Прощаемся перед выходными. Учительница пожелала хорошего отдыха. Все встали, собрались выходить.
– Стойте! – кричит Вася. Все замерли.
– Счас! Я скажу! Подождите!
И роется в тетради. Минуту роется, две.
– Что ты хотел сказать? – спрашивает учительница.
– Счас! Подождите!
Все ждут.
– Вот! Фрю! Хайль! – и Вася приветственным жестом вскидывает вперед руку.
Все вздрагивают. Вася чувствует: что-то не так. Смотрит в тетрадь:
– Нет, Фра! Хайль!
И снова вперед руку…
Я пугаюсь.
– Нет. Фри! Хайль!
Учительница натянуто улыбается. Никто ничего не понимает.
– Ну вот же! – обижается Вася и тыкает учительнице под нос тетрадку.
– О! – облегченно выдыхает учительница. – Frei|heit! (фрайхайт)!
То есть – свобода.
– Ну да! – бубнит мне Вася. – Я же и говорю: – Свобода! Все на волю! – снова вскидывает он руку. – Никаких уроков до понедельника!
Встречаемся после выходных.
Проходим еду. Надо рассказать, что у тебя в холодильнике есть, чего – нет, и что ты ешь на завтрак. Учительница по очереди всех опрашивает. Продукты надо выбирать из нарисованных в учебнике: молоко, сыр, хлеб, ветчина, овощи. Доходит очередь до Васи.
– У меня в холодильнике есть молоко и сыр! – говорит Вася.
– Прекрасно! А чего нет? – спрашивает учительница.
Вася пренебрежительно смотрит на картинки. И с гордостью заявляет:
– Водки нет!
– Почему? – от неожиданности спрашивает учителка.
Вася еще больше приосанивается и уверенно считывает с доски предложение, вставив нужное слово:
– Потому что я не ем водку на завтрак!
– О! Интересант! (то бишь интересно) – восклицает слегка выбитая с привычной колеи учителка.
– Вот, видишь, удивляется! – удовлетворенно шепчет мне Вася. – Они тут, небось, думают: все русские пьяницы, жить без водки не могут!
– А что ты пьешь во время завтрака? – делает попытку вернуться в знакомое русло учителка, тыча в картинку с чаем и кофе.
– Я пью на завтрак только вино! – говорит Вася. И, почувствовав напряженную тишину, добавляет. – Иногда… как его… Биир.
– Вася, ты уверен? – спрашивает ошеломленная учительница. – Ты пьешь вино на завтрак?!
– Йа, йа! – гордо говорит Вася. – В Руссланде многие тринкен на завтрак нихт водка, только вайн. И добавляет по-русски. – Все ж таки мы европейцы, а не какие-нибудь там…
Учительница, потрясенная таким русско-европейским обычаем, плавно сворачивает с темы.
– Слушай, – шепчет мне Вася. – Я только не пойму, вот это слово: фрюштук – оно что значит?
– Вася! Фрюштук – значит завтрак! Мы про него полурока талдычим! И ты только что сказал, что пьешь на завтрак вино! И вся Россия пьет…
– Блин! Я ж думал: фрюштук – это сколько штук ты за раз выпиваешь. Еще удивился, что они в штуках считают. Ты это… Скажи ей, а? А то неудобно: опозорил страну!
После уроков спрашиваю:
– Что, устал? Тяжело?
– Да ладно! – машет по-мужски снисходительно. – Я-то что! Учителку жалко!
– Почему?
– Ну как? Ей за две недели надо из русского мужика австрийца сделать!
На уроке не даются Васе артикли. Пыхтит, краснеет, но никак в них не попадет. А тут вдруг отвлекся и стал увлеченно рыться в конце книги. Наконец где-то в оглавлении тычет мне слово:
– Натаха, а вот этот артикль – он какой?
Вглядываюсь в мелкие буквы. Артикльтанц.
– Не знаю, – говорю. – Тебе, Вася, что, своих артиклей мало? Как ты его вообще тут выискал?
– Эх, – говорит Вася осуждающе-назидательно. – Не читаешь ты, Наташа, дома учебник!
На перемене подзывает учительницу.
– А это что? – спрашивает по-русски. Его уже все тут понимают.
– Не знаю! – говорит растерянно учительница.
– Как это? У вас в немецком языке есть артикль, может, очень важный, а вы его не знаете?
– Но у нас нет такого артикля! – изумляется учителка. Еще раз вглядывается:
– А! Это шутка! Вот!
Листает до страницы, где схемой обозначены движения партнеров в танце и написано: артикль танце.
– Ну, вот теперь понятно! – говорит строго Вася. И шепчет мне:
– Скажу жене дома: проходили танцевальный артикль. Весь урок с училкой протанцевал!
