Наталья Мазуркевич
Побег без права пересдачи
Впрочем, концентрировать внимание на чужих лохмах – задача неблагодарная. Что нового можно найти в этих обыденных и присущих почти всем вещам? А потому я сходила поднять свое одеяло (единственное оставшееся имущество нужно ценить!) и поплелась вслед за парнем по дорожке, заросшей мхом. То ли от голода, то ли от солнечного удара, но очень быстро сознание мое уплыло.
Приплыли! Первое, что я увидела, очнувшись, был потолок. Симпатичный такой побеленный потолок, прямо как у меня дома. Но здесь почему-то отсутствовала такая милая сердцу вещица, как лампа. Нет, я понимаю, что пока света и из окна достаточно, но вот наступит ночь, и как жить без электричества? Со свечкой ходить? Страшно ведь.
Вторым приятным обстоятельством было то, что я лежала. И даже на мягком. И даже на вкусно пахнущем. Принюхалась… Батюшки, да от меня же не воняет! Неужели все же больничка? Но без света… Особое отделение дурдома? Не-е-ет, я так не хочу. Мне еще ловить шутников, из-за которых мои бедные ножки ноют.
А под ложечкой сосало. Интересно, здесь кормят?
Я села на постели и, свесив ноги, решительно огляделась. Потолок действительно имел приятный белый цвет, но увы, на побелку это не походило. Скорее на некую субстанцию, которая еще и шевелилась. Бред. Или у меня, или у всего мира. Да, дурдом, кажется, мы с тобой навеки связаны.
Выщербленный пол, которому, казалось, не меньше ста лет. По крайней мере, похожий я видела у своей прабабушки в деревне. Но того специфического, въедавшегося во все вещи запаха деревни здесь не было. Так, легкий болотный аромат. Даже приятный, должна отметить.
Кроме, собственно, потолка и пола, как может предположить каждый образованный человек, в комнате имелись стены. Увы и ах, голые и холодные. Вероятно, потратившись на новомодный потолок с иллюзией ряби, владельцы забыли оставить средства для отделки стен, которые так и остались стоять голыми. Зато потолок… Он крут, это да. Как это все-таки по-нашему – отгрохать нечто одно, зато так, чтоб все ахнули!
Обстановка также оставляла желать если не лучшего, то хотя бы привычного. Явным нарушением законов дурдома в углу примостился стул с высокой спинкой, на котором мило возлежало мое грязное одеяло, кем-то заботливо сложенное особенно выдающимся пятном вверх.
И, наконец, последнее, что имелось в комнате, – окно. Оно было расположено выше, чем мы привыкли видеть в домах, под самым потолком. Полукруглое отверстие в стене, через которое в комнату попадал свет.
Здраво рассудила, что прежде чем идти и выяснять, куда я на этот раз попала, нужно разведать обстановку. Взяла стул, сместила его величество одеяло на пол, подтащила свою импровизированную лестницу к окну и выглянула наружу. Оттуда выглянули на меня. Даже не тот субтильный типчик, а настоящая жаба, разве что размером побольше.
Отлепившись от окна со скоростью звука, с громким писком (ну не удержалась! А вы бы смогли промолчать, когда ЭТО пялится на вас, еще и языком окно облизывает?) я бросилась к открывшейся двери. Промчалась мимо какой-то довольно милой дамы, пронеслась по лестнице и чуть не вылетела в болото, не поймай меня за шкирку та самая женщина.
– Уты-уты, куда это так норовим? В болото нам еще рано. Маленькие, не доросли.
Уточнять, до чего не доросли какие-то «уты», женщина не стала, а я… Я приходила в себя от шока. Она говорит на простом и понятном русском языке! Свершилось чудо! Шизофрения прогрессирует. Я начала понимать местных обитателей! Победа!
Мило улыбаясь, эта добрая дама отконвоировала меня домой и усадила на стул, занявшись своими делами.
Комната мало походила на мою собственную. Возможно, все дело было в том, что она больше напоминала кухню. Милые резные шкафчики на стенах, кухонная утварь на полочках, стол… Большой обеденный и пара маленьких, для готовки. И даже печка с зеленым огнем.
Да уж, если болото, то все зеленое. А после недавнего забега я нисколечко не сомневалась, что домик этот стоит посередине самого настоящего болота.
