Наталья Андреева
Ничего личного
Леонидов с тоской смотрел на накрытый стол. И думал при этом: надо пить. Под такую закуску, да еще и первого января, не выпить нельзя. Тем более в отпуске. Если же он выпьет, то расслабится. После такой беготни, да с мороза, да на голодный желудок… А если он расслабится, ситуация может выйти из-под контроля. А если ситуация выйдет из-под контроля…
Словом, его раздирали противоречия. Ровно до той поры, пока Калачев не потянулся к стоящей поблизости бутылке шампанского. Все приняли это как сигнал и шумно стали рассаживаться. Разумеется, Алексей сел рядом с Серегой. Справа к его плечу прижалась румяная от волнения и суеты Саша.
– У всех налито? – торжественно спросил Калачев.
«И чего он тут распоряжается? – подумал Леонидов, наливая в стакан с водкой апельсиновый сок. Чтобы уж если, то не сразу. – И, главное, Иванов молчит. Отдает ему инициативу. Ну, с ним понятно. Человек осторожный. Раз Серебрякова не возражает, значит, так надо. Но почему молчит Паша Сергеев?» В голове шевельнулась мысль, показавшаяся значительной. Додумать ее Алексей не успел. Калачев завершил витиеватый тост, и все выпили по первой. Потом дружно потянулись к закускам.
Все так замерзли и проголодались, что за первой тут же последовала вторая. Саша с наслаждением потягивала шампанское. Алексей знал, что она безумно любит шампанское, но баловал жену редко. Но сегодня сам бог велел.
Он вздохнул и потянулся к бутылке водки. На этот раз апельсинового сока в стакане было гораздо меньше.
Дальше все закружилось, как в калейдоскопе. Спиртное до желудков дошло гораздо быстрее, чем закуска, и уже через полчаса в холле вовсю гремела музыка, а молодежь начала снимать с себя куртки и свитера. Алексей почувствовал, как перед глазами все поплыло. В голове осталась только одна мысль: «А хорошо! Хорошо-то как!» Все же остальные, тем более разумные, куда-то исчезли. То есть не куда-то. Растворились в спиртном.
Какое-то время он еще пытался следить за гостями. Но тридцать человек! В такой круговерти! Кое-что Алексей понял.
Например, он понял, что Паша Сергеев явно решил напиться. Нора кусала ярко накрашенный рот и несколько раз пыталась сказать ему что-то злое. Но коммерческий директор, судя по всему, уже вошел в штопор и отмахивался от нее, как от надоевшей мухи, без конца подливая водки себе в стакан. Но что уж кривить душою: на спиртное налегал не он один.
Илья Петрович Калачев долго пытался держаться в рамках приличия. Но выпитое спиртное его распирало, пока пробку не сорвало, и веселье не полезло наружу обильной пеной. Калачев не выдержал и пустился в пляс. Вошел в кружок молодежи и лихо завертелся волчком. Впрочем, Екатерина Леонидовна давно уже там резвилась, высоко вскидывая ноги в каблукастых сапогах. Дети, оставленные без родительского присмотра, носились со второго этажа на третий, где была мансарда. Ее щитовой балкон нависал над столом метрах в трех, там, наверху, слышалась веселая возня и детский смех.
Сережка тоже бесился на балконе вместе с другими детьми. С Павликом Казначеевым – сыном толстой бухгалтерши Юлии Николаевны. Кроме них, там кувыркались Леша Корсаков, Даша Калачева и Даник Глебов. Дети наслаждались свободой.
Все это Алексей уже воспринимал с трудом. После третьего коктейля ему стало совсем хорошо. Он крепко обнимал смеющуюся Сашу, пока не заметил, что это уже не Саша.
«Глупо, ну глупо быть сегодня трезвым», – уговаривал он свое второе «я», которое упорно сопротивлялось. Потом сообразил: а откуда оно вообще взялось? Что, начинается раздвоение личности? И Саши.
«Всем весело, всем хорошо! Елки, первое января! Новый год! Кто знает, что там, за порогом? Может, конец света?» Наконец, второе «я» захлебнулось гремучей смесью. В стакан, где уже были «апельсиновый сок с водкой» Алексей для верности добавил мартини. Шарахнув по своей сознательности этим напитком, Леонидов взревел, и, выйдя в центр круга, начал изображать танец живота. Народ бешено зааплодировал, к Алексею присоединилась симпатичная незнакомая девушка, и уже на пару они стали выделывать нечто невообразимое.
