Нам снились плащи и кинжалы В наши 12 лет. А времени было мало, И мать выключала свет.
Но можно прокрасться мышкой, Подслушать, что все уже спят, И снова устроиться с книжкой, Забравшись с ногами в кровать.
И снова – плащи и кинжалы, Дуэли и скрип карет. И дама под темной вуалью Прячет в руке стилет.
Ведут корабли капитаны — Неистовый Блад и Грант. И будто не умер – странно! — Безумец граф Рудольштадт.
Безудержно и без меры — Читали, как пили вино. Почти ненавидя Мольера В обиде за Сирано.
И были плащи и кинжалы, И миру 12 лет. И времени было мало. Потом наступал рассвет.
Сладко так спит мое чудовище Франкенштейна…
Сладко так спит мое чудовище Франкенштейна Где-то в грудине, за рёбрами там, вот слева. Кутается к зиме, просит налить глинтвейна, Или хотя бы чаю – но с молоком и вареньем.
Сшитое кое-как, вышивальным стежком – по коже. Что ты хотел, я ведь шить никогда не умела. Я же теперь с каждым днём становлюсь моложе. Я по утрам просыпаюсь в чужое и странное тело.
Дико оглядываюсь каждый раз сквозь чужие глазницы, Вновь закрываю глаза, смотрю вовнутрь. – Что там мой маленький монстр, как ему спится? Спи, мой хороший, мой мёртвый. Доброе утро!
Просто так
Летучая кошка Летучую мышку Поймала намедни. Такие дела. И мышка сказала: – Послушай, братишка! Судьба нас нелепо И глупо свела.
Ты делаешь больно Своими когтями! …А я направлялась В заоблачный лес. Летели бы мирно Своими путями. Нам надо так мало От этих небес!
Ты кошка, а значит, Ты хочешь уюта, Чтоб клетчатый плед был И миска в углу. А мне только надо Зависнуть под утро, А ночью – лишь ужин И лунную мглу.
А кошка ждала Безмятежно и хищно. Она терпеливо Дослушала мышь. Ответила вежливо: – Милая пища! Какое мне дело, Куда ты летишь?
Пусть мыши крадут Макароны на полке. Пусть ангел играет На медной трубе. Пусть рыщут над лесом Летучие волки. А кошка летает Сама по себе.
Не слушая больше Предсмертного писка, Она полетела Домой, в облака. За мышку – похвалят. И в синюю миску Летучие люди Нальют молока.
Нельзя, нельзя оглядываться – пропадешь!..
Нельзя, нельзя оглядываться – пропадешь! Плачут глаза-провалы и руки-ветки. Ты же не плачь. Понимаешь, ведь все это – тоже ложь. Утром проснешься на петухах – от визгливого крика соседки.
Там, за стеной, продолжается вечная, странная жизнь, Там мертвецы пьют свой чай и рожают мертвых. Знаю, что хочется пить, пересохли ручьи – держись, Губы, глаза – однажды тоже остынут и пересохнут.
Кожа растрескается, как земля, – дождя! Сердце оставит свой бой и рассыплется прахом. Ты еще можешь оставить на память себе – себя. Ты еще можешь покончить все это единым махом.
Или не можешь? Знаешь, назад – как вниз: Стоит взглянуть, и утянет в чертову бездну. Милый, так хочется плакать и пить. – Уймись. Рассыпаться в рифмы: красиво и бесполезно.
Помнишь ли, помнишь? Руки, губы, огонь, огонь…
– Помнишь ли, помнишь? Руки, губы, огонь, огонь — Мы за это заплатим! В пропасть, в пропасть! Забывай, забывай! Просто дикий и странный сон, Все терзающий полумертвую чахлую совесть.
Видишь, видишь, – рубашка в клетку лежит в тазу: Постирать бы, да вдруг – понимаешь, запах! Не смотри! Видишь, просто соринка в глазу. Просто странные сны снятся утром на кухне, правда?
Бейся, бейся в стену, пока не собьешь виска: Прочь гони мысли, запахи, вздохи, стоны. Не моя любовь, не моя печаль, не моя тоска, Не моя звезда, не моя корона.
*
Несбыточность, неразрешимость, несусветность, Необратимость: ненависть почти. И неопределенность, безразмерность, И желчь, и горечь. – Не могу, прости.
Пусти. Я не хочу так, не умею. Так не бывает! – Долго ль до беды? – Мы пожалеем! Я уже жалею! Нет, не жалею. – Дай еще воды!
Такая жажда, знаешь – в горле пересохло. И не смотри так. Знаю, – тоже хочешь пить. Ты видишь, видишь – в сердце что-то сдохло. Воды живой! От уст, от рук. И – жить.
