Наталья Солнцева
Звезда Вавилона
– Из квартиры?
– Она хранила его в ящичке секретера, вместе с остальными драгоценностями, которых у нее немного.
– Тогда найти вора проще простого! Установить, кто побывал у нее дома за это время, и…
– Дело в том, что Нелли не может точно вспомнить, положила ли она браслет в ящичек. Возможно, она обронила его в прошлый раз. В любом случае потеря дареного украшения повергла ее в шок…
ГЛАВА 6
Раиса играла один из своих любимых ноктюрнов Шопена. Она увлеклась и не слышала, как кто-то вошел в квартиру. Рояль у Ракитиных был не из самых лучших, но звучал приятно. Две клавиши в басах западали, – надо бы вызвать настройщика. Зато верха отзывались на прикосновения пальцев прозрачно и звонко…
Над инструментом висел портрет первой жены Никодима Петровича – Лидии, матери его детей. Жутковатый портрет. Раиса старалась не смотреть на него. Лидия там была изображена вполоборота, одежду ей заменяли длинные распущенные волнистые волосы. Красавица, ничего не скажешь. Только отчего-то мороз шел по коже от ее взгляда из-под ресниц…
Раиса не осмелилась попросить мужа снять портрет. Она знала, что ее предшественница Глафира беспрекословно терпела присутствие «соперницы». Чем же Раиса хуже? Да и детей обижать не хотелось. Хотя какие они дети? Мачеха против них сама ребенок.
«Неля и Леон очень привязаны к матери, – объяснила новой хозяйке домработница. – Им будет больно, если вы уберете портрет со стены. Мы все к нему привыкли!»
Раиса тоже старалась привыкнуть, но не получалось. Лидия явно невзлюбила ее: это ощущение преследовало молодую жену профессора во сне и наяву.
«Бедная Лидушка, – говаривал муж. – Небось и косточки ее истлели, а она все как будто с нами!»
«Да уж, – думала Раиса. – От ее всевидящего ока ничего не укроется!»
После таких мыслей она корила себя за ревность к покойной, стыдила за злость, которую невольно вызывал у нее портрет. Словно Лидия здесь всем распоряжается, она по-прежнему хозяйка дома, а Раиса так – живет в блуде с чужим мужем.
«Глаша – царствие ей небесное! – испытывала к Лидушке истинное почтение, – признавался профессор. – Детей наших воспитала, как родных. Заботилась о них, пестовала, а они ее матерью ни разу не назвали».
Раиса от Нелли и Леонтия такого обращения и не ждала. Смешно даже, чтобы они называли ее «мамой». Глупо! Дети у профессора выросли амбициозные и высокомерные, самовлюбленные донельзя.
«Я несправедлива к ним, – убеждала себя мачеха. – Просто они напоминают Нико о Лидии, а заодно и мне. Я постоянно читаю на их лицах осуждение, а в глазах – брезгливое недоумение. Как такая молодая женщина вышла замуж за их отца? Наверняка из меркантильных соображений. Они, должно быть, презирают меня!»
Звуки ноктюрна будили в душе печаль, сожаление о безвозвратно ушедшей любви, о том счастье, которое никогда не вернется…
«Лидия была для Нико таким счастьем, – думала Раиса. – Ни Глаша, ни я не смогли дать ему и малой толики того, что давала она. Достаточно взглянуть на ее портрет, чтобы понять это…»
Что-то в картине пугало Раису. Она списывала свой страх на суеверия. Ведь Лидия давно мертва, а портрет как будто продлевает ее земное существование, позволяет ее душе витать поблизости…
– Какая ерунда! – прошептала Раиса. – Я нарочно драматизирую ситуацию, чтобы казаться себе ущербной и незаслуженно обиженной. Дети Нико и Лидии вовсе не обязаны меня любить… Я невольно заняла место их матери и в сердце отца, и в квартире, и…
«Стоп! – остановила она себя. – Верю ли я в то, что говорю? Способен ли Нико любить кого-нибудь, кроме Лидии?»
