Наталья Шнейдер
Хозяйка расцветающего поместья
Глава 9
Прежде чем собираться, я попросила Дуню принести в будуар горячий чай с медом. Сама не заметила, как подкралось уже знакомое головокружение. Не такое сильное, как ночью, но все равно приятного мало.
Чай с медом и конфеты сделали свое дело – одевалась и причесывалась я уже в прекрасном настроении.
Как я ни старалась, все равно не поняла, почему муж опасался, что мы опоздаем. Прическу я сделала в три свободных пучка, на трех хвостах – просто и эффектно. Концы убирать не стала, оставив локоны падать на шею, и вытянула несколько невесомых прядей у виска, которые придали лицу нежное и невинное выражение. Прокрашенная вчера сорочка, высохнув, приобрела телесный цвет. Чуть темнее, чем белоснежная кожа, которая мне досталась, но под верхним платьем этого совершенно не было заметно. Как и самой сорочки, и еще одной нижней юбки под ней. На плечи я накинула разглаженный палантин: хоть белье и прикрыло большую часть тела, декольте платья было таким глубоким, что впору пупок отморозить. Жаль, броши нет, сколоть шарф, но раз я демонстративно явлюсь в театр без украшений, то придется обойтись булавками. Припудрив лицо, я покрутилась перед зеркалом так и этак под восторженные ахи Дуняши. Все прилично и не просвечивает.
Когда я появилась в гостиной, Виктор с неописуемым выражением лица изучал какой-то список.
– Хотел бы я знать… – начал было он, но осекся на полуслове. – Ты невероятна. Скромно и в то же время так соблазнительно, что я подумываю никуда не ехать.
И столько нежности и одновременно страсти прозвучало в его голосе, что я смутилась, будто девчонка, опустила ресницы. Щеки запылали так, что никакая пудра бы не спасла. Муж склонился к моей руке, с улыбкой выпрямился, но от меня не ускользнуло, как он задержал дыхание. Похоже, «неплохо» – явное преувеличение.
– Может быть, действительно никуда не поедем? – спросила я. – Посидим, попьем чая, почитаем, как вчера.
– Я не позволю какому-то хлыщу испортить нам вечер. – Виктор снова улыбнулся.
В гостиную вошел Алексей, неся на подносе сложенный лист бумаги. Муж, извинившись передо мной, взял его. Заглянул внутрь. Брови его взлетели на лоб.
– Гвозди, пакля, банки, а теперь еще лекарства? Ты меня удивляешь. Я ждал счетов от модистки и ювелира. – Он вернул лист на поднос. – Отнеси в кабинет.
– От модистки тоже будет, – утешила я Виктора. – И, кажется, немаленький.
– Вот теперь я узнаю свою жену, – рассмеялся он. Подал мне руку. – Пойдем, пора ехать.
Дорога до театра оказалась недолгой. Василий – который ехал рядом с кучером – открыл дверцу, выпуская Виктора, тот помог выбраться мне. Жалеть, что я не подумала о сменной обуви, не пришлось: между нами и зданием театра оставалось лишь несколько шагов по брусчатке, а за нашей каретой уже выстроилась очередь других, точь-в-точь как машины перед школой в начале учебного дня.
В фойе Виктор скинул на руки Василию теплый плащ с пелериной, помог мне снять тулуп и пуховую шаль, их тоже отдал лакею.
– Можешь погреться в карете, чтобы по трактирам не шастать. Если разносчик с чаем придет, купи себе и Герасиму чая и калачей. – Он извлек из кармана и вручил лакею несколько медных монет.
Я хотела оглядеться, но света не хватало, зеркала в глубине фойе выглядели тусклыми, стены терялись во мраке, а прибывающие вовсе не стремились общаться. Так же, как и мы, скидывали на руки слугам верхнюю одежду, давая наставления.
Виктор подал мне руку и повел вглубь здания, к лестнице. Ее освещали куда лучше, как и коридор, в который мы вышли. Я ожидала увидеть толпу и заранее напряглась в предвкушении встречи со знакомыми, которых я не знала но коридор оказался пуст, хотя из-за дверей доносился приглушенный гул зрительного зала. Только в самом конце промелькнула какая-то пара.
