Наталья Сологуб
И пусть будет так…
© Наталья Сологуб, 2025.
© Издательский дом BookBox, 2025.
И пусть будет так…
«Никогда никому не доверяй», – говорила ей бабушка с детства. А Лельке было ее жалко. «Ведь сколько же бабуле досталось пережить, чтобы так говорить. Бедная моя, бедная», – думала Лелька и жила по-другому. Да Лелька иначе и не могла. Она верила всем и всему. Всем, кто был рядом, всем, кто был в телевизоре, всем, кто что-то вещал по радио, а позже – всем, кто пишет в инстаграме. «Вот как с этим жить?!» – спросите. Трудно. Но Лелька жила. И когда ее в очередной раз кто-то обманывал, она сильно переживала. Не за себя, а за тех, кто ее обманул, представляете? Она говорила: «Как же они с этим жить-то будут?» Вот. Грустила, конечно, но не долго. А потом снова все забывала и снова всем верила. Такой вот была наша Лелька. Звали ее, вообще-то, Леной, а Лелькой ее называла бабушка, так вот и осталась она для всех Лелькой. Росла Лелька в любви и сама всех любила. Просто всех любила, всех людей, без исключения. «Не может быть, – скажете, – что за блаженная такая?!» И я бы не поверил, если бы не знал Лельку с детства. И что меня удивляло – так это то, что, заговорив впервые с любым человеком, она тут же становилась его доверенным лицом. Как ей это удавалось, непонятно, но это было именно так.
Зайдя в автобус и усевшись рядом с какой-нибудь теткой, она обязательно обращала внимание, удобно ли той сидится, не мешает ли ей тяжелая сумка. И пока доедут до нужной остановки, они уже прощались, как старые знакомые, успев поговорить обо всем начиная с погоды и заканчивая проблемами тетки с внуками. Спросите, зачем ей это было нужно? Не знаю. Просто она была такой. Над Лелькой часто подшучивали друзья, но, поняв, что ей это было по барабану, перестали, видя, что это бесполезно. Лельку ничто не меняло. Она топала по жизни с широко открытыми голубыми, как небо, глазами и совершенно открытой для всех душой. А еще она была страшной хохотушкой, ее радовало все: дождь, ветер, случайная мелодия из окна и просто теплый асфальт, по которому она обожала шлепать босиком. И особая тема о том, как Лелька смотрела кино. Нет, она не смотрела кино, она просто проживала фильм вместе с его героями. Рыдала от любой слезинки героя, переживала изо всех сил и так радовалась хорошему финалу как будто это в ее личной жизни случилось нечто прекрасное. Выходила из кинотеатра вся сияющая и ликующая. А уж если финал был печальным, горю не была предела. Выходила мрачная и молчаливая, и стоило только попытаться ее успокоить, она взрывалась тирадой негодования и отчаяния. И было бесполезно говорить, что это всего лишь кино.
Кстати, подруг у Лельки, как ни странно, было не много. Ее как-то побаивались, что ли. Слишком она была не похожа на всех. Сплетничать не любит, обсуждать кого-то тоже. Но, впрочем, Лельку это не огорчало. Ей не нужны были подруги, если ей хотелось поговорить, она просто выходила на улицу и всегда находила собеседника.
Однажды я не удержался и спросил ее: «Почему ты ко всем людям относишься так, будто это твои родственники или друзья?» Лелька подняла на меня свои голубые глаза, в которых я увидел недоумение, и ответила: «Ну ведь так и есть. Мы ведь все на одной планете родились». Представляете, логика? А потом, помолчав, добавила: «Каждый человек должен понимать, что он не один на Земле, понимаешь?»
Я не понимал. Тогда не понимал. Но от слов Лельки стало как-то… зябко, что ли. Я вдруг почувствовал то самое одиночество, о котором говорит Лелька. Мы ведь действительно, по большому счету, все одиноки. Кому есть дело, кроме родителей, кто мы и что мы? Любим ли мы гречку или макароны, о чем грустим? Кому есть до этого дело? Видимо, Лелька чувствовала это одиночество, особенно тогда, когда не стало ее бабушки и родителей.
