Наталья Андреева
Ангард!
В фехтовании: занять позицию, пригодную для боя
Братство Кубка
Сверкающий зеркалами огромный зал, чем-то похожий на зал для бальных танцев. Но вместо людей в серебристые стекла печально смотрятся манекены. Чучела для отработки боевых ударов. Разглядывают зияющие раны: несчастные истерзаны безжалостными клинками. Ответить они не могут, закрыться от ударов тоже. Остается лишь грустно глядеться в зеркало и оценивать потери. Сколько еще осталось красоваться им в этом зале, пока не выкинут на свалку?
Здесь пока тихо. Но стоит войти посвященному, прикрыть глаза и прислушаться, как в ушах зазвучит фонограмма, потом раздастся характерный суховато-металлический звук скрещенных клинков и отчаянные, яростные крики сражающихся. И рокот ног. Именно рокот, как у лавины, идущей с гор, потому что пары фехтовальщиков кружатся в замысловатом танце: каждый пытается поразить соперника. Гул нарастает по мере того, как накаляется схватка. Лавина неудержима. Миг – и она накрывает с головой. Удар – и крик отчаяния или восторга:
– Получилось! У нас получилось! Ура!!!
В зал врывается четверка парней. У того, кто идет первым, в одной руке хрустальная то ли салатница, то ли ваза для конфет, а в другой – бутылка дешевого красного вина. Парень невысок ростом, тонок и гибок, как хлыст, у него смуглое лицо, темные волосы, узкие губы. Карие глаза горят, словно жгут. Получилось!
– Мы это сделали, парни! C‘est superbe! C‘est magnifique!
– Чего-чего? – удивленно смотрят на него друзья.
– Супер, говорю! Великолепно!
– Так бы сразу и сказал! А то: манифик!
Смуглолицый юноша торжественно ставит на пол «салатницу» и протягивает бутылку другу: «На, открывай!». Самый высокий из четверки, мощный, широкий в плечах, и сильный, как Геракл, парень недовольно мнется:
– Женька, ты чего? А спортивный режим?
– За победу надо выпить.
– И чем же я ее открою?
– А вот этим, – хорошенький, как херувим, парнишка с льняными кудрями, хихикая, протягивает шпагу. – Давай, Петька! Протолкни клинком пробку внутрь, и…
– Никогда этим не занимался, – бормочет тот, пытаясь проткнуть острием пробку. – О, черт! Так и порезаться можно!
Четвертый молчит, внимательно наблюдая за манипуляциями друзей с бутылкой. Только что четверка шпажистов выиграла командное первенство города среди юношей. В составе: Евгений Рощин, Петр Воловой, Валерий Белкин и Ролан Самарин. Все десятиклассники, из разных школ, все – члены спортивного клуба «Рапира». Да здравствует оный и славится во веки веков! Кроме того, Женька Рощин выиграл индивидуальное первенство. И успел уже раздобыть где-то бутылку вина. Такой успех надо отметить.
– Фу-у… Проскочила.
Явный лидер четверки, Рощин почти до краев наполняет вином хрустальную «салатницу». И первым подносит ее ко рту. Ему можно. Он – чемпион.
– Ну, за дружбу!
– И за победу, – добавляет Валерик Белкин, тот самый голубоглазый херувим.
– За победу.
Рощин пьет. Потом протягивает кубок Петьке Воловому. По прозвищу, разумеется, Вол. Тот медленно, словно нехотя, подносит «салатницу» к губам…
…Проиграл. В полуфинале проиграл Рощину. В итоге – лишь третье место. Петя – любимец тренера. У того два прозвища. Деликатное – Француз. Для чужих ушей и для родителей учеников. А меж собой ученики зовут своего тренера Дрыном, за высокий рост и худобу. Дрыну уже под шестьдесят. В молодости он был неплохим фехтовальщиком, о чем свидетельствуют старые фотографии и многочисленные кубки, но на международных соревнованиях громких побед не имел. Недосягаемой мечтой Француза-Дрына было выиграть чемпионат Европы, а потом и Мира! А теперь Дрын мечтает воспитать Дрына-2. Такого же длиннорукого фехтовальщика – чемпиона, который воплотит его заветную мечту в жизнь. Его «коньки» – контратаки в отступлении и ремиз (продолжение атаки). Меж тем возраст уже критический. Скоро Дрын выходит на пенсию. Петька Воловой – последняя его надежда, и старый тренер это понимает. Но…
– Петя! Огонька в тебе нет! Задора нет. Наслаждайся поединком! Наслаждайся. А ты работаешь на дорожке. Опять Женьке Рощину проиграл! А он ниже тебя на целую голову! Где твоя длинная рука? Почему не работает?