Молодой человек в униформе, стоявший у одной из дверей, поклонился нам, протянув Виктору что-то похожее на программку, и открыл дверь.
В ложе стояло всего два кресла, ложи справа и слева от нашей пока пустовали.
– Держи программу. – Виктор вручил мне листок, полученный от парня в униформе. – Чего ты хочешь? Мороженого? Фруктов? Вина?
– Ничего, спасибо, – улыбнулась я. – Только если ты сам что-то хочешь.
Я мельком глянула в программку, имена персонажей и актеров ничего мне не сказали, так что я начала разглядывать зрительный зал.
Партер внизу выглядел однородно черно-белым, похоже, в нем не было ни одной женщины. Зато ложи пестрели шелками, переливались бриллиантами. Множество платьев откровенно просвечивали, но хватало и тех, кто не пошел на поводу у моды. Некоторые были в шелковых чалмах, кокетливо прикрывавших лишь макушку, чтобы показать локоны. Дамы постарше носили токи и чепцы. Много нашлось и непокрытых головок, и моя прическа выглядела подчеркнуто скромной рядом с каскадами локонов.
Виктор, склонившись к моему уху, называл мне имена. Некоторых я узнавала по его прежним рассказам, о ком-то слышала в первый раз. И все эти дамы, да и мужчины тоже, таращились на меня, кто холодно, кто с откровенным любопытством. Все, что мне оставалось, – натянуть улыбку и распрямить плечи.
Но я не смогла удержать вежливую улыбку, когда в соседнюю ложу вошла молодая пара. Кавалер был одет как и прочие, прелести дамы прикрывала лишь тонкая дымка платья – точнее, не прикрывала вовсе. Посмотреть действительно было на что – будь я мужчиной, наверное, приклеилась бы взглядом.
А на голове у дамы красовалась коническая шляпа, точь-в точь что я рисовала сегодня модистке, но сделанная из шелка.
– Ольга Николаевна, – шепнул мне Виктор. – Считается одной из первых красавиц в округе. Ее муж, Денис Владимирович.
Мужчина поклонился мне. Его спутница широко улыбнулась, но глаза остались ледяными, презрительными. Может, Настеньку и смутил бы этот взгляд, но я лишь изо всех сил старалась не засмеяться.
– Настенька, рада тебя видеть. – Ольга поправила сверкающий браслет на запястье. – Здорова ли ты? Так похудела! Я слышала, ты тяжело болела, и очень переживала за твое здоровье.
Я широко улыбнулась: наконец-то можно не пытаться сохранять невозмутимость.
– Твоими молитвами, Оленька. Я прекрасно себя чувствую. И твое беспокойство я оценила, ты так переживала, бедняжка, что и двух строк написать не смогла.
Виктор за моей спиной закашлялся. Ольга вернула мне улыбку, поправила жемчужные нити, уходящие между грудей.
– Мне показалось, ты все еще нездорова… Ах нет, это платье. Я еще осенью говорила тебе, что оно придает лицу болезненный оттенок.
– А у тебя новая шляпка?
– Да, мне специально привезли ее из Лангедойля. – Она кокетливо поправила локон.
Не знаю, чего мне стоило не расхохотаться.
– Какая прелесть! Пожалуй, зря я надела платье, которое меня бледнит. Не хотелось выглядеть розовощекой, как крестьянка на морозе. Но если в Лангедойле вошли в моду такие шапки, значит, образ мужички становится популярен?
– Не понимаю, о чем ты.
– Ну как же. Это крестьянская шапка. Такие на востоке носят женщины и мужчины, работающие на рисовых полях.
Спутник Ольги нахмурился, и я готова была поспорить, что он размышляет о размере счета. Сама Ольга пошла красными пятнами, но сумела изобразить улыбку.
– Должно быть, ты что-то не так поняла.
– Князь показывал мне рисунки в журнале о путешествиях. – Я с улыбкой оглянулась на Виктора. – Правда, возлюбленный супруг мой?
