Наталья Полесная
Травяное гнездо
От редакции
Обращаем внимание, что в тексте возможны некоторые
несоответствия, проверить подлинность всех источников так и
не удалось. Из книги намеренно исключены настоящие описания магических
ритуалов, а также значительная часть записей из дневника пациента
психиатрической больницы, которые показались нам
слишком личными или малопонятными
для читателя.
Вступление
Как только я подумала, что история Новикова заслуживает не только статьи в журнале, но и публикации сопутствующих записей, я сразу догадалась, каким вопросом задастся читатель. Все тем же, с которым обратился ко мне знакомый журналист в начале этого пути: «А почему, собственно, мы должны интересоваться таким древним, незнаменитым еще и больным человеком? Зачем тратить столько сил на знакомство с его историей?»
На самом деле, как такового Бориса Новикова вы не узнаете, не увидите и не поймете до конца, потому что как бы я ни старалась, но соприкоснуться с его жизнью удалось лишь едва. Однако его присутствие можно заметить на каждой странице моего дневника, ведь Новиков повлиял на всех героев нижеизложенной истории, а их, как вы узнаете совсем скоро, оказалось немало. И не только на героев, но и на людей, прочитавших статью, и, будем надеяться, даже на тех, кто не побрезгует романом.
От себя про характер Новикова добавлю немного: он был поразительным человеком, вернее, чудаком. Читатель, конечно, скажет (и будет прав), что в России преобладает такой тип людей, оттого подобным качеством удивить будет сложно, но, спешу отметить, не в нашем случае. Новиков Борис Романович как раз тем и примечателен, что в отличие от многих чудаков, запоминающихся своими проделками, исчез, не набедокурив ни знатно, ни поверхностно, ни самую малость. Пропал в одночасье и неизвестно как, и неизвестно куда.
Новиков был женат в молодости, и от брака у него осталась дочь, с которой он вел переписку. Она-то единственная и заметила, что отец пропал. Ну как заметила, не получила в положенное время письма и второго, и третьего, сначала озадачилась, затем возмутилась и уже после забила тревогу. Однажды, уже спустя несколько месяцев после исчезновения Бориса Романовича, мне «посчастливилось» с ней пообщаться, и то ли в тот день дочь оказалась не в настроении, то ли тема ей надоела, но она отзывалась об отце весьма холодно. Но пожалуй, отношения Новиковых мы оставим, потому как дочь на нашу историю не повлияет, хотя и будет упоминаться в романе. О ней я рассказала лишь за тем, чтобы читатель понимал: до больницы, из которой пропал Борис Романович, у него была жизнь.
Хочу еще добавить, точнее, прошу обратить внимание, что ниже представленное произведение я писала в непривычной для себя манере. Впервые позволив себе большую форму, я попыталась выражаться художественно, при этом стремясь сохранить излюбленные приемы языка, поэтому не слишком удивляйтесь, когда увидите неумелые метафоры или закостенелые обороты. Заранее приношу извинения и скромно надеюсь, что редактор сможет привести рукопись в годный для читателя вид.
Однако уже хватит расшаркиваться и откладывать наше путешествие.
Давайте знакомиться. Я Александра Грачева и, как оказалось, быть журналисткой – не главный мой талант.
Это о тебе
Часть 1. Завеса в светлице
До дневника
Во снах я видела прошлое незнакомых людей, но это единственное сверхъестественное, которое я допускала. Иначе любое зло можно было бы оправдать, а его истреблять нужно!
Я уже подошла к прокуратуре, когда в кармане завибрировал телефон.
– Ты где? – из трубки раздался голос редактора.
– Помнишь дело об убийстве подростка? Есть шанс попасть к прокурору, который оправдательный приговор написал.
– Ты что, шутишь?! Ты на вегетарианских кормах должна сейчас быть.
– Просто одна знакомая сегодня может помочь…
– Не хочу ничего слышать. Поезжай на корма! Тебя ждут!
Редактор бросила трубку.
Потоптавшись на месте, я все же шагнула к прокуратуре, но мир вдруг всколыхнулся: очертания города размылись, шум транспорта и гомон прохожих сникли, отпрянули на задний план. Воздух затрепетал и не проник, а тяжело упал внутрь меня. Вокруг раздались странные звуки: шорохи, птичьи голоса, шепоты.