– Голодная?
– Да, – честно призналась я, прикинув, что даже злая Баба-яга сначала спать укладывала, а потом уже печку топила и жарила. Или тут порядок действий сбит? Помыть-то меня помыли, спать уложили, а сейчас нафаршируют и запекут? Да уж, Данька, все у тебя не как у людей.
– Простите, не могли бы вы ответить на парочку вопросов? – забросила удочку я.
Если и планировать побег, то нужно хотя бы разжиться информацией, в какую сторону бежать. А раз языка мы потеряли, придется идти на контакт с похитителями-содержателями.
– Конечно, милая, – легко согласилась женщина, засовывая в печь горшочек. – Сейчас за молочком схожу и поговорим. Ты какое больше любишь: коровье или козье?
– Коровье, – выбрала я знакомый продукт.
Козье, может, и полезнее, но пробовать его доводилось только в очень далеком детстве, а последствия уже не поддавались восстановлению в моей девичьей памяти.
Женщина кивнула, принимая к сведению ответ, но вернулась с двумя бидончиками, которые были поставлены на стол. Вскоре к ним присоединился еще теплый белый хлеб, а уж когда из печки начали доноситься запахи, я едва слюной не захлебнулась. Да, хорошо у бабушки в деревне!
Женщина устало присела.
– А теперь и поговорить можно. Ты откуда такая неопытная взялась? Хорошо хоть, додумалась к людям попроситься. Эти узнали и ко мне принесли. А без моей-то помощи что бы ты делала? Нельзя, нельзя вас, дурех молодых, свет смотреть отпускать. Влюбитесь в рожу кривую да слова вихлястые и пропадете совсем. На кого только похожа стала! И это кикимора! Цвет болотного общества!..
Она говорила, и говорила, и опять говорила, и все про дурех молодых, кикимор каких-то, пока наконец не припечатала:
– Если свет белый так люб, то иди в КАКу поступай, неча шляться без дела!
Я едва не подавилась. Нет, то, что меня готовы отпустить, – это хорошо. Тут жаловаться не на что. Но вот идти в какую-то каку, чтобы без дела не сидеть? Нет уж. В каку я не хочу. Если в школу какую-нибудь, то подумала бы еще. А тут – кака. И вообще, мне домой попасть надо! Предки, наверное, уже заявление написали, и меня ищут. Так что не засиживаемся, идем в город и властям сдаемся. А там – домой и спатьки. Не забыть еще в блоге расписать, как я страдала. Там такое любят!
– Кака – это хорошо, – решила проявить дипломатичность я. – А ближайший город далеко?
– Так в ближайшем КАКа и находится, – пояснила женщина. – Но сейчас туда идти смысла не имеет. Прием только недели через две, а тут всего два дня пути. Что же тебе в городе одной делать! Попадешь в передрягу. Любят сейчас кикиморушек обижать. И не вступится никто. Болотный цвет редко с людями этими проклятыми контактирует.
– А с нелюдями? – развеселилась я.
Раз уж это моя шизофрения, то удовольствие нужно получать.
– А с нелюдями торгуем. Разве не знаешь? Сама-то из какого болота? Забугорского или Подречного? Али еще дальше? Вересневого? Семиречного?
– Не знаю… Я потеряшка. Проснулась в кустах с комарами, ни отца, ни матери не помню, – так прониклась собственной историей, что даже всхлипнула. – Совсем ничегошеньки не помню.
– Бедняжечка моя, – засуетилась женщина. – Ничего, все хорошо будет. Узнаем мы, какое твое болото.
Не оставлю я тебя. Если нужно, сама выучу. Давно дочку хотела, да умер мой болотник. Не успели дитя народити. Ах, котенька, не брошу я тебя. Не бойся.
Мне даже стыдно стало так обманывать бедную женщину. С другой стороны, если это игры моего сознания, то обманывать саму себя не зазорно.
– А звать-то как, помнишь? – внезапно спросила женщина.
– Данька, – ответила прежде, чем успела подумать, я.
Нет, конечно, в паспорте было написано не так. Там я значилась Вересновой Даной Игоревной, но полным именем меня даже в школе не звали, так что простецкое «Данька» стало куда родней официального.