– Женька флешами сыплет и сыплет. Как из ведра. Я теряюсь. Видали, как он меня сделал? Его знаменитый флеш! Опустился на колено, шпагу вниз, и снизу вверх – укол! Красиво и эффективно!
– Рощин – мастер импровизации, – с сожалением сказал тогда старый тренер. – Вот ты, Петя. Ты работаешь на дорожке. А Рощин… Рощин творит.
– Скажите, а за что вы его так не любите?
…Следующим кубок берет Валерик Белкин. Тот пьет долго, с наслаждением. Паренек есенинского типа, писаный красавец: льняные кудри, синие глаза. А по натуре рубаха-парень. Веселый, разбитной, любитель покуражиться, и такой же на дорожке. Отступление презирает, только вперед! Вперед и в открытую. Дрын говорит, что Белкин прост, как грабли. Он в четверке шпажистов – слабое звено. Первый командный бой был его, и Белкин безнадежно проиграл. Но переделать его невозможно. Заставить Валерика хоть ненадолго уйти в защиту? Да куда там! Девочки ведь смотрят! А девочки любят эффектные выпады. И даже когда Белкин проигрывает (а проигрывает он практически всегда), болеют только за него.
«Валерик! Валерик! Да-ва-ай!!!» Белкин жмурится от удовольствия. Вино и девочки. Сейчас вино, вечером будут девочки…
– Все, хватит, – дергает его за рукав Самарин. – Прервись.
Ролан Самарин. Предпочитает, чтобы его звали Ромой. Рома Самарин. Имя, записанное в паспорте, он презирает. Считает дурацким и очень смешным. Когда друзья хотят его задеть, или разозлить как следует, называют Роланом.
Самарин – мастер тактики. В шутку друзья даже называют его «гроссмейстером». Его фехтовальные фразы витиеваты до крайности. Словно многоходовые шахматные комбинации. Длинные завязки, замысловатые репризы, и редкие туше (укол-удар). Самарин может плести кружева на дорожке долго-долго. Пока терпение противника не иссякнет. И у «гроссмейстера» есть существенный недостаток. Настолько существенный, что тренер считает Рому безнадежным для фехтования. Самарин не умеет незаметно вытягивать руку перед уколом. Ведь чем незаметнее вытянешь руку – тем вернее поразишь противника. Это азбука фехтования.
Рука же Ромы перед уколом непроизвольно делает корявый замах. Настолько корявый, что противник легко читает – «иду атаковать». И тут же контратакует, либо берет защиту. И – все. Наша песня хороша, начинай сначала. Потому Самарин и не колет, плетет кружева на дорожке. Плетет и плетет. Сегодня в финале ему повезло. Противник попался слабый. Видел, все видел и корявый замах засек. Но контратаковал невыразительно, защищался слабо. В итоге перед решающей схваткой была ничья. Ничья по уколам. А в последнем бою Женька Рощин противнику шансов не оставил…
– Эх, хорошо!
Рощин во весь рост вытягивается на сваленных в углу матах. Тонкий, смуглый, гибкий, словно стальной клинок, всегда заряженный на победу. Даже сейчас готов по команде «Алле!» вскочить и кинуться в бой. Женька мечтательно смотрит в потолок. На улице весна. Воздух, как молодое вино, пьянит мгновенно, с первого глотка. Скоро начнутся выпускные экзамены, а там – взрослая жизнь. Все дороги перед тобой открыты. Кажется, что открыты. А на самом деле?..
Выпив вина, парни слегка захмелели. Языки развязались.
– Женька, ну ты как? – пристально глянул на друга Петя Воловой. – На Россию теперь поедешь? А там и во взрослых соревнованиях можно участвовать. КМС, считай, сдал. Потом, глядишь, и мастером спорта станешь. Международного класса, – подчеркнул Воловой. – Тебе теперь все пути открыты, после такой двойной победы.