Птичье пение усилилось, из ниоткуда появившиеся перья укрыли меня, и я превратилась в птицу.
– Танцуй! – грянули голоса из настоящего мира, заставившие меня очнуться.
Это взвизгнули двое мальчишек, которые, даже убегая, умудрялись снимать меня на телефон. Оказалось, они с ног до головы облили меня коричневой жижей и обсыпали перьями.
– Вы совсем уже?! – вырвалось у меня.
Что со мной сейчас было?
Ощущение очередного страшного сна овладело мной совершенно, хотелось бежать отсюда, но я старалась не поддаваться фантазиям.
Окончательно приходя в себя, я попыталась стряхнуть налипшие к лицу перья. Взбудораженные прохожие смеялись и перешептывались: «Пранкеры».
– Что б вас всех, – прошипела я и, больше немедля, втиснулась в двери прокуратуры.
Передо мной возник грузный охранник:
– Вы куда?
– К прокурору Иванову, – сказала я, озираясь.
– К нему нельзя! – охранник распрямился.
– Я журналист. Подождите, мне только нужно позвонить зна…
– К нему сегодня все равно нельзя будет! Тем более, в таком виде.
Я было дернулась вперед, но охранник предостерегающе выставил руку.
*
______
Ощутив удушающую хватку дыма, я проснулся. Горячий воздух тяжелел, облеплял лицо. Даже ночь спряталась под серой пеленой смога. Я сразу понял, что происходит. Ринулся с лежанки к дверям церкви.
Стены были в огне, с них смотрели красные глаза образов. Я снял засов, но все равно не смог открыть дверь. Тогда ужас охватил меня со всей полнотой, я стал кричать, молить о помощи. Дым слепил, я встал на колени, прикрыл нос и рот рукавом. Еще раз толкнул дверь плечом – безуспешно. Пополз к окну. Балка с потолка упала прямо передо мной.
Истинный христианин не сгорит, сохрани, Господи!
Огонь не жалел ничего: ни икон, ни алтарь, ни купол. Раскаленный воздух будто раскачивал закопченные стены. Нужно было добраться до окна, поднять ставни, вскарабкаться на лавку, как-то подтянуться. Но в мире, кроме огня, больше ничего не существовало. Я осознал это, когда одежда вздулась за спиной. Упал, катался по полу, но огонь разрастался сильнее. Я бил себя по телу и голове, но волосы уже сгорели. Выл от ужаса, бессилия, боли – мучительной, страшной, беспросветной, от которой нельзя отгородиться, и ты вынужден ощутить ее сполна. Надежды забыться или потерять сознание не было. Я молил о смерти, а не о спасении.
Наконец, моя голова свесилась на грудь, а тело съежилось до размера подушки.
Запах паленой кожи поднимался до образов, которые так до конца и не сгорели.
За стенами церкви раздалось урчание грузовичка.
______
– Грачева, ты что заснула?! – крикнула редактор. – Зайди ко мне в кабинет.
Я протерла глаза, все еще ощущая жгучую боль. Я так напрактиковалась в игре со снами, что могла уловить их привкус, даже когда просыпалась.
– Грачева!
Я медленно побрела на голос.
В кабинете было душно, но я все равно закрыла дверь и замерла в ожидании.
– Где статья про корма? – глядя в монитор, спросила редактор.
Я на секунду замешкала.
– Когда я приехала, интервьюируемых уже не было.
– Насколько ты опоздала?
– На два часа.
– На два часа?! – редактор откинула клавиатуру, но уже через мгновение, взяв себя в руки, проговорила: – Саша, ты уже… Сколько ты в журналистике?
– Больше шести лет.
– Вот! А ведешь себя как студентка. Ты осознаешь последствия своих поступков?
Я промолчала.
– Ты подвела не только себя, ты подвела всю нашу команду!
– Знаю, но я была уверена, что смогу поговорить с прокурором. Это важно! Он не просто так оправдательный приговор написал.