Наверно, я любил Лельку. Но я был трус и не признавался в этом ни ей, ни себе.
Однажды мы поехали с друзьями в горы. Ехали сначала на автобусе по жуткой, пыльной дороге. Тряслись и задыхались от жары. Наконец, автобус нас оставил на трассе, и дальше надо было идти пешком. Мы молча шли по степи, по колючкам, было невыносимо жарко. Одним словом, я уже десять раз пожалел о том, что поддался уговорам друзей поехать с ними. Я очень городской парень, и эта природная экзотика была для меня тяжелым испытанием. Лелька была с нами, но я про нее даже как-то и забыл. Она шла позади и, казалось, все время что-то высматривала под ногами. «Ты что-то ищешь?» – спросил я ее. Совершенно довольная мордашка Лельки меня просто обескуражила. Вокруг все кряхтели и ныли, а она просто шла, улыбалась каким-то своим мыслям, с интересом разглядывала все вокруг и на мой вопрос просто разжала ладошку и показала цветные камушки, которые она подобрала где-то по дороге. У нас у всех были весьма тяжелые рюкзаки, так как в горы мы собирались на несколько дней. Я усмехнулся: «Ты хочешь, чтобы твой рюкзак стал еще тяжелей?» Ответ был в репертуаре Лельки: «Они меня так ждали!»
Я устал так, что не было сил даже как-то реагировать на эти ее слова, и мы шли дальше. Когда мы дошли до ущелья, было уже почти темно. Мы установили палатки, разожгли костер и кое-как чего-то поев, завалились спать. Сил не было ни у кого. Мы все были дети города.
Утром я проснулся от журчания воды, совсем рядом с палаткой был ручей. Потянувшись, я выбрался из палатки и огляделся. То, что я увидел вокруг, заставило даже меня, антиромантика, замереть. Представляете, рядом с нами были с одной стороны горы и ручей, а с другой поляна, усеянная алыми маками. Было раннее утро, весело щебетали птицы, а все наши друзья сладко дрыхли. Все, кроме, конечно, Лельки. Я увидел ее, сидящую на коленях среди маков, и окликнул: «Лелька, все в порядке?» Она подняла голову, и я увидел, что она плачет. «Что случилось?» Я подошел. По Лелькиным щекам текли слезы, она отвела взгляд от меня и посмотрела на маки. «Это так красиво!» – сказала она и еще раз всхлипнула. «И поэтому ты плачешь?» Лелька кивнула в ответ. «Ты инопланетянка, Лелька», – сказал я ей и, развернувшись, стал уходить от нее как можно быстрей. Меня просто напугало неизвестно откуда возникшее у меня страстное желание расцеловать эту совершенно ненормальную девчонку, ревущую от красоты маковой поляны.
Такой я ее и запомнил. Навсегда. Ревущую и ужасно родную.
Прошло уже много лет, я давно уехал из родного города, учился, работал, путешествовал, побывал во многих городах и странах, женился, развелся. Многое пришлось пережить, и, чем старше я становился, тем больнее было воспоминание о Лельке. У нас никогда не было с ней отношений, в принятом смысле, я ей никогда ничего не обещал, но в глубине души я чувствовал в себе какой-то стыд за то, что я оставил эту маленькую беззащитную инопланетянку наедине с миром, полным жестокости, несправедливости и зла. Я часто думал о том, как сложилась у нее жизнь, где она, с кем. И чем чаще я об этом думал, тем больше злился на себя. Теперь, повзрослев, повидав жизнь без прекрас, я вдруг понял, какое бесценное сокровище было со мной рядом. Я много повидал женщин, и ни одна из них не плакала при виде маков. Да и вообще, современные женщины редко плачут. Бизнес, работа, карьера, имидж. Все что угодно, но не маки.
