Наталья Солнцева
Лабиринт Ворона
Глава 9
В бильярдной плавал сизоватый дым. Федор Степанович Аврамов, ожидая Матвея, на правах хозяина заведения курил сигару. Вообще-то на стене висела табличка, приглашающая курильщиков в специально отведенный для них зал.
– Угощайтесь, – радушно предложил он, придвигая к гостю коробку с сигарами.
– Не любитель… спасибо…
– А я вот позволяю себе, когда жена не видит, – захихикал Аврамов. – Она у меня не женщина – сержант в юбке. Спуску не дает! Приходится прятаться.
Его высокая статная фигура от обильных трапез, возлияний и сидячей жизни начинала заплывать жирком. Под жилетом наметилось брюшко, на белоснежный воротник сорочки лег второй подбородок. Аврамов вкладывал деньги в игорный бизнес. Бильярдные составляли часть его проекта. Матвей подозревал, что «Черный конь» и другие подобные точки служат прикрытием для каких-то теневых тотализаторов и букмекерских контор. Но держал свои соображения при себе.
При внешнем добродушии и любезности Федор Степанович слыл ловким, твердым, жестким предпринимателем. Влияние на него имела только его жена, бывшая учительница, – красивая и высоконравственная женщина, с годами не растерявшая своих идеалов. Удивительно, на чем основывался их союз, однако Аврамовых считали любящей и благополучной семейной парой. Под давлением жены Федор Степанович жертвовал внушительные суммы на реставрацию храмов и помощь детям-сиротам.
Единственный их сын Олег – неуклюжий долговязый подросток – при таком отце и педантично строгой матери, которая следила за каждым его шагом, умудрился совершенно отбиться от рук. Он перестал слушаться родителей, демонстративно делая все им наперекор: прогуливал уроки в престижном колледже, бравировал своей ленью, пристрастился к алкоголю и завел дружбу с дворовой шпаной. Парень ненавидел казино, игровые автоматы, букмекеров и попрекал отца «грязными деньгами». Дошло до того, что компания хулиганов под предводительством Олега несколько раз била стекла в заведениях Аврамова. Тот схватился за голову. А что он мог противопоставить этому натиску? Не заявлять же на собственное чадо в полицию?
Жена Федора Степановича пачками глотала успокоительные таблетки. Ее обожаемый «сынуля» на глазах превращался в уличного монстра, а она ощущала полное бессилие что-либо изменить. Однажды, проверяя карманы Олега – вот, до чего она уже опустилась! – обескураженная мать наткнулась на порцию маковой соломки. Ее будто громом поразило. Она кинулась к мужу:
– Мы теряем сына, Федя! Надо что-то делать…
– Скажи, что?
Между ними завязалась перепалка, каждый норовил обвинить другого в просчетах воспитания, приведших к столь плачевному результату. Как это обычно бывает, Аврамова укоряла мужа его вечной занятостью, а тот отбивался и сам нападал на жену – за ее потакание сыну, за то, что мальчик вырос избалованным эгоистом.
– Где же твоя педагогика, Галя? Кто из нас профессиональный учитель? Каким образом наш сын докатился до наркоты?
– Это кара Господняя! – стенала женщина, заламывая руки. – За твои грехи, Федя! Нечистый у тебя бизнес, нечестный! Ты людей губишь, а Олежек за это все расплачивается!
– И ты туда же?! – взвился Аврамов…
После грандиозного скандала супруге пришлось вызывать «Скорую», а Федор Степанович неделю не появлялся дома. Он спал в главном офисе, в своем кабинете, на неудобном кожаном диване и проклинал всех чистоплюев, вместе взятых. Деньгами его они, видите ли, не брезгуют… их, видите ли, способ зарабатывания этих денег не устраивает! Пусть пойдут попробуют честно сколотить капитал, а он на них поглядит!
Остыв, Аврамов вызвал на совет давнего приятеля – Калмыкова. У того тоже растет сын, жена тоже сидит дома… Авось Виталий что-нибудь подскажет.
За бутылкой французского коньяка они слезно жаловались друг другу на семейную жизнь, на постоянную нервотрепку и неблагодарных отпрысков. Калмыков порекомендовал отдать Олега в кадеты, что вызывало саркастический хохот Федора Степановича:
– Представляю себе этого кадета… с плоскостопием и кривым позвоночником!
