Наталья Александрова
Алмаз лорда Гамильтона
– Ты это о чем? – удивилась Женя, не обратив даже внимания на «Жеку».
– А как же. Новая дорогущая сумка, отличная косметика… стало быть, на тебя, наконец, обратил внимание не вертопрах какой-то, а приличный человек?
– Ага, вот сумку подарил, – буркнула Женя, чтобы эта зануда наконец отвязалась, – и хватит советов, сама разберусь, как жить.
– Ну, это вряд ли, – притворно вздохнула Фараонова, – ты легкомысленная, у тебя ветер в голове, ты иногда ведешь себя как подросток, а лет тебе, Женечка, сколько?
– Какое твое дело! – всерьез рассердилась Женя. – Что ты ко мне все время вяжешься? Ну, допустим, двадцать девять, ну и что? Все помоложе тебя буду!
Фараоновой недавно стукнуло сорок, про это все, конечно, знали, она юбилей в приличном ресторане отмечала. Пригласила правда не всех сотрудников, Женя в том ресторане не была, но выслушала подробный рассказ Верки о том, какое на Ольге было платье и как выглядит ее муж. Муж был старый (пятьдесят два года), пузатый и плешивый, но Ольга им очень гордилась.
– А такое дело, что тридцать лет – ума нет и не будет! – в свою очередь разозлилась Ольга. – Я тебе когда вещи принесла, целый пакет? На той неделе? А он так и валяется у тебя под столом! Если на меня наплевать, так хоть бы детей несчастных пожалела, им небось одежда нужна, на улицу не в чем выйти!
Резкий ответ застрял на губах Жени.
В данном случае Фараонова, как ни противно это признавать, была совершенно права. Пакет с детскими вещами валялся у Жени под столом вторую неделю. Ну, все время она про него забывала! Просто наваждение какое-то!
Вернее, то торопилась в кино, то с Веркой по магазинам собрались пробежаться, то еще куда-то… в общем, она, конечно, виновата, но Фараонова тоже зануда порядочная. Хотя и правда, дорого яичко к Христову дню, как говорила в свое время бабушка. Одежда-то там на осень, а Женя проваландается, так и зима начнется, а к следующей осени дети вырастут.
Детские вещи нужны были Жениной соседке Ирке. Та внезапно развелась с мужем – развелась, как она рассказывала, с жутким, просто неприличным скандалом, хотя непонятно, с чего муж ее так возненавидел.
Мужик был, конечно, жуткая скотина, Женя его пару раз видела, а Ирка – полная дура, раз не разобралась в нем сразу, да еще и двух детей родила.
Пока был один сын, муж как-то держался, вел себя более-менее прилично, когда же Ирка забеременела дочкой и сделать уже было ничего нельзя, муженек ее расцвел махровым цветом. Видимо, решил, что теперь жена никуда от него не денется. Он регулярно напивался и не ночевал дома, потом, когда родилась девочка, он вообще ушел из дому на месяц.
Ирка была бы этому даже рада, поскольку меньше шума и грязи, и детям спокойнее, но паразит не давал ей денег.
Потом у него начались неприятности в бизнесе, и муж совсем озверел. В будни он как-то держался, но все выходные пил без просыпу, орал и ругался, и начал Ирку бить. Сначала случайно, потом намеренно. Сначала редко, потом все чаще.
Ирка терпела, потому что идти с двумя детьми ей было некуда. Родители жили в другом городе и не жаждали ее видеть, а крошечную однокомнатную квартирку, доставшуюся от тетки, она сдавала двум студентам.
Так продержалась она примерно года полтора, а потом как-то в разгар очередной драки подросший сын кинулся защищать Ирину, и пьяный папаша отшвырнул его мощным плечом, так что мальчик потерял сознание.
И пока ждали «Скорую», мигом протрезвевший папаша сказал обезумевшей от страха Ирке, что, если она скажет в больнице все как есть, он все равно отмажется от суда, а ее с дочкой убьет и закопает в лесу, так что никто никогда не найдет. Так что если мальчик останется инвалидом, то его некому даже будет навещать в доме хроников.