Этим утром я проснулся с тяжелой головой, опять снилась Лелька и камушки в ее ладошке. «Они меня так ждали!» – вспомнил я ее слова. «Лелька, Лелька, а ты не ждешь ли меня?» – вдруг подумал я и застыл с чашкой кофе от своей мысли. Дальше было все просто. Я уже ни о чем не думал, поставил чашку, накинул пиджак и, прыгнув в такси, поехал в аэропорт. Никогда так долго не летел самолет до моего города. Мне было то холодно, то душно, сердце колотилось, видимо, поднялось давление. Я не понимал, что со мной происходит, куда я лечу, зачем, что я хочу, но я знал, что, если я не увижу Лельку, жить больше незачем. Вот так просто. Незачем.
Самолет наконец приземлился, и, когда я ехал в такси, я почти не узнавал родной город, так он изменился за эти годы. Но дом Лельки был на месте. Забежав по лестнице на четвертый этаж, едва переводя дух, я позвонил. Дверь открыли не сразу. Пожилая женщина смотрела на меня и даже не сразу поняла мой вопрос: «Лелька? Ах, Леночка… Она давно уехала, я уж и не знаю куда. Мы давно купили эту квартиру. А вы ее родственник?» – «Да, мы родились с ней на одной планете», – устало ответил ей я.
Теперь ничто не имело смысла. На улице было солнечно, вид знакомой до боли улицы будил воспоминания. Мой мозг не хотел мириться, не может быть, она где-то здесь, где-то рядом, наверняка болтает с какой-нибудь бабулькой, кому-то помогает дотащить тяжелую сумку. И вдруг я услышал чей-то оклик: «Лелька!»
Я оглянулся и увидел парнишку лет шестнадцати, который хохоча приобнял подбежавшую к нему девчушку.
Все. Я начал задыхаться. И снова услышал голос, меня кто-то ласково похлопывал по щекам:
– Ну ты чего, приснилось что-то? – Лелька смотрела на меня с любовью и тревогой. Мы ехали в поезде, и на руках у нее спал наш краснощекий Максимка.
– Кажется, во сне я прожил другую жизнь, какое счастье, что я просто спал! Не исчезай никогда из моей жизни, слышишь? – сказал я Лельке.
– Конечно. Я же инопланетянка. Но если что, я тебя заберу с собой, – улыбнувшись, ответила она.
Не курортный роман…
«Никогда не надо ни о чем жалеть», – часто говорила себе Ника и старалась жить по этому правилу. И правило это ее никогда не подводило. Она не жалела, когда пошла учиться вопреки воле родителей не на инженера, как хотел папа, а на художника. Она не жалела, когда увидела однажды своего парня в обнимку со своей подругой, не жалела, что из-за него отказалась от важной для нее стажировки в Италии. «Если так случилось, значит, мне это для чего-то нужно», – сказала она себе и не жалела. Даже испорченной юбки никогда не жалела. «Повод купить новую», – решала она и снова не жалела. Но вот однажды… правило не сработало.
В то лето было как-то все легко. Быстро сдалась сессия, уладились все дела, стояла шикарная погода. Ника сидела на скамейке в сквере и, положив рядом папку с эскизами, не спеша ела любимое фисташковое мороженое. Одиночество было ей комфортно, более того, она очень любила одиночество, считая, что постоянное присутствие рядом людей отупляет человека. Забирает силы, энергию, мысли, потому что, начиная говорить с кем-то, ты волей-неволей отдаешь все свои внутренние ресурсы тому, с кем общаешься. Обидно, когда общение-то иногда пустяковое, а ты чувствуешь, что тебя опустошили. Вот и ждешь, когда снова наполнится твой духовный колодец.
Так вот, сидя на скамейке солнечным летним днем, Ника вдруг почувствовала, что ей необходимо уехать. Куда, зачем – она еще и не понимала, но прям физически ощутила в этом необходимость. Такое с ней случалось и раньше, неизвестно откуда приходила мысль или решение, и Ника этому не сопротивлялась, напротив, следовала порыву, и все складывалось хорошо. Вот и сейчас осенившая ее мысль нисколько ее не удивила, спокойно доев мороженое и выкинув обертку в урну, она встала и направилась домой собирать вещи.
«Поеду к морю», – думала Ника, в голове были картины красивого берега и она, идущая босиком по песочному пляжу. Картина перед глазами была такой явной, что она даже ощутила мягкое прикосновение теплого песка к ногам.