– Не пройдет по здоровью? Жаль… – огорчился Калмыков.
– Ни по здоровью, ни по возрасту! И ремнем лупить поздно негодяя! Уже поперек кровати-то не положишь!
Калмыков сочувственно кивал, а вечером позвонил приятелю и дал телефон военно-спортивного клуба «Вымпел».
– Моя Лариса говорит, там тренер есть – исключительный умелец подбирать ключик к самым отъявленным балбесам. Настоящий кудесник. Сумеешь с ним договориться, считай – дело в шляпе!
Так, спустя месяц, Олег Аврамов попал в группу Матвея.
– Спасете моего парня, я ваш вечный должник! – прижимал руки к груди Федор Степанович.
Матвей не часто прибегал к помощи родителей мальчишек из своей группы, но в данном случае счел возможным обратиться к Аврамову. Вопрос-то деликатный до крайности…
В бильярдной пахло пыльным сукном, мелом и дымом дорогих сигар. Хозяин позвонил бармену и велел принести чего-нибудь выпить и закусить.
– Икорки, брат, тащи… огурчиков малосольных, и этих… перепелок на вертеле… с пылу с жару! Любите перепелок?
Матвей вспомнил пареное мясо с овощами, которое ел на обед, и с сожалением отказался.
– Я сыт… да и пить не могу.
– За рулем, что ли? Так это не беда… Вас мой человек отвезет, доставит, куда скажете.
– Спасибо, я бы кофе выпил, если можно.
– А я хлопну водочки, с вашего разрешения, – подмигнул ему Аврамов. – И перепелками себя побалую. Дома меня постными кашами кормят и зелеными салатами. Только здесь и отвожу душу! Я же не травоядное, в конце-то концов! Хорошо быть холостяком…
Матвей согласно кивнул. Он думал, как перейти к интересующей его теме. Федор Степанович облегчил ему задачу:
– Чем могу быть полезен? Я обязан вам. Все, что в моих силах, с радостью сделаю… в рамках моей компетенции.
– Надеюсь, – усмехнулся Карелин. – Я, собственно, выполняю поручение Ларисы Калмыковой…
– Ларочки? – просиял бизнесмен. – Милейшая женщина, прелестнейшая! Буду счастлив услужить…
– Лариса надеется на ваше… на наше с вами благородство и молчание. Разговор должен остаться между нами.
– Разумеется! Как же иначе?
– Ее беспокоит поведение мужа. Виталий Андреевич… как бы правильно выразиться…
– Вы говорите прямо. Я мужик понятливый.
– В общем, Лариса подозревает, что у супруга появилась любовница. И эта любовница как-то плохо влияет на Калмыкова. Ларисе кажется, что она… опасна.
– Пф-ффф! – выдохнул Аврамов. – Ларочка всегда отличалась острым умом и наблюдательностью. Она чертовски права, мой друг! Именно опасна! Эта женщина, словно злой дух, околдовала, закружила Виталия… Она подбивает его бросить семью, ребенка. Впрочем, не это самое страшное! Виталий тратит на нее больше, чем положено. Поймите меня правильно, я не скряга, но те суммы, которые идут на удовлетворение капризов его новой пассии, просто ужасают. Если так пойдет и дальше, дама может разорить Калмыкова!
– Кто она? Вы ее видели?
– Раза два… мельком… На мой взгляд, в ней нет ничего особенного. Она тщательно скрывает свое лицо, вероятно, на то существует веская причина. Фигура у нее так себе… Опять же, я не претендую на истину в последней инстанции. У каждого свой вкус! Не мне судить кого бы то ни было. Я давно знаю и уважаю семью Калмыковых. Они сумели найти в отношениях ту золотую середину, которая после стольких лет брака позволяет им оставаться вместе, взаимно не отягощая друг друга. Лариса – натура пылкая, и Виталий всегда смотрел на ее шалости сквозь пальцы. И правильно! Она тоже не мучила его ревностью. Пусть бы он завел интрижку с какой-нибудь смазливой танцовщицей или моделью… на здоровье! Мужчине иногда требуется разрядка. Но то, что происходит с Калмыковым, меня, мягко говоря, настораживает.