Ирка сказала в больнице, что мальчик упал со стула. Врачи, может, и не поверили, но ничего не сказали. Они обнаружили перелом нескольких ребер и сильнейшее сотрясение мозга.
Муж, видно, все же испугался, он навещал ребенка в больнице, просил у Ирки прощения на коленях, говорил, что он стал другим человеком и что они все теперь начнут сначала.
К тому времени, как мальчика выписали из больницы, студенты, что снимали Иркину квартиру, сдали очередные экзамены и съехали. Выяснилось, что парень нашел хорошую работу программиста и теперь можно снять квартиру получше.
Когда муж в очередной раз уехал не то на рыбалку, не то в баню, Ирка вызвала такси и погрузила в него вещи и детскую коляску. Муж, вернувшись, застал чисто убранную пустую квартиру. Из его вещей Ирка не взяла ничего, даже немногочисленные подарки оставила.
На следующий день она подала на развод и на алименты. Несмотря на уверения мужа, что он осознал свою вину и стал теперь другим человеком и даже обещал купить ей к зиме шубу, Ирка ему не поверила. Точнее, она просто не воспринимала его слова, поскольку перед глазами все время стояла страшная картина: скорчившееся на полу безжизненное тельце сына. Ей хватило, сказала Ирка помогавшей внести вещи Жене, второго раза не будет.
Муж, застав пустую квартиру, жутко озверел и тут же позабыл свои намерения стать другим человеком, а точнее, никогда и не собирался этого делать. Он объявил всем знакомым, что Ирка такая-сякая, бросила его, сломав при этом ему жизнь.
По такому случаю он снова начал пить и однажды явился злой и пьяный к Ирке скандалить. Дело было летом, в июне, жильцы поразъехались, кто в отпуск, кто на дачу, Иркин муж (еще не бывший, поскольку в суде все тянули время, давая, как они говорили, Ирке одуматься и сохранить семью) колотил в двери в свое удовольствие и орал матом, никто ему не мешал.
Ирка сидела за дверью ни жива ни мертва, гадая, вызывать полицию или еще подождать, поскольку на семейный скандал они приезжать не спешат, а если приедут и этот урод к тому времени уже уйдет, то ей мало не покажется.
И в это самое время шум услышал Гераша.
Гераша, которому при рождении дали имя Шурик, с детства был самым большим везде – в садике, в школе, во дворе. Имя свое Шурик он очень не любил и несколько раз даже подрался с теми, кто не уяснил это сразу, хотя по характеру был парень спокойный и незлобивый.
Так и звали его все во дворе Герашей, кличку дали по фамилии, Герасимов. Учился он плохо и, отслужив в армии, устроился в полукриминальную фирму, как он говорил, охранником. Чем Гераша там занимался, он не рассказывал, вообще был на слова скуп, но обычно люди впадали в ступор от одного его внешнего вида – огромный, как гора, и на морду страшный, так что делали все, что Гераша скажет, без всякого сопротивления.
Все во дворе очень удивились, когда Гераша женился, нашлась женщина, которой не жутко было просыпаться, увидев рядом такую рожу. Жену Гераша любил, они чинно ходили под ручку то в магазин, то в кино, то просто погулять, и вскоре стало заметно, что ожидается прибавление семейства.
Родилась девочка, к счастью, похожая на жену, а не на Герашу, он же, боясь взять крошечный кулек в руки, только глядел умиленно, а потом гордо катал коляску, которая рядом с ним казалась игрушечной.
К лету девочка подросла, и Гераша отправил их с женой к теще на дачу. А сам вечерами культурно отдыхал перед телевизором с холодным пивом и чипсами. По его габаритам ему нужно было не меньше восьми бутылок.
И вот, когда он отключил звук во время рекламы, до Гераши дошел шум с пятого этажа к нему на седьмой. Шумели здорово, чего Гераша очень не любил. И он не поленился спуститься и, увидевши пьяного хмыря, мирно посоветовал ему угомониться и не мешать людям культурно отдыхать после рабочего дня.