Веселился даже господин управляющий. Надо отдать ему должное – пил он мало. Но зато танцевал! Если можно так квалифицировать производимые им действия. Валерий Иванов роботообразно двигал руками и топтался на одном месте. Впрочем, внимания никто ни на кого уже не обращал. Все веселились. И Алексей подумал: ну что может случиться? Трезвых здесь нет. Одни пьяны больше, другие меньше. Но глотки друг другу перегрызать не собираются. Танцуют, обнимаются. Праздник же! Праздник!
Вдруг из калейдоскопа выпало яркое цветное стеклышко: смеющаяся Оля Минаева, бывшая секретарша покойного Серебрякова упала в его объятия. Алексей подхватил ее и повел в медленном танце.
– Следователь, а я тебя помню, – лукаво прошептала она.
– Только жене не говори, – пьяно пробормотал Алексей. Он уже не помнил: а что было?
Немного протрезвел он, только когда сообразил, что к нему прижалась Нора.
– А со мной потанцуешь? – спросила она.
Инстинкт самосохранения работал у Леонидова даже в припадке буйного веселья. Он прекрасно помнил: от этой змеюки лучше держаться подальше. Это «ж-ж-ж» неспроста. Недаром она держится рядом с танцующей парой: Саша в объятиях огромного Сергея Барышева. И навязчиво прижимается к своему партнеру. Алексей также навязчиво держал ее на «пионерском» расстоянии.
Вдруг совершенно отчетливо Леонидов увидел абсолютно трезвую Ирину Сергеевну Серебрякову. Если она и выпила, то бокал шампанского, не больше. Серебрякова не танцевала, одиноко сидела в углу дивана. Она держала в руках полный стаканчик шампанского, но не пила. Выражение ее лица было какое-то странное. Алексей невольно вздрогнул, но подойти не решился. Не до того. Да и видок у него сейчас! Называется, страж порядка!
Часа в два ночи наконец успокоились дети. Их развели по номерам и уложили спать. Остальные расходиться не собирались.
Около трех часов ночи по второму кругу начали пить за Новый год, за новое счастье, здоровье и процветание фирмы. Потом народ цепочкой потянулся на балкон – перекурить это дело. Периодически исчезали какие-то парочки, но вновь появлялись, вливаясь в общее веселье. Дело шло к утру.
Алексей за руку вытащил из толпы смеющуюся Сашу и прокричал в розовое ушко:
– Ну как, весело?!
– Весело! А сколько всего вкусного, и шампанское – прелесть! Можно еще?
– Можно, только не усни. Для тебя спиртное что снотворное. А веселье-то еще не кончилось!
– Ой, я уже на ногах едва стою!
Саша качала кудрявой головой и была похожа на наполненный гелием воздушный шарик, который пытался взлететь под самый потолок. Алексею так казалось.
Кончилось тем, что он поймал жену на балконе вместе с Аней Барышевой. Обе пытались неумело затянуться сигаретами, которые стрельнули у Марины – секретарши Паши Сергеева. Леонидов стащил обеих вниз, сдав Аньку на руки невозмутимому Сереге. Барышев выглядел почти трезвым. Во всяком случае, держался. Юной жене он показал внушительных размеров кулак и сигарету отобрал. Потом пригрозил:
– Я тебя спать отведу. Хватит безобразничать.
– Мы больше не будем, – хором сказали женщины, и их отпустили танцевать.
После четырех часов буйное веселье миновало свой пик и постепенно начало затихать. Саша не выдержала и ушла спать. Калачев уволок в люкс упирающуюся Екатерину Леонидовну, куда-то исчезла Нора.
Серебрякова по-прежнему сидела в углу дивана. Стаканчик в ее руке по-прежнему был полон. Алексей даже не был уверен, что Ирина Сергеевна вообще из него пила.
К шести утра в холле остались самые стойкие. Алексей почувствовал, что засыпает, и нехотя покинул импровизированный танцзал. В его номере на одной кровати сопел Сережка, на другой забилась под одеяло его жена.
Он, пошатываясь, стянул джинсы, осторожно прилег рядом и прижался к ее теплой спине. Едва закрыл глаза, почудилось, будто он едет на карусели. Открыл: комната кружится. Стенной шкаф, кресло, журнальный столик пролетали перед глазами, будто серые в яблоках лошадки. Закрыл: голова кружится.