Хозяин бильярдной произнес свой монолог с чувством, с сердцем – он даже перестал попыхивать сигарой и отложил ее в сторону. Она дымилась в малахитовой пепельнице…
– Вы же довольно близкие приятели, – заметил Матвей. – Почему бы вам не побеседовать с Калмыковым? По-дружески, по-мужски?
Бармен принес водку с закуской, кофейник и принялся расставлять все это на низком ореховом столике. Аврамов молчал, ждал, пока тот закончит и удалится.
– Приятного аппетита, – улыбнулся молодой человек.
– Спасибо, братец. Иди, иди!
Он сам налил гостю кофе в маленькую синюю чашечку.
– Вы любите черный без сахара. Верно? У меня отличная память… Так вот, я пытался образумить Виталия, но он невменяем. Ничего не желает слушать! И это тем более странно, что Виталий… м-ммм… с некоторых пор охладел к женщинам… Понимаете, что я имею в виду?
– Не совсем, – схитрил Матвей.
– Ну… возраст, недостаток гормонов… тучность… э-э… ослабляют способность мужчины…
– Ах, вы об этом?
– Виталий сам неоднократно жаловался мне на полное отсутствие желания и… слабую потенцию. Мы с вами затрагиваем столь интимные вещи, что…
– Буду нем как рыба! – заверил его Матвей. – Не сомневайтесь.
Аврамов, испытывая неловкость от вынужденных откровений, которые касались Калмыкова, оправдывался:
– Если бы я не был вам обязан… если бы не любил Ларочку… я бы ни за что…
Он не нашел ничего лучшего, как выпить рюмку ледяной водки и налить себе еще.
– Мне не безразлична судьба этой семьи, – пояснил Федор Степанович и опрокинул вторую рюмку. – Я бы не хотел, чтобы Виталий из-за какой-то ушлой бабенки пустил по ветру свое состояние, нажитое… тяжелым трудом. К тому же, мы с ним немного партнеры. Кое-какие общие дела, знаете ли… Калмыков занимается недвижимостью, помогает мне выгодно вкладывать деньги. В том, что касается бизнеса, на него можно положиться. У него нюх на прибыльные сделки.
Матвей сопоставлял его слова со словами Ларисы и терялся в догадках: зачем Калмыкову понадобилась любовница? Что он с ней делает? Дарит ей подарки вместо ласк? Не исключено…
– По поводу потенции, – решился уточнить он. – Это у Калмыкова серьезно?
– Похоже, да… Хотя в свете открывшихся фактов… Темная история с этой дамочкой! Вот вы, молодой, современный человек, верите в приворот?
– Признаться, нет.
– Поживете с мое, тогда не будете таким скептиком. В жизни всякое случается. Много в ней разных чудес и тайн, которые нашу науку ставят в тупик. А? Как вы думаете?
Матвей молча покачал головой. Познакомившись с Астрой, он пересмотрел некоторые свои принципы. Его рациональное мышление давало сбои и ошибалось, а ее безумные фантазии оборачивались реальными фактами. Логика сдавалась на милость абсурду.
Аврамов выпил третью рюмку и отправил в рот ложку икры. На его лице отразилось блаженство.
– Я рекомендовал Виталию обратиться в клинику. У меня есть один опытный сексопатолог, который справляется с подобными проблемами. Правда, за хорошую плату. Ну, так сейчас рынок диктует цены!
– И что Калмыков? – спросил Матвей, уже предугадывая ответ.
– Отказался наотрез! Прямо заявил: «Отстань от меня со своими глупостями, Федя!» Я и прикусил язык-то. Зачем мне лезть в чужую жизнь? Меньше всего я хочу учить и наставлять других. Поэтому и собственного сына распустил! Не мое это, – морали читать. Уж если меня допекут, достанут до печенок, я лучше в морду дам, чем антимонии разводить!
Он снова потянулся за бутылкой. Что-то в этом разговоре задевало его за живое.
– А где они встречаются? Ну… та женщина и Калмыков?
– Я за ними не слежу, – пробурчал Аврамов. – Встретил однажды случайно… в казино. Они уже уходили…
– Играли?