На перемене:
– Раньше я думал: как хорошо, что мужики не рожают!
– Ну? А теперь?
– А теперь посмотрел на эти артикли. Думаю: лучше б родил. Ушел бы отсюда нафиг в декрет…
Прихожу на занятия. Вася уже сидит. И все входящие говорят ему по-русски:
– Васья! Привьет! Как дела!
Вася чинно отвечает.
– Отлично! Ну, повторите: от-лич-но!
Потом тихонько толкает меня в бок.
– Слушай, Натаха! А может, мне пойти тут русский преподавать? А что? Русских-то здесь до хрена!
– Не поняла. При чем здесь – русских до хрена? Им же родной язык учить не надо. Кому ж ты будешь преподавать?
– Не въехала? Да местным! Австрийцам же надо с нашими как-то общаться!
***
На уроке отрабатываем тему приглашение. На доске – список мест, куда принято приглашать. Каждый по кругу предлагает соседу куда-то с ним пойти, а тот соглашается или нет.
Васе надо пригласить куда-то соседа – Хасана.
Вася мнется, не понимает, учительница пишет ему слова на доске, он их бездумно повторяет. Хасан ему отвечает, игра идет дальше. Смотрю: Вася как-то задумался.
– Слушай! – шепчет мне. – А это я счас куда его пригласил?
– Хасана? В кино!
– Что?! Я пригласил Хасана в кино?! Нет, эта учителка с ума сошла! Что она себе думает? Ладно бы тебя. Или вон Яну. Но в кино – Хасана?!
Учительница грозит нам пальцем. Вася замолкает, но морщинка на лбу не разглаживается.
– А он что ответил? – наконец шепчет он мне трагически.
– Сказал, что не пойдет. Будет домашнее задание делать.
– Господи! Ну слава Богу! Вот бы мой напарник из Уренгоя поржал, если бы узнал, что я в кино Хасана приглашаю!
***
На перемене
– Вася, ты по работе не скучаешь?
– По поездкам, когда температура – минус 50? Не скучаю. Я по зарплате скучаю. Вот думаю, может, в мусорщики пойти? Они здесь по три тысячи евро зашибают. А за что? Работа как у пианистов. Чистенькая. Люди-то здесь ненормальные.
– То есть?
– Ну, банки в один пакет ложат, бутылки в другой. На пол ничего не кидают. Не страна – мечта мусорщика!
Описываем картинку. На ней симпатичная девушка едет на велосипеде, а сзади болтается огромная виолончель.
– Васья, что делает девушка? – спрашивает учительница.
– Едет!
– Правильно! А что у нее за спиной?
– Эта… как ее (заглядывает в учебник). – Виолончель!
– Значит, по профессии эта девушка – кто?
Вася молчит.
– Ну, если она едет с виолончелью, она – кто?
Вася думает.
– Васья, она – музыкант!
– Не факт! – по-русски говорит Вася, смеривая приторно улыбающуюся девушку недоверчивым взглядом. – Подумаешь, футляр! У нас в 90-е годы в таких виолончелях оружие провозили!
На перемене.
– Пошел тут про пособие узнавать. Жене на меня пособие положено – 800 евро в месяц. Как на безработного. Ну и бардак у них тут с этими пособиями творится!
– А что такое?
– Да дают кому ни попадя! Там столько народа – по 5 детей приволакивают. И всем – деньги, детсады. Исполнилось ребенку 18 лет – дают муниципальное жилье. Каждому. Прикинь! Полный совок! Одна тетка ни дня не работала. Только на биржи труда ходила, отмечалась. У нее пенсия – 1100 евро.
Я жене говорю: вы что тут думаете? Эти мигранты из Турции – они же на наши налоги живут!
– Вася! Какие наши? Ты же сам пособие получаешь?
– Так в семье все деньги общие. И вообще. Я-то работать пойду. А эти только на социалку живут. Говорю жене: ваши австрийцы все у нас передрали. Все мечты нашего Советского Союза тут сбылись.
Она мне: ну это же хорошо…
– Нет! – говорю. – Забыла? Советский Союз плохо кончил…
***
Перемена.
Вася гетеросексуален до неприличия. По европейским меркам. В перерыве все ходят к автомату пить кофе. Две девчонки из Турции – одна из нашей группы, другая ее подружка – считают мелкие монетки и никак не могут набрать.
– Да ладно, девчонки! Я вас угощю! – говорит Вася и закидывает мелочь в автомат.
Девчонки пугаются, качают головами и сбегают.
– Чего они? Я же просто так хотел их угостить. Я же мужчина! Что, не могу девчонкам кофе купить?
– Видишь ли, Вася… Не принято это у них. Считается неприличным.