– Не припомню, моя дражайшая жена. – Во взгляде мужа прыгали смешинки. – Но, если ты так говоришь, значит, так оно и было.
В ложе по другую сторону от нас рассмеялись. Я оглянулась. Пышнотелую даму в старомодном платье с узкими рукавами, расширяющимися от локтя, и талией на причитающемся ей месте я не помнила, но не узнать по описанию не могла. За глаза ее называли «генеральшей» – и, как я поняла, вовсе не по чину одного из покойных мужей.
– Рад вас видеть, Мария Алексеевна, – опередил меня Виктор.
Я тоже улыбнулась женщине. Хотя по лицу ей можно было дать не меньше шестидесяти, назвать ее старухой не поворачивался язык – столько жизнелюбия и энергии в ней было.
– А я тебя нет, князь. – Она погрозила Виктору пальцем. – Почто жену свою в деревне заточил почти на весь сезон?
Мне стало интересно, как выкрутится муж, но женщина не стала ждать его ответа.
– Говорила я тебе, видели глазки, что покупали. Не нравится, что жена резва не в меру, так взял бы какую старую деву. А то женился на жар-птице и удивляется, что она не ведет себя как курица. – Она обернулась ко мне. – А ты, княгинюшка, тоже хороша. Муж у тебя всем на зависть: красивый, богатый, верный…
– Вы ему свечку, что ли, держали? – не выдержала я. Но почему-то обижаться на такое бесцеремонное вмешательство в личную жизнь не хотелось.
– Уж поверь мне, я трех мужей схоронила, а уж сколько… – Она хмыкнула, не договорив.
– Шутиха старая, – прошипели из ложи Ольги.
– Не любо – не слушай, а врать не мешай! – отрезала Мария Алексеевна. – Я, может, и шутиха, да в крестьянские шапки не ряжусь. – Она снова обратилась ко мне.
– Так вот, ежели ты хотела мужа ревностью подразнить, чтобы он больше тебя ценил, то только хуже сделала. Князь твой из тех, что, раз кого разглядев, в сторону и не посмотрит, но и себе цену знает. Ну да, я вижу, ты сама это поняла. Больше уж так не глупи.
Может быть, она хотела сказать что-то еще, но тут начал открываться занавес и все захлопали, а на балконе, где толпилась публика попроще, затопали ногами и засвистели. К моему удивлению, свет не погас. Я огляделась и в который раз обругала себя за привычки своего времени. Это электрические лампы можно притушить, лишь повернув выключатель, а в здоровенных люстрах на десятки свечей каждую свечку нужно гасить специальным колпаком на длинной палке. А в антракте как-то снова зажигать.
Я обратила внимание на сцену, однако происходящее быстро мне надоело. Пьеса сама по себе была хороша, но исполнение навевало мысли об утреннике в детском саду. Или, если быть чуть более справедливой, о театре кабуки, где смысл не в мастерстве перевоплощения актеров, а в символах, каждое слово и каждый жест выверены – и абсолютно ненатуральны. Актеры заламывали руки, громко восклицали, герой и героиня, признаваясь друг другу в любви, рухнули на колени, приведя зал в полный восторг.
– Ты, кажется, скучаешь, – шепнул мне на ухо Виктор.
Я смущенно улыбнулась.
– Ты не мог бы достать мне текст этой пьесы? Мой внутренний голос бесится, когда читает не он.
Что ответил муж, я не услышала: все захлопали, кто-то закричал, и актриса тут же начала повторять трогательный монолог. От скуки я опять стала разглядывать людей и вздрогнула, обнаружив в ложе напротив Стрельцова, который сверлил взглядом не то меня, не то Виктора.
Заметив, что я его увидела, граф с улыбкой поклонился мне и вышел из ложи. Все снова захлопали, начался антракт.
– Я все же схожу за мороженым, – заговорил было Виктор, но, прежде чем он успел встать, в ложу зашел исправник.
– Княгиня, вы очаровательны.