Обычно этого было достаточно, и люди, как уже говорилось, испуганные внешним видом Гераши, тут же делали все, что он просил. Однако не зря народ говорит, что пьяному море по колено. Так и Иркин муж решил, что ничего не боится, а возможно, послал Герашу просто по инерции. Так или иначе, но Гераша обиделся. И толкнул скандалиста и грубияна так, что тот покатился по лестнице до первого этажа, пересчитывая ступени. Гераша неторопливо спустился следом и легонько попинал еще лежавшего ногами, приговаривая, чтобы он этого типа никогда больше у себя на лестнице не видел. И ушел досматривать футбол, как раз перерыв на рекламу кончился.
Иркин муж очухался и урок, надо думать, усвоил, потому что начал действовать по-другому. Он мигом оформил все свое имущество на других лиц, так что, когда их наконец развели, и Ирка стала ждать хоть каких-то алиментов, ей показали фигу. Так и сказали – ничего с папочки деткам получить не выйдет, он не работает, и фирма не его. В общем, обычная история.
Надо сказать, что Ирка не очень-то и удивилась, после случая с сыном ее уже ничто не могло удивить. Однако замаячил призрак смерти от голода, потому что пару колечек и сережки, которые она снесла в скупку, проблемы не решили.
Мама того студента, что снимал у Ирки квартиру, работала в РОНО, она помогла с садиком для старшего Ваньки. Что касается младшей девочки, то она уродилась очень болезненной, и про ясли нечего было и думать.
Тогда подружка студента, которая подрабатывала в издательстве дизайнером, устроила Ирку редактором-надомником, потому что выяснилось, что у нее диплом филологического факультета. Университет был в далеком городе, но все же высшее образование Ирка получила. Хотя диплом еле нашла, уж и забыла про него.
В общем, платили мало, но призрак голодной смерти отступил на время. А детские вещи несли Ирке знакомые и соседи.
Вот и Женя бросила клич на работе, и сотрудники откликнулись. Ольга Фараонова долго собиралась, но принесла, наконец, большой пакет. У нее самой детей не было, но ее сестра воспитывала близнецов и так с ними намучилась, что сказала твердо: с нее хватит, больше она никого не родит. Так что детские вещи раздавала с радостью.
– Извини, Оля, – пробормотала Женя, – ты права, я сегодня же все заберу.
И поскорее вышла, так что Фараоновой оставалось только удивленно пялиться на дверь: с чего это Женька такая покладистая? Всегда как было: ей слово – она в ответ десять, ей простое замечание – она огрызнется, попросишь что-то сделать – она отмахнется или забудет, наврет что-нибудь. Правда, что ли, влюбилась, хахаля завела? С трудом верится, но все же как-то Королькова переменилась…
Выйдя из-за ларьков, Феррум настороженно огляделся по сторонам.
Кажется, никто его не видел. Немногочисленные прохожие спешили по своим делам, им не было до него дела. Все были озабочены своими собственными делами, а он вообще был для них невидимкой, незначительной деталью городского пейзажа.
И все же Феррум чувствовал какое-то беспокойство. Ему казалось, что его руки и лицо в крови того мелкого карманника.
Он убеждал себя, что никакой крови на нем нет, да если и есть пара капель – они незаметны на его красноватой, словно тронутой ржавчиной коже, на рыжих волосах.
Феррум прошел квартал, свернул в тихий переулок, где припарковал свою машину, снова огляделся. Мимо прошел какой-то пожилой тип, взглянул на него подозрительно.
Феррум не остановился возле машины, наоборот, он прибавил шагу, прошел еще один квартал, оглянулся. Старик свернул за угол. Да нет, все в порядке. Его чутье говорило, что он не наследил, а своему чутью Феррум верил.
Он вернулся, открыл дверцу машины, сел на водительское сиденье и осмотрел себя в зеркале заднего вида.
Вроде все нормально, никакой крови на нем нет.
Как все же неудачно все вышло!