Поток мыслей захлестнул ее, ноктюрн захлебнулся. Она сбилась и убрала руки с клавиатуры. Рояль замолчал. В гостиной затихали обертоны…
Раиса вспоминала, как профессор сделал ей предложение, волнуясь и пряча это волнение за сухостью слов и напряженной улыбкой. Она заметила, как мелко дрожат его руки с аккуратными, ухоженными ногтями, как подергивается уголок рта, и… растаяла. Заслуженный, уважаемый человек зовет ее замуж, предлагает расписаться и переехать к нему – не банально переспать, а стать законной супругой, со всеми правами и, разумеется, обязанностями…
«Я не удивлюсь, если вы мне откажете! Я готов ко всему. К негодованию с вашей стороны, к резкой отповеди, к прекращению знакомства, наконец… Мой возраст в сравнении с вашим не позволяет мне надеяться…»
Он говорил, а она слушала и смотрела на него другим взглядом – не тем, что прежде, робким и восхищенным, а нежным и понимающим, по-женски жалостливым. Она увидела то, на что раньше не обращала внимания, – пробивающуюся сквозь краску седину волос и бороды, зубные коронки, дряблую кожу щек, морщины на лбу и вокруг глаз, выступающий под пиджаком живот… Профессор, оказывается, подкрашивает волосы, желая казаться моложе! Его бородка поредела, зато скрывает обвисший подбородок. Безукоризненный костюм сшит на заказ, чтобы замаскировать недостатки фигуры. Возраст взял свое, но не испортил благородства осанки, черт лица и, главное, не погасил огня в душе. Этот человек сумел увлечь Раису своими идеями, с ним она забывала о собственных невзгодах и неудачах, о своей неприкаянности и полной неопределенности впереди. Одинокая жизнь в Москве теперь, после окончания консерватории и трех лет мытарств по съемным квартирам, нищеты, которую не могли побороть временные заработки, не сулила ей ничего доброго. О сольной карьере нечего и мечтать! Яркого, неповторимого таланта у нее не было, дар божий приходилось компенсировать упорным трудом и усидчивостью. Максимум, на что она может рассчитывать, – частные уроки и концертмейстерство. Не идти же тапершей[4] в ресторан? Музыка, которая призвана наполнять сердце радостью и дарить наслаждение, обернулась для Раисы годами тяжелой учебы и в результате не давала достаточных средств к существованию. Она старалась не думать о будущем, и тут судьба преподнесла ей встречу с Никодимом Петровичем.
«Могла ли я отказаться от брака с ним? – спрашивала она себя. – Могла… но не отказалась. Решила, что уважение и симпатия заменят мне супружескую любовь. Я слишком много читала книг о любви и прониклась несбыточными надеждами. Они обманули меня. Правда в том, что… Нико тоже не любит меня. Порой он относится ко мне, как к дочери, – ласково и снисходительно. Порой – как к сиделке, особенно когда болеет. Днем я для него заботливая нянька, а ночью он видит во мне любовницу, а не возлюбленную…»
Первую брачную ночь с мужем Раиса не могла вспоминать без жгучего стыда. Ей пришлось раздеться, причем при свете… Горел ночник, но и этого оказалось достаточно, чтобы ей захотелось провалиться сквозь землю. Она впервые увидела Ракитина обнаженным. Он не испытывал ни малейшей неловкости в отличие от нее. Его сексуальный пыл удивил новобрачную. Вероятно, он поддерживал форму при помощи препаратов, усиливающих потенцию. «Расслабься, – требовательно повторял он. – Не сжимай губы… я хочу целовать тебя… меня это возбуждает. Я уже не так молод, чтобы тратить силы понапрасну…»
Он легко преодолел ее смущение и даже, казалось, испытал особую сладость от ее скромности. «Слава богу, ты не распущена, как нынешние барышни, – шептал он, обдавая ее запахом туалетной воды и мяты. – Это приятно. Но в постели сдержанность только мешает. Я твой муж, и ты можешь позволить себе осуществить заветные желания…»
Раиса молчала, шокированная и его бесцеремонными действиями, и его словами. Она подчинялась, не считая себя вправе возражать и оказывать какое-либо сопротивление. Ведь она добровольно согласилась стать женой этого немолодого и, в сущности, незнакомого ей мужчины. Брак предполагает супружеские обязанности, против которых протестовать бессмысленно.