Наконец ему удалось с собой справиться. Усталость взяла свое. Остановив карусель, он провалился в глубокий сон.
Глава 2
Утро
Леонидов проснулся в половине восьмого утра. Согласно привычке, выработанной годами. Не было будильника, который поднял бы с постели звонком, танцы для него закончились каких-нибудь пару часов назад, но в половине восьмого Алексей все равно открыл глаза. И невольно застонал. Это было утро.
За окном тускло светила звезда нового дня. Праздник продолжался. Беспроигрышная серия выходных была в самом разгаре. В комнате было тихо, когда под Леонидовым скрипнула старая деревянная кровать. Он вздрогнул и подтянул ногу обратно под одеяло. Сережка сладко спал, Саша тоже тихонечко посапывала.
«Что делать?» – подумал он. И измученный вчерашним днем организм тут же подсказал: «Спать. Как все нормальные люди. Завтрак в девять». Еще полчаса он лежал без сна, проклиная силу привычки. Потом задремал, но минут через десять проснулся и понял, что это все. Лимит сна исчерпан. Если он и уснет, то после обеда. Потом потихоньку, стараясь никого не разбудить, Алексей поднялся с постели.
Голова гудела, ноги были ватными. Сухой язык ворочался во рту с огромным трудом. Он прошел в ванную комнату и открыл кран. Из зеркала глянули безумные, мутные голубые глаза, волосы на голове были всклокочены.
«Что было вчера?» – мелькнула мысль. И память покорно нарисовала картины разгула и разврата. Он застонал еще раз, но уже громче.
«Хорош, – сказало отражение. – Нализался, оперуполномоченный».
– Я как все, – сказал он вслух и, отфыркиваясь, стал плескать в лицо ледяной водой. Стало чуть легче. Но чуть.
Он пробыл в ванной минут десять. Чистил зубы, собираясь с силами. Мятный вкус зубной пасты казался отвратительным. «Надо на улицу, – вяло подумал он. – Умыться снежком, вдохнуть полной грудью свежий воздух. Вот что значит вовремя не остановиться!»
Выйдя из ванной, Алексей надел спортивный костюм, зимние ботинки, те самые, новые, надел куртку и открыл дверь. Он стоял в холле, а в глазах еще стоял туман. «Что это?» – мелькнула мысль. Это лежало у стола. На затоптанном полу.
Он не спеша подошел к растерзанному столу. Окинул взглядом остатки еды, грязные тарелки, окурки, пластиковые стаканчики, мятые пачки из-под сигарет. Пахло какой-то кислятиной, посреди одноразовой скатерти была огромная алая лужа. «Вино, – вяло подумал он. – Или не вино?»
Потому что было это. Он наконец сообразил.
Возле крайней левой ножки огромного стола, похожего на сороконожку, собранного из десятка маленьких, прямо под деревянным балконом лежал коммерческий директор фирмы «Алексер» Павел Петрович Сергеев. На его виске была запекшаяся кровь.
Сначала Алексей подумал, что у него галлюцинации. Последствия вчерашней вакханалии. Но нет. Он нагнулся, потрогал Сергеева за плечо. Тот был материален. Но холоден, потому что и в самом деле был труп. Алексею стало не по себе.
Покойников в своей жизни он видел предостаточно, чтобы определить, что Паша умер не сейчас. Минимум час назад. Кровь из разбитого виска уже не текла. Угол стола был ею запачкан. Темное пятно растеклось на полу возле головы покойного.
Первым делом Леонидов посмотрел на часы. Было восемь часов сорок шесть минут. Потом на цыпочках, чтобы не затоптать улики, он подошел к лестнице, ведущей на первый этаж, и спустился вниз. Толкнул входную дверь и попытался выйти на улицу. Ночью пошел густой снег, шел он и сейчас. Входная дверь поддалась с трудом. Очутившись за порогом, Алексей наткнулся на огромный сугроб и замер. За сугробом, сколько хватало взора, человеческих следов не было. Дорожки замело. Ночью коттедж никто не покидал.
Порыв ветра швырнул ему в лицо колючую ледяную крупу. «Вот и пригодились мои теплые зимние ботиночки», – мелькнула глупая мысль. Алексей тут же вслух обозвал себя идиотом. Какие ботинки! Коммерческий директор убит! В несчастный случай ему верилось с трудом. Проморгал, прозевал, проворонил…
А вдруг?