Сборы были не долгие, родители, как ни странно, одобрили ее решение отдохнуть, и вот она уже с чемоданом на колесиках стояла и ждала такси – ехать на вокзал. Все действительно складывалось хорошо. Даже билеты взяла наудачу легко, несмотря на горячий сезон отпусков. Стоя на перроне вокзала в ожидании поезда, Ника спокойно разглядывала шумную толпу отпускников, спешащих, как и она, к морю. Как художник, Ника всегда с интересом наблюдала за людьми, видя в каждом отдельную историю, судьбу, характер. Вот и сейчас перед ней мелькал этот людской калейдоскоп, несмотря на пестроту и разность, всех этих людей объединяло одно – мечта отдохнуть, увидеть море, просто, наконец, вырваться из дома и повседневного бытия. Отдельно вырисовывались дамы, мечтающие не просто об отдыхе, но и о курортном романе. Их было видно издалека. Как правило, вычурные шляпы, платки неимоверно ярких раскрасов и, конечно, солнцезащитные очки, делающие их, по собственному мнению, весьма загадочными.
Видя таких дам, Ника даже поеживалась. Она с презрением относилась к мыслям о курортном романе, считая это примитивным и пошлым явлением. С другой стороны, ей было где-то жаль этих женщин, у которых явно не складывалась личная жизнь, шли годы, ничего не менялось, и оставалась лишь надежда хотя бы на недолгий курортный роман, который впоследствии станет самым ярким воспоминанием в их жизни.
Поезд пришел вовремя. Оживленная толпа ринулась к вагонам, и вскоре поезд покинул опустевший перрон. Пробираясь к своему купе, Ника тащила тяжелый чемодан и, наконец, нашла свое место. Верхняя полка ее не расстраивала, так как это обеспечивало ей возможность как можно меньше общаться и контактировать со спутниками. А спутники, кстати говоря, в ее купе были самые обычные. На нижних полках расположилась бабушка с внуком, а на верхней уже кто-то, отвернувшись, крепко спал.
Убедив бабушку, что она сыта и не хочет чаю, Ника с удовольствием забралась на верхнюю полку, с наслаждением потянулась, предвкушая удовольствие от сна под убаюкивающее покачивание и стук колес. Все было чудесно. И натянув простынь чуть ли не на нос, Ника провалилась в глубокий сладкий сон.
Сон был странный. Она видела себя в каком-то безлюдном месте… Было много домов, но все пустые. Ее охватывал какой-то страх и безысходность. Она долго бродила среди этих домов, кого-то искала, но не находила, и тогда она в отчаянии закричала: «Где же ты, где?!»
– Вы не меня ищете?
Ничего не понимающая Ника открыла глаза. Было уже утро, и с противоположной верхней полки на нее смотрел улыбающийся парень. Его лицо Нике показалось знакомым.
– Я говорила во сне? Доброе утро.
– Да, вы кого-то искали, и я очень надеялся, что меня.
Ника посмотрела на парня, он не был похож на слащавых ловеласов, но при этом сейчас явно нес чушь. Ника молчала, думала о том, как дать соседу понять, что общаться с ним у нее нет никакого желания. А он продолжал:
– Думаете о том, как от меня избавиться, да?
Нике понравился его вопрос, и она ответила:
– Я не люблю дорожных знакомств и тем более курортных романов. Это не ко мне.
Парень усмехнулся – но как-то по-доброму – и ответил:
– Ну и славненько, я их сам терпеть не могу. Тогда давайте договоримся, что знакомиться мы с вами не будем и постараемся не разговаривать друг с другом. Идет?
Такого Ника не ожидала и расплылась в безотчетной улыбке. Бабулька на нижней полке начала проявлять активность, пытаясь накормить внука завтраком. Ника спрыгнула со своей полки и отправилась умываться. Когда она вернулась в купе, бабушки и внука почему-то не было. А на столике ее ждал горячий чай с румяными булочками, и сосед жестом пригласил ее к завтраку.
– А где наша бабуля? – спросила его Ника.