После недолгих бурных ласк, которые она вытерпела, внутренне сжавшись, мучительно краснея и глядя в потолок, супруг, утомленный исполнением долга, уснул. Его всхрапывание и по-хозяйски заброшенная на ее грудь рука, густо покрытая волосами, вызвали у нее приступ отвращения. К горлу подкатила тошнота, но она не посмела даже пошевелиться. Она подавила в себе стон и слезы отчаяния и постаралась принять свою участь, как должное.
«А чего ты ожидала? – думала она, лежа без сна на смятых подушках. – Платонических отношений? Отцовско-дочерней любви? Чисто дружеского расположения? Разве тебе с самого начала не было ясно, что Никодима Петровича соблазнило именно твое молодое тело, а не какие-либо другие качества. Твое восхищение, твой интерес к нему как к собеседнику он принял за влюбленность и поддался заблуждению. К тому же ты играешь на рояле, как его обожаемая Лидия. Будь благодарна хотя бы за то, что он женился на тебе, а не начал домогаться в обмен на материальную поддержку и протеже…»
Измотанную запоздалым раскаянием, ее сморило, и она погрузилась в тревожное забытье. Утром профессор, который привык вставать рано и садиться за работу в своем кабинете, не стал ее будить. Она проснулась в одиночестве от солнца, лившегося из окна, и в ужасе сообразила, где она находится и кто она. Жена господина Ракитина, специалиста по древней культуре Месопотамии, автора многочисленных публикаций и научных книг, выдающегося интеллектуала и галантного мужчины, который к тому же оказался далеко не импотентом, как она втайне надеялась. Ее ночная сорочка, купленная накануне бракосочетания, валялась на полу, а она, голая, с растрепанными волосами, лежит в чужой постели. Хотя… почему же чужой? Это ее постель, ее квартира – ей больше не нужно отдавать последние деньги за жилье и сидеть впроголодь без копейки за душой, без всякой перспективы. Со вчерашнего дня ее фамилия – Ракитина, и она здесь хозяйка, а не гостья. Ей предстоит одеться, привести себя в порядок и отправиться на кухню готовить завтрак. А затем позвать мужа к столу…
«Как я подниму на него глаза? – заливаясь краской, подумала Раиса. – Я не смогу! Это выше моих сил…»
Сидя за роялем, она так углубилась в воспоминания, что не услышала хлопка входной двери. Кто-то, осторожно ступая, прошел по коридору и замер на пороге гостиной…
* * *
Профессор Ракитин, вопреки ожиданиям Астры, назначил встречу в холле библиотеки Академии наук. С ходу приглашать незнакомого человека к себе домой было не в его правилах.
– На метро ты доберешься быстрее, – сказал Матвей. – Ночью шел снег. На улицах – заносы.
– Ты со мной не поедешь?
– При мне Ракитин не станет откровенничать. Ты лучше умеешь располагать к себе людей.
– Ладно…
Снег продолжал идти, но уже более редкий, крупный и красивый, как на рождественских картинках. На козырьках, ветках деревьев и перилах ограждений лежали белоснежные шапки. Астра торопливо шагала к подземке, боясь опоздать. Такой человек, как Никодим Петрович, вероятно, пунктуален и не любит разгильдяев.
Пассажиры в вагоне были все мокрые от тающего снега. С воротника ее шубки тоже капало, хотя она отряхнулась в переходе. Глядя на мелькающие за окном станции, Астра мысленно готовилась к разговору… Как бы напроситься в гости к господину Ракитину?
Профессор сидел на откидном стуле и читал ксерокопии материалов о царских гробницах Ура,[5] сделанные пять минут назад. Ему пришлось надеть очки. В очках он выглядел старше своих лет.
Он встал и поздоровался с Астрой, когда она подошла со словами:
– Это я звонила вам по поводу ворот Иштар. Будем разговаривать здесь?
– Почему бы нет? У вас есть возражения?
Ракитин был точно таким, как она представляла: импозантен, выше среднего роста, при галстуке, под пиджаком поддета шерстяная жилетка, правильные черты лица, зачесанные назад волосы, высокий лоб с залысинами. Короткая бородка и усы тщательно подстрижены.
