Наталья Назарова
Бабочка. Путь к себе

Полная версия

Чтобы жить

Я пишу, чтобы жить, чтобы чувствовать, верить;

структурировать хаос внутри и вовне.

Ключ к замку, открывающий нужные двери,

как ни странно, всегда находился во мне.

Как ни странно, меня никогда не пугало

равнодушие сердца к высоким постам.

Мне высоких постов удивительно мало.

Я свой взгляд на предмет никому не отдам.

Жизнь учила быть лучшей собой, непокорной,

чем послушной чужим фарисейским речам.

Фарисейские речи, нудны и притворны,

по размеру завистникам и палачам.

Иногда нужно дверь запирать на засовы

и святой тишиною своей дорожить.

Пусть дороги местами бывают суровы,

я пройду их с любовью затем, чтобы жить.

Золотые линии

Я дороже, чем когда-либо прежде.

Мои трещины бесстрашно сияют.

Моё прошлое – искусство. Ваяет

жизнь бесценное под новой одеждой.

Я, как раньше, никогда уж не буду.

Для чего мне тосковать о вчерашнем?

ныне строю исполинскую башню,

вензелями украшаю посуду.

Я приемлю золотые заплатки.

Ни забвение, ни дар маскировки

не использую в своей филировке.

В уязвимости ценны недостатки.

Настоящее из сотканных линий

простирается попутной дорогой.

Далеко, надеюсь, до эпилога.

Мне не нужно оперенье павлинье.

Сокрытое в яйце

Мы всё это точно уже проходили:

молчат те, кто многое могут сказать.

Они от бессмыслицы отгородили

себя, чтобы нужное лишь замечать.

Тупицы сейчас формируют пространство,

и их, беспросветных, несметная рать.

Тупицы упорны в своём постоянстве,

но ценного им не создать. Не создать.

Толкаются, лезут на видное место -

к вершинам и славам бесславной горы.

Но видное место, увы, неизвестно

тому, кто не ведал медвежьей норы.

Толкайтесь, машите, пляшите, пишите…

Мы всё это видели где-то уже.

По радио громко себя объявите.

А истина где-то в яйце Фаберже.

Эталоны

Нас воспитывали в строгости,

а хотелось, чтоб в любви.

«Не желай, не чувствуй гордости,

о себе не говори»…

Не согретые любовями

любят всех дрессировать;

и чтоб им не прекословили,

и учились чтоб на пять.

Чтобы гордостью родительской

до победного была.

Жаль, похожи на вредительство

воспитателей дела.

Голодают бесприютные

лютой строгости плоды.

Идеально-абсолютные,

эталоны красоты.

Содружество

Уберите горы важности

из намеченной судьбы.

В самой яркой эпатажности

все намеренья слабы.

Грандиозное величие –

как громоздкий старый шкаф.

На равнине безразличия

вырастает Голиаф.

Чтоб иметь, умейте действовать.

По законам бытия

лучше с тем взаимодействовать,

кто не вор и не свинья.

Уважайте Дух и мужество,

что рождаются внутри.

Это – честное содружество.

Это – свет и фонари.

Камнепад

А потом на голову сыплется камнепад –

за воровство, враньё, за сказанное невпопад…

И ты чешешь грустно тупую свою башку

и мечтаешь прибавить сажень к своему вершку.

А потом тревога требует убегать –

от постылого старого мужа в чужую кровать,

от ответа за воровство, враньё, за сказанное невпопад…

Ты не можешь остановиться, и призраки тьмы не спят.

А потом, на рассвете, умаявшись от беготни,

написав подробно, как чилят твои ступни,

ты уснёшь на время поверхностным нервным сном,

и осыпятся камни зыбких твоих основ.

Нега

Ещё морозен по утрам

чуть дымный воздух февраля,

и серебрится в тишине

ветвей магический изгиб.

Хрустит и розовеет наст

в рассветном мареве зари,

и пламенеет вдалеке

рябин насыщенный коралл.