– Ты себя слышишь?! При чем здесь прокурор?! Не это было твоей задачей! Ты свою работу завалила.
– Просто хотелось написать что-то значимое, – я брякнулась на стул.
– Не мне тебе объяснять, что ты сама делаешь тему большой или маленькой, – она придвинула к себе клавиатуру. – Если честно, то я уже не знаю, как с тобой разговаривать…
– Не увольняй меня, – перебила ее я.
Редактор, прежде чем ответить, бросила взгляд на стопку документов.
– Ладно, так и быть. Дам тебе последний шанс. Но он последний! Пожалуйста, заверши дело нормально. Ты слышишь?! Без косяков!
Она бросила мне на колени папку с надписью: «Новиков. Не Питер. Пусть едет Грачева».
Запись 1. Большая Кандала
Возле ворот моего дома меня встречала «целая делегация». Это настораживало, слишком часто за радушием люди что-то скрывали. Местные жители выстроились в ряд, чтобы поприветствовать нового жителя деревни.
– Милости просим в Большую Кандалу! – дружно крикнули старушки.
Их развеселому, будто бы отрепетированному приветствию не хватало только хлеба и соли.
Я, совершенно неготовая к таким «реверансам», чуть не промаршировала мимо них, пожимая каждому руку, как это бы сделал какой-нибудь глава поселения, который, к слову, был здесь же. Глава поселения выглядел так, как и должен выглядеть человек в его должности: невысокий, гладковыбритый, со вторым подбородком и как будто короткими ручками, которые удобно укладывались поверх упругого, как мячик, живота.
Глава поселения первым «взял слово»:
– Очень рады, я Иннокентий Степанович! Вот приехал, чтобы лично вручить ключи от дома, – немедля всунул мне в руку ключи, и, покашляв, продолжил: – и сказать, что всячески в вашем расследовании посодействовать готов.
Поспешно добавив, что не передать, насколько сильно жители деревни огорчены происшедшим, Иннокентий Степанович протянул мне коробку конфет, а после раскланялся, потому как дома его с нетерпением ожидали внуки.
Как только Иннокентий Степанович ушел восвояси, остальные оживились.
– Товарищ Зверев, – произнес высокий, тощий старик с острым носом. – Вам сколько годков-то? Это что же получается, нам ребенка из города прислали, чтоб дело разгадывал? Тьфу! – Зверев сплюнул, потоптался, будто раздумывая уходить или нет, но все же покинул делегацию.
– Ты на него внимания не обращай, – затараторили окружившие меня старушки, которым страсть как было интересно: кто я, как живу и есть ли у меня муж и дети.
Но грубость Зверева меня не огорчила, скорее придала уверенности. Гротескное приветствие рассыпалось, возвращая мир в привычные рамки.
– Я Галя, живу в начале деревни, – сказала низенькая худенькая старушка с опущенными уголками губ, – что будет нужно, обращайся, – шепнула она и загадочно подмигнула.
Ее оттолкнула другая бабушка и громко произнесла:
– А меня Нюрой звать, мой дом неподалеку, сразу за поворотом, – Нюра указала рукой вдаль. Она была противоположностью Гали: рослая, крепкая, полная сил. – Я ваша самая ближайшая соседка. Ну не считая сторожа, но его и считать-то нельзя, потому что пока не прибыл. Ой, этот только деньги собирает, а сам ничего не сторожит. Хорошо, хоть не пьет!
– Да, хорошо, что не пьет, – подтвердила Галя.
Две последние старушки оказались самыми старыми, их темная кожа с яркими пятнами напоминала густую окраску мухоморов. Про себя я так их и назвала – «мухоморчиками». Их лица обросли морщинами, и черты еле угадывались. Они разговаривали так тихо, что когда одна из них, кажется, упомянула колдовство, я не стала переспрашивать, боясь показаться невнимательной. Старушки-мухоморчики, как и Галя, жили на въезде в деревню, а значит, чтобы познакомиться со мной, они шли сюда не меньше получаса.
– А вы всегда так гостей встречаете?
– Вы особенный случай, мы вас долго ждали, – ответила Нюра.