Он невозмутимо выслушал галиматью, выразительно изложенную Астрой насчет «исторического ландшафта».
– Почему именно ворота Иштар? – В его глазах за стеклами очков вспыхнули искорки смеха. – Советую вам соорудить в подмосковных владениях Вавилонскую башню.
– Башня обойдется дороже.
– Ах, ну да… ну да! Так ведь и ворота Иштар – не простая арка, облицованная чем попало.
– Мне нравятся эти ворота! – Астра умоляюще приложила руки к груди. – Я видела их в Берлине, в музее. Красота неописуемая! Вы мне поможете?
Профессор деликатно прочистил горло и взглянул на нее с растущим изумлением.
– Сделайте чертеж ворот… чтобы точь-в-точь как в Вавилоне! Только гораздо меньше. И… там была чудесная голубая плитка с какими-то зверями! Эскизы зверей тоже неплохо было бы…
– Плитка? – с усмешкой перебил профессор. – Вы называете «плиткой» глазурованные кирпичи? Таких вам никто не сделает. Оставьте вы эту идею, барышня.
– Ни за что! Кирпичи так кирпичи. У моего приятеля свой кирпичный заводик, он любой мой заказ выполнит по высшему разряду.
Никодим Петрович захохотал. Очки съехали с переносицы, щеки порозовели, он весь преобразился. Из строгого ученого мужа превратился в задорного мальчишку. Пожалуй, это его мальчишество могло привлечь молодую женщину.
– Я вам заплачу за чертеж! – «обиженно» протянула Астра и назвала сумму. – Столько хватит?
– А вы, погляжу, денег не жалеете…
– Может, я целых полгода мечтаю заиметь в саду ворота Иштар! – выпалила она. – Они мне ночами снятся! С тех пор как съездила в Берлин, только о них и думаю.
Профессор терпеливо объяснил:
– Ворота Иштар, барышня, не какие-нибудь… фигли-мигли. Это грандиозное культовое сооружение времен царя Навуходоносора Второго.[6] Библейский персонаж, смею заметить. Знаете, чтобы выстроить даже маленькую их копию, недостаточно одних денег. Где вы найдете квалифицированных строителей? Как изготовите знаменитые барельефы священных животных?
– Это мои проблемы. – Астра надула губки. – Я разберусь! Так вы беретесь сделать чертеж и подробное описание ворот или мне обратиться к другому специалисту?
Она рискнула задеть самолюбие Ракитина и не прогадала.
– Послушайте, я не отказываюсь. Я пытаюсь донести до вас сложность замысла.
– Не я же буду строить?
Профессор развел руками и покачал головой. Он был бессилен против невежества этой упрямой женщины.
– Мне рекомендовали вас как лучшего знатока Вавилона! А вы…
Никодим Петрович не мог равнодушно вынести сцены горя, которую разыгрывала перед ним Астра. Да и названная ею сумма не была бы лишней. На эти деньги он сможет нанять художника, который сделает чудесные иллюстрации к новой книге. Те, что предложило издательство, никуда не годятся. Но средств для оплаты художнику со стороны у них нет.
Заманчивая перспектива заработать без особых усилий склонила чашу весов в пользу Астры. «Чертеж ворот у меня имеется готовый, нужно будет изменить размеры, только и всего, – крутилось в уме Ракитина. – А эскизы барельефов…»
– Давайте поступим вот как, – предложил он. – У меня дома есть набор отличных слайдов. Я покажу вам кое-что, расскажу обо всех особенностях, с которыми вы столкнетесь при строительстве ворот Иштар. И тогда, обладая полной информацией, вы примете решение.
– Давайте! – обрадовалась она.
– Вы располагаете временем?
– Мы поедем прямо сейчас?
– Сегодня до обеда я свободен, – кивнул Ракитин, поднимаясь. – А вы?
– Я отложу все свои дела… к черту магазины! К черту косметический салон! Я вызываю такси…
– Вы не на машине? Правильно, – одобрил профессор. – В такой снегопад можно простоять в заторах полдня. Не надо такси. Воспользуемся метро…
ГЛАВА 7
Раиса вздрогнула и обернулась…
– Ты? Господи, как я испугалась!
