники. Она сделала его фигуркой, вырезанной из черного бархата, и теперь говорила об этой фигурке, иначе… Что иначе – Даша не знала, но была уверена, что поступает правильно.
Вопросов оказалось неожиданно много для обычной аварии, но Даше некогда было задумываться об этом, она наблюдала за карандашами. Наверное, вопросов было бы еще больше, но тут Инесса не выдержала и закричала, что сколько же их можно тут держать, и что они разве не видят, госпоже Ларской плохо… Даша не считала, что ей плохо. Плохо – это когда тебе очень паршиво, ты бегаешь кругами по потолку или бессильно плачешь в подушку, бьешься головой об стенку и судорожно ищешь выход из создавшегося положения. Плохо – это действовать или бездействовать, это значит иметь выбор. У нее выбора не существовало, и ей было никак. Пусто.
После крика Инессы их поспешно отпустили, и Несси вывела подругу на ослепительную неоновую улицу. Мимо бежали автомобили, и Даша отшатнулась. Она что-то ответила на вопрос Инессы, кажется, согласилась ехать домой. Подруга махнула рукой, ловя такси: вести машину сейчас и она была неспособна.
– Дашенька, сейчас мы приедем домой, выпьешь таблетки, ляжешь спать. Это надо пережить. Держись. Держись… – Инесса говорила еще что-то, говорила и говорила, но ее слова были лишены смысла.
Даша где-то читала, что после больших нервных потрясений люди проваливаются в сон, с кошмарами или без, но надолго. Не выдерживает организм, нужна реабилитация. И с некоторым удивлением – если можно было назвать удивлением это неоперившееся чувство, на фоне полной атрофии каких бы то ни было чувств, – Дарья обнаружила, что и здесь она является исключением. Спать не хотелось. Плакать тоже. Вообще ничего не хотелось, даже умереть. И она сидела на стуле в кухне, слегка раскачиваясь, как китайский болванчик. Инесса пыталась ее тормошить, но результаты были мизерными.
– Дашка, немедленно выпей таблетки! Немедленно! И спать ложись, так тебе будет лучше.
«Что такое лучше? – думала Даша, глядя на подсохшую уже винную кляксу с хрусталиками осколков. – Какие таблетки? Эта женщина, моя подруга, Инесса, – о чем она говорит?»
За окнами жила обычная московская ночь. В городе было и будет все как всегда: люди будут работать, тусоваться в ночных клубах, ходить по магазинам, выгуливать детей и собак. Мир не рухнул, жизнь за окном не изменилась, она даже не подернулась траурной пеленой. Просто они теперь существовали отдельно – заоконная жизнь и Даша. Она сама по себе, жизнь – сама по себе. Люди, предметы, слова. Стул, на котором она сидела, был чужим. Инесса казалась незнакомкой, и зачем ее слушаться – тоже непонятно. Полины Геннадьевны не было, ах да, домработница взяла выходной на завтра и уже ушла. Выходной – это теперь тоже понятие чужое, отдельное от Даши. Даже одежда была какая-то не своя. Даше захотелось сбросить ее; она начала медленно стаскивать кофточку.
– Вот и ладно, молодец, давай снимай это – и спать. Прими таблетку, ну, пожалуйста, или ты так уснешь?
«Инесса тоже не плачет», – отстраненно отметила Даша. Видимо, подруга чувствовала ответственность за нее и усилием воли прекратила рыдания. Несси всегда была сильнее, хищнее. Она говорила, что Дарья – фарфоровая ваза, а она, Инесса, – ваза из очень толстого стекла, которую и об пол с трудом разбить можно. В глубине души Даша была не согласна с подругой, ей не очень нравилось Инессино перетягивание одеяла на себя и позиция «Я тут самая сильная», но у всех есть свои маленькие недостатки. И все это теперь неважно, неважно…
Она сняла кофточку и встала. Голова должна бы кружиться – а не кружится, перед глазами все должно плыть – а предметы четкие-четкие. Все не как у людей. Или это всегда так? В романах врут. Врут. Врут…
Врут о том, что всегда всё заканчивается хорошо, и все живут долго и счастливо.
Они вместе с Ники… Он улыбается ей, она смеется, он листает газету, смешно выглядывая на нее поверх очков для чтения. Сколько таких моментов, которых уже не будет никогда.
Колючий. Настоящий, живой, теплый, который так любит спать до двенадцати. Его нет. Его просто нет.
Ники.
Имя вспыхнуло ослепительной черной звездой, и свет наконец-то благословенно померк.