– И то хлеб, – проговорила женщина. – А меня Ванией зовут. Но чаще – Ванична. Так что если услышишь в селе, что Ваничну кличут, так это за мной. Где село-то, видела?
– Нет, – призналась я, прикидывая, какой же обширный хронотоп у моих глюков. Село, некая кака в городе, сам город.
– Тогда, детонька, после еды и сходим. Наденешь платье другое – и пойдем. А то не гоже девкам в таком сраме щеголять.
Хм, сраме? Это она про мою ставшую подозрительно чистой пижаму? Так и не срам вовсе! Длинная, до самых коленок… Кофта с рукавчиками, выреза и в помине нет. Мерзну я, горло продувает, вот и выбираю тщательно.
– У вас есть, во что мне переодеться?
– Да, сейчас принесу, – кивнула Ванична, поднялась и неспешно скрылась на лестнице.
Интересно, здесь весь дом под болотом сидит? А что, удобно. Никто не полезет в топь. Живи – не хочу. Ну точно кикиморина хатка. Вспомнились собственные мысли про бюрократов. А что? Тут точно утопнут. Мне самой-то страшно выходить, а по ту сторону прыгать… «Кочек нет», – услужливо подсказала память. Да уж, в такой ситуации остается только полет осваивать. Хотя, говорят, за деньги чиновник на все пойдет. Хм, а крылатые бригады чиновников существуют? Правда, если это моя больная фантазия – здесь и не такое появится.
– Держи, дочка.
Как-то совсем незаметно прошел этот переход с наименованием меня. И что странно, моя вечно протестующая суть не возражала в этот раз, принимая данное обращение как само собой разумеющееся. Нет, я точно в бреду. И как давно? А шутник-депилятор – это тоже больная фантазия или он существовал на самом деле? Какой-нибудь фриковский, как тот, приставучий. Нес какую-то ересь. А про что он говорил?
Голова отозвалась странной болью. Нет, не вспомню уже, чего он хотел. Отшила и отшила, и дело с концом. Точнее, с сарафаном, который мне довольно вручили. А что? Сарафан неплохой. Из натуральных тканей. Полезный, как сказала бы моя бабушка. Кожа в нем дышать будет. Ну и что, что из моды вышел давно. Кто этой моде следует? Жертвы? Оно и видно.
Выбирать не приходилось. Вернувшись в свою «палату», я быстренько переоделась в длинные плотные штанишки, рубашку и сверху нацепила сарафан. Выглядела потешно, хотя Ванична встретила мое появление с одобрением. Да и сама носила похожий сарафан.
Хм… значит, будем делать хорошую мину при плохой игре. Как там в песне? «Я иду такая вся в Дольче Габана»?
Вот и отлично. Если там, на показах, модели сохраняют покерфэйс, то что обо мне говорить? Мы, так сказать, тренированные суровой цивилизованной действительностью, где ходят, перекатываясь, попы, отплясывают скелеты, а про Барби с собачками вспоминать страшно. Нет уж, лучше сарафан.
Придав лицу высокомерное выражение, призванное лишний раз подчеркнуть всю тщету окружающего мира, я направилась к выходу вслед за Ваничной, когда случайно заметила самый страшный предмет в жизни девушки. Нет, не угадали, весов здесь не было. К тому же существует множество девушек, которым плевать на вес. А вот на внешность… Да, поистине самый страшный враг любой красавицы и не очень (типа меня) – зеркало. Против его вердикта даже апелляцию не подашь. Можно, конечно, попытаться, но в нужный момент тональник просто смоется. Или тушь потечет, или еще что-то случится из разряда приятных неожиданностей.
Так вот, со священным трепетом я устремилась к этому оракулу и замерла. Нет, я, конечно, знала, что далеко не красавица, но чтобы до такой степени?! Куда делись мои девственно целые брови, которых в жизни пинцет не касался? А прыщ на носу? Моя гордость, мой талисман, мое спасение от лживости окружающих? Куда подевался мой драгоценный прыщ? Верните его немедленно! А нос жабкой! Он никогда правильной формы не был! Это что за извращение! Хочу назад картошечку. Эта форма шла мне к бровям. И не так жалко было об скейт стукаться. Подумаешь, сломаешь! Было бы что ломать. А теперь?! Вот как? Как с этим безобразием жить? А глаза? Куда мешки делись? Куда мне сны теперь запихивать? Да уж, поиздевались мои глюки. Единственное, что осталось в прежних традициях, – грива. Только сейчас и она была совсем другой. Зеленой, как болотная тина, и с колтунами. И это мои милые, гладкие и послушные, которые никогда не доставляли проблем? Ну хоть что-то глюки сделали правильно!