– Хочешь сказать, что я должен связать свою жизнь с фехтованием? Ну, уж нет! – расхохотался Рощин.
– Да ты что?! Ты же лучший фехтовальщик на шпагах! Да ты во всей стране лучший, Женька!
– А что такое фехтование? А? – Рощин приподнялся на локте.
– «Фехтование приучает человека к самостоятельности, руки развивают силу и гибкость, кривые ноги выпрямляются, существо слабое, хилое укрепляется…» – голосом Дрына проскрипел Валерик Белкин.
Друзья не выдержали и рассмеялись. До чего ж похоже! У Белкина прямо талант к лицедейству.
– Молодец! – хлопнул его по плечу Рощин. – Но я не в том смысле. В смысле перспективы. Непопулярный вид спорта. Не то, что футбол, или хоккей. Членов нашей сборной по хоккею все знают в лицо. А кто знает в лицо знаменитых фехтовальщиков? Увы!
– Что ж ты не записался в футбольную секцию? – мрачно спросил Самарин.
– «Трех мушкетеров» начитался. И потом… Хотел поставить школьный спектакль. «Три мушкетера», – нехотя ответил Рощин.
– Поставил?
– Да. Спектакль прошел на ура. Даже пресса была. Корреспондент из журнала для молодежи. Оч-чень популярного, между прочим.
– И? – напряженно спросил Петя.
– Что и требовалось доказать. Я собираюсь поступать на режиссерский факультет. А там конкурс-то ого-го! Но с такой рецензией у меня появляется шанс. Подам на рассмотрение свой сценарий и озвучу результат его воплощения в жизнь, то бишь, зачитаю комиссии хвалебную рецензию. Вот и пригодилось фехтование.
– Какой удар для Дрына! – поморщился Петька Воловой. – Жека, а ведь он на тебя рассчитывает! Не часто его ученики выигрывают первенство города.
– Вот и утешь его, – зло сказал Рощин. И презрительно добавил: – Любимчик.
– Я на экономический. Мне к экзаменам надо готовиться.
– Брось, Петька! Кому нужна экономика? Тоска! Закопаешься в цифрах. Если уж у тебя способности к математике, иди в инженеры. Или физиком стань. Ракеты в космос запускай. И то – дело!
– Я на экономический, – упрямо сказал Воловой. – Что-то мне подсказывает, что жизнь скоро изменится. И космос ваш накроется медным тазом. А вот экономисты будут в цене. Да и чемпиона из меня не получится. Дрын это знает.
– А я в театральный, – улыбнулся вдруг Валерик Белкин.
– Чего-о?! – хором спросили друзья. И переглянулись. Ну и ну!
– Артистом буду. А вы думали, чего я здесь парюсь? В «Рапире»-то? Сколько у нас классических пьес, где требуется умение фехтовать? Один Шекспир чего стоит! «Гамлет», «Ромео и Джульетта», «Двенадцатая ночь»… Те же мушкетеры, Сирано де Бержерак. Не счесть. У меня кроме внешности перед остальными есть преимущество. Юношеский второй разряд по фехтованию. Следовательно, я умею играть фехтовальные репризы. И играть красиво. Приемная комиссия будет в восторге.
– А ты не дурак, – усмехнулся Рощин. – Признаться, я тебя недооценил. Умно! И фехтуешь ты правильно, если принять во внимание цель. Атака, атака и еще раз атака. Теперь мне все понятно. Тогда мы с тобой еще встретимся. Не на дорожке. На репетиции. Если каждый своего добьется. Я буду ставить фехтовальные репризы, а ты их играть.
– Идет, – беспечно сказал Белкин. – Ну а ты, Рома? Почему молчишь?
– А что сказать?
– Куда собираешься после десятого класса? В какой институт?
– Может, я в армию пойду, – нехотя сказал Самарин.
– Да ты что?! Сейчас лучших в Афган отправляют! Ты, вообще, в курсе? Ромка, ты ведь спортсмен!
– Ну и что? Мне все равно.
– Дурак, – резюмировал Рощин. – Умереть всегда успеешь. – И вдруг спохватился: – О, черт! А сколько сейчас времени?
– Что, Маргота ждет? – хмуро спросил Самарин.