Этот карманник сам напоролся на нож, Феррум не собирался его убивать. Зачем? Впрочем, ничего страшного. Это не первый покойник на его пути. На то он и Феррум, то есть железный, чтобы не обращать внимания на такие мелочи.
Ферруму нравилась его кличка, ему приятно было объяснять новым знакомым, которые спрашивали, что она значит: Феррум – это железо… я железный, понятно?
Правда, на самом деле у этого прозвища было совсем другое, не такое лестное объяснение.
Его дал Ферруму один очень важный человек по кличке Химик. Он и правда хорошо разбирался в химии, умел делать из безобидных таблеток, какие можно купить в любой аптеке, яды и наркоту. Говорили, что до того, как стать большим человеком, он был простым учителем химии в средней школе.
Увидев первый раз Феррума – тогда еще просто Витьку Рыжего, – Химик усмехнулся своей кривой улыбкой и сказал:
– Феррум два о три…
– Чего? – удивленно переспросил Витька.
– Ты, парень, как будто заржавел. А формула ржавчины – феррум два о три… будешь ты у нас Феррум!
– А что, красивое прозвище!
С тех пор так и пошло – Витька Рыжий стал Феррумом. Химика уже давно не было в живых – его угостили собственным ядом, так что сейчас никто уже не помнил, откуда взялось это погоняло. Никто, кроме самого Феррума.
Успокоившись, Феррум задумался.
Куда же девалось то, что он искал?
В сумке этого не было, он проверил ее очень тщательно, проверил каждый кармашек, каждый шов.
Зато в сумке он нашел кое-что полезное…
Феррум вытащил из кармана белый листок.
Все правильно – это было почтовое уведомление, обычный бланк с печатью Почты России. На нем были номер и дата, а еще – адрес и имя получателя.
Феррум прочитал это имя: Королькова Евгения Михайловна.
Ну что ж, Евгения Михайловна, пора нам с тобой познакомиться поближе…
Но знакомство с Евгенией Корольковой пришлось отложить: в «бардачке» машины требовательно и тревожно зазвонил мобильный телефон.
Это был не обычный телефон, по которому Феррум разговаривал со своими прежними знакомыми и немногочисленными друзьями. Это был специальный одноразовый телефон красного цвета, по которому с ним связывался тот человек.
Феррум почувствовал, как холодок пробежал по его спине легкими пальцами. Да что это с ним? Почему звонки того человека так его напрягают?
Он открыл «бардачок», вытащил из него красный телефон и проговорил неожиданно охрипшим голосом:
– Слушаю.
– Очень хорошо, что слушаешь! – прозвучал в трубке механический, холодный и скрипучий голос. – Опять у тебя прокол?
Вот откуда он знает? Что он, следит за Феррумом?
– Ну, почему прокол… у меня есть кое-какие результаты…
– Мне нужны не кое-какие результаты. Ты знаешь, что мне нужно. – Голос в трубке стал еще холоднее, еще жестче. – Ладно, хватит оправдываться! Приезжай немедленно на остров Голодай… знаешь там лютеранское кладбище? – и механический голос продиктовал подробную инструкцию.
Голос в трубке уже давно молчал, а Феррум все еще сидел, тупо глядя перед собой. Вдруг он спохватился: нужно ехать, ехать как можно скорее, а то тот человек разозлится…
Феррум включил зажигание, выжал газ и поехал на Васильевский остров. Там, переехав реку Смоленку, попал на небольшой остров Голодай. Вспомнив инструкцию, подъехал не к главным воротам лютеранского Смоленского кладбища, а к неприметному пролому в чугунной решетке, укрытому разросшимися кустами персидской сирени. Оставив машину возле ограды, пролез в проем и пошел по узкой дорожке между двумя рядами надгробий.
Еще каких-нибудь сто лет назад на Васильевском острове тогдашнего Петрограда немецкий язык звучал едва ли не чаще, чем русский. На каждом шагу попадались вывески на немецком языке – аптеки и кондитерские, писчебумажные магазины и пивные. Немцы жили в этом городе с самого его основания. Жили и умирали. И тут, рядом с Васильевским островом, находили они свой последний приют.