– В соседнем купе, знакомую встретила, радости не было предела, а то мы-то с вами собеседники для нее не очень.
– Ну да. Спасибо за чай, за сервис.
– Не стоит благодарности. Пейте чай, пока не остыл. Когда он остынет, мы перейдем на ты, договорились?
– Мы же договорились вроде не знакомиться и не разговаривать?
– Я помню и не собирался знакомиться, но думать друг о друге мы будем на ты.
Ника улыбнулась:
– А мы будем друг о друге думать?
– Конечно.
После этих слов парень действительно больше ей не докучал и поднялся на свою полку.
Ника допила чай, съела предложенную ей булочку и тоже забралась наверх.
Сосед лежал в наушниках с закрытыми глазами, и Ника посмотрела на него с завистью: свои наушники она забыла дома. Как будто прочитав ее мысли, он тут же снял наушники и протянул их Нике.
– А ты? – растерянно спросила Ника.
– А я эту музыку слышу и без наушников. Она вот здесь, – сказал он и похлопал себя по груди.
Ника взяла наушники и надела их. Ей было очень интересно, о какой музыке так говорит ее сосед. И когда она с первых нот узнала свою любимую группу, у нее едва не выступили слезы.
– Угадал?
Ника кивнула и легла, закрыв глаза.
Было просто хорошо. Любимая музыка лилась в нее, ей было спокойно и комфортно.
Кажется, она так и заснула, а проснулась только от голосов вернувшейся бабушки и ее внука. За окном мелькали чудесные виды, и Ника, перевернувшись на живот, смотрела в окно. Сосед сделал то же самое.
«Какой все-таки странный этот парень, но молодец: слово держит, знакомиться не лезет, как и обещал, телефон не просит. И слушает правильную музыку».
– Я тоже думаю о тебе, – вдруг неожиданно сказал сосед.
Ника повернулась и молча на него посмотрела. Почему его лицо ей кажется знакомым? Их взгляды встретились. Она хотела что-то сказать, но не смогла. Его взгляд остановил ее. Сейчас они молча смотрели друг на друга, и никто не отводил взгляда. Да, это был молчаливый разговор. И Ника почему-то не чувствовала никакого стеснения или дискомфорта, она просто смотрела в давно знакомые, родные глаза. Когда они стали знакомыми и родными, она не понимала и не хотела понимать и что-то себе объяснять. Это не поддавалось никаким объяснениям. Просто это было так, и все. Ни одному из них не хотелось прерывать этого диалога, и они молча смотрели друг на друга. Что в этот момент было у каждого в голове, было непонятно, но то, что они просто не могут оторвать друг от друга глаз, было ясно.
На какое-то мгновение Ника очнулась, ее ресницы дрогнули, и она закрыла глаза, пытаясь скрыть набежавшую откуда ни возьмись слезу.
Она начала себя ругать. «Что это за наваждение такое, я ведь не завожу курортно-дорожных романов! Ника, очнись!» Но, видимо, голос разума покинул ее славную головку и сопротивляться уже просто не было сил. Поезд несся уже в ночи, в вагонах выключили свет, заснули на нижних полках бабушка с внуком, и только Ника не могла сомкнуть глаз. Она знала, что и он сейчас не спит, она слышала его дыхание, и в ее душе происходило нечто невероятное, невероятно теплое и хорошее. Она повернула к нему голову и, встретившись с ним взглядом, улыбнулась. Фонари за окном осветили его лицо. На нее никто никогда так не смотрел. Никто и никогда.
А когда стало светать, в голову Ники полезли вдруг тревожные мысли: «А что если он едет не в тот же город, что и она? А что если она заснет, а он выйдет на какой-нибудь станции и она никогда его больше не увидит?!» Ника с тревогой приподнялась и посмотрела на него. Он с мягкой улыбкой покачал головой. Сразу стало ясно, что он просто так не исчезнет. На душе стало спокойно и радостно, и, натянув снова простынь на нос, шмыгнув носом и вытерев слезу, Ника заснула.