– Ты, Жека, смотри… Поосторожнее с ней, – посоветовал опытный в делах сердечных Белкин.
– Это еще почему?
– На таких женятся.
– Еще чего!
Рощин поднялся. Маргарита Лепаш была самой красивой девушкой в школе. А ему всегда достается все самое лучшее. Так было всегда и так будет. Ромка ревнует, это видно. Глаза цвета моря сразили его наповал. Ромка зовет ее Марготой. Дюма начитался. Роман называется «Сорок пять». «Маргота и Тюренн». Латынь. Нет, она не Маргота. Она – Маргарита Лепаш. Странная фамилия, забавная и немного смешная. Французская? А почему буква «ша» на конце? Странно! И сама она немного странная, эта белокожая малышка с огромными яркими глазами. До сих пор тайком шьет платья своим куклам, словно девчонка какая-нибудь, часами может строчить на своей машинке. Только он, Рощин, знает, что Маргота собирается поступаться в текстильный институт, учиться на модельера. Пока это тайна.
А за окном весна… Конец апреля, и апрель в этом году невероятно теплый. Женька Рощин вскочил и потянулся. Красота! Его ждет самая красивая девушка в школе, а, может быть, и во всей Москве. И в руках у него чемпионский кубок. Он, Рощин, прекрасно знает, что он лучший фехтовальщик в этой огромной стране, да, среди юношей, зато самый перспективный, самый одаренный, самый ловкий и смелый. И захоти он… Нет, не об этом сейчас. Он немного пьян от вина и от победы. И от любви. Ну, совсем чуть-чуть. Потому что на таких, как Маргота, женятся лишь романтики типа Ромки Самарина.
– Значит, все? – снизу вверх посмотрел на него все еще лежащий на пыльных матах Петька Воловой. – Разбежались? Выиграли кубок и разбежались. У Дрына случится инфаркт. Слышали, что он сказал, после того, как нам кубок вручили? «Теперь на Россию поедем». Жаль.
У Петьки добрая душа. Тело, которое со временем обещает стать огромным, ибо Петька склонен к полноте, и такое же огромное сердце. Доброе сердце.
– Почему все? – обернулся Рощин, который уже, было, направился к дверям. – Мы обязательно встретимся!
– Когда? Двадцать лет спустя? – с усмешкой спросил Воловой.
– А, хотя бы и двадцать! А что?
– Через двадцать лет! С ума сойти! – сложив губы трубочкой, присвистнул Валерик Белкин. – Столько не живут!
Да, семнадцатилетние думают так. Тридцать – это старость, а сорок уже дряхлость. Столько не живут. Зачем?
– И зачем нам встречаться? – хмуро спросил Самарин. Он и в самом деле ревновал, потому что был уверен: скоро Маргота выйдет замуж за Рощина, и через двадцать лет их дети сами станут взрослыми. Зачем видеть это? Чужое счастье и взрослых детей Марготы и Рощина?
– Жизнь сложная штука, – наставительно изрек Женька. – Мало ли что случится. А давайте поклянемся, парни. Мы обязательно встретимся через двадцать лет. И в память об этом кубке…
Он торжественно поднял над головой хрустальную «салатницу»:
– В память об этом кубке, завоеванном нами четверыми, я, Евгений Рощин, торжественно клянусь! Клянусь помочь попавшему в беду другу! Через двадцать лет!
Это было красиво. Захмелевшие парни разволновались. Рощин умеет вдохновлять. Иначе он не был бы чемпионом, и не держать им сегодня в руках этот кубок. Поддавшись единому порыву, парни вскочили, чтобы присоединиться к Женьке. Сейчас им по семнадцать, и кажется, что двадцать лет – это вечность. Кто знает, где они тогда будут, через столько-то лет? С кем, в каком городе, быть может даже, в какой стране? Женька прав: все может случиться.
– Клянусь, – торжественно сказал красный, как рак, от сильного волнения Петька Воловой.
– Клянусь! – сорвавшимся голосом просвистел Валерик Белкин.
– Клянусь, – мрачно уронил Ролан Самарин. Или Роман, как его больше устраивало.
И четыре мушкетера торжественно пожали друг другу руки.