Позднее, перед началом Великой войны, василеостровских немцев выселили в Казахстан и другие отдаленные места. Живых – выселили, но мертвые остались.
Мрачные, потемневшие от времени надгробные камни и чугунные кресты выстроились вдоль дорожки; казалось, они провожают незваного гостя неодобрительными взглядами, тихо и осуждающе шепчутся за его спиной. Надписи, выполненные громоздким, витиеватым готическим шрифтом, оплетали эти надгробия, как дикий виноград оплетает старинные часовни. Казалось, здесь похоронены не булочники и аптекари с Васильевского острова, а ландскнехты и алхимики давно минувших времен.
Феррум, как велел ему тот человек, миновал поперечную дорожку, прошел мимо печального каменного ангела с опущенным факелом в руке, увидел впереди гранитное возвышение, на котором в решетчатом обрамлении стоял большой каменный склеп с закрытыми железными воротцами.
Подойдя к возвышению, Феррум огляделся по сторонам, наклонился и поднял камень, лежащий слева от ворот.
Как и сказал тот человек, под этим камнем оказался большой старый ключ с фигурной бородкой. Феррум вставил ключ в замочную скважину, повернул его.
Раздался громкий скрип, и ворота открылись.
Склонив голову, чтобы не удариться о притолоку, Феррум вошел в склеп.
Железные воротца с тоскливым скрипом закрылись за ним, он оказался в сырой темноте склепа. Но глаза очень быстро привыкли к скудному освещению, и Феррум разглядел перед собой четыре высоких каменных саркофага.
И снова холодные пальцы страха пробежали по его спине.
Феррум откашлялся, чтобы хоть какой-то звук нарушил мертвую тишину склепа.
И тут же, словно в ответ на его кашель, раздался новый звук – леденящий душу скрежет.
Это начала отъезжать в сторону каменная крышка одного из саркофагов.
Феррум отшатнулся, метнулся к железным дверям – но они оказались заперты. Тогда он взял себя в руки и шагнул вперед.
Крышка отодвинулась еще немного – и из саркофага поднялся высокий худой человек.
В голове у Феррума мелькнула странная и несвоевременная мысль: вот, наконец, он и увидел того человека. До сих пор он только слышал его голос – да и то наверняка искаженный каким-то специальным устройством.
А в следующий момент всякие мысли улетучились из его головы. Потому что он узнал того, кто поднялся из саркофага. Хотя в склепе было темно и лицо того человека казалось всего лишь пятном мрака на фоне окружающей темноты – он узнал его фигуру, и наклон головы, и движения рук.
– Химик?! – изумленно пролепетал Феррум. – Не может быть! Ты же умер! Тебя же убили!
– Ну да, убили! – Химик усмехнулся своей кривой улыбкой. – Потому я и назначил тебе встречу на кладбище! Где же еще может обитать покойник?
Он засмеялся сухим лающим смехом – и этот смех тоже невозможно было не узнать.
– Но я же сам видел твой труп… я был на твоих похоронах… я нес гроб…
– Был, был! – Химик поморщился. – Ты не забыл, почему я дал тебе такое прозвище – Феррум?
– Где уж тут забудешь!
– На всякий случай напомню. Ты – не железный, ты – ржавый! А ржавчина очень легко разрушается!
Он помолчал недолго, а потом перешагнул край саркофага и проговорил:
– Пойдем прогуляемся по кладбищу. Я хочу тебе кое-что показать. Кое-что поучительное.
Феррум не посмел возразить, он только покосился на двери склепа и робко проговорил:
– Они заперты… их кто-то запер…
– Кто-то запер? – передразнил его Химик. – А ты все же попробуй открыть!
Феррум толкнул дверь, и она легко распахнулась.
Феррум вышел из склепа – и услышал у себя за спиной тяжелые шаги.
Он нашел в себе силы оглянуться…
Химик очень изменился за то время, что прошло с его фальшивой смерти, с его похорон. Как будто он и вправду умер и вернулся с того света.
Его бледное лицо потемнело, словно обгорело в адском пламени, тело стало еще худее и суше, чем прежде, плечи и колени – еще костлявее.