Она усилием воли заставляла себя обращаться к пасынку и падчерице не на «вы», а на «ты». Такое условие поставил ей муж. «Как ни крути, а они тебе родственники, – добродушно посмеивался профессор. – Можно сказать, дети. Ты их мачеха, хотят они этого или нет!»
– Как ты вошел?
Вопрос вылетел быстрее, чем она сообразила: у каждого из них есть ключи от отцовской квартиры. «Это правильно! – заявил Никодим Петрович. – Дети имеют право в любое время прийти в дом, где они выросли!» Раиса не осмелилась возражать. Да и какие у нее были основания?
До сих пор, по крайней мере при ней, Нелли и Леонтий ни разу не воспользовались своим правом. Они заранее звонили, собираясь зайти проведать отца, и Раиса встречала их с улыбкой, старалась накрыть стол, принять со всем гостеприимством, на которое была способна. Она даже забыла о наличии у них ключей. И вот Леонтий неприятно поразил ее своим вторжением.
– У меня ключи! – с вызовом произнес он.
Уголок его рта дергался, как у отца. И поскольку она молчала в растерянности, злобно добавил:
– Я что, должен спрашивать у тебя разрешения?
– Нет…
Раиса отвернулась и закрыла крышку рояля. Ей стало неловко и за то, что она недостаточно гладко играла ноктюрн Шопена, и, главное, за свои мысли. Словно Леонтий мог их подслушать.
– Не желаешь со мной разговаривать?
Раису смущало ее домашнее одеяние: открытый шелковый халат, который распахивался при малейшем движении. При муже, и тем паче при посторонних она бы никогда себе не позволила предстать в таком виде. Этот халат предназначался для редких часов одиночества, когда она отдыхала от заведенных Ракитиными «порядков» и собственных комплексов.
Леонтий уставился на ее грудь, не стесненную бюстгальтером, откровенно выступающую под шелком цвета чайной розы, и его передернуло. Он представил отца и эту развратную девицу в постели, представил, как они занимаются сексом, и содрогнулся от отвращения…
Он со свистом втянул в себя воздух. Раиса отшатнулась, ей показалось, что пасынок хочет ее ударить.
– Где папа? – спросил он сквозь зубы.
– Пошел в библиотеку…
– Когда он будет?
– Не знаю… после обеда, вероятно…
Она готова была поклясться, что он все отлично знал. И нарочно явился сюда помучить ее. Вчера приходила Неля, сегодня он… К счастью, визит падчерицы не доставил Раисе хлопот. Та забрала «материнскую» шкатулку и ушла. Надо было видеть, с какой брезгливой гримасой она держала вещицу в руках – словно мачеха осквернила ее своими прикосновениями.
«С чего ей взбрело в голову, что шкатулка принадлежала Лидии? – недоумевал Никодим Петрович после ухода дочери. – Я купил шкатулку в Ленинграде, на симпозиуме. Из-за картинки на крышке! Глаша складывала туда нитки. Лидия вообще не умела шить! Она отродясь иголку в руки не брала…»
– Ну, когда думаешь устраиваться на работу? Или это не входит в твои планы?
«Хватит сидеть у нас на шее, – прочитала Раиса в глазах Леонтия. – Мы не намерены тебя содержать!»
Она бы с удовольствием, но профессор неожиданно воспротивился. Он пожелал, чтобы она всегда находилась дома – встречала его и провожала, кормила, лечила, ночами ублажала его затухающую чувственность, а днем помогала набирать тексты на компьютере. У него болели глаза, и Раиса выполняла почти всю техническую работу.
– Никодим Петрович против, – вымолвила она под сверлящим взглядом пасынка.
Леонтий был привлекательным мужчиной. Неле повезло меньше. Ей достались от матери только глаза, остальные черты она унаследовала от отца, причем в худшем варианте. Если профессора они не портили, то о ней этого сказать было нельзя.
Леонтий же выглядел вполне презентабельно: вышел и лицом, и фигурой. Ему бы еще характер помягче, манеры приличней. «Возможно, он ведет себя грубо и развязно только со мной, – подумала Раиса. – Они с Нелей меня выживают. Дай им волю, удавили бы!»
– За что вы меня так не любите? – вырвалось у нее.