Я не спросила, почему «ждали», поскольку они все приставали ко мне с вопросами, и невозможно было сосредоточиться на ком-то одном. Наконец, Нюра скомандовала отступить, ведь гостье, то есть мне, нужно отдохнуть после дороги. Я благодарно улыбнулась.
По сравнению с другими деревенскими домами мой дом выглядел современно. На втором этаже располагалась спальня и кабинет с террасой. На первом этаже – большая гостиная, совмещенная с кухней. Пространство гостиной и кухни разделял большой стол из массива. Я сразу решила, что писать буду за кухонным столом, отсюда дом был виден целиком, а за окном открывался вид на сад. Возле дивана стоял камин и книжный шкаф. Почти все книги рассказывали о жизни советских вождей.
Тяжело опустившись на диван, я шумно выдохнула – вместо того чтобы писать о таких вот важных событиях, бороться с несправедливостью и злом, мне придется прозябать в дурацкой деревне.
Поэтому медлить никак нельзя! Нужно поскорее разобраться со статьей и вернуть свою жизнь обратно!
Я вскочила с места и вышла из дома.
Если не считать сторожки через дорогу, то в метрах пятистах от моего дома никто не жил. Проулок упирался в лес. Если же на развилке повернуть налево, то через двадцать шагов начиналась улица, где жила Нюра.
Вся деревня – не больше ста домов, однако домики были разбросаны до чрезвычайности далеко друг от друга, оттого улица растягивалась, и создавалось впечатление, будто она больше, чем есть на самом деле.
Как же из деревни мог пропасть человек, да еще так, чтобы никто не знал, куда он делся? Неужели местные обитатели настолько замкнуты и разобщены? Куда ты делся, Новиков Борис Романович?
– Вот так удача, а я к тебе как раз шла!
Оглянувшись, я увидела Нюру.
– Ко мне? Зачем?
– Прогуляться позвать. Осень нынче теплая, посмотришь на речку нашу. А то не знай приедешь ли еще когда.
Приезжать сюда я больше не собиралась, поэтому от возможности погрузиться в колорит провинциальной жизни не стала отказываться.
Да и с местными подружиться будет полезно. Глядишь, и статью быстрее напишу.
Проработав столько лет в журналистике, я усвоила: прежде, чем начинать разговор на интересующую тему, нужно расположить собеседника, поэтому я в красках расписала Нюре важность своей миссии, попутно соврав, какие надежды возлагает на меня редактор. Обычно людей, далеких от журналистики, занимают тонкости профессии, но Нюру я не впечатлила. Она заявила, что Новиков либо уехал на ПМЖ в другие края, либо затерялся в глуши, а я глупыми поисками ничего не добьюсь. Хотя уже стало ясно, что строгость Нюры больше напускная, спорить с ней я все равно не решилась, лишь, как можно деликатнее, попыталась развеять ее настрой. Отчего ей довольно быстро наскучила моя история, и она сменила тему.
– Во что ты веришь? – спросила она.
– Вы про религию?
– Не знаю. Отвечай по-своему.
– Я верю в существование большего, но не могу описать его форму, – я задумалась на секунду, – да это и неважно. Главное – суть. Большему подвластны смыслы. Только оно знает конечную точку.
– Большее. Хорошо как сказала. А люди, что ль, не знают эту точку твою?
– Не знают, – я коснулась шеи, кожу весь день щипало. – Нам не суждено понять.
– Вера без любви не работает. – Нюра остановилась. – Ты смотри, как разлетались сегодня.
Я подняла голову, десятки птиц кружили над нами, но птицы взволновали меня меньше, чем небо – голубой нежный мякиш.
А в Питере непроглядное свинцовое полотно. Как такое возможно…
Нюра потянула меня за руку, потому что я едва не наступила на большой муравейник.
– Ты под ноги-то смотри, чуть живность не прибила!
– Извините.
– Пришли.
Мы спустились с холма к неглубокой, почти изжившей себя реке, названной в честь деревни – Кандалкой. Речка даже осенью была теплой. Песок под водой золотистый, и силуэты маленьких коричневых рыбок хорошо видны над ним. Шагни, и рыбки десятками стрел вырвутся из-под ступни, нарисуют фантастические узоры.