Хохлатый ловкий коростель,

проснувшись, трапезу открыл;

снегирь, игравший допоздна,

легко покачиваясь, спит.

И пробуждается другой,

чуть различимый, аромат,

и нега томная плывёт

пьянящим запахом весны.

Зачем?

Как можно передать туман

слепым, бесчувственным, глухим,

кто, пряча собственный изъян,

всю жизнь накладывает грим

на основание души,

на многогранность бытия,

кто ненавидит, нелюбим,

кто избегает острия?

Кто избегает понимать

несоразмерность карт и схем,

умея лишь предполагать

об иллюзорности систем?

Зачем тому повествовать

о красоте туманных утр?

Зачем душою обнимать

того, кто правилами мудр?

Пыль

И выключи в себе училку –

она тебе мешает жить.

Чем о невежестве тужить,

чванливую сотри ухмылку.

И поработай над собой.

Другим ты не судья, и славно.

Всегда одно и то же главно:

задачи, счастье и покой.

И не пиши про трудный путь.

Моим путём ты не ходила

и жизнью не руководила.

На гоноре не хайпануть.

И я не «милая» тебе.

Мне спесь твоя давно постыла.

Я очевидное открыла

про понт в бессмысленной борьбе.

Тонких запястий сила

Тонких запястий сила,

искренних глаз сиянье…

Сколько печалей было

в мудрости мирозданья!

Хрупкие эти плечи

твёрдо несут опору.

Слово-лекарство лечит

нежностью разговора.

Олово-слово рубит

карликов злых в капусту.

Мудрость их не забудет.

Бить по зубам – искусство.

Искренних глаз сиянье

светит вперёд и выше.

«Не обращай вниманья» -

Бог написал на крыше.

Красота

У красоты – немного проседи

и настоящего – навек.

Её не выгнали, не бросили.

Она, как верный человек,

верна себе, своим и зелени

в рассветный час перед окном.

Слова, как ружья, все пристрелены,

и каждое – размером с дом.

Красиво – думать о талантливых

и никогда – о подлеце,

писать о будущем загаданном

и видеть курицу в яйце.

У красоты – немного проседи,

и тем красива на века

её улыбка цвета осени

и вечно юная рука.

Быть влюблёнными

На небе-солнце, дымка, марево,

рассвет ложится на луну.

А жизнь – как облако, как зарево,

и кажется, не дотяну

до чуда утра предрассветного,

росы холодного ковра,

а за окном мечта заветная

висит, как полная луна.

Весной колючие проталины,

внезапно становясь рекой,

смывают пепел и окалину

с мечты и гладкой мостовой.

Всё голубое и зелёное –

рассвет, и снег, и облака,

и нужно быть во всё влюблёнными –

неистово, наверняка.

Фракталы

Мы с вами из разных сред,

и разный у нас номинал.

Мы разный оставим след,

и разный у нас фрактал.

И мне не подобны вы,

и я не подобна вам,

как всадник без головы,

как драма без пошлых драм.

Звенящая пошлость мне

немыслима, но не вам:

ни снега на глубине,

ни пушкинских эпиграмм.

У пошлости нет глубин,

но есть и кимвал, и медь.

Ей в руку вложили плеть,

и вот она – господин.

Мы с вами из разных сред.

У каждого – своя клеть.

Не дай же, Бог, никому

от пошлости умереть.

Глубины и высоты

Смысл, стихи, глубины и высоты

невесомо в ауре парят.

В поле как не выполоть осота,

так кругом на чуждом говорят.

Множится отныне и вовеки

племя чужестранцев и бродяг.

Мне не нужно из варяг да в греки

и скрывать надуманный изъян.

Со своими я хочу напиться

жизненной осмысленной воды,

искупить грехи и не скупиться

на души прекрасные плоды.

Жизнь, стихи, глубины и высоты -

то река, то лента-серпантин.

Мне не надо лжи и позолоты,

мне не нужен раб и господин.

Непричастность

Почитай мне стихи – с детских лет и доныне

и скажи, почему ты писала как взрослый?