Губы пасынка расплылись в нехорошей усмешке.
– Тебе мало отца? Хочешь, чтобы еще я тебя полюбил? – Его взгляд заскользил по ее груди, опустился ниже, задержался на ногах, стройных, с полными округлыми икрами, выступающих из-под халата. – Короче юбки не нашлось? Ты бы вообще сняла халатик за ненадобностью!
Она вспыхнула, но смолчала. Ей не терпелось пойти в спальню и переодеться в домашние брюки и блузку, но Леонтий загораживал ей путь. Она вздохнула, решилась, сделала шаг вперед и оказалась лицом к лицу с разъяренным мужчиной. Его руки обвили ее талию.
– Пусти…
– Зачем? Ты же сама хочешь любви?
– Как тебе не стыдно!
– Чего мне стыдиться? Ты предлагаешь себя, я не отказываюсь.
Раиса дернулась, уперлась ладонями в его плечи.
– Давай, строй из себя недотрогу! – глумился он. – Со стариком спишь, а я чем хуже?
– Мерзавец!
– Грязная тварь! Еще ломается…
Он прижал ее к роялю, опрокинул. Твердое дерево инструмента больно впилось ей в поясницу. Она, не соображая, что делает, плюнула в его бесстыжие глаза…
Леонтий отпрянул, опомнился. Краска отхлынула от его лица, губы побелели. Он тяжело дышал.
– Кому ты нужна, дрянь? Ты что себе вообразила?
– Отпусти!
Она выскользнула из его рук и закрылась в спальне. Было слышно, как щелкнул, захлопываясь, замок.
– Только посмей проговориться отцу! – крикнул Леонтий ей вслед. – Я тебя по стенке размажу! Дрянь… Тебе никто не поверит! Слышишь меня? Никто!
Он поднял глаза на портрет матери. Показалось, что она улыбается, одобряя его действия.
«Я тебя уничтожу… – выдохнул он, мысленно обращаясь к Раисе. – Ноги твоей в нашем доме не будет…»
* * *
Жена профессора оказалась худощавой, небольшого роста, но с развитой грудью и бедрами. Она была одета в светло-зеленый домашний костюм из хлопка и выглядела гораздо моложе своих лет. Густые волосы естественного русого оттенка, заколотые сзади в хвост, отсутствие макияжа, светлая кожа и пухлые розовые губы делали ее лицо милым и непосредственным, как у совсем юной девушки. Ее легко можно было принять за внучку Никодима Петровича. Кроме массивного обручального кольца на руке, на ней не было никаких украшений.
«Интересно, ее предшественница Глафира носила это же кольцо или Ракитин купил новое? – подумала Астра. – Судя по размерам, пожилой супруг довольно щедр. Некоторые мужчины, выбирая кольцо, таким образом утверждают свою власть над женой. Якобы чем увесистее этот символ брака, тем крепче узы, связывающие женщину».
Она заметила, что сам Ракитин носил обручальное кольцо втрое тоньше.
– Моя супруга, Раиса, – с явным удовольствием представил ее профессор.
Астра с улыбкой кивнула. Та вежливо поздоровалась и предложила чаю. Она чувствовала себя скованно, ее глаза были красными и припухли.
«Ты плакала? Что-то случилось?» – хотел спросить муж, однако сдержался. Негоже выяснять причину женских слез при посторонних.
– Принеси нам чаю в кабинет, – попросил он. – Мы с госпожой Ельцовой будем просматривать слайды.
Он пошел впереди, показывая дорогу. Квартира была просторной и состояла из трех комнат и большой кухни. Поглядывая по сторонам, Астра успела увидеть гобеленовые обои, пару картин в багетных рамах и старинную мебель из темного дерева. Ничего особенного. Ей приходилось бывать в куда более роскошных апартаментах.
«Не суди со своей колокольни, – вспомнились слова Матвея. – Для девушки из провинции, которая выросла в малообеспеченной семье, просто московская квартира – уже целый капитал. Не говоря обо всем остальном. Дачу, кое-какие вещи, представляющие антикварную ценность, можно продать и выручить баснословную, по ее меркам, сумму!»
«Откуда тебе известно, какой достаток в семье Раисы?»
