Наталья Апрельская
Судьбы не придумать
I Я пишу этот город…
***
Какой незыблемый покой
На улицах осенних:
Как будто лиственной строкой
Писал погоду гений.
Янтарный свет и неба гжель –
Итоги вдохновенья!
И листьев жёлтых карамель,
И алые каменья
Созревших ягод,
что в листве
Видны подвеской модной …
Но всё – в коротенькой главе
Поэмы ежегодной.
***
Так хочется пройтись по Невскому,
Не торопясь, всё прямо, прямо.
Не подвергать разбору резкому
Огни навязчивой рекламы.
Не натыкаясь на гуляющих
И на спешащих на работу,
Пройти, кивая окрыляющим,
Привычным, в общем-то, красотам.
И озирать дома восторженно,
Любуясь тем, что всем неважно:
Но как же всё прекрасно сложено,
Как велико малоэтажно!
Иду, толпою незамечена
С улыбкой истинного счастья.
Иду по Невскому, по вечному,
Его судьбы живою частью!
Александровский парк
Не заблудишься – слишком знаком
Лабиринт бесконечных дорожек.
Старый пруд под дырявым платком
Бурой ряски. Обширное ложе
Изумрудных подстриженных шкур,
Где в траве поваляться нельзя мне.
Там живёт уникальность скульптур
В приземлённой эстетике камня.
Пара мостиков гнётся дугой
Над замшелым гранитом канала.
В этом парке витает покой
Наряду с суетой карнавала.
Мокнут ветки, баюкая грусть.
Мокнут пони, скамейки, аллеи.
Этот парк я пройду наизусть,
О погоде ничуть не жалея.
* * *
Здесь городское таинство дворов.
Иду бесшумно каждой подворотней,
Вбирая воздух замкнутых миров
Ушедших лет, которых больше сотни.
Там, в тишине глухих дворовых стен,
Гуляет дух исчезнувшей эпохи.
Вокруг него – заброшенность и тлен,
Былых времён оставшиеся крохи.
А для меня есть выцветший мираж,
Который я душою разбираю.
Вот и сейчас старинный экипаж
Покинул свод каретного сарая.
Незримый дух дворовых анфилад
Его выводит бережно и чутко.
Эх, лишь бы там с эпохой невпопад
Не напугала кучера маршрутка.
У Марсова поля
У Марсова автобус тормознёт –
Здесь много лет ютится остановка.
Уже подходит к выходам народ,
И двери раскрываются неловко.
Выходит юность. Сразу станет пуст
Салон-скворечня, выпустив на волю
Грядущий цвет культуры и искусств,
Что год назад ещё учился в школе.
Исчезнут смех, улыбки, суета,
Уйдут в толпе, с гитарой за плечами.
И дух салона, словно цвет холста,
Оттенок сменит в сторону печали.
Подумать если, что произошло?
Мелькнули вдруг забытые страницы.
Припомнилось, как будто бы назло:
Ни вычеркнуть уже, ни возвратиться.
Дача Белосельских-Белозерских
на Крестовском острове
Крестовский остров. Мост. Причал.
Скамья из камня. Парк. Дорожки.
Дворец. Он так красив и мал,
Что весь – как будто понарошку.
Неповторимый дачный стиль.
Итог «трудов и вдохновенья».
Снаружи – сказочная быль.
Внутри – ушедшего виденье.
Два входа. Лестниц полукруг.
Гербы на розовом фронтоне.
И ждёшь, что выйдет кто-то вдруг
И тишину словами тронет.
Из четырёх кариатид
Две повернутся вдруг… спиною.
Мне это вовсе не претит!
Пускай любуются стеною.
Петроград
Петроград. Далёкая война
Городу свалилась прямо в ноги.
Девятьсот пятнадцатый. Весна.
Первые неясные итоги.
На Большой Пушкарской в доме три,
Где чудные сфинги на фасаде,
В комнате нетопленой, внутри,
Стопками – листочки и тетради:
Тронута словесная струна
Лирикой по-женски невоенной.