– Купаются здесь? – спросила я.
Подоткнув за пояс подол юбки, Нюра нагнулась к лопухам, растущим вдоль берега.
– Раньше дети купались, а старики про воду не думают.
– Отчего так получается, интересно?
Она не ответила, присматривалась к лопухам.
Мы шли по воде медленно, словно старались не тревожить это место. Небо отражалось и колыхалось на поверхности воды. Иногда встречались ямы, где вода поднималась по пояс, неясно из-за чего образовывались ямы, но в них можно было даже искупаться, что я и сделала.
– Там ужи! – крикнула Нюра и хохотнула, видимо, подумала, что хорошенько напугала меня. А сама на берег вышла, делом увлеклась – землю-песок в банку укладывала.
Очень скоро я замерзла и выбежала из воды.
– И что вы с ними делать будете? – спросила я, имея в виду банки с песком.
– Ох, и любопытная ты, Санька. Умная шибко видно!
Я рассмеялась.
– Вы меня спрашивали, во что я верю. А во что верите вы?
– Во многое. В Матерь-Сва верю.
– Это кто?
– Богиня. Большая птица. В ней сила неба и земли. Матерь-Сва во всем, что нас окружает – в каждом дереве, лепестке цветка, вот в песочке, например.
– Не слышала про нее никогда. А в Бога вы верите?
– А как не верить?! И спрашивать такое нельзя!
Чистота реакций в ней поражала, как будто обошла ее мимо давно уже выведенная, всеми отрефлексированная, препарированная мораль. Для Нюры все было черным или белым, и никаким больше.
– Но как два бога могут существовать одновременно? – уточнила я.
– А чего такого?! Она же птица. Птицы, рыбы, звери – все это создал Бог. И все они во многом подобны людям. Вселенская соединенность. Матерь-Сва – лучшее тому доказательство, она и птица, и человек. В ней небесный огонь и земная сила. Она добрая и воинственная. Поэтому покарать может, если кто злое удумает или навредить захочет.
– Навредить кому, людям?
– И людям, и природе. Все для нее одно.
Я поежилась от холода. Нюра протяжно вздохнула.
– Пошли домой, что ли, пока ты совсем не околела.
Быстро поднявшись, я взяла одну из банок с песком.
– Аккуратнее только, под ноги смотри.
Я кивнула и крепче схватила банку, чтобы она не выскользнула. На секунду я и сама поверила, будто содержимое имеет ценность, и его нечто божественное бережет.
Когда мы подошли к дому Нюры, на лавочке ее поджидал высокий бородатый парень.
– А ты чего, Иван, пришел? – спросила Нюра.
– Дрова же возить сегодня сказала, – в тон ей отозвался он.
– Ой, а я и забыла совсем! Вон Саньке речку нашу показывала. Она из Ленинграда приехала. Будет о нас статью писать. Умная очень.
Иван бегло взглянул на меня и тут же поднялся.
– Давай, открывай сарай, – обратился он к Нюре, – тележка нужна.
Они засуетились, меня помогать не просили, а сама я помощь предлагать не собиралась. Видно было, что дело трудное, с таким справиться, сноровка нужна, поэтому я решила хотя бы им не мешать, сходила домой и, вернувшись с блокнотом, брякнулась на лавочку, где прежде сидел Иван.
Закончив с дровами, Иван собрался в лес, посмотреть есть ли грибы. Я напросилась с ним, хотелось поближе познакомиться и разузнать, что он знает о Новикове.
Нюра дала нам в дорогу вареных яиц. Я проголодалась и тут же съела свое. Иван осуждающе глянул, но ничего не сказал.
Всю дорогу он что-то бубнил, будто с лесом разговаривал. В детстве я тоже так делала, когда с дедом за грибами ходила. Сколько мне тогда было, лет шесть? Плохо помню, только этот запах. Мокрый. Где-то я прочитала, будто запахи лучше всего запоминаются. И вправду, так. В воспоминаниях от дедушки остался расплывчатый образ – блестящая на солнце лысина, но стоило мне вдохнуть лесной воздух, как я снова стала той шестилетней девочкой.