«Одно ясно: чужих здесь не было, убийца – кто-то из сотрудников фирмы, и он остался в коттедже. Хрен влезешь теперь сюда без трактора и хрен же вылезешь обратно! Срочно надо поднять Барышева», – подумал Алексей. Потом зачерпнул горсть снега и принялся энергично растирать им щеки. Но сон и без того как рукой сняло.
Он прикинул: если позвонить в милицию, когда они приедут? Не скоро. Во-первых, праздники. Во-вторых, нужна снегоуборочная техника, что осложняется пунктом первым. То есть праздниками. Все пьют, кто не пьет – тот живет надеждой. Он же здесь как частное лицо. Особых полномочий не имеет, да и никаких не имеет. Здесь не Москва, а область. Это относится к пункту первому. Да и ко второму тоже. Как быть?
Алексей поднялся на второй этаж, окинул взором место происшествия. Сохранить его в первозданном виде до приезда милиции не удастся. Людям надо где-то ходить. Не запереть же их в номерах на сутки! А то и на двое. Кто знает, когда дорогу расчистят? И все это время посреди холла должен лежать труп?
Это он исключил сразу: в коттедже дети. Накрыть его? Унести? Единственная разумная мысль, которая пришла ему в голову: разбудить Серегу. У которого разумных мыслей гораздо больше. Ибо он вчера был адекватен. Или так казалось?
Барышевы вчера заселились в номер четыре. Который находился на первом этаже. Алексей в очередной раз обругал себя идиотом и вновь спустился вниз. А что он мог поделать? В мыслях царил полный сумбур, голова была тяжелой. Стучать пришлось долго. И безответно. Потеряв терпение, Алексей стукнул в дверь ногой и закричал:
– Серега, выйди!
Послышалось чертыханье и скрип кровати. Приоткрыв дверь, но не впуская его в комнату, Барышев гулким шепотом спросил:
– Чего тебе надо? Человек без совести? Ибо люди спят.
– Оденься и выходи.
– Еще чего! У меня выходной! Я хочу наконец выспаться. А на завтрак мы не пойдем.
– А никто, похоже, не пойдет. У нас ЧП. Дверь-то открой.
Барышев вышел в коридор:
– Ну? Какое ЧП? Если это очередная шутка, я тебя убью!
– Какая к черту шутка! Паша наверху, в холле, с разбитой башкой!
– Чего, перевязать его надо, что ли?
– Не поможет. Он уже труп.
– Ты серьезно? – вытаращил глаза Барышев.
– Еще бы!
– Погоди, я штаны надену. Ну дела! – покачал головой Серега.
– Жену пока не буди, – прошипел ему вслед Алексей. – Меньше народу – больше кислороду. И фотоаппарат возьми, я вчера заметил: у тебя есть.
– Лучше бы ты заметил, кто ему башку разбил, – мрачно сказал Серега, выходя из номера уже в штанах и с фотоаппаратом.
– Сам не знаю, что на меня нашло, – пожаловался Алексей.
– Алкогольное опьянение. Болезнь редчайшая, особенно в наших широтах.
– Умник!
Вяло переругиваясь, они поднялись наверх. В холле по-прежнему стояла тишина. Все спали. Что неудивительно, учитывая, во сколько закончилось празднество. Алексей набрался наконец решимости, нагнулся и взял Пашину руку. Пульса не было. А чего он, собственно, хотел? Надеялся, что коммерческий директор на время притворился трупом, а сейчас оживет и вновь пустится в пляс? У покойного было плохое чувство юмора.
– Смотри, Леха, он, похоже, сверху упал! С балкона! – воскликнул догадливый Барышев.
– Да, ты прав. Фанерные перила сломаны. Черт! Кто так строит? А? Ночью Паша был здорово пьян. Не смотри на меня так. Он выпил больше. Я, по крайней мере, не раздевался до нижнего белья. Что, раздевался? – в ужасе спросил он, увидев, что Серега оскалился.
– Ладно, проехали.
– И как неудачно он упал! Глянь! Виском прямо об угол стола, да еще с высоты не меньше трех метров! Не повезло, можно сказать. – Алексей усмехнулся: – А еще говорят, что пьяных бог бережет.