– Ага! – говорит Вася. – Портреты бородатой женщины по всему городу – прилично. А угостить девчонок кофе – нет…
Проходим сложные глаголы из двух частей. Надо придумать с ними предложения. Вася мучается, пыхтит.
– Что у тебя? – спрашиваю.
– Да вот! – показывает. – Глагол – уехать.
Я смотрю на предожение – наворочал черте что.
– Да зачем тебе этот сложный глагол! Возьми простой – купить!
Вася хмыкает:
– Вот все жещины такие: у них самое простое – купить!
Вздыхает.
– А у мужчин самый простое – уехать…
***
После уроков.
– Как ты к Австрии, привыкаешь? – спрашиваю.
– Понемножку. Все у них тут не так! Даже дома!
– Что не так?
– Ну, гости приходят и прямо в обуви по квартире разгуливают. А жена не дает их в тапочки переобувать! А еда? Жена про борщ говорит: мы такое не едим! Ладно, говорю, сам сварю. Стал варить. Она как заверещит: куда ты столько картошки, капусты! В такую огромную кастрюлю! Мы вот в этой варим! Я аж подскочил. Говорю: не могу я борщ в кошачьей мисочке варить! И ведь весь смели!
Конечно, тяжело.
Я же русский мужик? Как я сразу в австрийца обращусь? Я же, блин, не царевич, который раз – и серый волк! Мне подумать надо.
Перед уроком:
– Прикинь, потащила жена к своей сестре, у которой только что ребенок родился. Ну, сели, разговариваем, ребенок в соседней комнате спит. Эти две на меня как накинулись:
– Чего ты так громко! Перестань кричать! Говори шепотом!
Я им: да вы шо!? Хотите из ребенка забитого труса сделать? Ребенок должен с рождения понимать, в какой мир он попал. Здесь шумят! А то трясутся, от всего прячут, а потом он в школе – козел отпущения! Вот у меня у сестры двое детей. Мы сразу никакой тишины не соблюдали. Кричали, смеялись. Отлично дети выросли. Племяшка – она во втором классе – недавно так пацана в школе отдубасила – родителей вызывали! А если бы дома шепотом разговаривали? Он бы ее отдубасил! Правильно я говорю?
***
На уроке.
Проходим артикли у слов, которые образовались из двух других. Например: картофельсалат, фишсуппе – тут это все пишется вместе. Доходим до соединения слов Brot (хлеб) и Butter (масло).
– Соединяем их вместе и получаем – что? Das Butterbrod! – говорит учительница. – Понятно?
– Нет, – говорит итальянец, который обычно в нашей группе – самый понятливый. – Фруттсалат – я понимаю. Томатный суп – понимаю. А что это такое – хлеб с маслом? Разве такое блюдо бывает? В слове чего-то не хватает!
– Колбасы в нем не хватает! – говорит Вася. – Вот у нас тоже есть слово «бутерброд». Но у нас это значит – хлеб с колбасой! В крайнем случае – с сыром. Ну правильно же? А просто хлеб с маслом – какой это бутерброт? Фигня какая-то! Ох эти австрийцы! Экономные, черти!
Вася пропустил занятие. Приходит на следующее, рассказывает.
– Представляешь, простыл. Трясет всего, ломает. Кашель. И не проходит, зараза. Пошел к врачу: нашли, который по-русски понимает. Две минуты я ему про себя рассказывал, смотрю – не слушает, пишет рецепт. Дает мне. Пейте, говорит, на ночь. И выпроваживает. Я дома жене говорю: как так? Никакого анализа у меня не взял. В России всегда брали. Грудь не послушал. И вообще – выписал мне таблетки, а я люблю в порошке. А она: ну, надо было все это ему и сказать. Какие анализы назначить, какое лекарство. Ничего себе, да? Приходишь к врачу, и сам себе все назначаешь! Пусть тогда и деньги мне за мой визит платят!
– Но лекарство-то помогло? Вижу – не кашляешь?
– Да помогло! Но удовольствия никакого. Не видят они тут за порошками человека!
Сестра жены Васи только что родила. Он пришел, переполненный эмоциями. Весь урок до перемены крутился, вертелся. В коридоре сразу стал махать руками и громко негодовать:
– Нет, я в шоке! Слушай, какая здесь антисанитария творится! Ужас! Родился ребенок – на второй день вся, прикинь, родня, человек 50 поперлась его смотреть. Ну и меня потащили. Думал – под окнами помашем. Ага! Все вваливаются в палату. В обуви, прямо с улицы – будто так и надо. Хватают младенца и начинают с ним фотографироваться! Дурдом! Потом врачи заходят – ни бахилов, ни шапочек. У одного волосы патлатые до плеч, он ребенка – хвать!