Когда я спросила про Новикова, Иван сказал, что пропавшего не знал, потому как сам недавно вышел из тюрьмы. Кажется, он смутился, поэтому подробностей спрашивать я не стала. Пока.
– Саша, тебе не страшно в нашей деревне?
Иван наклонился, чтобы раскопать в листве грибы.
– Чего мне бояться? Я же из города! Там на каждом шагу психи и маньяки.
Паутина неприятно коснулась лица, я попыталась отмахнуться от нее, а она, точно живая, еще крепче липла к коже, лезла в нос, щекотала.
– Знаю про город, я всю жизнь в Самаре прожил.
– Серьезно?! И чем тебе глушь тогда приглянулась?
– Нет, сравнивать никак нельзя. У нас здесь умерших больше, чем живых. Ты вон до кладбища ради интереса как-нибудь прогуляйся, увидишь, сколько могил.
– Чего ты меня в лес позвал и про мертвых сразу же заговорил?
– Я тебя не звал. А людей здесь не всегда в могилы закапывали. Реже закапывали, чем нет. Через деревню главная дорога до тюрьмы проходит. Поэтому здесь раньше частенько заключенных гнали.
– И тебя тоже? – спросила я в шутку и только потом поняла, насколько она неуместна.
К счастью, он мои слова то ли не расслышал, то ли не придавал значения тому, что я говорила.
– И руки, и ноги у них в кандалы закованы были. Это уже после байку придумали, что деревня Большой Кандалой называется, потому как здесь заключенным с ног кандалы снимали, чтобы легче идти. Это неправда! Не снимали. Сама тюрьма в двадцати километрах отсюда.
Раздался стук, точно шаги тяжелые чьи-то. Я замерла, огляделась по сторонам.
– Что это? – спросила я.
Иван, уверенно переступая через бревна, даже не заметил, что я отстала.
– Души мертвых еще здесь.
– Может, сменим тему? – попросила я, не желая говорить ни о чем другом кроме статьи.
– Местный батюшка, которого уже нет в живых, однажды сказал мне, что на деревне проклятье. Ты же видела сгоревшую церковь? – Иван оглянулся на меня. – Все из-за нее!
– Что из-за нее?
Он скривился.
– Ты как слушаешь?! Церковь старая всех привечала, оттого и сожгли. Лишь по правилам человеку жить полагается.
Я не стала больше ничего уточнять, но поразилась тому, что Иван верит в такие небылицы. Наверное, здесь совсем нечем заняться, потому каждый и развлекается как может, а верить в мистику – занятие захватывающее, не поспоришь.
Мы шли по тропинке, пока не оказались в центре поляны. От закатного солнца золотом блестела трава и кожа. Мы сели на землю. Иван выудил из кармана сверток, там оказалось немного хлеба и парочка малосольных огурцов, достал гостинцы, из-за пазухи вынул маленькую фляжку. Плеснув из нее в крышку, он протянул мне, я не отказалась.
Снова раздался глухой стук, Иван посмотрел по сторонам.
– Вон, – он указал на дерево: там сидел дятел. – Ты знала, что дятлы не вьют гнезда, а выдалбливают дупло, и над созданием жилища трудятся и самец, и самка. Они даже яйца по очереди высиживают. Такие дружные создания!
Стало так тепло и уютно, что пока на поляне играли солнечные зайчики, мы не думали подниматься, распивали самогон и поочередно протяжно вздыхали.
Возможно, это алкогольный дурман, а может быть, новые впечатления, но я казалась себе неуязвимой. Перебирая пальцами солнечные лучи, я предчувствовала, что, наконец-то, смогу быть полезной. Не только пропавшему Новикову, но и другим жителям деревни.
И да, я напишу, ее. Именно здесь я, наконец, и напишу ее – мою лучшую статью!
*
Я часто думаю о полезности. Как бы я ни отнекивалась и ни пыталась скрыть, все мои устремления идут от нее. Конечно, я понимаю, что желание быть полезным больше от гордыни, мол, помогу несчастным людям, а они меня потом героем считать будут, на руках носить станут.
Быть героем… да, я бы этого хотела. Понимаю, что глупо, но поделать с этим ничего не могу.