А за окном была весна. Весна тысяча девятьсот восемьдесят… В общем, еще того счастливого года, когда люди жили в СССР и не подозревали, что с ним и с ними случится вскоре. О том, в какой стране они проснутся те самые двадцать лет спустя, и что будет с данным ими сегодня обещанием, которое, если ты мужик, и дорожишь своей мушкетерской честью, придется выполнять.
Двадцать лет спустя
Алле!
На дорожке двое. Она, словно полоска лунного света, в которой плетут фехтовальные кружева эти двое в белом. Поединок – дуэт может звучать так, что дух захватывает, а может навевать откровенную скуку. Все зависит от мастерства фехтовальщиков. Каждая схватка – это фехтовальная фраза. Одна фраза дуэта. В ней есть завязка, есть замысловатые коленца, финты, атаки и контратаки, соединения и коварные удары, и есть окончание, то есть, туше. Укол-удар. Точка, обозначающая конец фразы.
Итак…
Фраза первая
Парад
– Леша, вставай!
– М-м-м…
– Леша же! – его потрясли за плечо.
– Что? Что такое?
Леонидов поднял голову. Или ему показалось, или сегодня выходной? На дворе весна, конец апреля. А апрель в этом году теплый. Говорят, что в мае вернутся холода, но до мая еще дожить надо. Сережка гоняет в футбол с пацанами, жена с пятилетней Ксюшей пошла в гости к Барышевым. Друзья год назад сняли однокомнатную квартиру в этом же районе, поближе к работе Сергея. Их дочери Вике три года, Аня давно уже вышла на работу, все в тот же «Алексер». За девочкой присматривает няня, но если папа работает в десяти минутах ходьбы, это плюс. Те же плюс папа. От добавления такого слагаемого сумма существенно меняется в пользу семьи.
Женщины собирались поболтать, пройтись по магазинам, а Леонидов собирался воспользоваться моментом и поспать. Роль сна в жизни мужчины поистине неоценима. Ты спишь, значит, тебя не трогают. Тебя не трогают, значит, ты свободен. Выходит, человек свободен только во сне?
Кто посмел прервать полет? Кто вернул обратно в темницу? Заботы о хлебе насущном и долг перед семьей, как же это утомляет! И почему, когда просыпаешься, первые мысли, пришедшие в голову, – мысли неприятные?
– Леша! – Александра запыхалась, волосы растрепаны, щеки пламенеют. Бежала? К нему? Неужели, это любовь?
– Саша… – мечтательно сказал он. – Ты уже вернулась? А почему?
– Потому что ты телефон отключил!
Он-то ожидал признания в любви. А получил оплеуху. Нет, она спешила к нему не за поцелуем. Опять ей что-то надо. Ей всегда что-то надо.
– Да, я отключил телефон. Оба три. Потому что у меня выходной, – сказал он сердито.
– Волового убили.
– Плохая шутка.
– Какие шутки! Леша! Барышев тебя ищет! Он сегодня дежурит!
– Барышев де…
– Ну? Проснулся?
– О, черт!
Алексей резко распрямился, сел на кровати и схватился за голову. Сон как рукой сняло. Петр Андреевич Воловой был генеральным директором и, соответственно, владельцем крупной компьютерной фирмы, где последние два года Леонидов возглавлял службу безопасности. После ухода с поста коммерческого директора «Алексера» он какое-то время болтался между небом и землей. Пытался вернуться в органы, но понял, что от такой жизни, а главное, от таких денег отвык. Хотелось совместить приятное с полезным, а полезное с необходимым. Любимую работу, любимую зарплату и любимую жену.
В конце концов, он прибился к Петру Воловому. По прозвищу Вол. Огромный человек, человек добрейшей души, многодетный отец. Детей у Волового было трое. Кто посмел?!
– Как это случилось? – напряженно спросил Алексей у жены.
– Я не знаю. Вроде бы его сбила машина. Леша, что теперь будет?
– А что будет?
– Ведь ты же должен был заботиться о его безопасности!
– Я и заботился. Уверяю: с этой стороны Воловому ничто не угрожало. Ни конкуренты, ни партнеры по бизнесу. Ни жена. Что ты на меня так смотришь? Иногда в тылу партизанят так, что суверенное государство оказывается на краю гибели. Вчера Вол уехал с работы целехонький и здоровехонький. Ни тени тревоги на лице. Полагаю, что это случайность. Выйди, мне надо с Серегой поговорить.