Они с Виктором обменялись парой ничего не значащих фраз, потом Стрельцов сказал:
– Я послал вам записку, но, увидев здесь, не удержался и решил лично попросить вас завтра заглянуть ко мне в присутствие. Ваша затея удалась.
– Поймали! – ахнула я. – Кто он?
Глава 10
– Не стоит портить представление делами, – встрял Виктор, и я сообразила, что каждое наше слово слышно в соседних ложах, а завтра будет известно всему городу. Что будут судачить про «крестьянскую шапку» – не мои проблемы, а вот о том, что посторонние шастают в моем поместье по ночам, кому попало знать не обязательно.
– Да, прошу прощения, – согласился Стрельцов.
То есть как это «прошу прощения»? А мне до утра умирать от любопытства, гадая, кого они там изловили?
– Я устала и хочу домой! – произнесла я тоном капризной девочки.
– Не правда ли, красоту этой пьесы способен оценить не каждый? – обратилась к своему спутнику Оленька из соседней ложи. Что он ответил, я не стала слушать, потому что Стрельцов заговорщицки улыбнулся Виктору.
– В самом деле, здесь становится душно, даже у меня, здорового мужчины, затылок ломит, а княгиня так недавно тяжело болела.
Вообще-то я давно была здорова как конь, точнее, кобыла, но говорить это вслух явно не стоило.
– Действительно, душно, – согласился Виктор. – Пожалуй, мы и правда поедем домой.
– Я тоже. Пойду попрошу придверника поймать для меня извозчика.
– Кирилл Аркадьевич, если вы оставляете выезд своим родственникам, можете воспользоваться нашей каретой, – улыбнулся Виктор.
– Если я вас не стесню…
– Нисколько. Настенька…
– Мы с мужем будем очень рады вашему обществу, – прощебетала я.
По дороге к выходу Виктору и Стрельцову пришлось то и дело останавливаться, кланяясь знакомым. Почему-то дам в коридоре я почти не увидела, только несколько пар, как и мы, покидали спектакль. Видимо, женщинам было неприлично выходить из ложи во время антракта, не просто же так Виктор сам собирался сходить в буфет за мороженым для меня.
Мы подождали немного в холле, пока придверник кликнет наших слуг с верхней одеждой. Наконец мы втроем устроились в карете. Виктор рядом со мной, исправник – напротив, спиной по ходу движения.
– Кого же вы изловили? – поинтересовался Виктор, когда карета тронулась.
– Обещайте, что не будете с ним стреляться, – вместо ответа попросил урядник.
– Зайков, – прошипел муж.
– Как Зайков? – оторопела я.
Я была уверена, что «домовой» – доктор. Зайков, высокий и широкоплечий, не укладывался у меня в образ ночного вора.
Хотя ведь я могла уже и сама себя запутать: видела человека один раз, несколько недель, а то и месяц назад, в полутьме.
– Зайков, – подтвердил исправник.
– И утверждает, что приехал потому, что моя жена назначила ему свидание.
Я проглотила ругательство.
– Именно, – кивнул Стрельцов. – Заявление это – очевидная глупость, но…
– Представляю, что начнется, когда он предстанет перед судом. Нет, раньше, когда вернется домой и станет жаловаться направо и налево.
– В смысле, вернется домой? – снова не поняла я. – Разве он не будет сидеть до суда?
Стрельцов пояснил:
– Ничего не украдено, жертв нет, объяснение вполне правдоподобное.
– Но я не…
– Вы это знаете, я вам верю, и Виктор Александрович, надеюсь, тоже. Но, само собой разумеется, вы стали бы все отрицать, даже если бы действительно назначили ему свидание и решили на него не являться. Крестьянину проникновение в дом, конечно, с рук бы не сошло. Но Зайков – дворянин. Завтра придется выпустить его под домашний арест. До суда.
Гуманисты бы сказали, что это замечательно. Но я никогда не отличалась особой гуманностью по отношению к типам, которые не умеют держать хватательные и совательные конечности при себе.
Виктор мрачно хмыкнул.