– Я расспросил крупье. Женщина смотрела, как крутится рулетка, делала ставки. Выиграла.
– Много?
– Какую-то мелочь… Она странно выглядела. В платье черного шелка и шляпке с вуалью. Вуаль была густая, лица не разглядеть. Калмыков явно не ожидал столкнуться со мной нос к носу. Опешил… правда, быстро пришел в себя. Он вскользь поздоровался сквозь зубы и заторопился к выходу. Я был удивлен…
– Калмыков часто посещает казино?
– Вообще не посещает! Он не игрок. В картишки переброситься может, только преферансист из него никудышный. Скучает он за карточным столом, зевает…
– Значит, в казино его привела дама?
– Получается, да.
– А еще где вы их видели?
– На концерте. Меня жена потащила в консерваторию – Чайковского слушать. Я к музыке равнодушен, но отказать супруге не мог. В антракте гляжу – Калмыков ведет под руку женщину. Сначала я принял ее за Ларису… потом сообразил: не она! Ларочка шляпок с вуалями не носит. У нее другой стиль одежды. И Виталий сразу свернул, увлек свою даму в сторону, чтобы к нам не подходить… даже жестом не поприветствовал. Разве не странно? Я потом ему звоню на мобильный, спрашиваю, с кем, мол, ты на концерте был? Он понес такую чушь, аж стыдно за него стало, ей-богу! Будто бы я обознался, он-де классическую музыку терпеть не может… Откуда же он узнал, что музыка «классическая»? Я ведь ни словом не обмолвился ни про консерваторию, ни про Чайковского…
– С чего вы взяли, что Калмыков тратит на любовницу много денег?
– Недавно он предложил мне выкупить его долю в ночном клубе «Гвалес». Это лакомый кусочек, скажу я вам! Клуб популярен среди московской элиты, там проводятся модные шоу, места заказывают чуть ли не за полгода вперед, хотя цены баснословные. Одно Большое Пиршество чего стоит! Калмыков не раз приглашал меня в «Гвалес»… Я в восторге от этого заведения! Интерьер, кухня, развлечения – выше всяких похвал. И вдруг он продает свою часть!
Федор Степанович вскочил и зашагал вокруг бильярдного стола. Его щеки пылали, глаза метали искры.
– Естественно, я спросил, в чем причина. Калмыков долго ходил кругами, но потом я заставил его признаться. Оказалось, ему срочно нужны деньги. «Для одной дамы», – сказал он. Представляете себе?! Каковы же аппетиты сей дамочки? Я просто лишился дара речи, когда услышал его лепет про то, какая она необыкновенная, замечательная… и как он готов на все ради нее! Признаться, я подумал, что он рехнулся. Он выглядел безумцем, когда говорил о ней… – Аврамов остановился, возбужденно размахивая руками. – Я понимаю Ларочку! Я сам испугался за его рассудок! От него веяло одержимостью. Я не преувеличиваю, поверьте…
Выдохшись, хозяин бильярдной рухнул в кресло и потянулся за водкой. От очередной рюмки его бросило в жар, на лбу и над верхней губой выступили капельки пота. В отсутствие жены он, видимо, отрывался по полной. Закусив крылышком перепелки, Аврамов удовлетворенно вздохнул и добавил:
– Калмыков никогда не берет в долг. У него такое кредо. Видимо, когда-то погорел на кредитах или еще что…
– Вы предлагали ему одолжить денег?
– Некоторую сумму, – кивнул Федор Степанович. – Но Виталий встал на дыбы. Заявил: бери, дескать, часть «Гвалеса» и не выпендривайся. А не хочешь, так я другим продам.
– И вы согласились?
– Почему бы нет? Раз человек продает! Виталий долго объяснял, что свободных средств у него мало, все в обороте, и что нужную сумму без этой продажи набрать невозможно. Я намекнул: мол, не многовато ли для презента? А он посмотрел на меня и отрезал: «Не твое дело! Я к тебе в душу не лезу… и ты меня оставь в покое!» Вот и поговорили…
– Сделка состоялась?
– Пока нет, – вздохнул Аврамов. – Но в скором времени, надеюсь, состоится. Я дал Виталию месяц на размышление.