Жена круто развернулась и направилась к дверям. Обиделась. На суверенное государство? Вот уже несколько лет она пытается лишить его, Алексея Леонидова, права на самоопределение. Диктует свою волю. Волового убили, а она: что будет с твоей работой? Ибо таков был подтекст. Женщины, имя вам отобранная зарплата!
Он позвонил Барышеву на мобильник. Судя по звукам, раздававшимся в телефонной трубке, действие разворачивалось возле оживленной автомагистрали. Гудело, свистело, стонало, шипело… Но на всякий случай Леонидов спросил:
– Ты где?
– Там, где начинаются наши проблемы, – хмуро ответил Серега. – Почему трубку не берешь? Обзвонился.
– Я спал.
– Вовремя, – съехидничал Барышев. – Ты спал, а твоего шефа убивали.
– Неужели Воловой мертв? – с ужасом спросил Алексей. Огромное сердце Петра Волового еще могло биться.
– Мертвее не бывает. Его сбила маши- на. Насмерть. А, говорят, у него… не было врагов.
– Разве что эта машина. Какой марки?
– Уточняем. Это произошло в двух шагах от его дома, – официально сказал Барышев. – Ты бы приехал, Начальник Службы Его Безопасности.
– Серега, я клянусь!
– Успеешь. Я жду.
И Барышев дал отбой. Лучшего друга можно было понять. Нынче старший лейтенант Сергей Барышев оперуполномоченный УВД в этом самом районе Москвы. И, хотя убийство Петра Волового – это серьезно, дело могут передать и на Петровку, но подключаться придется. На участке труп, пока закрепленный за этим участком. Барышеву придется побегать.
А главное… Главное, что об убитом Серега слышал столько, что порою ему казалось будто Петр Андреевич Воловой – член его семьи. Они с Леонидовым дружили уже лет шесть, с сентября девяносто восьмого. Вместе отмечали праздники, рассказывали друг другу о работе, обсуждали жен, детей, тещу и начальников. Тещу в количестве одна боевая единица, ибо у Леонидова тещи не было. Трагическая история, которая и свела его с женой Александрой.
Вот уже два года Леонидов рассказывал лучшему другу, какой замечательный человек Петр Андреевич Воловой. Как он умеет ладить с людьми, как успешно ведет дела, врагов не наживает, любовниц не бросает из-за отсутствия таковых, и какая плевая это работа возглавлять службу безопасности у такого прекрасного человека. И вдруг такой удар!
Леонидов просто терялся в догадках. Ну, не бизнес тому виной, что Волового убили! Только не бизнес! Петр Андреевич дорогу никому не переходил, налоги платил исправно, и в ту и в другую казну, и государству и мафии, сотрудники фирмы Вола уважали, секретарша боготворила. На бытовой почве? Бытовая почва под ногами Петра Волового по составу была близка к железобетону. Петр Андреевич был женат вот уже семнадцать лет на женщине, с которой познакомился, будучи еще студентом. Студентом же и женился. Жену свою Воловой боготворил.
Это был идеальный брак. Свершившийся на небесах и навеки соединивший Настю и Петю Воловых. За семнадцать лет совместной жизни любимая жена родила Воловому троих детей, старшему из которых, сыну Петру, теперь уже шестнадцать. Петр Петрович – по призванию круглый отличник, не курит, пива не пьет, наркотиков не употребляет, в подозрительных компаниях не болтается. Единственное увлечение – компьютер. Главная цель жизни – со временем стать главой компании. Петру Андреевичу повезло и с женой, и с детьми. Две дочери Волового пяти и двенадцати лет были под неусыпным присмотром неработающей матери и гувернантки. Жену Воловой любил безумно, хотел от нее еще детей и все праздники отмечал дома и только дома. Охранять его было легко. Потому что не от кого. Да он и не просил никакой охраны. Ни разу. И вдруг…
– Мираж, – покачал головой Леонидов. Или роковая случайность? И с надеждой сказал: – Может, я еще сплю?
Но, увы!