– Леха, а может, он сам? Напился, пошел покурить, ну и звезданулся с балкона, потеряв ориентацию во времени и пространстве. Могло такое быть?
– Да так звезданулся, что перила проломил! С разбега, наверное, на них бросился, не иначе. Смотри, у него рубаха порвана, а на щеке царапина и синяк. Нет, Серега, он на перила не кидался, сцепился с кем-то. Подрался. Ну я дурак! Серебрякова ведь предупреждала… Да, надо ее срочно поднимать. Ты давай, дуй в главный корпус, поднимай там всех. Звони во все колокола. То есть в телефон. Сообщи о происшествии. Узнай, нет ли у них на территории сотрудников милиции. Лыжи у тебя с собой?
– Иди ты…
– Значит, мой океанский лайнер, будешь бороздить просторы. Только ты можешь это сделать: там снежищу намело!
– Иди ты?
– Давай друг. Страна ждет от тебя подвига.
Он пытался шутить, но на душе кошки скребли. Прозевал, проморгал, проворонил. А Серебрякова предупреждала… Барышев пошел вниз, одеваться, Алексей нехотя направился штурмовать дверь люкса. Когда он уходил, Серебрякова еще не ложилась. Наверняка Ирина Сергеевна крепко спит.
Он вздохнул и постучал в дверь:
– Ирина Сергеевна, это Леонидов, откройте!
Она же, как будто ждала под дверью, открыла сразу, без лишних вопросов:
– Что случилось?
– Мне нужна ваша видеокамера. У вас ведь вчера была видеокамера? Вы снимали сотрудников, когда они… – Алексей замялся. – Гуляли? Пьянствовали?
– Тогда уже их никто не снимал, – усмехнулась Серебрякова. – И не я, Калачевы снимали. Паша снимал, Валера Иванов. Камера действительно моя, но пользовались ею вчера все.
– Ясно. Каждый руку приложил. Павел Петрович лежит в холле мертвый, Ирина Сергеевна.
– Паша? Не может быть! Почему Паша? – она растерялась. Потом вдруг спросила:
– А снег уже перестал?
– Нет. Идет. А кто, по-вашему, должен там лежать? Есть какие-то версии? Поделитесь. И при чем здесь снег?
– Не знаю. То есть снег ни при чем. Ночью я смотрела в окно: шел густой снег.
– Вы что, вообще не ложились?!
– У меня последнее время бессонница. А как он умер?
– С балкона упал. Возможно, что это несчастный случай. Дайте, пожалуйста вчерашнюю кассету. И еще… Чистая у вас есть?
– Конечно!
– Зарядите и оставайтесь пока здесь. Зрелище не из приятных. И улики. Надо все заснять, пока не затоптали.
– Да, Алексей… У меня есть мобильный телефон. Если надо вызвать милицию…
– Не надо. То есть Барышев пошел в главный корпус. Они там сами сообразят, что делать и кого надо вызывать.
Леонидов сунул в карман кассету с записью вчерашнего празднества взял видеокамеру и вышел в коридор. В холле все было без изменений: у ножки стола по-прежнему лежал Павел Сергеев. Его остекленевшие глаза без всякой надежды глядели на балкон, в перилах которого по-прежнему зияла огромная дыра.
Перво-наперво он взял крупным планом тело коммерческого директора, потом наехал камерой на стол, уставленный грязной посудой, захватил испачканный кровью угол стола, пол, окурки, остатки еды…
«Как стадо мамонтов пробежало! – подумал кисло. – Нет, ничего здесь не выловишь!» Но работу свою он по привычке делал тщательно.
Не переставая снимать, Алексей поднялся по лестнице наверх, в щитовую мансарду. На третьем этаже, у проломленной в фанере дыры, стояла банка из-под маринованных огурцов, наполовину заполненная окурками. В углу мансарды валялось несколько пластмассовых бутылок из-под колы, алая лента и детский резиновый мячик.
Все это он добросовестно заснял, хотя мячик-то уж точно никакого отношения к убийству не имел. Просто ночью на балконе резвились дети.
Леонидов подошел к самому краю, взял план сверху, заснял застывшее в нелепейшей позе тело коммерческого, сдвинутую мебель, стараясь ничего не упустить, потом снова спустился в холл. Отдельно снял Пашино мертвое лицо с царапиной на щеке, разорванную рубашку, ворот, испачканный в яркой губной помаде. Потом напряг память: чья помада? Похоже, что Норы. А с другой стороны… И он безнадежно вздохнул.