Анна – несомненно – влюблена.
Анна – неизменно – вдохновенна.
Съёмная нетопленая клеть
Сыростью пронзает. И в болезни
Хочется любить, а не терпеть,
Хоть порой последнее уместней.
Только пару месяцев весны
В доме на Пушкарской задержалась…
В прошлом Петроградской стороны –
Ничего незначащая малость.
На слом
Под туманной луной
Призрак дома живет.
За разбитой стеной
Прячет тёмный пролёт
Маршей лестниц крутых.
Оголён, запылён
И кладбищенски тих.
Был когда-то силён,
А теперь – только скрип,
Только шелест и вздох,
Словно призрачный всхлип
Уходящих эпох.
***
До чего ж достают «киношные»
Петроградскую нашу сторону.
Ладно, сняли бы что хорошее,
С детективною мутью поровну.
Нет, стараются всё – по-быстрому:
Умножаются сериалами.
Цепь машин и прицепов выстроят
От Большого – гуськом – до Малого.
Раскаляют дворы под лампами,
Чтоб снимать эпизоды с драками.
Мой район «заселяют» бандами,
Полицейскими и собаками.
А мечтается, чтоб на улицах
Экипажи рядком с каретами,
Чтоб от сказки могла зажмуриться –
Не от выстрелов пистолетами.
***
Что повторять за теми вслед,
Кто жил и видел лично
Снарядом взорванный рассвет
И снега цвет кирпичный.
Чем младше возрастом поэт,
Тем дальше канонада
Тех четырёх кровавых лет,
И тише звук набата.
В мрак неизведанной войны
Зачем вплетать банальность
Печальных строк, где только сны?
Лишь сны. А не реальность.
Писать стихами о войне,
Блокаде Ленинграда?..
О них рассказано вполне
Свидетелями «ада».
Лопухинскому саду
Есть сад городской за решёткою строгой…
В нем пруд каменистый,
как будто дорога.
И тихо плывут, словно жизни минутки,
По глади пруда гладкотелые утки.
А выход к воде, что с ажурной оградой,
И мостиков пара так радуют взгляды,
Что даже ворона не кажется вздорной,
А важной цесаркой с расцветкою чёрной…
В пруду – отраженье заброшенной дачи.
И вспомнилось вдруг:
всё здесь было иначе…
Не дача – дворец. Цветники и фонтаны.
Концерты, гулянья в саду беспрестанно.
Беседки и гроты. И маленький катер
Для водных прогулок
всегда был «в прокате»….
Всё можно вернуть в этот сад, вероятно.
Всё. Кроме эпохи. Ушла безвозвратно.
У Петропавловской крепости
Весна теплом мурлычет,
Как ласковая кошка.
Заманчивый обычай –
Поддаться ей немножко.
Уже вполне уместно
Подставить солнцу лица.
А если в куртках тесно,
То можно оголиться.
Плевать на злые толки,
Не в целях эпатажа
Срывает люд футболки
Напротив Эрмитажа…
Глядит в молчанье крепость
На вольности людские:
Как пошлы и нелепы
У стен тела нагие.
Традиция? Возможно.
Но почему-то стыдно
За действо, что ничтожно,
Но прижилось, как видно.
Жара
Какой безумный дух
С какой чудной затеей
Вселился в Петербург
и что ещё сулит?
Горячий воздух сух,
Пылинки ветер сеет.
Витают миражи песков и пирамид
И сфинксы – неспроста!
Всё видится в сравненье:
Занудливость дождей
приравнена к мечте.
И только иногда
Электродуновенье
Спасает от жары в домашней тесноте.
Зеленин сквер. Старая фотография
Смотрю на снимок, словно бы в окно:
Зелёный сад. В панамках белых дети.
Сидит народ. Как жаль, что не дано
Поближе рассмотреть скамейки эти.
Фонтана круг, искрится водоём.
Три мальчика – скульптура – над водою.
А дальше, вглубь, знакомый старый дом.
Он жив сейчас. Он полон суетою.