Из дома Ваничны я вышла в приподнятом настроении. Даже интересно походить с новым для себя цветом. Если бы еще и лицо не подкачало! Но всегда есть ложка дегтя в бочке меда. И эта ложка – волосы. Все остальное – да… Терпеть ненавижу мед.
Идти по болоту было страшно. Кочек, как я уже упоминала, не имелось, но Ванична ступала спокойно. Каждый шаг ее казался уверенным и совсем не обдуманным. Она просто шла, как будто и дорогу не вспоминала, а прогуливалась. И знаете, ее уверенность передалась и мне. Если поначалу я старалась в точности повторять ее шаги, то, осмелев, потопала рядом. Женщина одобрительно улыбнулась.
– Я уж думала, так и пойдешь следом. Даже не скажешь, что ты из наших. Наши еще с молодых годков по болотам бегают, а ты осторожничаешь. Взрослая девка, а все туда же. Замараться боишься?
Я отрицательно замотала головой с видом оскорбленной невинности.
– Вот и славно, будешь мне помогать. Я в село бегать не привыкла, а сезон самый. Торговать пора.
Чем может торговать одинокая женщина, проживающая на болоте, я даже спрашивать боялась. Хоть и любопытно. Интересно, сколько лет дали бы мне за ее ассортимент, если бы это не глюки глючились? Мозг прайсом, увы, не располагал и воздержался от выдвижения каких-либо числовых комбинаций.
К селу мы вышли не скоро. Часа два, не меньше. Сущий ад. Идти в выданных Ваничной лаптях было выше моих сил. Казалось, даже босиком топать много приятней, чем так.
– Подожди, сапоги купим, – успокоила женщина.
Хотя мысль о сапогах летом (а здесь царило именно оно, видимо, мое подсознание тоже не любило снег и холод) и была, на мой взгляд, несколько неразумной, я промолчала. Все же лишними не будут. Тем более если через две недели – набор в местное училище.
Мои размышления о сезонной моде прервало зычное:
– Посторонись!!!
Ванична резво отпрыгнула в сторону, уступая дорогу несущемуся на всех парах всаднику. Меня она предусмотрительно дернула за шиворот, уберегая от копыт. Хм, видно, здесь прекрасно знают, что пешеход, конечно, прав, но только пока жив. А чтобы быть живым, нужно следовать правилам. И иначе никак. Хотя и конным следовало бы подучить ПДД, чтобы не затаптывать бедных путников.
Женщина тем временем спокойно продолжила путь, даже не крикнув вдогонку этому нахалу пару ласковых, как поступила бы любая чуть не сбитая дама. А уж дама в возрасте применила бы весь многолетний опыт, чтобы округа обзавидовалась ее словарному запасу.
– И часто здесь так? – осторожно поинтересовалась я, вслед за Ваничной поднимаясь на холм, выбранный для проживания местными селянами.
– Бывает, – равнодушно отозвалась она, заставив меня поежиться.
Это что же получается? Глаза на затылке становятся не патологией, а насущной необходимостью?
Село встретило нас дружно. Почему-то у ворот импровизированного заборчика, тянувшегося на два-три метра от входа, собралось с два десятка детин, очень напоминавших недавно мной изученных шкафчиков. То же почесывание черепушки, тот же словарный запас, то же «Ы-ы-ы-ы» и те же длинные пальцы и выпученные глаза. Ну вот серьезно? И не надоело им? У нас бы на второй раз уже и не смотрели на фрика. Подумаешь, чего тут не видели? А так… достопримечательностью себя чувствуешь. Неодушевленной и голубями помеченной, ибо грязными пальцами тыкали. А если бы достали? Нет уж, лучше за заборчиком постою.