– Не верти головой! – приказал Химик. – Иди вперед!
Феррум пошел вперед, по той же узкой дорожке, по которой пришел к этому склепу. В голове у него не осталось никаких мыслей – только страх.
Химик шел за ним, не отставая и не приближаясь, и время от времени командовал:
– Налево! Теперь направо!
Наконец они пришли в самую дальнюю, самую глухую часть кладбища, туда, где были похоронены самые первые немцы Петербурга – те, кто приехал сюда еще при Петре и при Анне Иоанновне.
И как ни странно, здесь Феррум увидел несколько новых могил, с временными табличками. И еще одну глубокую яму, готовую принять свежего покойника.
– Я думал, на этом кладбище больше не хоронят, – проговорил Феррум, не зная, чем заполнить тишину.
– Хоронят! – возразил Химик. – Но только очень важных и влиятельных покойников! – И он снова засмеялся лающим смехом, решив, что удачно пошутил. – Но я хотел показать тебе не те могилы, где кто-то уже похоронен. Я хотел показать тебе вот эту, свежую могилу…
– Чья она? – спросил Феррум испуганно. В глубине души он уже знал, каким будет ответ.
– Твоя! – проговорил Химик. – Если ты не выполнишь мое поручение, если не принесешь мне то, за чем я тебя послал, – эта могила станет твоей. Нет, на ней не будет таблички с твоим именем, на ней поставят табличку с именем одного банкира, который только вчера умер от неизвестной и подозрительной болезни, но внизу, под гробом банкира, будешь лежать ты, Феррум…
Химик замолчал.
Феррум сглотнул, он с трудом дышал, руки его дрожали.
– Я сделаю… – проговорил он, когда смог говорить. – Я принесу…
Химик ничего не ответил.
Феррум повернулся.
За его спиной никого не было.
Наступила глубокая ночь. Лондон погрузился в таинственную тишину, только изредка нарушаемую перекличкой ночных сторожей Сауфтворкского прихода. Все добропорядочные горожане давно уже затворились в своих домах, выпили на ночь по стакану горячего молока с имбирем и корицей и отошли ко сну. Только изредка на кривых и грязных улицах Сауфтворка и Боро попадалась компания подвыпивших гуляк, горланящих кабацкие песни, подбадривая друг друга сальными шуточками, но и они невольно замолкали, почувствовав незримое присутствие настоящих хозяев ночи.
В этот час Южный Лондон принадлежал ночному племени – ворам и грабителям, убийцам и головорезам.
И в этот-то страшный час по одной из узких, темных улочек Сауфтворка шли два человека, чей внешний вид никак не вязался с ночным Лондоном.
Один – точнее, одна из этих двоих – была высокая и стройная девушка, до самых глаз закутанная в цветную шелковую шаль. Она шла мелкими грациозными шагами, испуганно оглядываясь по сторонам. Ее спутник был сутулый, довольно высокий пожилой человек, одетый как обедневший джентльмен. Или, точнее, как джентльмен, у которого давно не было случая и возможности привести свой костюм и свою внешность в порядок.
В облике и манерах этого джентльмена чувствовалась привычка к лишениям и военная выправка.
– Где же дом этого господина? – должно быть, не первый уже раз спрашивала девушка своего спутника.
– Должен быть уже скоро, миледи! Видите, мы уже почти дошли до собора, а от него уже рукой подать до дома его светлости!
Действительно, впереди выступала из мрака громада Сауфтворкского собора.
– Я устала и проголодалась! – жалобно проговорила девушка.
– Вам некого винить. Вы же понимаете, ночью все выглядит совсем не так, как днем! Если бы вы послушались меня и остановились на том постоялом дворе, сейчас вы грелись бы у жаркого камина, а то и спали бы в теплой, уютной постели… а утром мы без проблем нашли бы дом его светлости…
– На том постоялом дворе! – возмущенно повторила девушка. – Это был не постоялый двор, а грязная помойка! Там были тараканы! Клянусь покровами Вишну – там были тараканы величиной с собаку!