Наверное, если я выясню, куда делся Новиков, меня начнут уважать. Может быть, я не то чтобы его найду, а спасу. Вырву из лап навалившейся напасти.
Только есть ли у меня средства и силы для спасения? Если вспомнить все мои попытки быть героем, то заканчивались они весьма жалко: несчастного щенка, с которым я обнималась в беседке, пришлось выгнать на улицу; подружка из неблагополучной семьи обворовала нас; а мужчина, которого я мечтала осчастливить, оказался человеком нездоровым и еще больше разрушился, и меня разрушил.
Не получится ли в этот раз также, что, встретив даже незначительное препятствие, я буду неспособна с ним справиться и снова потеряюсь в фантазиях и снах, а после впаду в нескончаемые поиски новой истории, которой нужен герой.
Вот бы мне стать самой сильной на Земле!
Запись 2. Церковь
Иван, похоже, немного сумасшедший. На днях я видела, как он боролся с бычком. Ну как боролся, бычок катал его по земле, а Иван умудрялся выкрикивать прохожим, что все хорошо, так и задумано. Когда, наконец, Иван поднялся, то заговорил о книге, в которой сказано, что благодаря животным мертвецы однажды захватят мир. Я не решилась спросить, не поэтому ли он боролся с бычком, но с того дня стала наблюдать за ним еще пристальнее.
Улыбался Иван нечасто, но угрюмости в нем не ощущалось, когда я ловила его взгляд, в нем чувствовалась открытость и ясность. А взгляд приходилось именно ловить, потому как в глаза смотреть Иван не любил, вроде как страшился, не расценят ли прямоту за вызов, слишком уж он не желал выставляться. Позже я заметила в нем еще одну черту – целомудренность, совсем не сочетающуюся с тридцатилетним мужчиной в двадцать первом веке. Поначалу я даже думала, что он играет со мной и только делает вид, будто стыдится обсуждать личные темы, но оказалось – я ни при чем, вести разговоры «о женщинах» было вне его мира. Эта деликатность не могла не вызывать любопытство. Но общаться нам было тяжело: я не всегда понимала его ответы, а он, в свою очередь, не разбирал вопросов. То, что он опасался меня, было очевидно. Помню, как однажды я пригласила его в гости, он, побледнев, поспешил уйти, даже не попрощался. Весь следующий день смотрел на меня с недоверием.
Чем больше Иван сторонился меня, тем больше я подозревала, что он причастен к исчезновению Новикова, поэтому и пошла к сгоревшей церкви, о которой он упоминал. Ведь лучший способ расположить человека – заинтересовать его, а Ивана можно было увлечь разговорами о мистике.
Как связана мистика, церковь и заключенные я пока не понимала, но уже составляла план «Б». Если не получится ничего стоящего разузнать о Новикове, сдам хотя бы статью о мистических предубеждениях, которых до сих пор много в российской провинции. Не знаю, насколько такая статья удовлетворит редактора, но это лучше, чем ничего.
Когда я разглядывала исковерканные огнем стены в свой первый день в деревне, то предположила, что пожар произошел из-за несчастного случая. Теперь же, зная, что церковь подожгли намеренно, меня пробрало до мурашек. Представить, каким должен быть человек, осмелившийся поджечь святилище, не получалось.
Церковь густо заросла крапивой, чтобы попасть внутрь, нужно было продираться, стараясь не ошпариться.
Как только я встала на доску, ведущую к центру церкви, у меня перехватило дыхание. От земли было невысоко, но внутри что-то лопнуло, загипсовало органы и тело. Куклой, статуей зависла я на доске.
Зависла где-то посередине между реальностью и видениями.
Ведь эта церковь – из моего сна! Я была тем священником, который горел!
Мне редко выдавалось попасть в отражение своих снов, но и тогда, отмахиваясь от мистического, я все привязывала к дежавю. Но в этот раз между сном и его воплощением прошло слишком мало времени, чтобы не поверить.
Образы из сна опрокидывались на меня, ужас пережитого тем священником разливался по телу густой смолой. Я не могла идти вперед, да уже и сомневалась, стоит ли это делать, казалось, закопченные лики святых могли проникнуть в меня, где бы я не находилась.