Воловой жил в этом же районе. Одна из причин, по которой Алексей пошел к нему работать. Все под рукой, в том числе и шеф. Большая семья Воловых обитала в большой квартире. То есть, в двух трехкомнатных на шестом этаже, объединенных в одну. Окна дома выходили на широкий проспект. Петр Андреевич Воловой любил размах. Зрелище широкого московского проспекта, по которому день и ночь проносились машины, вдохновляло его на новые подвиги. Это был лучший вид из окна, который Воловой мог себе вообразить. Леонидов это знал.
На проспекте его и сбила машина. Петра Андреевича Волового. Когда Алексей дошел до перекрестка, тело уже увезли. Барышев топтался на обочине, возле места происшествия, которое все еще было огорожено ленточкой. Ленточку развевал ветер, она трепетала. Барышев ветра не чувствовал. Вид огромного, почти двухметрового Сереги Барышева формировал у Алексея комплекс неполноценности. Ну почему природа не может сделать так, чтобы все люди были одинакового роста?
Вот он, Леша Леонидов. Сказать среднего, значит, слегка себе польстить. А Барышев гигант. Поневоле обзавидуешься.
– Ну, давай. Клянись, – мрачно изрек друг, глянув на Алексея сверху вниз. – Самое время.
– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда, – поспешно сказал Леонидов и скрестил пальцы. Мол, век свободы не видать.
– Старо, – поморщился Серега. – Леша, ты теряешь хватку.
– Да не было ничего! Ни намека на криминал! Ума не приложу! Кто? Зачем?
– Конкуренты.
– Да не было у него конкурентов! То есть, он давно уже подмял под себя практически всю розничную сеть и со всеми договорился.
– Крыша? – деловито спросил Барышев.
– Крыша сверху.
– С самого верху?
– Именно. Там все чисто. На крупные партии товара госзаказ. Воловой исправно платил налоги в казну. И откаты исправно.
– Вообще-то, убийство странное. Очень, – задумчиво сказал Барышев.
– Это уже ближе к сути, – перевел дух Алексей. Странное, значит, не служба безопасности виновата. От маньяков никто не застрахован.
– Отойдем-ка в сторонку.
Барышев положил на его плечо огромную руку. Лучше сказать, длань. Выразительнее. Леонидов пошел за Серегой, словно бычок на веревочке. Попробовал бы не пойти! Отошли.
– Ну? – напряженно спросил он.
– Все это некстати, – поморщился Серега. – Мне в ближайшем обозримом будущем капитана должны дать. В должности повысить…
– К слову «оперуполномоченный» добавить приставку «старший».
– Не иронизируй, Леша. Ты знаешь: у меня проблемы с жильем. Ну, сколько можно снимать квартиру?
– Понимаю.
– Зря я, что ли, учился?
– Ты – молодец! Уважаю.
– Леша…
– Я серьезно. Подхватил упавшее из моих рук знамя. Я понимаю, как вам с Аней тяжело.
– Да не то слово! И ты хорош. Свинью подложил.
– То есть? – опешил Леонидов.
– Сбежал из «Алексера». В должности коммерческого ты ее неплохо прикрывал. Мою жену.
– Насколько я в курсе, из короткого декретного отпуска Анна вышла на прежнее место. Директором магазина. Я звонил Ирине Сергеевне.
– Да знаю я! Все знаю! И причину, по которой ты ушел: Серебряков-младший. Но… Убийство Волового – это ЧП. И как назло, на моем участке. В такой момент…
– Разве дело не забрали? – сухо спросил Алексей. – Насколько я в курсе, расследовать особо важные дела в компетенции особого отдела.
– Пока еще непонятно: что это? Убийство или несчастный случай? Особо важные люди не торопятся взять на себя особые обязательства. А у меня работы по горло. Зашиваюсь. Что делать?
– Пиши отказ в возбуждении уголовного дела. Раз несчастный случай. Воловой шел, шел и споткнулся. Мимо ехала машина, которая случайно задела его колесами. Он от страха забыл как дышать, и умер.
– Ерунды не говори, – уже в который раз поморщился Барышев. – Не время сейчас для шуток.
– А что ты от меня хочешь? – разозлился Алексей. – Ходишь кругами. Давай в лоб.
– В лоб? Ты – мое особое обстоятельство.
– То есть?
– Ты мой друг. И ты – начальник его службы безопасности.
– Я виноват в том, что его убили?
– Мог бы сказать сейчас правду.
– Ты мне не веришь?! Не было у него врагов! Ну, не было!