Ему захотелось пить. Поборов отвращение, Алексей взял один из пустых стаканов. Вроде бы из него никто не пил. Повертев стакан в руке, вновь тяжело вздохнул:
«Еще несколько минут относительного покоя, а потом начнется! Кто-то непременно захочет позавтракать, выйдет в холл и завопит. Хорошо, что я встал первым. А то бы уже началось! Визг, топот, ахи, вздохи… Дурдом, короче. И зачем я послушал Сашку? Зачем поехал? Самоуверенный идиот! Никто тебя здесь не боится!»
Он налил в стакан виноградного сока, выпил. Во рту стало противно. Глянул на початую бутылку водки и с трудом поборол соблазн. Лучше покончить с этим сейчас. Ибо надо работать. Алексей присел на диван. Сейчас они были наедине с коммерческим директором. Паша молчал. Леонидов тоже молчал. Все тело ломило, голова болела. А хорошо вчера погуляли!
Он боялся нарушить это безмолвие: перешагнуть из пассивного состояния в активное, боялся сдвинуться с места. Как хорошо просто сидеть на диване! Ведь сейчас придется учинять допрос и подозревать буквально всех! Кроме Сереги Барышева, которому он доверяет. И его жены. И, разумеется, своей. А остальные? Серебрякова? Почему она не спала?
Наконец Алексей решился: поставил на стол пустой стакан и поднялся с дивана. Вдруг он услышал, как скрипнула дверь. Итак, акт второй. Те же и…
Глебов?
В холле появился заспанный Борис Глебов и замер, глядя на лежащее на полу тело. Потом удивленно спросил:
– Он что, здесь спал? На полу?
– Кто?
– Паша. – Леонидов, наконец, сообразил, что Глебов сути происходящего не понимает.
– Он не дышит, Борис Аркадьевич.
– Простите, я контактные линзы еще не надел, – и Глебов близоруко прищурился. – То есть как это не дышит? Что значит не дышит?
– Это значит, что он умер.
– Как это умер? Отчего?
– Идите к себе в комнату, на завтрак мы не пойдем. И не из-за Паши. Там снегу намело. А дорожку еще не расчистили. Наш коттедж крайний, у самого леса. Я вас позову, когда надо будет переносить тело.
Глебов не двигался, и Алексею пришлось, крепко взяв его за плечо, сопроводить к дверям номера, из которого уже испуганно выглядывала перепуганная Тамара Глебова.
– Что случилось? – шепотом спросила она.
– Только не надо кричать. Не сразу, – предупредил он, вручая ей мужа. – Паша умер. Не выходите пока в холл.
Справившись с первым решившим позавтракать, Алексей тяжело вздохнул и направился поднимать с постели Нору. В крепости ее нервной системы он был уверен.
Коммерческий директор Павел Сергеев мог зарезервировать для себя только номер люкс. Потому что он по жизни был «люксовый» парень. И девушка у него была класса люкс, и машина. В квартире Алексей не был, но был уверен: она такая же. Поскольку все три люкса на втором этаже были заняты Серебряковой, Калачевыми и семьей Ивановых, Паше достался тот, что на первом.
Алексей стал барабанить в дверь безо всяких церемоний. С женщинами типа Норы он не церемонился никогда. На что она отвечала полным презрением. Как, например, сейчас. Дверь она категорически открывать не хотела.
– Елена… Черт возьми! Я не помню вашего отчества! Елена, откройте! Откройте, а то я окно с улицы разобью! И все равно войду! Открывай, чтоб тебя… – и он добавил пару нецензурных выражений.
Это подействовало. Нора с грохотом распахнула дверь и возникла на пороге в пеньюаре цвета морской волны, заманчиво приоткрывшемся на груди.
– Ну?! – сказала она, раздувая ноздри. Алексей отвел взгляд от пышных форм разгневанной женщины и поспешил ее обнадежить:
– Паша умер.
– Опился? Туда ему и дорога!
– С балкона упал, и похоже, ему помогли. Собирай вещи и чеши в люкс Серебряковой. Она одна в двух комнатах.
– Еще чего? Я уезжаю!
– Ну, попробуй.
– И кто мне помешает? Ты? Мент, – презрительно добавила Нора.