Матвей вышел из бильярдной с тяжелым сердцем. Неужели все возвращается на круги своя? То, с чего начиналась их с Астрой история, опять на повестке дня…
Он припарковал свой «Пассат» рядом с автомобилем Аврамова. Темный «Лексус» выглядел шикарно. Внутри, за лобовым стеклом, красовалась красная кошка…
Матвей сел в машину, завел двигатель и задумался. А не съездить ли ему туда, где каждый год в ночь Самхейна – кельтского праздника мертвых – прямо посреди зала варится в магическом котелке свинина с пряностями, и каждый, кто ее отведает, обретет могущество и бессмертие? По крайней мере, так гласит древняя легенда…
Глава 10
Он спускался по лестнице вниз, ступенька за ступенькой, минуя оскаленные пасти вырезанных из дерева чудовищ. Входная дверь клуба беззвучно распахнулась перед ним и так же беззвучно захлопнулась. Кромешная тьма на мгновение поглотила его, и тотчас по обе стороны вспыхнули светильники в виде факелов.
– Ничего не изменилось, – пробормотал Карелин, оглядываясь.
По-прежнему мрачное великолепие окружало его. Черные с серебром стены, красная плитка пола, свисающие с потолка грубые кованые люстры, массивная мебель из натурального дерева… огромный стол, стулья с высокими готическими спинками. Наверное, за таким столом сидели верные рыцари короля Артура…
Посреди пиршественного зала – открытый очаг из закопченных валунов, над ним висит на цепях начищенный до блеска котел. А вот и Благородная Голова!
Голова на постаменте, задрапированном алым шелком, не шелохнулась, не подмигнула ему в ответ. Она была поразительно похожа на настоящую человеческую голову – глаза, волосы, слегка приоткрытый рот с поблескивающими зубами…
Матвей вдруг вспомнил иссиня-желтую мертвую голову Монса в спальне императрицы и содрогнулся. Царь Петр порой бывал страшно, бессмысленно жесток…
– Желаете сделать заказ?
Администратор, как и положено служителям преисподней, возник бесшумно, подобно призраку. В кельтских преданиях остров Гвалес – одно из названий «иного» мира. Пир на этом острове именуется гостеприимством Головы.
Парень в строгом черном костюме, белой сорочке и галстуке-бабочке вопросительно уставился на посетителя. Они с Матвеем не узнали друг друга. Вряд ли это был тот самый администратор, который работал в клубе четыре года назад[10].
Матвей решил прикинуться новичком. Он переживал дежавю.
– Что это за гадость? – спросил он, показывая на Голову.
– Гадость?! – поперхнулся парень.
– Именно! Вам не кажется, милейший, что подобное… изображение… способно испортить аппетит любому человеку? Особенно женщине. Я хочу пригласить в ваш клуб свою даму, а тут… это!
– Позвольте, но Голова Брана[11] – наша специфика, – покашливая, объяснил администратор. – Согласно верованиям древних кельтов, это талисман, который защищает от зла. Кельты обожали отрубленные головы! Они бальзамировали их и хранили в доме.
– Хм… – скептически скривился Матвей. – Талисман, значит…
– Наш клуб – один из лучших! – заученно тараторил парень. – В ночь Большого Пиршества здесь, прямо на глазах наших гостей, готовится фирменное блюдо… свинина, сваренная в волшебном котелке. Угощение для богов! Воспользуйтесь гостеприимством Головы – и вы не пожалеете! Во время пира наши гости забывают обо всем… пока не откроется заветная дверка, которая пробуждает их память.
Матвей невольно бросил взгляд на то место в стене, где скрывалась маленькая дверца, сплошь испещренная загадочным кельтским орнаментом. Парень перехватил его взгляд.
– Вы совершенно правы! – возликовал он. – Она находится там! Это портал из одного мира в другой…
– Шутите?
– Приходите на Большое Пиршество и сами убедитесь…
– Хорошо, хорошо, – перебил его Матвей. – Я все понял. Какие у вас цены?
– О-о! – закатил глаза администратор. – Цены соответствуют уровню нашего клуба.
Он назвал цифру, от которой у любого здравомыслящего клиента помутилось бы в голове. Да этот «Гвалес» – очень прибыльное заведение! Аврамов не солгал…
Матвей сделал вид, что колеблется.