Двадцатый век. Тридцатые года.
Другая жизнь. Иная атмосфера.
Там бабушка моя хоть иногда
Ходила с дочкой по аллеям сквера.
Как странно понимать, что всё в былом:
Жизнь изменилась, сквер почти разрушен.
Фонтана нет. Громадный новый дом
Блестит стеклом… А прошлое всё глуше.
***
Дворы закрыты на засов…
Трудней с годами
Проникнуть в таинство дворов.
Но меж домами
Есть скрытый узенький тоннель
Длиной в три метра.
Скорее лаз, а может, щель –
Тропинка ветра.
Двор отомкнув своим «ключом»,
Как местный житель,
Скользнёшь в него, задев плечом
Узор граффити,
И во второй заходишь двор,
А после – в третий,
Из подворотен – на простор…
В задворках этих
Я помню каждый поворот,
Все стены знаю:
Здесь десять лет за годом год
Из школы шла я.
Сюда приду ещё не раз:
Мне интересен
Дворовый дух былой.
И лаз
Пока не тесен.
***
Средь пыли загазованного города
Вдруг яркий запах скошенной травы
Над улицей повис, свежо и молодо,
Совсем не схожий с воздухом Невы.
Газон подстригли, и травы излишками
Закидана газонная земля.
Мне вспомнилась картина «Травки» Шишкина.
Некошеные русские поля…
Но в городской природе, обездвиженной,
Живей трава, которая подстрижена.
* * *
О чём шумят друзья мои, поэты,
В неугомонном доме допоздна?..
Николай Рубцов
Я хожу любоваться фасадом
На Таврической. Дом тридцать пять.
Быстрым шагом Таврическим садом
Прохожу я опять и опять.
Почему так влечёт к этой башне,
Где этаж окружает балкон?
Словно я наполняюсь вчерашним,
Мне знакомым еще испокон…
Словно помню… А, может быть, знаю
Пыл живых поэтических встреч,
И поэтов крылатую стаю,
И горячую критиков речь.
Тянет к дому с мистической силой
Века прошлого творческий след.
Видно, башня ещё сохранила
Дух известных «Ивановских сред».
О Матвеевском саде
Давно ли? Недавно? Лет сорок назад
Немного другим был Матвеевский сад.
Деревья повыше, кустарник почаще,
Детишек побольше и воздух послаще.
В огромную горку садовый пригорок
Зимой превращался.
И минимум сорок
Летело с него одновременно санок
И круглых огромных тарелок-ледянок.
Ещё был каток. Много лавок-скамеек,
Качели из длинных покрашенных реек.
Ракета овальная круглым окошком
Манила взлететь на Луну понарошку.
И домик резной был в саду. И скрипели
Истёртым железом большие качели.
Меняется всё.
Я не буду о грустном…
Но как же теперь там просторно и пусто!
И снова я вижу – напротив холма,
Что горкой служил, чуть настанет зима,
Красуется дерево толстым столбом,
В чей ствол я на санках заехала лбом.
* * *
Берёзы в центре города в апреле
В разбрызганной зелёной акварели.
Чуть видимая дымка изумруда
На нитях тонких веточек. Откуда
Живая эта трепетная зыбкость,
И нежность деревенская, и гибкость
На фоне стен кирпичных и бетонных
И транспортных потоков многотонных?
Вот так, совсем обыденное, вроде,
Вдруг кажется загадочным в природе.
И, может быть, заметить рядом чудо
Важнее пояснения «откуда»…
***
У католического храма
На шумном Невском – вернисаж:
Картины, в раме и без рамы,
В привычной стадии продаж.
Я всё скупила бы, наверно:
Пейзажи с лесом и водой,
Вид Петербурга эфемерный
И сад осенний золотой.
Ещё купила бы портреты
Котов, собак и балерин,
Все те приятные сюжеты,
Что в квинтэссенции картин.
Но прохожу, тоскливо глядя
На живописный сей кураж.
Рокфеллер мне, увы, не дядя.