– Ну уж и с собаку! Не съели бы вас эти тараканы… зато вы сейчас не подвергались бы такому риску…
Вдруг мужчина застыл на месте, к чему-то прислушиваясь.
– Что там такое? – испуганно прошептала девушка.
– Тс-с! Кто-то идет!
И правда, из темного переулка вышли несколько человек в странных и живописных лохмотьях и страшных масках, покрытых устрашающими черными и красными разводами. На головах у них были шапки, украшенные перьями.
– Команчи! – в ужасе выдохнул мужчина.
В то время весь Лондон в благоговейном ужасе трепетал перед шайкой ночных разбойников, которые взяли себе имя индейского племени. Эта шайка превзошла истинных команчей в дикости и жестокости. По ночам «команчи» расхаживали по улицам города, подкарауливая случайных прохожих, нападали на них и подвергали самым страшным издевательствам, а некоторых и убивали. Ходили слухи, что эту шайку составляли не настоящие грабители, а молодые люди из богатых семей, которые таким способом разгоняли скуку.
Впрочем, жертвам этих дикарей от этого было ничуть не легче.
– Посмотрите-ка, кого мы поймали! – радостно воскликнул один из «команчей», повернувшись к своим спутникам. – Старый хрыч и его красотка дочка!
– Почем ты знаешь, что она красотка? – проворчал его приятель. – Она так закутана в свои тряпки, что там ни черта не разглядишь! А может, она страшна как смертный грех!
– А вот мы сейчас проверим! – проговорил первый, делая шаг вперед. – Сейчас мы избавим ее от этого тряпья и поглядим, как она выглядит без него!
– Ни с места! – грозно выкрикнул пожилой джентльмен. – Еще один шаг, и я…
– И ты – что, дедуля? Отшлепаешь меня своей тросточкой? – «команч», кривляясь и нарочито хромая, шагнул вперед.
Пожилой господин удивительным образом преобразился. Он отступил чуть в сторону, поднял свою безобидную трость – и неуловимым движением выдернул из нее длинный, остро отточенный клинок. Взмахнув им в воздухе, он нанес молниеносный удар – и «команч» упал на землю, пронзительно вереща:
– Этот подлый старикан проткнул мне колено! Клянусь акульими потрохами, я не могу встать!
– Да что же это такое? – с искренней обидой присоединился к нему приятель. – Подлые горожане смеют обнажать оружие против честных «команчей»? Что творится! Куда катится мир! Ну, все, старик, тебе пришел конец!
Разбойник бросился вперед, обнажив длинный кинжал. За ним спешили остальные члены шайки.
– Отходите к собору, миледи! – проговорил пожилой господин, следя за противниками и нанося быстрые и точные удары.
Он бился как разъяренный лев, но разбойники были слишком многочисленны.
Девушка прижалась к стене, с ужасом следя за схваткой.
В это время со стороны собора показался высокий мужчина в черной сутане.
– Что здесь происходит? – воскликнул он возмущенно.
– На нас напали эти разбойники! – ответила девушка.
– А ты, святоша, проваливай, если не хочешь, чтобы мы и тебя прикололи! – прокричал один из «команчей».
– Ну уж нет! – В руке священника появилась длинная дубинка, окованная железом, и он встал рядом с пожилым господином. – Мы еще посмотрим, кто кого! Я служил в королевском флоте и умею неплохо драться!
Священник оказался опытным бойцом, и «команчи» начали выдыхаться. Однако их было все же слишком много.
Во время схватки священник с джентльменом постепенно отступили к самому собору и теперь дрались с «команчами» на ступенях перед порталом. Девушка, следившая за сражением, увидела приоткрытую дверь и скользнула внутрь собора, должно быть, надеясь в случае поражения своих защитников найти там убежище.
Оглядевшись в пустом темном пространстве собора, она подошла к усыпальнице, над входом в которую был высечен дворянский герб – два льва и два геральдических дерева.
Остановившись перед этой усыпальницей, девушка опасливо огляделась, достала из складок своего плаща небольшую шкатулку из слоновой кости. Она зашла в усыпальницу, пробыла в ней какое-то время и снова вышла.