– Большинство столиков на Самхейн уже заказаны, – сообщил парень. – Это то же самое, что Хэллоуин. Главное шоу состоится в ночь с 31 октября на 1 ноября. Вы, наверное, в курсе.
– Весьма приблизительно…
– Кельты считали эту ночь промежутком безвременья, когда возникает мост между мирами и духи свободно проникают куда захотят.
– Вы имеете в виду… оттуда – сюда? – Матвей, дурачась, показал на дверцу в стене, скрытую за складками багрового занавеса.
Администратор поправил бабочку и серьезно подтвердил:
– Разумеется. И отсюда – туда тоже.
– Занятно… Пожалуй, я сделаю заказ. Какую вы предпочитаете форму оплаты?
– Любую. Вам повезло! Обычно у нас еще с лета все расписано, кроме служебных столиков. Но один господин… вынужден покинуть страну, поэтому я внесу вас в список вместо него.
– Будьте любезны.
Парень выполнил свой служебный долг и успокоился. Он не боялся упустить клиента: в клубе на Хэллоуин ежегодно бывает аншлаг. Не этот, так другой забронирует столик на ночь Большого Пиршества. Толстосумы обожают острые ощущения. В этой жизни они уже почти все испробовали и теперь желают прикоснуться к загробным тайнам. Отличный способ облегчить их набитые валютой кошельки!
– Какое будет шоу? – осведомился Матвей, пока администратор оформлял заказ.
– «Охота на ведьм» – с ритуальным сожжением молодой и прелестной колдуньи… У нас все подобные вечеринки костюмированные. Вы в курсе?
– Дежавю!
– Что? – обернулся к нему парень. Он опять закашлялся, деликатно прикрыв губы платком.
– Ничего… вам послышалось…
– Как вас записать? Господин…
– Брюс, – вырвалось у Матвея.
– Хорошо, господин Брюс, – не моргнув глазом, повторил администратор. – Все в порядке. Гостеприимная Голова будет вас ждать и вашу даму! Вы не пожалеете, что выбрали «Гвалес». Милости просим на пир! Деньги должны быть перечислены на наш счет не позже завтрашнего числа.
Он расплылся в белозубой улыбке. Матвей ответил тем же…
* * *
Москва. Август 1917 года
Второе письмо из сундучка, приобретенного на Кузнецком, повествовало о печальной судьбе благодетеля прибывшей в столицу иностранки. Дама сия изъяснялась по-английски… однако, судя по всему, свободно владела и языком московитов. Из чего следовало, что либо адресат сих посланий не понимал по-русски, либо Сьюзи намеренно использовала английский, как средство предосторожности. На случай, если письмо ее попадет в чужие руки. Вряд ли на то время в Москве нашлись бы люди, сколько-нибудь прилично понимающие английский. Может, двое-трое сведущих толмачей в Посольском приказе, и только.
«Уж не шпионка ли она? – гадал Ольшевский. – Уж не прислала ли ее из Англии знаменитая секретная служба королевы Елизаветы?[12] Стоп… во второй половине семнадцатого века в Англии уже правили Стюарты…»
Он отправился в кладовку и зарылся в книги. «История Англии» оказалась в самом низу, под стопками журналов и потрепанными томами энциклопедий. Ольшевский уселся прямо на пол и принялся лихорадочно листать страницы… Им овладела странная одержимость, как будто от того, разгадает он тайну писем или нет, зависела его судьба. Какое, в сущности, ему было дело до событий более чем двухвековой давности? Но тайнам возраст не вредит – напротив, он придает им значения. Шутка ли – разобраться в хитросплетении интриг, доселе неизвестных ни публике, ни даже ученым мужам? Ольшевский чувствовал: он близок к открытию, которое способно перевернуть его жизнь. Если бы он мог видеть наперед…
– Стюарты… – бормотал он, пробегая глазами по строчкам. – Англо-шотландская королевская династия… Ведут свою родословную от рыцаря Флаголта из Дола… Это совсем седая старина! Нет ли чего поближе? Ага, вот… Ведут свою родословную от Вальтера, шестого Стюарта… так… Вальтер женился на Марджори, дочери короля Роберта Брюса… и в 1371 году их сын занял трон Шотландии под именем Роберта II… Несчастливые монархи… Вечные неудачники! Стюартов преследовали ранние смерти, казни… семеро из них всходили на трон несовершеннолетними… Так… Карл I, король Англии, Шотландии и Ирландии… обезглавлен в 1649 году… Уже рядом! Дальше… Карл II Стюарт, война с Кромвелем[13]… бегство из страны… бездетный брак… умирает в 1685 году…
Ольшевский застыл над раскрытой книгой в напряженном размышлении. Закат династии Стюартов… середина семнадцатого века… Англия… Московия… Он искал связь. Настойчиво пытался провести линию, которая соединила бы Стюартов и московский царский дом… Не было такой линии. Единственное, что пришло ему в голову, – Брюсы, которые покинули свою родину и решили служить русским царям…
Он бросил «Историю Англии» и кинулся на поиски другой книги.