– Хорошо, – устало сказал Барышев и сделал два шага назад. – Вот здесь он стоял. Долго стоял. Минут пятнадцать. Для делового человека, у которого время расписано по минутам, солидный срок. А он стоял и ждал. Топтался на обочине. Потом сделал два шага вперед. И очутился на проезжей части.
Барышев сделал те самые два шага вперед. Алексей внимательно следил за его манипуляциями.
– Он очутился на проезжей части. И здесь его на полном ходу сбила машина марки «Форд». Черного цвета. Просто-таки врезалась, аки в столб. Воловой этого явно не ожидал. Даже не среагировал, как в один голос утверждают свидетели. Воловой упал, ударился головой о бордюр, «Форд» притормозил, дал задний ход, и колеса вновь проехались по телу. Раздавили грудную клетку. «Форд» – большая машина. Полторы тонны Петра Андреевича утюжили. Именно утюжили. То есть, водитель давил Волового сознательно. Какой уж тут несчастный случай!
– И как это жестоко!
– Да, – согласился Барышев. – Жестоко и цинично. Тем более, что Петр Андреевич, как ты утверждаешь, был хорошим человеком.
– И с хорошими людьми это случается, – вздохнул Алексей. – Смерть. А странность-то в чем?
– Странность? Убийца не прятался. Напротив, хотел, чтобы его увидели. Даже стекло опустил. Рисовался.
– И ты боишься, что не раскроешь это убийство?! Да тут дел – максимум на пару дней. Не парься.
– Когда я чего-то не понимаю, это значит, что преступник понимал слишком уж много. Когда убийство разыгрывается как по нотам, когда преступник пытается скрыться, это правильно, это в порядке вещей. А здесь что? У нас есть подробное описание. И убийцы, и машины. Почти все цифры номера. Не счесть свидетелей. Воловой убийцу знал, потому что его ждал. Знал давно, потому что ждал долго. Терпеливо. Как ждут только старых друзей. Которым можно все простить. В том числе опоздание. Осталось зайти к жене Волового и выяснить: кто этот человек. Так просто. Уверен: его фотографии есть в семейных альбомах.
– Так просто, – эхом откликнулся Алексей. – Ну а я-то тебе зачем?
– На тот самый случай, если преступник умница необыкновенный. Если это блеф.
– Это блеф, – сказал Алексей. – Двойное дно. Нельзя убить такого человека, как Петр Воловой среди бела дня, показавшись при этом во всей красе. Если только это не наемный убийца, которого за углом ждет вертолет. А вертолет ждет миномет. Приземление обоим не гарантируется. Убил человек, дни которого сочтены. И который знает это.
– Пойдем к жене Волового вместе. Ты же хорошо ее знаешь. Помоги.
– Думаешь, мне легко?! Как я ей в глаза посмотрю?!
– Леха, наберись мужества, – Барышев отвел глаза. – Анастасия Вячеславовна – наш главный свидетель.
– Насколько я знаю эту женщину… – он замялся. – Никакого разговора не получится. Это для нее огромное горе. Да что там! Она любила мужа! И только мужа! Ты понимаешь? Любила! Она сейчас не в состоянии давать показания.
– А домработница? С ней-то можно поговорить?
– У них гувернантка.
– Она знает друзей семьи. Нам нужны фотографии. Машина машиной, но тот, кто был за рулем… Я уверен – он близкий друг семьи.
– Ладно. Пошли.
Леонидов развернулся и решительно зашагал к дому, где жили Воловые. У него все еще не укладывалось в голове. Убили Петра Волового! Завалили самого Вола! Барышев все сказал верно. Если это был старый друг босса, значит, он, Алексей Леонидов, этого человека знает. По долгу службы. Не может не знать, ибо они с Воловым и его семьей тесно общались. На даче у него Алексей тоже бывал. Шашлыки жарил. Вино пил.
Проморгал. Как?!
батман
в фехтовании удар клинка о клинок
Он ехал в лифте и грустил: буквально через минуту его обвинят во всех смертных грехах, и за дело. Петра Андреевича проморгал. Настю Воловую откровенно жаль, Леонидов тайком ей симпатизировал. Тайком, потому что Александра по привычке его ревновала, памятуя о бурных похождениях мужа до того, как они поженились.