Вдруг я приметила странный символ, вырезанный на деревянном столбе, где, видимо, раньше был алтарь. Символ представлял собой узор из изогнутых линий, его контуры украшали замысловатые петли. Цвет дерева со временем исказился, что придавало символу еще более таинственный вид.
Неужели деревня хранит в себе непостижимые сакральные тайны?
Я отступила, прыгнула на землю. Крапивный ожог вернул мне ощущение реальности, отчего мистический трепет сразу исчез. Я достала телефон и сфотографировала символ.
Надо бы разузнать о символе. Стоит спросить у Ивана.
От Нюры я уже знала, что Иван живет на ее улице. Его дом, как она и говорила, оказался довольно ветхим, зато окна были намыты так тщательно, что в стеклах отражались прожилки листьев малины.
– Чего вы тут стоите?! – обратился ко мне проходивший мимо «товарищ» Зверев. – Вы, верно, не знаете, кто живет в этой хибаре?
Я резко обернулась и окинула старика самым неприятным взглядом, на который только была способна.
– Знаю.
– Ничего вы не знаете! Если бы знали, какая у него репутация, то не стояли бы здесь!
– Все я знаю, – повторила я сухо.
– Что ж, значит, вы ничем не лучше, если знаете, а все равно стоите, – он сплюнул и поспешил уйти.
Я постучала в ворота и крайне удивилась, когда мне открыла худенькая женщина. Мне даже в голову не приходило, что Иван может быть женат, тем не менее профессиональная наглость живо втолкнула меня в распахнутые ворота.
Войдя в дом, я увидела, что Иван обучает мальчика английскому языку. Решив, что ребенком-то он точно обзавестись не мог, я успокоилась – с моей интуицией все в порядке.
Хозяин дома, заметив меня, вскочил с места, выглядел он опечаленным и смущенным. Мне тоже стало неловко, сложно даже вспомнить, когда в последний раз я испытывала нечто похожее. Присесть мне не предложили, и я сама взяла табурет. Иван следил за каждым моим движением, не осмеливаясь ни прогнать, ни продолжить урок.
– Я не помешала? – громко спросила я.
После длительного молчания, которое разрезала ударами о стекло жирная черная муха, женщина нетвердо произнесла:
– Наверное, нет.
Наконец, заговорил мальчик, и Иван, будто очнувшись, сел на место.
От нечего делать, я исподтишка заглянула в переднюю, там одиноко стояла кровать, и та – с фуфайкой вместо подушки.
Когда урок закончился, я, надеясь скрасить мое неловкое появление, заговорила о деревне и церкви, но на одном из поворотов моего красочного рассказа женщина не выдержала, невнятно распрощалась и, потянув ребенка к выходу, ушла.
Иван продолжал молчать, лишь изредка поглядывал на меня. С каждой секундой я чувствовала себя все более неудобно, о символе заговорить не решалась. Ничего не оставалось, как тоже уйти. Уныло и кротко.
Запись 3. Местные
Большая Кандала была какой-то уж слишком художественной, словно ее вытащили из старого доброго фильма или, может быть, даже из сказки, про Бабу-ягу и Кощея, и поместили на окраине России. Все домики аккуратные, разноцветные, с синими или побеленные наличниками, почти у каждого двора – небольшой садик.
Я обходила дом за домом, и меня всегда встречали приветливо, но больше спрашивали о моей жизни, чем о себе говорили. Такому вниманию я не смущалась, понимала, что для местных моя жизнь нечто невообразимое, тоже сказка, только не про бабу Ягу и Кощея, а скорее про царевну заморскую.
В основном в деревне жили одни старики, некоторые из них еле разговаривали, другие – мало что понимали. Все жители в трудоспособном возрасте уехали в соседнюю деревню – Лесную Поляну, она больше, благоустроеннее, и глава поселения для той деревни очень старался, поскольку сам там жил. Но в Большой Кандале сохранилась кое-какая инфраструктура, например, больница, которую в свое время построили добротно, и жители из соседней деревни ездили на лечение сюда, потому что так дешевле, чем новую строить.