Никаких снов ей не снилось, кошмары, видимо, решили, что с нее и реальности достаточно. Реальность вернулась мгновенным воспоминанием. Ники!
Даша вздрогнула и закусила угол подушки.
В спальне было почти темно, пробивался сквозь неплотно закрытые занавески сумеречный свет. Рядом кто-то шумно сопел; Даше даже оборачиваться не надо было, чтобы понять, что это Хуф. Любимый шарпей пришел и улегся рядом. Который час? Утро? Вечер? И должно ли это ее интересовать?
Инесса была права: после сна что-то изменилось, но нельзя понять, в лучшую или в худшую сторону. Прежней закостенелости не было, возвратилось понимание происходящего вокруг, полное безразличие куда-то утратилось… И все же, Даша предпочла бы, чтобы оно вернулось. Сейчас было очень больно, внутри что-то тянуло, и от этого хотелось выть.
А еще очень хотелось в туалет.
«Пусть, – подумала Даша. – Умереть от разрыва мочевого пузыря – и все. Какая разница, от чего умирать. Не всем погибать красиво».
И все же она заставила себя встать. Вот теперь голова кружилась, к горлу подкатила тошнота. Даша открыла дверь спальни, держась за стенку, прошла по темному коридору и захлопнула за собой дверь в туалет. Унитаз был ослепителен. Дарья села на пол, обняла белого друга и… наконец-то расплакалась.
Слезы бежали ручьем, и теперь было плохо, плохо, и еще хуже было все от того же отсутствия выбора, от бессилия что-либо изменить. Больше всего на свете Даша ненавидела это ощущение бессилия: от тебя не зависит ровным счетом ничего, все уже случилось, и тебя не спросили. Ну кому, кому понадобилось забирать жизнь Ники? Кому он помешал? Зачем – эта слепая случайность, эта смерть в огне? За что это и ему, и ей?
В дверь забарабанили.
– Эй, Дашка! С тобой все в порядке?
Идиотский вопрос. Впрочем, Несси никогда не отличалась точностью формулировок. Ясно же, что в порядке больше не будет никогда.
– Дашка, открой, я волнуюсь! Иначе дверь вышибу, ты меня знаешь!
Она знала: Несси способна стенку по кирпичику разобрать, но добраться до цели. Даша протянула руку и отперла дверь, Инесса ворвалась внутрь, и женщины зарыдали уже вместе.
– Ну почему? Почему? – всхлипывала Даша, и горе от этих слов делалось еще больше и сокрушительнее.
Спустя полчаса Инессе удалось уговорить ее выйти из санузла. Подруга усадила Дашу в кресло в гостиной, укутала пледом и всунула ей в руки здоровенную чашку с зеленым чаем. Дарья прихлебывала горячий напиток, не соображая, что пьет и зачем.
– Почему? Почему? – повторяла она, как заведенная.
Инесса говорила много успокаивающих слов. Инесса вообще много говорила, видимо, она считала, что так Даше будет легче, но назойливый зудеж мешал. Снова захотелось в туалет, Дарья встала и побрела в санузел. Захлопнувшаяся дверь отрезала жужжание Несси, и в голове снова стало пусто и ярко.
Даша не знала, что теперь делать. Не понимала. И смысл совершения каких-то действий тоже от нее ускользал. Хотелось плакать бесконечно, но слез уже просто не было, в груди что-то сжималось и мешало дышать.
Вернувшись в гостиную, она уже не плакала. Выплакать боль нельзя, она это выяснила. Казалось бы, не так и долго они с Несси прорыдали, однако понимание было: нельзя. Кричать, плакать, биться головой об стенку, колотить посуду. Это ни к чему не приведет, Ники не вернешь.
– Да, да. И немедленно, – быстро говорила Инесса в телефонную трубку, когда Дарья появилась на пороге. Увидев подругу, Несси поспешно распрощалась с невидимым собеседником и виновато улыбнулась. – Вот работа собачья, даже по ночам не оставляют, пришлось перезванивать.
Даша безразлично кивнула.
– Может быть, следует позвонить Софье Станиславовне? Она вроде сегодня во Владивосток вернуться должна была? – осторожно предложила Инесса. – Она первым рейсом примчится.
– Да. Наверное. – Слова давались Даше с трудом. Несси внимательно посмотрела на нее, покачала головой и снова взялась за телефон. Наманикюренный пальчик потыкал в кнопки.