– А наш судья сам в отношениях с замужней дамой, и, конечно, он будет на стороне «несчастного влюбленного». Я даже не уверен, что это дело стоит доводить до суда. Анастасию смешают с…
– Меня в любом случае смешают с известной субстанцией, – не выдержала я. – Как это уже было.
Я обернулась к Виктору.
– Ты знаешь правду, остальное неважно.
Муж сжал мою ладонь.
– Знаю. Но кумушек это не остановит. Молодая и красивая женщина – идеальный объект для сплетен.
Стрельцов вздохнул.
– Дамы любят его… И история о несчастном влюбленном и коварной соблазнительнице, которая дала ему надежду… Простите, Анастасия Павловна.
– Я не давала ему никаких надежд! – взвилась я. – Это ему явно приспичило нарисовать звездочку на фюзеляже!
– Прошу прощения?
– Я не давала ему никаких надежд, – повторила я. – История о якобы назначенном свидании – очевидная ложь, он прекрасно знал, что я в городе. И вы знаете, что это ложь.
– Но доказать это мы не можем.
– Можем, и легко.
– Настя, помолчи, – резко оборвал меня муж. – С этим надо решить раз и навсегда, и не болтовней.
«Только посмей!» – хотелось крикнуть мне, но очевидно было, что не подействует. Хуже того, Виктор может решить, что я пытаюсь выставить его трусом перед исправником, и начнет доказывать, что это не так.
Пропади оно пропадом, это хрупкое мужское самолюбие!
– Виктор Александрович, напоминаю, что я представитель власти, и я не могу одобрить дуэль, какой бы обоснованной ни была причина. Больше того, я должен всячески воспрепятствовать такой возможности.
– Кто-то говорит о дуэли? – с деланым удивлением сказал муж.
– Я говорю. И вы ушли от ответа на мою просьбу не вызывать Зайкова. Поэтому я вынужден превратить просьбу в требование. Дайте мне слово, что не пошлете ему вызов. Иначе мне придется потребовать домашнего ареста и для вас.
– Вы не посмеете!
– Посмею. Как ни унизителен домашний арест, это все же лучше, чем петля, которая полагается за поединок по закону.
Нет, ну что у мужчин за манера по любому поводу проделывать друг в друге дырки?
– А разве покушение на убийство не является поводом для ареста? – спросила я.
– Ареста и казни, что я безуспешно пытаюсь втолковать вашему супругу. Может, хоть вы сможете уговорить его быть благоразумным.
– Строгость законов в Рутении компенсируется необязательностью их исполнения, – фыркнул Виктор.
– Не когда я исправник.
– Но не судья, – не унимался муж.
– Я говорю не о возможной дуэли, – вмешалась я. – Я говорю о попытке убийства князя Северского.
– Убийства? – подобрался Стрельцов, и одновременно муж воскликнул:
– Настя!
– Эта попытка еще и доказательство, что Зайков прекрасно знал о моем пребывании в городе, – продолжала я. – И что ни на какое свидание я его не звала. Есть свидетели…
– Замолчи немедленно!
– И не подумаю! – возмутилась я. – Я не собираюсь становиться молодой богатой вдовой только потому, что у моего мужа гордыня в заднице играет!
Кажется, это было грубо, потому что Стрельцов уставился на меня с изумлением. Но мне было все равно.
– Если уж ты так бережешь мою репутацию, подумай о том, что с ней станет, если тебя застрелят! В бедную Наталью Николаевну только ленивый не бросил камень, как будто мало ей было горя!
– Кто такая Наталья Николаевна? – полюбопытствовал Стрельцов.
– Знакомая моих знакомых. – И правда, есть ли среди моих знакомых те, кто никогда не слышал о Наталье Николаевне? – Осталась вдовой с четырьмя детьми, и все, кто знал ее мужа, обвинили…
– Анастасия, хватит. – В голосе мужа прозвучало столько холода, что я едва не поежилась, хотя в карете было тепло. – Кирилл Александрович, прошу прощения, что вы стали свидетелем семейной сцены. Моя жена слишком остро воспринимает все после болезни.
– Еще скажи, что я вру! – молчать я не собиралась.