В это время дверь собора открылась, и раздался хриплый мужской голос:
– Миледи! Миледи! Можете выходить, опасность миновала!
Девушка узнала голос своего пожилого спутника, облегченно вздохнула и пошла к выходу.
Выйдя из собора, она узнала, что на шум схватки подошел отряд ночной стражи, и «команчи» трусливо разбежались.
Правда, сопровождавший ее пожилой джентльмен был серьезно ранен, но он заверил ее, что жизни его ничто не угрожает и он вполне может идти.
Когда начальник ночной стражи узнал, что жертвы нападения направлялись в городской дом лорда Гамильтона, он дал им охрану, которая проводила их до входа в особняк.
Выйдя с работы, Женя осознала, что ужасно устала и проголодалась. Она хотела скорее вернуться домой – но тут вспомнила, что в доме нет ни крошки еды, даже хлеб заплесневел, и она его в сердцах выкинула в мусоропровод.
Хорошо, что соседи этого не видели – выбрасывать пищевые продукты в мусоропровод нельзя, от этого могут завестись мыши или что похуже.
Нужно было купить хоть что-то съестное.
Она зашла в ближайший супермаркет и тут осознала, что держит в руках большой пакет с детскими вещами, про который ей все время напоминала Ольга Фараонова. Под ее кинжальным взглядом Женины руки сами схватили пакет перед уходом.
Вот черт!
Как-то раз она зашла в этот супермаркет со своим пакетом, так вредная кассирша минут двадцать перерывала его содержимое, чтобы убедиться, что Женя не спрятала среди своего барахла плавленый сырок или бутылку кетчупа.
Самое обидное, что люди, стоявшие за ней в очереди, встали на сторону кассирши и на разные голоса костерили Женю, будто это она отнимала у них время.
Нет, придется сдать этот дурацкий пакет!
Возле входа в магазин была камера хранения.
Устроена она была сложно – сначала нужно было найти свободную ячейку и положить в нее свои вещи, потом закрыть дверцу и получить в автоматическом устройстве чек. На выходе из магазина этот чек нужно было приложить к сканеру, тогда твоя ячейка открывалась, и можно было забрать вещи. Пожилые покупательницы с трудом могли освоить эту последовательность действий, поэтому в камере хранения вечно была очередь.
К счастью, когда Женя вошла в магазин, толпа покупателей схлынула, наступило временное затишье, и она смогла без проблем избавиться от Ольгиного пакета.
Пройдя в торговый зал, Женя тяжело вздохнула.
Она давно пыталась перестроиться на здоровый образ жизни, начать готовить полезные и вкусные продукты, но никогда на это не хватало времени и силы воли. Вот и сейчас она представила себе, что купит кабачки и спаржу и будет час стоять у плиты, чтобы сделать из них что-то съедобное… Масло со сковородки будет брызгать на плиту и стены, кабачки обязательно подгорят, и во всей квартире будет стоять ужасный чад. А для спаржи нужно покупать соус, которого в супермаркете вечно нету, так что придется готовить его самой…
Да она за это время умрет с голоду!
И Женя, ругая себя последними словами, опять поплелась к морозильной камере, где ее поджидали готовые котлеты и блинчики, которые можно просто разогреть в микроволновке.
Тут же, в этой же морозилке, она прихватила несколько замороженных булочек.
Осознавая всю глубину своего морального падения, она бросила в тележку еще и пакет пельменей, вспомнила про хлеб и сыр и наконец поплелась к кассе, мужественно отказавшись взять сметану к пельменям.
Как всегда, работали только две кассы из четырех.
На автопилоте Женя встала в более короткую очередь.
Нет бы задуматься, почему эта очередь короче!
Но она поняла, в чем дело, когда уже было слишком поздно менять диспозицию.
Кассирша, к которой она встала, работала с торжественной медлительностью царственной особы. Каждый купленный продукт она неспешно осматривала со всех сторон и чуть не обнюхивала, прежде чем пробить.