– Алло, Софья Станиславовна? Это Инесса. Да-да, я знаю, какой сейчас час. Но у Даши беда… у нас беда. Коля погиб. Да, вчера, в автокатастрофе… Да. Да.
Спокойный, в чем-то деловой тон Инессы снова подкосил Дарью. Она добрела до спальни, упала на кровать. Хуф, настороженно пыхтя, устроился рядом на коврике. Пес вряд ли понимал, что происходит, но ходил за хозяйкой, как привязанный. Осторожно и мягко вспрыгнул на кровать Федя; Даша обняла его и уткнулась носом в шерсть, вымытую кошачьим шампунем. Инесса не пришла: то ли не хотела беспокоить, то ли по-прежнему разговаривала с маман. Так было даже лучше. Ники исчез, и Даша осталась одна… Вернее, ее почти не осталось.
На этот раз лес был мрачным: никаких солнечных лучей, сверху сыпется серая морось, и деревья еле видны во мгле. Даша бредет по игольчатому ковру, спотыкаясь о корни и чувствуя боль, боль, боль… ничего, кроме боли, она не чувствует. Сегодня она знает, кого ищет в этом лесу: Ники. Правда, очень страшно, а в серости таится что-то недоброе. И чтобы не бояться, Даша начинает вспоминать о Ники, какой он хороший, как он ее любит. Вспоминает маленькие происшествия, которые есть у любой пары, и о которых пара никому и никогда не рассказывает; мелочи, из которых складывается повседневная жизнь, и которые мы по большей части не замечаем и не ценим, пока не теряем навсегда. Но она ведь не потеряла Ники насовсем, он есть в этом лесу, Даша знает! Его присутствие ощущается слабо, но отчетливо. Нужно проявить немного упорства, терпения, и она его обязательно найдет.
– Ники! – кричит она, но голос вязнет во мгле. – Ни-ки!
Тишина. Деревья недобро смотрят на нее, кажется, что они даже придвигаются к ней все ближе и ближе.
– Ники!
С этим криком Даша просыпается.
Глава 6
Утро было несправедливо яркое, сочное. Узкие лучи света, пробивавшиеся от зашторенного окна, протыкали сумрак спальни, как шпаги. За неплотно прикрытой дверью комнаты тихо и печально пел Васильев.
Мы чересчур увеличили дозу,
Вспомнили все, что хотели забыть,
Или на рельсы легли слишком поздно…
Бог устал нас любить.
Даша приподнялась на кровати: Хуфа не было, зато Федя дрых рядом и даже не пошевелился, когда хозяйка села. Ноги привычно пытались нащупать тапочки, хотя смысл этого действия в перевернувшемся вверх тормашками мире перестал существовать.
Вот она, гильза от пули навылет,
Карта, которую нечем покрыть.
Мы остаемся одни в этом мире…
Бог устал нас любить.
Васильев прав. Карту было крыть нечем. Даша ощущала пустоту, оставшуюся от Ники. Пусть что угодно говорят про загробную жизнь, пусть мамочка сколько влезет вешает лапшу на уши своим клиентам, ищущим предсказанного счастья, Дарья чувствовала, что никакого загробного мира нет. Если бы он был, Ники сумел бы дать ей понять это. А так – было очень холодно, и никакие потусторонние голоса не звучали. Даша обхватила себя руками, так и не нашарив тапочки.
Я рассказал бы тебе все, что знаю,
Только об этом нельзя говорить.
Выпавший снег никогда не растает…
Бог устал нас любить,
Бог устал нас любить,
Бог просто устал нас любить,
Бог просто устал…
Кроме песни, из гостиной не доносилось ни звука. Даша встала и побрела прочь из спальни; Федя так и не проснулся.
Инесса сидела в кресле и читала книгу. Подруга не сразу заметила Дарью, замершую в дверях, и продолжала наслаждаться чтением. Именно наслаждаться: об этом говорили приподнятые уголки губ, так Инесса иногда улыбалась, если ей что-то действительно нравилось. Никакого горя по поводу потери близкого друга и начальника не чувствовалось. Даша в очередной раз вяло удивилась выдержке подруги: железная леди, да и только.
Песня закончилась, и началась следующая.
Никому не доверяй наших самых страшных тайн,
Никому не говори, как мы умрем.
В этой книге между строк спрятан настоящий Бог,
Он смеется, он любуется тобой…
Даша любила «Сплин», но не на этой неделе. Шагнув к музыкальному центру, она выключила запись. Инесса подняла голову и тут же вскочила, отбросив книжку.