«Будь она в состоянии держаться на плаву, не выходила бы замуж за старика!»
«Ракитин мог привлечь ее силой своей личности…»
«Не отрицаю. Приглядись к ней повнимательнее – вдруг она и правда безумно влюблена?»
В его голосе звучала ирония. Астре почему-то тоже не верилось в абсолютную чистоту чувств и помыслов молодой жены Ракитина. Первое впечатление подтвердило ее сомнения. Раиса не выглядела счастливой и воодушевленной, напротив – весь ее вид демонстрировал покорность судьбе и подавленность. Глаза красные… Из-за чего она плакала?
В кабинете Никодима Петровича стояли застекленные стеллажи с книгами, два стола – письменный и компьютерный, на котором теснились плоский монитор и прочая техника, – кожаный диванчик с подлокотниками и два кресла.
– Здесь рабочее место моей жены, – кивнул он в сторону компьютера. – Она мне помогает готовить книгу к публикации. Ну, как вы? Готовы к просмотру?
Свободная от стеллажей стена была занята экраном для слайдов и видеороликов.
Астре не хотелось садиться за слайды. Ей бы пройтись по комнатам, проникнуться атмосферой этого дома, подышать тем же воздухом, что Ракитин и его молодая спутница жизни – третья по счету. Которая, если верить Нелли, замыслила худое.
Гостья искала предлог отказаться от просмотра слайдов, но не нашла подходящего.
– Покажите мне барельефы, – сказала она. – Крупным планом. Сами ворота я видела в музее. Они ведь выполнены в натуральную величину?
– Да. Представьте себе пустынную местность, палящее солнце и четыре огромных холма, целые горы щебня и мусора, под которыми покоился Вавилон, величайший город прошлого. Роберт Кольдевей совершил подвиг, добравшись до этих легендарных руин.
– Кольдевей?
Астра старательно изображала недалекую богатую дамочку, которая ни черта не смыслит в подобных вещах. Ей было легко притворяться, она действительно мало знала о вавилонской культуре.
– Это немецкий археолог, – охотно пояснил Ракитин. – Берлинские музеи поручили ему раскопки Вавилона. Они ждали клинописных табличек и золотых кладов. Перед тем в гробницах Ура англичанами были обнаружены превосходные изделия из золота. Чудесные находки вдохновили ученых, и Кольдевею выделили деньги на проведение работ и отправили с ним целую группу помощников.
Профессор мог бы часами говорить обо всем, что касалось сей благодатной темы.
– А Кольдевей разочаровал их! – воскликнул он, включая проектор. – Его экспедиция добывала из-под золы и щебня… разбитые кирпичи. Да-да! Ящики, наполненные кирпичами, грузили на суда и везли вниз по реке…
Астра нарочито громко зевнула, пробормотав:
– Извините…
– В общем, опустим подробности, – вздохнул Ракитин. – Итак, за неимением клинописной библиотеки и предметов из золота, в Берлине решили воссоздать знаменитые ворота Иштар, точную копию тех, что некогда украшали дорогу Процессий. Присланные Кольдевеем кирпичи были покрыты ярко-голубой, желтой, белой глазурью и восхитительными барельефами. Каждый год через эти великолепные ворота шествовала пышная процессия в честь бога Мардука[7] к его храму. В день празднования Нового года и восшествия на престол царя царей происходило величайшее таинство «священного брака». Богиня Иштар была главным действующим лицом этой мистерии…
Глаза Астры заблестели неподдельным любопытством.
– Как это происходило?
– Никто не знает. Вавилонские жрецы держали ритуал в строгом секрете. На самом верхнем этаже печально известной Вавилонской башни, очевидно, зиккурата Этеменанки, находился «брачный покой», куда спускался бог… В древних религиях боги уподоблялись людям и в любви, и в половых желаниях. Сексуальные мотивы возводились в культ. Вот, полюбуйтесь…
На экране появилась табличка с недвусмысленным рисунком: двое мужчин и одна женщина, по-видимому, жрица богини Иштар, занимаются любовью.
– У нас бы это назвали порнографией, – улыбнулся Ракитин. – А в Вавилоне такие изображения служили талисманами, обеспечивающими рождение детей.