– А ведь когда-то мы были так близки… – вкрадчиво сказал он. Все ж таки у женщины драма. С ней надо ласково.
– Не настолько близки, чтобы я впустила тебя сейчас в свой номер. Убирайся!
– Дура, – ласково сказал он. – Это я тебя терплю. Не все мои коллеги отличаются хорошими манерами и таким терпением, как у меня. Короче, девочка, делай, как я тебе сказал. Дороги замело, территорию ты не покинешь. Если только будешь два километра лесом толкать машину в сугробах. Насколько я тебя знаю, ты на такое не способна. Ногти сломаешь. Потому убирайся отсюда и в темпе. А здесь мы пока устроим мини-морг. Перенесем тело Паши. Дети сейчас встанут, надо их оберегать от потрясений. Чего застыла?
– Никуда я не пойду, можешь хоть в снег этого мерзавца закопать, чтобы не вонял! Убирайся!
– Не испытывай мое терпение, я с перепоя особенно нервный. Шевелись!
– Ненавижу тебя!
– Это я уже слышал.
Нора попятилась в номер и, после секундного раздумья, стала энергично швырять в сумку свои тряпки.
– Милая, тебе помочь? – сказал он, заглядывая в люкс. А хорошо устроился коммерческий!
Вещей у Норы было так много, что он невольно вспомнил вчерашнюю перепалку с женой. У Норы с собой было аж три вечерних платья! И не счесть брюк, свитеров и кофточек. Не говоря уже о косметике. Перед зеркалом на туалетном столике стояла батарея губной помады, лака для волос и кремов. Леонидов без колебаний смел все это в сумку. Нора зло сверкнула глазами, но ничего не сказала. Похоже, она смирилась.
Наконец он вытащил Нору и два ее баула из номера и поволок все это на второй этаж. Истерического визга он никак не ожидал. Но, увидев Пашу, Нора завизжала. Алексей кинулся к женщине и попытался зажать ей рот.
– Дура, что ты орешь? Дети спят!
– Мне плохо. Как это отвратительно! Подумать только, еще вчера это тело было в моей постели!
– Ему еще хуже, а мне и подавно. Что касается постели, прими мои соболезнования. Можешь сегодня ночью лечь рядом, не надо так убиваться. Сядь сюда, – он пихнул Нору в сторону дивана.
– Нет! – она стала брыкаться, поднимая шум.
– Выпей сока, водки, коньяку, только помолчи, психопатка, – Алексей схватил со стола стакан. Тот оказался грязным.
– Нет! – еще громче взвизгнула Нора и оттолкнула его руку.
Где-то уже послышались голоса, скрип дверей.
– Всех на ноги подняла! Ты невыносима! Давай-ка быстро в одиннадцатую, – и он дернул Нору за руку. Дотащив ее до двери люкса Серебряковой, стукнул в нее кулаком и закричал:
– Ирина Сергеевна, приютите девушку!
Дверь открылась…
– Что еще случилось? – взволнованно спросила Ирина Сергеевна.
– Не беспокойтесь: трупов больше нет. Я хочу перенести Пашу вниз, в его номер. А Нора пока побудет у вас. Пока дорогу не расчистят. Потом она уедет. Скорее всего, – усмехнувшись, добавил он. – «А вдруг она – убийца?»
– Да-да, конечно. Нора, проходите.
– Не помните случайно, в какой номер заселились сильные мужчины спортивного телосложения? Мне понадобится помощь.
– В девятнадцатый Манцев с Липатовым вчера селились, – наморщив лоб, сказала Ирина Сергеевна.
– Дайте девушке воды и не выходите пока из номера, ради бога! И ее не выпускайте.
– Хорошо.
Дверь люкса закрылась. Леонидов метнулся по коридору искать номер девятнадцать. Нашел и забарабанил в дверь:
– Открывайте! У нас ЧП!
На пороге появился заспанный Липатов:
– Что случилось?
– Случилось, – Алексей заглянул в номер. Вторая кровать была пуста. – А друг твой где?
– А я знаю? Что, завтракать пора?
– Выйди в холл. Как у тебя с нервами?
– Не понял.
– Поймешь. Штаны надень.
Из соседнего, восемнадцатого, номера Алексей вытащил трясущегося Глебова.
– Борис Аркадьевич, перестаньте трястись. Вы уже надели контактные линзы? Идемте. Мне нужна ваша помощь.