– Брюсы… так-так… Ага! Во время Великой английской революции прибыли в далекую Московию искать чинов и заработка… Служили верой и правдой… Роман и Яков Брюсы отроками поступили в потешное войско будущего императора Петра I. Дед их, потомок шотландских королей, скончался в 1680 году, в чине генерал-майора, сын его Вилим дослужился до полковника и погиб под Азовом… а внук, Яков Вилимович Брюс, стал ближайшим другом и соратником Петра Великого…
– Боже мой! – воскликнул потрясенный Ольшевский. – Брюсы имели прямое отношение к династии Стюартов!
Ему казалось, он вот-вот поймет что-то важное, и у него откроются глаза. Мысли его ходили по кругу и возвращались в исходную точку без ответа. Какой ответ он желал бы получить, филолог толком не знал.
Во втором письме Сьюзи сообщала, что поселилась в деревянном, но довольно удобном доме Волынского в Китай-городе, который любезно предоставил ей светлицу на втором этаже – девичью комнату, до замужества занимаемую его сестрой. Что из окошка светлицы виден храм с золочеными куполами и слышно, как звонят колокола. Несколько слуг ведут хозяйство Волынского, а сам он каждый день верхом отправляется на службу к царскому двору…
«Знатные московиты одеваются богато, – писала Swarthy. – И повсюду их сопровождает свита, а при езде по городу – до пятидесяти человек пешими. Жены боярские без двух десятков слуг на улицу не показываются. Наряды у них яркие, из парчи и бархата, шиты серебром и золотом, оторочены мехом, сапожки на каблуках. Я в своем темном платье и купленной по дороге епанче[14] выгляжу монашкой. Волынскому представилась путешественницей, ищущей достойного применения своим способностям. Он, кажется, поверил. В Москве много иноземцев: немцы, греки, поляки, голландцы… Одни к ним относятся терпимо, другие ненавидят. Часто можно услышать возмущение: какая, мол, нужда нам в заморских обычаях? Предки наши обходились без них, и мы обойдемся… Но явной вражды московиты не выказывают.
Молодой государь сам говорит на польском, греческом и латыни, покровительствует искусствам, особенно театру, устроенному отцом его. Традиции сии поддерживает и царевна, которая переводит с французского Мольера и пробует сочинять собственные пьесы. Весьма похвальные стремления, дивные в сей отсталой стране.
Живя в доме Волынского, я заметила его повышенное внимание и участие к моей персоне. Он решил сделать мне подарок – сундук с одеждой, приличествующей его сословию. Я восхищенно перебирала чудесные вещи, но вынуждена была отказаться. Лучше мне ходить в том платье, к которому я привыкла и которое не будет вызывать ко мне излишнего интереса. Ведь у меня нет ни слуг, ни свиты, я хожу по городу одна и не хочу привлекать любителей поживиться…
Волынский обиделся и несколько дней со мной не разговаривал. Раньше он спрашивал, где я так хорошо научилась их языку, и часто исправлял ошибки моей речи. После моего отказа от подарка он как будто отдалился от меня. Я испугалась, что мне придется искать другое жилье, но опасения мои были напрасны. Волынский остыл и даже попросил у меня извинения. Однако с тех пор я стала ловить на себе его долгие пристальные взгляды, а однажды застала его в своей светлице. Надо ли говорить, как сие насторожило меня? Я решила немедленно съехать и прямо заявила ему об этом. Он смешался, побагровел и… сделал неожиданное признание. Оказывается, он испытывает ко мне нежные чувства…
Признаюсь, мне польстили его пылкие признания, – я ведь женщина, – но никакой надежды на взаимность я ему не оставила. Объяснилась твердо и непреклонно. И тут он насильно обнял меня, прижал к себе и начал целовать – неистово, с дикою страстью. Я отбивалась, как могла… ударила его по лицу, поцарапала ему щеку… Он опомнился, умолял меня простить его, но я думала только об одном: где мне теперь искать убежище и крышу над головой. Ибо находиться дольше в доме этого человека стало опасно. Я усомнилась в его искренности и сочла его любовный пыл несколько наигранным. Чего же в таком случае он добивался?