– Дашка, ты проснулась! Лучше бы лежала… Ну ладно, раз встала, пойдем чай пить. Ведь пойдем же? Я булочки купила с корицей. – Она говорила с Дарьей, как с маленьким ребенком, заботливо поддерживая под локоток. – Как ты себя чувствуешь?
– Никак. – И это было правдой.
– Ты чего-нибудь хочешь?
– Ничего. – И это было неправдой. Даше очень сильно захотелось перестать быть. Прямо сейчас, сию минуту. Ей не нужно было этой реальности, и никакой загробной жизни тоже не нужно. Перестать быть – и все.
– Пей. – Перед ней появилась чашка чаю, булочки на любимом блюдце: яркий узорчик, цветочки, ягодки. Как мило, как ненужно. – Выпей все до дна. Твоя мама прилетает вечерним рейсом, раньше не получается.
Даша не удивилась ни появлению булочек, ни довольному выгулянному Хуфу. Несси успела сходить в супермаркет, пройтись с собакой, хотя недолюбливала шарпея. Дарья подумала о магазине, потом вспомнила: сегодня первый день отпуска. Отпуск. Зачем он ей теперь нужен?
– Я звонила лейтенанту Каримову, – осторожно сказала Инесса, видимо, решив, что Даша в состоянии это слышать. – Он объяснил, что результаты экспертизы будут дня через три, и после этого нам отдадут те… Ники. Лейтенант заверил меня, что сложностей не будет, обстоятельства аварии не представляются ему загадочными. Он сказал, что нужно подождать результатов экспертизы, но все равно ясно, что Ники по какой-то причине не справился с управлением и… – Несси развела руками.
– Но он же отлично водит, – с отчаянием сказала Даша.
– Да, Ники был прекрасным водителем, и я тоже не понимаю, как его угораздило… – Несси остановилась, бросив взгляд на бледную до синевы подругу. – Слушай, может, врача вызвать? Не нравится мне твой вид. Краше в гроб кладут… ох, прости!
Если бы Даша не знала так хорошо свою подругу, то решила бы, что Инесса издевается. Но Несси всегда могла ляпнуть что-то непотребное в самый неподходящий момент.
– Ничего, – пробормотала Дарья. – Не надо врача.
– Я займусь похоронами, незачем тебе через это проходить, – категорически заявила Инесса. Даша только покачала головой: события развивались с пугающей скоростью. Совсем недавно, казалось, Ники поцеловал ее на прощание, уходя из дому. И вот теперь – похороны, и поминки, наверное, надо организовывать, у Николая Ларского было много друзей, которые захотят проводить его в последний путь… Разум еще отказывался все это понимать, несмотря на литры пролитых слез.
– Несси, что бы я без тебя делала, – вздохнула Даша.
– Кто-то должен быть сильным и все это сделать, а я не хочу, чтобы ты с инфарктом свалилась, потому сама займусь. Ничего, все будет по высшему разряду, не сомневайся.
Ну да, Инесса Позднякова все делает по высшему разряду! Неожиданно Дарью обуяла злость, слишком уж циничными показались ей речи подруги.
– Не нужен мне высший разряд! Ничего мне не нужно! Лучше бы Ники был жив… – Слезы снова заструились по щекам. Интересно, сколько можно проплакать без перерыва? Существует ли рекорд? Может, удастся попасть в Книгу рекордов Гиннеса?.. Кто-то маленький, жестокий и циничный проснулся в Даше, и женщина истерически захохотала. Это так больно, но как же это смешно!
– Дашка, у тебя истерика, на вот, выпей. – Под нос сунули кружку с резко пахнущей жидкостью. Дарья выпила, и действительно, стало легче. Совсем крыша поехала… Раньше Даша отличалась завидным душевным здоровьем и прагматизмом, а теперь? Как, оказывается, легко сойти с ума.
– Я в порядке, Несси, правда.
– Ну да, конечно. Ладно, хочешь, смешное расскажу? Этот лейтенант Каримов, он такой потешный молодой человек. По правде говоря, – хихикнула Инесса, – он попытался со мной флиртовать. Представляешь?
Даша смотрела на улыбающуюся подругу, и что-то в мозгах заклинило, такой дикой показалась сценка. Схватив первый попавшийся под руку предмет, оказавшийся булочкой с корицей, она швырнула его в Инессу и выбежала из комнаты.