В холле Липатов увидел мертвого Пашу и занервничал:
– Вот и погуляли! Как же это его угораздило?
– Давайте, мужики, берите его за ноги, и – вниз!
– Почему это я должен его куда-то тащить? – запротестовал Липатов. – Я не люблю покойников! И вообще…
– Давай, давай, не расклеивайся. Надо его убрать.
Втроем они кое-как, цепляясь за перила и ежесекундно спотыкаясь о ступеньки, спустили на первый этаж тело Павла Сергеева. Внесли в люкс, положили на одну из кроватей. На тумбочке рядом с ней лежал комплект накрахмаленного постельного белья. Паша так и не успел им воспользоваться.
Леонидов взял негнущуюся простыню, на которой стояло синее клеймо и надпись «Лебедь» и накрыл ею тело. Потом отпустил Глебова и Липатова. «Спи спокойно, друг», – сказал он Паше. Потом закрыл дверь ключом с биркой, на которой была выбита цифра «1», и положил этот ключ в карман куртки. Он так и не успел раздеться. В другом кармане лежала кассета с записью вчерашней вечеринки.
И вовремя они это сделали. Вопли Норы, похоже, разбудили всех. В холле стал собираться взволнованный народ. «Что случилось?» – спрашивали люди, переглядываясь. Появилась Саша в спортивном костюме, заспанные Калачевы, тихая жена Глебова. Леонидов понял, что пора брать слово.
– Дамы и господа, минутку внимания, – сказал он. В холле сразу же наступила тишина. – У меня для вас неприятное известие. Сегодня ночью произошел несчастный случай с Павлом Сергеевым. Он слишком много выпил и, не удержав равновесия, упал с балкона. К сожалению, насмерть. Пока не приедет милиция, не расходитесь, коттеджа не покидайте, к тому же пока вам это и не удастся сделать. Ночью шел снег, дорожку замело. Предлагаю дамам навести здесь порядок, помыть посуду и накрыть стол для легкого завтрака. Запас продуктов у нас достаточный. Просьба не паниковать, здесь все-таки дети.
Он закончил речь и оценил реакцию присутствующих. Женщины занервничали и начали переглядываться. Внимание привлек обагренный кровью угол стола. Леонидов принес из своего номера чистое полотенце и закрыл злосчастный угол. На полотенце он водрузил бутылку из-под шампанского. Мужчины дружно пошли курить. Видимо, хотели обсудить ночное происшествие. Алексей этому препятствовать не стал.
Первой пришла в себя повариха. Подошла к столу и стала собирать грязную посуду. Ее уверенные действия произвели впечатление на остальных. Дамы очнулись и принялись ей помогать. Она же уверенно распоряжалась: «несите коробки», «колбасу режь», «чайник поставь». Леонидов настороженно разглядывал высокую худую женщину со злым лицом, в особенности ее энергичные руки. Она кромсала ветчину с такой силой, что ему стало не по себе.
«Кто знает? Не женщина, а нечто! Высокая как гренадер! Прямо женский спецназ, а не работник кулинарного фронта. Такая толкнет – не то что фанеру проломишь, полетишь со свистом, как ракета «земля – воздух». Но что ей делить с Пашей? Опять-таки, кто знает? Надо будет к ней присмотреться», – размышлял он, продолжая наблюдать за Валерией Семеновной.
Принесли закипевший чайник. Мужчины вернулись и начали рассаживаться вокруг стола. Ощущение праздника пропало. Еще вчера здесь было так хорошо! Тепло, уютно. Гремела музыка, все веселились. В свете дня все выглядело по-другому. В холле дуло изо всех щелей, в углах висела паутина, мебель была старая, рассохшаяся. Все были раздражены похмельем и нежданно-негаданно свалившейся бедой. В коттедже труп. Это значит: будут проблемы.
За пыльным окном, как чадящая свеча, едва теплился пасмурный зимний день. Небо по-прежнему было хмурым. Кто-то из присутствующих несмело предложил опохмелиться, народ поежился, но не поддержал. Алексей подумал: а не предложить ли помянуть? Впрочем, не стоит торопить события. Запасы спиртного достаточные, и до них дело дойдет. Ели лениво, курили здесь же, пили крепкий кофе. На Леонидова никто не смотрел. Все отводили глаза. Он чувствовал: его присутствие давит. Что значит – упал с балкона?