Может, наша встреча на том злополучном тракте вовсе не была случайной? Отбив разбойников и спасши тем мою жизнь, Волынский завоевал мою симпатию и дружеское расположение, тогда как его намерения простирались, видимо, куда дальше, нежели помощь одинокой спутнице и сострадание к оной…
Ночью я лежала без сна, прислушиваясь, не скрипнет ли половица, не хлопнет ли дверь… Обошлось. Когда же Волынский отправился ко двору, исполнять при царе положенную ему службу, я собрала свои скудные пожитки, улучила момент и выскользнула из дома незаметно для дворни. Слуги в Московии сплошь любопытные, ленивые и нечистые на руку. Боятся они только хозяина, лебезят перед ним, однако норовят потянуть все, что лежит без глазу. Скажу лишь, что недосчиталась некоторых милых вещиц, которые напоминали мне о прежнем моем житье-бытье и за которые можно было выручить какие-нибудь деньги. Но главное мне удалось сберечь.
Сии мытарства вынудили меня прибегнуть к последнему средству: идти искать участия Льва и Единорога. Я бродила по городу, ломая голову над значением сих двух существ и того содействия, которое они могли оказать мне. Вы обмолвились, что воспоминания о наших прогулках послужат мне подсказкой.
Прогулка – неподходящее слово для Москвы. Особенно женщине здесь ходить одной рискованно. Того и гляди, попадешься если не ворам, то подвыпившим гулякам или разнузданной боярской челяди. Боязно мне было не за себя, а за то, что я привезла с собою и, особенно за то, что собиралась увезти. Пока я терзалась неведением, на улицах стемнело. Как описать мое одиночество и полную беспомощность перед лицом чужой варварской жизни? Как освоиться среди чужеземцев, занять подобающее место, которое позволит осуществить мою мечту?
Отчего вы не выразились яснее, дав мне вместо точного указания слабый намек? Это была проверка ума или духа? А может, вы уготовили мне испытание? Гожусь ли я для того, на что претендую?
Голодная, измученная страхом и неизвестностью, я зашла в маленькую неопрятную харчевню, где мне подали квас и кусок вареного мяса на глиняной тарелке. Это было заведение для простого люда, и на меня там не косились, так как моя скромная бедная одежда никого не смущала и не вызывала интереса. Там я отдохнула немного и решилась заночевать на монастырском подворье… благо, тут заведено привечать бездомных богомольцев. Пришлось прикинуться больной, потому как молиться по православным обычаям я не умею. Ко мне отнеслись со смиренною терпеливостью, пригрели, напоили отваром из трав, который приготовляют собственноручно черницы для болезных и убогих. Кроме того, в таком месте меня никто бы искать не догадался, а мне того и надо было. Наутро я покинула подворье, не зная наверняка, вернусь ли туда вновь.
Сердечное смятение привело меня против воли к дому Волынского, который приютил меня и где я провела первые самые спокойные дни в Москве. На крыльце билась в рыданиях сенная девушка, а во дворе толпились служилые люди. Я низко повязалась черным платком и не поднимала глаз, чтобы меня не узнали. Со слов, долетавших до меня, я поняла, что спаситель мой и одновременно обидчик внезапно захворал и умер, сгорев в одночасье от какой-то лихорадки. Занемог он еще со вчерашнего вечера, и домой его доставили уже без памяти. Прометавшись ночь в жару и бреду, он едва дотянул до рассвета и скончался…