Ванична быстро оглядела процессию встречающих, топнула ножкой и, уперев руки в боки, принялась отчитывать:
– Это что еще такое? Пришли к вам две девицы красные. – Один из встречающих хмыкнул. – С намерениями добрыми. – Теперь хмыкали и переглядывались двое. – Людей добрых повидать. – Уже не хмыкали. Самые отважные начали отступать в тыл. – Гостинцами попотчевать. – Тут уж я задумалась. Какие это гостинцы мимо меня прошли? Непорядок! – А вы – такой прием, как гнусы противные! Не бывать вашему урожаю добрым, а девкам – плодовитыми! – в сердцах бросила Ванична и, развернувшись, медленно, чтобы успели оценить, что теряют, начала спускаться с холма.
Понятное дело, я за ней шла. Какое довольное у нее лицо было, когда я в него заглянула! Даже кот, объевшийся сметаны, выглядел бы рядом с ней жалко. Мы успели спуститься к подножию холма, когда нас догнал мужичок лет сорока. В соломенной шляпе, раскидистыми ро… усами и красным носом. Не иначе как от постоянного бдения над судьбами деревни.
– Это что за безобразие? – накинулась на него Ванична. – Пришли мы как люди добрые, хотела дочке село ваше показать. Вдруг приглянулось бы. А вы что устроили?
– Невиноватые мы! Приказ самого королька – всю нечисть болотную гнать в три шеи. Ибо злодеяниями путь их усеян. Да чтобы мы сами, да по своей воле. Быть такому не бывать!
– Ах, не бывать?
По тому, как женщина давилась смехом, я начала подозревать, что представление разыгрывается специально для меня. Только зачем? Традиция? Все может быть. А они продолжали. Вот уже в ход и рукоприкладство пошло, и ухокручение, и мольбы-заверения. Наконец сердце Ваничны не устояло, и она заявила:
– Хорошо, молодец. Веди в свою деревню, сниму чары окаянные. Не станут ваши поля пустеть, а житницы – гнить. Девки беды знать не будут, ребятишки хворы забудут.
Закончила и выжидающе на меня посмотрела. А я что? Я ничего. Уже усесться на землю успела и теперь с интересом следила за происходящим. Заметив, как на меня глядят, послушно встала и поаплодировала. Представление вышло что надо.
– Так, может, это, – замялся главный герой самодельной пьесы, – того, в дом пойдем? Костьника уже и ужин сготовила, приказала вести быстрей.
– Веди, – милостиво позволила Ванична. – Умаялась я что-то.
Глава 2
Домоводство и его практическое применение
Правильное домоводство есть лучший способ заставить окружающих все делать вместо тебя.
Вот уже третий день, как я участвовала в народном аттракционе «разожги печь». За время учений в результате самовозгорания были подпалены или сожжены следующие предметы быта: занавески, три полотенца, коврик у входа, две ножки стула, один стол, пара лаптей, нож с деревянной ручкой, ложка, лучинка, горшок цветочный, обыкновенный.
Несмотря на большую смертность среди предметов быта, Ванична не теряла надежды приобщить меня к местным способам приготовления еды. С каждым днем ее надежда становилась все маниакальнее, и меня заставляли пробовать снова и снова. Вероятно, она хотела взять печь измором, чтобы та при виде меня сама растапливалась. Ничем другим я подобное упрямство объяснить не могла.
И да, для лучшего вливания в мир собственных глюков мной было принято решение вести хозяйственно-просветительские записи. Пока преимущественно хозяйственного толка. Уже даже первую сделала: «Трогать жабу в период линьки опасно для жизни». Нет, не поймите неправильно. В гробу я видела эту жабу и ее линьку, но кормить живность прочно вошло в мои обязанности. «Любят животинки молодую кровь», – туманно пояснила свое решение Ванична, выдавая мне ведро с дурнопахнущей смесью а-ля «суп-пюре для извращенцев».
Да уж, молодую кровь они любят. Портить. Пока я воевала с жабой, уговаривая ее отхлебнуть из чудо-ведерка, это самое чудо-ведро умыкнул ужик. И не надо ржать. Этот ужик очень умный, а при длине в три-четыре метра утянуть какое-то ведро для него – раз плюнуть. И попало же мне… Пришлось самой идти и комаров ловить.