Он замолчал и повернулся к двери. В проеме, не решаясь войти, стояла Раиса с чашками на подносе.
– Неси сюда, – кивнул ей профессор. – Ты нам не помешаешь.
Она склонилась, расставляя на письменном столе чашки с чаем, конфеты и варенье в креманках.
– Вы любите с лимоном? – спросила она у Астры. – Тогда я нарежу…
– Надо было сразу нарезать, – сказал Ракитин. – Что с тобой сегодня?
– Голова болит…
– Прими таблетку.
– Я уже выпила. Не помогает…
Раиса взяла поднос и поспешно удалилась. «Да у нее руки дрожат! – подумала Астра. – И глаза до сих пор на мокром месте».
– Вы настоящий деспот! – шутливо заметила она. – Запугали жену до смерти.
– Не говорите так. Для меня это…
Он споткнулся на полуслове и сделал вид, что меняет слайд. По его лицу разлилась нездоровая бледность.
Астра непроизвольно сболтнула лишнее. Ее слова прозвучали намеком на смерть двух предыдущих жен господина Ракитина. Заглаживая неловкость, она спросила о кирпичах, которые немецкие мастера изготовили для имитации ворот Иштар.
– Их делали из бранденбургской глины, – оживился профессор. – Было нелегко воссоздать искусство обжига, который применяли древние вавилоняне. Но немцы справились. И теперь любой турист может пройти через ворота царицы неба, матери всех людей, вечно юной красавицы Иштар. Этой богине поклонялась более древняя цивилизация шумеров,[8] называя ее Инанна.
– А подлинные кирпичи из Вавилона тоже использовались?
– Разумеется. В том и кроется мистическое очарование этих ворот! Подлинные кирпичи, изготовленные руками вавилонских мастеров тысячелетия назад! Знаете, меня дрожь пробирает, когда я пытаюсь вдуматься…
Он долго говорил о сложных экспериментах, проведенных в керамических мастерских Берлина, о расшифровке клинописных текстов, о фантастическом «вавилонском драконе», о плитах с клеймом Навуходоносора, которые устилали дорогу Процессий. На каждой была высечена надпись: «Я – Навуходоносор, царь Вавилона, сын Набополассара, царя Вавилона, вавилонскую улицу замостил для процессии великого господина Мардука каменными плитами из Шаду. Мардук, господин, даруй нам вечную жизнь». При этом он менял слайды, наглядно подтверждая сказанное.
Астра увлеклась. Она представила пыльные, жаркие улицы Вавилона, розовые плиты дороги Процессий, дома горожан с плоскими крышами, ослепительно сияющие на солнце голубой майоликой ворота Иштар, разноцветные ярусы башни Этеменанки – «дома краеугольного камня неба и земли» – и «чудо варварской роскоши» громадный дворец Навуходоносора. У любого захватило бы дух, окажись он в тронном зале царя, украшенном со всей изумительной пышностью, присущей вкусу восточных владык…
– Роберт Кольдевей провел на раскопках Вавилона восемнадцать лет, – произнес Ракитин, возвращая Астру с берегов Евфрата в московскую квартиру. – Судьба жестоко обошлась с ним. Он умер, так и не увидев реконструированные ворота Иштар и тронный зал Навуходоносора. Даже язык не поворачивается назвать эти сооружения «экспонатами». Вы помните торжественную тишину зала и охватывающий ваше сердце священный трепет?
– Да… – рассеянно кивнула она.
– Невозможно вызвать то же ощущение, отступая от образца в чем бы то ни было. Особенно в размерах и точности отделки.
«Вот к чему он клонит! – сообразила Астра. – Он убеждает меня отказаться от глупой затеи…»
– Я понимаю, но…
– Ворота Иштар существуют лишь в том виде, какими они были в Вавилоне. Все остальное будет выглядеть жалко и комично. Не стоит тратить деньги и силы, чтобы насмешить людей.
– Насмешить?
– Именно! Именно! Вы надеетесь поразить их, а они поднимут вас на смех!
На экране появился новый слайд, и Ракитин с жаром произнес:
– Посмотрите на этих чудесных животных, которых ни в коем случае нельзя уменьшить! Пропадет все их волшебство…