– Я не желаю больше говорить на эту тему.
– А я не желаю рыдать на твоих похоронах! – Я повернулась к Стрельцову. – Вчера вечером…
– Настя, еще одно слово, и я очень, очень рассержусь.
Стрельцов стукнул в стенку кареты.
– Останови, я сойду! – Он улыбнулся, словно мы все еще были в театре и болтали о пустяках. – Князь, княгиня, спасибо за приятную и познавательную беседу.
– Зачем ты влезла в мужской разговор?! – взорвался Виктор, когда за исправником закрылась дверь и карета снова покатилась по дороге.
– Затем, что он касался меня! – тоже не стала сдерживаться я.
– Чем он тебя касался? Тебе подставляться под пули?! И не лезь не в свое дело!
– Не подставляйся! – перебила я его. – Об этом я тебе и талдычу!
– Во-первых, вызов уже послан. Во-вторых, иначе тебя назовут блудницей, а меня рогоносцем.
– Как будто меня и так ею не назовут! Ты говоришь «не касается». Но это меня будут поливать во всех гостиных, как бы ни обернулась ситуация! Это мне придется разбираться, если тебя ранят или, того хуже, убьют!
– Что ты заладила, будто кликуша: «Убьют!» Хватит каркать!
– Теория вероятности не показывает связи между высказыванием прогноза и его исполнением! – Я поспешно поправилась: – Пуле наплевать, говорят о ней или нет!
Но мужу уже были неинтересны любые теории.
– Если боишься потерять содержание, я напишу новое завещание перед поединком.
От возмущения я потеряла дар речи. Все, что смогла, – перескочить на переднее сиденье, подальше от этого… этого… и каким-то образом не залепить ему пощечину. Которую он заслужил, между прочим, хотя я всегда считала рукоприкладство ниже своего достоинства.
– Напишешь завещание, значит…
– Да, и ты получишь куда больше обычной вдовьей доли.
– На гербовой бумаге…
– Конечно, – сухо подтвердил муж.
– Отлично, она пожестче будет. – Мое терпение лопнуло. – Знаешь что? Если у тебя не хватает ума понять, что я боюсь потерять не деньги, а тебя, то возьми свое завещание, скомкай, засунь себе поглубже и проверни! Хотя вряд ли это прибавит тебе мозгов!
– Настя, успокойся немедленно, или ты завтра же вернешься в деревню!
– Напугал ежа голой… ягодичной мышцей! – Я уже не могла спокойно сидеть, подскочила, больно стукнулась макушкой о верх кареты, но это только сильнее меня разозлило. – Я сейчас же отправлюсь домой, только…
Карету тряхнуло на камне, и я, потеряв равновесие, полетела прямо на мужа. Не знаю, каким чудом в последний миг сумела опереться не на него, а на стенку над его плечом. Виктор подхватил меня за талию под распахнувшимся тулупом, но вместо того, чтобы оттолкнуть, потянул на себя, и я, сама не поняв как, очутилась верхом на его коленях. Юбка, натянувшись, затрещала, я ойкнула, попыталась отшатнуться, но муж не выпустил.
– Никуда ты не поедешь. – В его голосе промелькнули хриплые нотки, отозвались мурашками по коже.
Нет, это оттого, что тулуп распахнулся. Хотя тогда бы стало холодно, а меня обдало жаром от его взгляда.
– Почему это? – Мой голос тоже сел.
– Потому что я тебя никуда не отпущу, – выдохнул муж в мои губы.
Притянул меня за затылок уже знакомым жестом, и я подалась навстречу. Злость все еще бурлила внутри, и поцелуй вышел жестким, напористым, жадным, и снова никто из нас не хотел ни сдаваться, ни разжимать объятия. Тулуп слетел на сиденье напротив, но жар ладоней мужа, скользивших у меня по спине, не давал замерзнуть.
– Не сейчас… – выдохнула я, когда мы оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха. – Ребро…
– В бездну ребро, – хрипло отозвался он, целуя мою шею.
Карета остановилась.
– Приехали, ваши сиятельства, – окликнул Герасим.