Почему комаров? Так любит их Жабка. Ванична хотела нас сдружить и сама ловила комариков, чтобы суп любимой скотинке сделать, а тут такая потеря. В общем, выдали мне сачок, мешок как из-под картошки и отправили на болото.
Нет, не пугайтесь, Ванична меня нежит, пылинки сдувает. А на болото… Ну так водятся там комары. И меня любят. Как увидят, так и несутся всей стаей. Познакомиться хотят. Это мне Ванична объяснила. Дескать, комары молодые, кикимор настоящих не видели, вот и бегут со всех крыл на чудо посмотреть. Ага, а кикимора стоит. Сачком махает и в суп их, в суп, чтоб неповадно. Этакая плата за просмотр с летальным эффектом. И ведь продолжают лететь. Если бы еще покусать не пытались от полноты чувств… Но это молодняк.
Более степенные комары, как сказала Ванична, таких, как мы, видели и попробовать не пытаются, а уважительно облетают за версту, чтобы в суп не попасть. Они и молодняк просвещают, но куда уж там. Детки-то всегда себя правыми считают. Без исключений. Что комарьи, что человечьи, что кикиморины. Последнее Ванична особенно подчеркивала, на меня косясь. А что я? Я ничего. Подумаешь, забыла сарай у Жабки запереть.
Так не сбежала скотинка. А могла бы. Нет же, выскочила – и давай вокруг дома бегать. А мне потом болото равняй, чтоб не прохудилось где.
В общем, не жизнь, а сказка. Злая какая-то и уж больно хозяйственная. Золушка, что ли? Нет, на мачеху Ванична не тянула. Да и принца на горизонте нет. Или сынок старостин за принца сойдет?
Этот, должна отметить, достойный сын своего отца решил пойти по стопам папеньки и направился прямо к нам, на болото. Пришел, уселся на пенек в сторонке. Сидит, веником обмахивается, горланит какие-то песни. Жабка прямо заслушалась – давно ее соплеменники серенады под окнами не пели, заскучала бедная Жабка по мужскому вниманию. А Ванична села повздыхать у окошка, но уже на второй ноте с грохотом захлопнула ставни и дверь на щеколду закрыла. Еще и мне сказала не выходить, чтоб ушки мои слабенькие не пострадали.
А мы и рады стараться. Это же целый день лентяйства. К печке меня точно не поведут – дрова-то все на улице, в сарайчике у Жабки, а тот запас, что в доме хранится… Так не для разбазаривания он. Посему, к моему крайнему облегчению, меня выгнали погулять по дому.
Гулять, конечно, было скучно, и я отправилась на облюбованный чердак. Именно здесь и хранились мои «записки сумасшедшего», кои я собиралась пополнить в самое ближайшее время. Выглянула во двор, где самозабвенно мучил гусли старостин сынок (на веник уже и смотреть жалко было), и сделала вторую запись в кладезь умных мыслей: «Хуже Жабки и печки может быть только горловое пение».
Какое отношение эта запись имела к хозяйству, я слабо представляла, но не увековечить полезный опыт не могла. И вот еще: после знакомства с Ваничной я резко стала всех здесь понимать. То ли адаптация к глюкам вышла на новую стадию, то ли еще что, но факт оставался фактом. Я всех понимала. Даже Жабку иногда.
Сказала о последнем Ваничне, так она тут же славу возносить какому-то Болотному Божку стала. Дескать, благословил батюшка, настоящая кикимора растет, будет, кому болотце передать с хозяйством. Кажется, от идеи сплавить меня несуществующим в этом кошмаре родителям женщина отказалась. Ну и ладно, мне же легче. Врать меньше. Когда-нибудь этот затяжной бред кончится, и все снова будет по-старому. Эх, надеюсь, факультет за это время распрощается со мной, и я смогу податься в химики.
Почему-то в последнее верилось с трудом, ну да ладно.
Подведем итоги нашей бурной трехдневной деятельности. Погружение проходит успешно. Аборигены уверены, что я – одна из них. Комары не обижают, Жабы в любви признаются, печка морщится и не признает. Все как обычно. А, и еще… Появились поклонники. На данный момент – в количестве одной штуки. Настырный, без слуха, страшный. Итог – не подходит.