До приезда мамы Даша просидела в спальне, вернее, пролежала, обняв кота. Через пару часов в дверь поскребся Этот, заскулил, и пришлось его впустить. Дарье показалось, что она слышала голос Полины Геннадьевны; ну точно, домработница должна была уже появиться. Видимо, Инесса ввела ее в курс дела и посоветовала пока не трогать хозяйку, потому что, кроме Хуфа, к Даше никто не поскребся.
Но о приезде мамы наверняка тут же узнал весь дом: ее громкий голос проник даже сквозь плотно закрытую дверь.
– Где она? – тревожно вопрошала Софья Станиславовна. – Где моя бедная девочка?
Ответа Инессы не было слышно, впрочем, бывшей ясновидящей и не требовался ответ: дверь распахнулась, и ярко-бирюзовый вихрь по имени мама оказался рядом с Дашей. Софья Станиславовна всегда носила одежду кричащих цветов, но, вот странность, не смотрелась в ней как попугай, скорее – как экзотическая птица, прилетевшая из жарких стран. При взгляде на малиновые, лимонные, фиолетовые наряды мамочки люди почему-то начинали улыбаться. Дарья никогда не понимала, как можно носить такую одежду и быть при этом законченной пессимисткой…
– Ох, моя бедная доченька! – Мать крепко обняла Дашу, и та уткнулась ей в плечо. Пахло от мамочки старыми добрыми духами «Шанель № 5», и этот родной запах вызвал у Дарьи новый поток слез. Вопрос «Сколько можно плакать?» по-прежнему оставался без ответа.
– Ну-ну, все будет хорошо, – проворковала Софья Станиславовна, ненадолго изменив своей привычке предрекать самое худшее. И – вот странное дело – матери Даша поверила. Действительно, все будет хорошо, потому что хуже, кажется, уже невозможно…
Проговорили они до двух часов ночи. Инесса давно уехала, но Полина Геннадьевна осталась; с кухни доносились восхитительные ароматы, и иногда домоправительница возникала на пороге, предлагая попробовать очередной кулинарный шедевр: то печеные яблоки, то пирожки с грибами. Даша сначала отказывалась, но мама и домработница не отступали, и пришлось съесть и пирожок, и фрукты, и чаю выпить. К двум часам ночи, наконец, наступило желанное отупение – от слез, еды и успокоительного. Даша лежала, заботливо укрытая пледом, который мама подоткнула со всех сторон. Осознание страшного уже не вызывало потоки слез.
– А теперь поспи, – сказала Софья Станиславовна. Дарья попробовала возмутиться: почему все хотят, чтобы она спала, что она, спящая красавица какая-то?! – но против воли провалилась в сон, на этот раз, без сновидений.
Утром Даша выползла на кухню, совершенно разбитая, и обнаружила там маман, пьющую чай в компании Саши Кроль.
– Я думала, ты в отпуск уехала, и тут мне звонит Инесса и приглашает на похороны, – объяснила подружка свое присутствие. – Какой кошмар, Дашка. Ты как?
– Еще не разобралась, – отмахнулась Дарья, налила себе соку и села. В голове было мутно, но действительность перестала казаться убийственной.
– Ты в состоянии выслушивать новости? – поинтересовалась Софья Станиславовна.
– Ох… давай. – Ничего хуже того, что уже произошло, мать сообщить не могла.
– Звонил некий лейтенант Каримов, я так поняла, он один из тех, кто работает над делом Ники. Он сказал, что официально результаты экспертизы еще не подтверждены, но ты ему понравилась… дальше было много словесной чепухи. Суть проста: Ники был пьян, когда сел за руль.
– Пьян? Это невозможно.
– Каримов сказал, тяжелая стадия опьянения, концентрация алкоголя в крови больше трех промилле. Решение судмедэкспертов однозначно: был пьян, погиб по собственной вине. Не сегодня-завтра нам это объявят официально, и можно будет забрать Колю из лап нашей доблестной милиции…
Даша пыталась осознать сказанное. Ники был пьян. Да он в жизни не сел бы за руль в нетрезвом виде! В самом начале их знакомства они едва не поругались смертельно из-за того, что после вечеринки в компании друзей Николай не дал слегка подвыпившей Даше сесть за руль, и сам не сел, хотя выпил едва ли бокал вина. Дарья вспомнила, как они стояли на тротуаре рядом со старой Колиной «тойотой» и шипели друг на друга, словно ошпаренные кошки. Николай был человеком принципов. В течение всех лет, что Даша знала его, он ни разу им не изменял. Но, может быть, была встреча с клиентом, Ники выпил, потом обнаружил, что опаздывает на семейный ужин… Кто знает! Сам он уже никогда не сможет рассказать.