Почему ты в поэзии сделала имя?

Почему ты не служишь служителям прозы?

Почему тебе больно, изящно, красиво?

Где берёшь ты сюжеты, слова, наблюденья?

Почему ты играешь навзрыд, не игриво,

свой немыслимый снег повергая в сомненья?

Я служу лишь Создателю. Маленький взрослый

жил во мне с первых лет моего воплощенья.

Он дружил сам с собой, постигая ремёсла,

уяснив для себя бесполезность общенья.

Снег, цветы, Божий мир, красота и искусство

выше всех и всего в моём искреннем мире.

Я живу для великого светлого чувства

непричастности к чьей-то великой сатире.

Синий свет

У света синие глаза –

как лазурит, как бирюза.

как небо ангелов, как снег,

как Млечный Путь, как оберег.

У синих глаз душа – хрусталь

и мысли – тонкая вуаль,

и тишина на глубине.

Душе уютно в тишине.

У тишины свет синих искр

рассыпчат и правдиво быстр.

И нет честнее тишины,

чем синий свет из глубины.

Пой, живи и здравствуй!

Сколько лет до зимы? День? Столетие? Два?

Хлещет дождь из весны, засучив рукава.

Хмуро небо лежит на плечах у судьбы.

Сколько лет до зимы? Два столетья борьбы.

А сегодня оттаяло сердце, и вот

голубым уж расцвечен судьбы небосвод.

Кот у ног развалился, как барин; «фьють-фьють»

напевает синичка изящно, чуть-чуть.

И живи себе, милый, и здравствуй, и будь!

Напевает синичка изящно, чуть-чуть.

Мы не птахи; однако, в руках у судьбы

иногда напеваем беззвучно, увы.

Храм истины

Я за истиной пришёл.

В храме был учитель.

Он тропу бесстрастно мёл,

дум освободитель.

– Я хочу найти ответ

на свои вопросы.

– У меня ответов нет.

(поливает розы).

– Так хотя бы намекни,

где ключи от рая?

– Рай – в душе, другого нет.

(розы поливает).

– Почему же о тебе

говорят: «Учитель»?

В чём твой главный инструмент?

Отвечай, целитель!

– Видишь, вновь в моём саду

расцветают розы,

карп резвится на пруду,

шелестят стрекозы…

– Это мелочи, а я

говорю о главном.

– Вон дорога у ручья

заросла бесславно.

Это твой Великий Путь -

узкий и широкий.

Нам себя не обмануть,

друг мой одинокий.

Шествуй сердцем и умом

узко и широко,

мимо плевел, сквозь Содом,

близко и далёко.

Как устанешь уставать,

прилетят стрекозы.

Разбивай свой дивный сад

у ручья для розы.

Гюрза

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты,

о чём твои усилья и мечты,

и поиск справедливости, и страх,

и вкус бессильной злобы на губах.

Чем травишь ты пространство и людей,

в котором каждый – изверг и злодей?

Ты травишь их собой, и это мне

читаемо, как «истина – в вине».

А зла бы поубавилось в разы,

когда б таких, кто ядом от гюрзы

всех поливает рьяно день и ночь,

не выпускали в сеть и гнали прочь.

Убийца – тот, а эта – пиранья,

мошенник – этот, та – увы, свинья…

Всё это – ты, и твой ужасный смрад

всех отравляет много лет подряд.

Безначальное

У молчания – безмолвие,

у безмолвия- табу:

аргументы пустословия,

бесполезную борьбу

вновь подвергни осмеянию

и под вишней закопай.

Не подвергнувшись влиянию,

обрети душевный рай.

В наблюдении – участие,

в безучастии – тоска.

Длинный путь – дорога к счастию.

Жизнь – что пуля у виска:

просвистит и, незаметная,

(то ли дура, то ли нет),

Как Аврора предрассветная,

как весенний первоцвет.

За молчанием – бескрайняя

степь, и воля, и туман,

что-то грустно-безначальное –

то ли правда, то ль обман.