Старался бедный поклонник до самого вечера. Уже и первые звезды загорелись, когда он подобрал свой веник, засунул гусли под мышку и утопал в сторону деревни. Что-то подсказывало, что завтра он если и придет, то веник принесет тот же. Весь в папочку? Так зачем лишний раз тратиться, если вещь еще целая.
– Данька, ужин стынет. – А это уже мне. – Иди кушать, дочка.
Я решила не отвечать словами, предпочитая ответить делами, и быстренько спустилась на кухню. На моем месте стояла тарелка с супом, лежала ложка и ломоть хлеба. Большой, ароматный, с семечками. Давно такой хотела.
– Спасибо, матушка, – поблагодарила я, замечая, как расплывается в улыбке Ванична.
Нравилось ей это обращение, а мне совсем несложно сделать ей приятное.
Неожиданно женщина погрустнела. Она медленно опустилась напротив и шумно выдохнула:
– Прости дочка, не смогли твоих родителей найти. И тебя никто не вспомнил.
Ну еще бы меня кто-то вспомнил. Было бы удивительно, но…
– И что же теперь делать?
«Мордашку погрустнее», – промелькнула ехидная мысль.
– Ничего, дочка, со мной останешься. Наследницей будешь. Всему научу, настоящей болотницей вырастешь.
– А кака? – несмело поинтересовалась я.
Я уже успела смириться, что придется туда идти, и даже думала, что в пути понадобится.
– А что – КАКа? Пойдешь, отучишься годок… Болотники-то больше и не учатся, сбегают. Мучают там наших, за людей не считают. Придираются. Я бы тебя не пускала, но правила. Один курс отучиться каждая болотница должна. Чтобы замуж выйти да деток после учить. Ты уж постарайся в грязь лицом не ударить. Хорошо учись, на троечки. Чтобы мне стыдно не было. А то сынок Гречневых чего удумал: четверку получил! Стыд и срам! Как им сочувствовали, как уговаривали не выгонять болезного! Чего натерпелись.
– А если я не смогу на троечку? – осторожно поинтересовалась я.
– Ну так и двоечка хороша. Для всякой уважающей себя болотницы двоечка – лучшая оценка. Деток учить хватит, а с мужем спорить не станет.
На этом и порешили.
Утро выдалось погодистое, теплое и по-летнему ласковое. Даже на нашем угрюмом болоте на травинках повисли капельки росы. Я уже предвкушала, как пройдусь по ним босиком, когда выскочила довольная Жабка, свалила меня с ног и облизала лицо липким языком. «Вот и умылась», – подумалось мне. О том, чтобы пройтись по росе, уже и речи не было. Какая роса после Жабкиных лапок? Опять болото равнять. И почему самая сложная работа достается мне?
Тем не менее болото сегодня обошлось без моего внимания. Вместо этого меня отправили на пруд купаться. Идти куда-то плескаться в грязной болотной воде не хотелось, но раз уж моя новая матушка так настаивает… И потом, не понравится – плескаться не буду. Пусть деревенские плещутся, а я в сторонке посижу. Я же теперь кикимора, мне можно.
Идти до села с корзинкой со сменной одеждой да с едой было неудобно. Привыкшие к рюкзакам поймут. Руки свободны, вес не так чувствуется, бегать легко, идти, опять же, удобно, а тут… Ни на плечо не повесишь, ни пробежишься. И таскать неудобно, то и дело под коленки стукается. Нет, нужен рюкзак. Или хотя бы здешняя разновидность – мешок-заплечник.
В общем, до села идти долго и неприятно. Все так и норовило помочь встрече моего носа с землей. Но мы же вредные? Так им и надо, обойдутся.
Село-грибочек показалось, как обычно, – внезапно. Просто я вышла к кромке леса, а дальше ждал долгий и нудный подъем в гору, где у ворот уже собирались местные барышни, чтобы отправиться купаться. Чуть невдалеке кучковались и местные молодцы, чтобы идти… подсматривать. По крайней мере, у бабушки в деревне так и происходило. Ну, конечно, с поправкой на более свободные нравы. А то углядев, в чем следует купаться, я вспомнила бедных корейцев, которые в воду залазят в одежде, и поняла, что их шорты с майкой – вверх откровенности. Ибо в выданной ночной рубашке до пят с воротничком под горлышко можно разве что пугать прохожих. Тут уж точно никаких противоправных желаний у сильной половины не возникнет. Хотя… это как намокнуть.