Я не выдержал, говорю: надень шапочку, гад! Ты хоть руки мыл, пацана хватаешь?
А сестра жены еще и смеется: они и роды так принимают. Без бахилов, без шапочек. Господи, думаю, вот отсталый народ. А еще что-то про Россию говорят.
Да у нас в роддомах стерильность, детей даже мамкам не дают, чтобы заразу не занесли. А эти – чисто дикари. Понятно теперь, почему у них в Австрии всего 8 миллионов населения. Дети не выживают!
– Ну, Вася, у них показатели по детской смертности очень маленькие…
– Так понятно почему. Местные умные, рожать тут боятся. А рожают мигранты. Их после аулов австрийской больницей не запугаешь!
И вообще. Неправильно здесь все. У нас ребенка забираешь – праздник. Под окнами роддома петарды зажигают, фейрверки запускают, шампанское пьют. Радуются. А здесь пришел, тебе ребенка выдали, ушел. Как в магазине. Без полета страна.
***
Занятия закончились. Встречаемся с Васей у рецепции. Он просит меня помочь ему получить справку, что учился на курсах. Голос грустный.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Да, блин, все из-за этого немецкого! Одни засады! Теперь жена с сестрой на меня обиделись!
– Почему?
– Да приехала в гости теща. Она тут в Германии уже 10 лет живет. И я, дурак, решил выучить слово теща на немецком. Ну, типа, чтоб видела, как я тут обживаюсь. И ведь вроде выучил! Она приходит, я ей: Гутен абенд, Швайнемуттер!
А она как обидится! Швайн у них тут – свинья. А теща, оказывается – Швигемуттер.
Ну вот скажи: зачем они сделали эти слова похожими?!
***
Я записываюсь на следующий курс.
– С ума сошла? – говорит Вася. – Зачем тебе еще целый месяц эти артикли-шмонтикли зубрить?
– Ну, чтобы правильно разговаривать.
– На-та-ша! Здесь никто не разговаривает с артиклями. Так, разводка, чтобы народ в их школы шел. У меня вон дома три бабы шпрехают. Ни разу ни одного артикля от них не слышал!
Время от времени меня охватывает стыд за незнание немецкого. Я открываю слова и пытаюсь их учить. А так как память у меня отвратительная, ищу созвучные аналоги в русском. И вот сидим мы в кафе. А я, как нарочно, стакан с соком перевернула. Сок по столу растекается, официанта, как водится, нигде не видно.
– Счас я его позову! – говорю горделиво. Так как одно нужное слово – перевернуться – вот как раз утром учила. Хватаю где-то в другом конце зала официанта за рукав. И говорю ему этак небрежно, на чистом немецком языке:
– Майне глас, говорю, ист херак дверью!
Официант смотрит удивленно.
– Ферштеен? – начинаю я раздражаться. – Глас! Ну, стакан, стакан. Вон как у того Херра. Унд глас херакдверью!
Официант замер и не дышит.
– Вот чего я непонятного сказала? Видишь? Того Херра? С гласом? Так я такой же глас херакдверью!
Официант начинает как-то багроветь, надуваться, а потом справляется с собой, и говорит:
– Лучше по-русски. Я немножко понимаю. Какого мужчину вы сначала в глаз… А потом… ну, того-самого дверью?
– Да не мужчину! Стакан!
– А зачем вы стакан того-самого дверью?
– Да не дверью! Локтем! Это же я по-немецки сказала! Вы по-немецки ферштеен?
– Я – да. А какое слово вы сказали?
– Ну, перевернуться.
– А… Так это херумдреен.
Вот ведь, господи, понапридумывали слов! Интеллигентному человеку их и не выговорить!
Наш приятель недавно переехал в Вену. Звонит, с гордостью спрашивает:
– А вы своих парнеров по бизнесу с Рождеством поздравили?
– Еще нет.
– Эх, вы! Столько лет тут живете! А я уже поздравил! Самые хорошие открытки купил! Дорогие! Всем разослал!
Через два дня встречаем его. Вид у мужика смурной. Потом не выдерживает, рассказывает:
– Представляете, прихожу к партнерам в офис – а народ как-то странно на меня посматривает. Ну, думаю, показалось. К начальнику заглядываю – он шмыг за дверь! Зама его на всякий случай по-английски спрашиваю: ты открытку мою получил? А тот кивает и тоже как-то так бочком, бочком отползает. Чувствую: что-то не то. Прихожу домой. У меня открытки-то еще остались. Беру словарь. Вчитываюсь. Елки-палки! Как неудобно получилось!
Оказывается, там внизу под поздравлением мелкой вязью на одних написано: «дорогой мамочке». А на тех, самых красивых, с ангелочком, что я заму и начальнику послал: «моей любимой крошке»…