Увы, мой дом – не Эрмитаж…
***
Мне говорят: довольно о домах!
Наскучили задворки и фасады.
Я с этим согласилась бы сама,
Но каждый дом – душе моей отрада.
Моей душе. Не знаю о других,
Ведь каждый человек – отдельный случай.
Не всех наш город вдохновит на стих,
Не всех людей смотреть и видеть учит.
Всё это – страсть, а, не пустая блажь –
Всё, что пишу, мой город озирая.
Ну как не засмотреться на гараж,
Что сделан из каретного сарая?
Как во дворе ко львам не подойти*?
Как не заметить стену с горельефом?
Атлант балкон пристроил… на груди **–
Кому расскажешь, посчитают блефом.
Могу пройти… Могу не написать…
Нет, не могу!
Что уверять без толку?
А муза поглядит в мою тетрадь
И подведёт к фасаду втихомолку.
_________
* Кронверкский пр., дом 5
** ул. Чайковского, дом 17
***
В загазованном центре нарушена
Уникальная слаженность города.
Запылилось чугунное кружево,
Глохнет день от моторного рокота…
Цепенеют старинные улицы –
Перекрыто дыханье машинами:
Вдоль домов многорядно паркуются
И ползут караванами длинными.
Во дворы пролезают закрытые –
Завывают в них неуважительно…
«Да заткнитесь, жестянки убитые!» –
Им кричат сверху местные жители.
На Невском
Она бежала от толпы на Невском,
Газоном вдоль Казанского собора
Средь роз зелёных, точно перелеском,
Предпочитая заросли простору.
Она была простой трёхцветной Кошкой.
И не было ей никакого дела
Ни до машин, ни до людей. Дорожкой
Спешила, знай, в кошачие пределы.
Несла котятам свежую добычу –
Поймала где-то голубя. Похоже,
Ей было всё знакомо и привычно.
И дичь не раз она ловила тоже.
Мила своей естественной повадкой –
Средь суеты людской – инстинкт заветный…
Растёт потомство кошкино украдкой.
Три малыша: два белых и трёхцветный!
***
В Матвеевском саду когда-то был каток.
Неровный лёд крошился под коньками,
Расчерчен был «восьмёрками», кругами –
Во всём видна работа сотни ног!
Светили лампочки вверху, бросая взгляд
На кучку фигуристов неумелых:
Катались неуверенно, несмело
И падали на льду кто на бок, кто на зад.
В рейтузы толстые одета и в мутон,
Я тоже нарезала круг за кругом,
Шарахаясь от мальчиков с испугом:
И даже здесь у них манеры моветон.
Меж клюшками и шайбой каждый раз
Лавируя неловкой фигуристкой,
Была помехой я, настолько близкой,
Что мне вослед летел лихой словесный «пас»…
Я думала: «Тьфу, дураки, на вас!»
Трамвайное настроение
Трамвай набит «начинкой» из людей.
Он, словно людоед или злодей,
В прожорливой невзрачности нутра
Развозит человечество с утра.
Качаясь и звонками хохоча,
Скрипя на поворотах и ворча,
Он нервно перемешивает люд,
Как полуфабрикаты разных блюд.
А после всех выплёвывает вне,
Уставших и изжёванных вполне.
Снаружи на свободе – просто Рай!..
Так для чего же создали трамвай?
* * *
На Петроградской – необычный дом.
Живёт себе, вбирая звук проспекта.
И хоть кому-то верится с трудом,
Мне кажется, на нём играет некто…
Дом вознося как будто в небеса,
Звучат пилястры каменной сонатой…
И я смотрю на дом во все глаза,
Как в детстве удавалось мне когда-то
С немым восторгом вслушиваться в звук,
Внимая необъятному органу.
Мне станет страшно, если в жизни вдруг
Я сердцем видеть звуки перестану.
Тридцатое ноября
День до вторжения зимы.
Пустые ветки.
Дома в осаде полутьмы.
Дворы в подсветке.
Десантом сброшены с небес
Пылинки снега.