Меня здесь явно не ждали. Это первое, что пришло на ум, стоило увидеть резко увеличивающиеся в размерах глаза местных барышень. А я тут при чем? Мне сказали прийти – я и пришла. Данька же послушная, когда это Даньке нужно. Уж лучше купаться, чем с печкой кровь портить или комаров подманивать.
Выбрав девицу поустойчивее (меньше всего глаза выпучивала), я отправилась с ней договариваться и прояснять ситуацию:
– Вы купаться собираетесь?
– Ага, – выдала она.
– Я с вами, – поставила в известность я.
– Ага, – вновь соригинальничала девица.
– Куда идем?
Честно? Я ожидала вновь услышать нечто вроде «ага», но меня удивили.
– Туда, – указала в иную от леса сторону девушка.
– Когда идем? – возрадовалась я.
Контакт можно считать налаженным. Мне ответили целых три слова, и два из них – разные!
– Э…
– Все пришли?
– Ага.
– Так мы идем?
– Ага.
И мы потопали. Честно, в душе поселились сомнения в добром душевном здравии местных барышень. «Ага» – это, конечно, классное слово. Полезное, многофункциональное, но порой так конкретики хочется! Хотя бы на уровне. Там, здесь, уже. А так… Эллочка-людоедочка – ты кладезь лексического запаса могучего великорусского.
Шли недолго, но весело. Я даже расстроилась. Такие славные покатушки пропали! И зачем нужно было прямо по склону идти? Чтобы ухажеров запутать? А они, конечно, запутаются. Если пруд тут единственный в округе, и тропу уже не одно поколение вытоптало. В общем, шли мы порознь с барышнями, но никто не удивился. Все же зеленоволосость – это плюс.
У самого пруда начался стриптиз. Хотя так назвать совершенно неэротичное зрелище язык не поворачивался. Нет, конечно, сарафанчики дамочки снимали элегантно, но вот стоило мне узреть подмышковые заросли или лесостепь на ногах, вся эротика куда-то капитулировала. Ну не привыкла я к волосатым подмышкам. А уж к волосатой спине…
Даже отвернулась под осуждающие взгляды местных красавиц. А я что? Я кикимора. Мне их стандарты красоты не подходят. Совсем не подходят. Где бы тут крем «Вит» достать? Или хотя бы бритву… Ну должен же хоть один эстет попасться? Или здесь модно щеголять лесами?
Судя по учащенному дыханию кустов – модно. Ну и ладно, пусть наслаждаются. А мы не гордые. Мы в тенечке посидим и потом искупнемся, как все уйдут. Или лучше прогуляться?
Поскольку лес за время моего проживания у Ваничны был изучен довольно неплохо, да и пожилая кикимора научила меня «слушать тишину», потеряться я больше не боялась. В крайнем случае, Жабка меня найдет. Я в нее верю. Получше пса сторожевого. Только я на порог, так она уже двери сарая таранит. А если на выгул пустили… То как сегодня: раз! – и лицо отмыть уже сложно.
Поднявшись и отряхнув сарафан, хотя к нему на удивление грязь не цеплялась, я неторопливо пошла гулять в лес. Случайно (выискивая добрый час времени) вышла на дорожку, с которой началась моя здешняя жизнь, нашла брошенную в кустах подушку и решила пройтись по памятному пути, срезая вихляющие петли.
Теперь-то я знала, куда ведет дорога. Ванична рассказала, что там еще одно болото есть. Особое такое болото. Считается, что там кикиморы на кладке сидят. И если потревожит их кто-нибудь, не отпустят они смутьяна, съед… На кладку посадят, а мелкие кикиморы его и съедят. Да, вот так жестоко обращаются кикиморы с теми, кто их на единении с природой поймал. Впрочем, по тому, как посмеивалась Ванична, это все бред первостатейный. Но болото тем не менее существовало здесь очень давно. И именно в нем собирались утопить незадачливого парня. Чем местным насолил залетный кавалер, я предполагала, но спрашивать постеснялась.