Утром, едва умывшись и позавтракав, сосед вдруг начал собирать вещи. Увидев изумленный и немного испуганный взгляд Ники, он просто сказал:
– Поторопись, мы скоро выходим.
– Мы?
– Да, мы.
Ника ничего не понимала и уже не хотела понимать. Если он сказал «мы» – значит, «мы», и абсолютно все равно, куда ехала она, ведь до ее пункта назначения ехать надо было еще сутки. Но он сказал «мы» – значит, «мы». Она и представить не могла, что она на это способна… Вот так, с незнакомым человеком, неизвестно куда и зачем, что ты делаешь, Ника? Но этих вопросов у Ники даже не было в голове. Она быстро собрала вещи, попрощалась с бабулей и ее внуком, и они вышли на ближайшей станции.
Когда их поезд тронулся и уехал, они оба смотрели ему вслед, стоя на перроне. Смотрели молча, пока он не превратился в точку. О чем в это время думал каждый из них, было неизвестно, но, когда поезд исчез, они одновременно повернулись друг к другу и обнялись. Они обнялись так, как будто знали друг друга тысячу лет и сейчас один из них просто приехал на этом поезде, а другой его встречал. Они замерли. Станция была маленькой, пустынной, и на них никто не обращал внимания. Наконец, он произнес:
– У тебя есть три дня?
– У меня есть вся жизнь, – с улыбкой ответила Ника.
– Начнем с трех дней, – так же улыбаясь, ответил он. – Но условия прежние: мы не знакомимся, ничего друг о друге не спрашиваем, кто мы, откуда. Давай не будем портить то, что у нас есть, согласна? Обещаешь?
– Я не завожу курортных романов, – усмехнувшись, ответила ему Ника.
– Если тебя это как-то успокоит, то роман вовсе не курортный, потому что до курорта мы так и не доехали.
Ника улыбнулась, а он вдруг взял ее голову руками и поцеловал ее.
Ну, собственно, вот и все. Они взяли свои чемоданы на колесиках и нырнули в три дня беспросветного счастья. Городок был маленький, спокойный, до них никому не было дела, они сняли небольшой домик и были абсолютно всем довольны. Он кормил ее фисташковым мороженым, а она пекла ему на завтрак оладушки. Они жили так, как будто приехали сюда навсегда. Было легко, счастливо, спокойно. И действительно, не нужны были никакие расспросы друг о друге, лишний груз, информация. Им было безумно хорошо вдвоем, вот просто хорошо.
Ника, как художник, все время мысленно рисовала его лицо, она разглядывала каждую его черточку, запоминала его, проводила по ней рукой, запоминала ее на ощупь. Он ловил ее ладонь и тихо целовал. Однажды, глядя на ее руки, он вдруг сказал:
– Ты либо скульптор, либо художник…
Ника вскинула брови, а он тут же приложил палец к ее губам.
– Прости, прости, я не спрашиваю, так… вырвалось.
А Ника смотрела, как он пьет свой кофе, разглядывала его красивый профиль в просвете окна, и ей хотелось в эту минуту быть чашкой, из которой он пил. Ей хотелось быть всем, к чему он прикасался. Он смотрел на нее долгим взглядом, держа ее лицо в своих руках, и взгляд его был серьезным и нежным, и любые слова могли бы испортить эту магию настоящего чувства. Любви?
Может, и любви… Ника не хотела об этом думать, что-то анализировать, она была просто безумно счастлива, и когда это счастье ее переполняло, выливалось через край, она тихо плакала, слезы текли из ее глаз бесконтрольно, он не задавал вопросов, просто вытирал их и снова целовал ее в зареванные щеки. Ника себя не узнавала, а может, наоборот, сейчас, когда у них было условие ничего о друг друге не знать, Ника отпустила себя на волю и стала, наконец, самой собой, ничего не придумывая, не накручивая, не боясь, что тебя не поймут или не примут, просто самой собой.
О том, что это было всего лишь на три дня, она не хотела думать, приказала себе забыть… и забыла.
И когда ранним утром она проснулась и его не было рядом, она вдруг поняла, что все закончилось. Она лежала на кровати и даже не попыталась его искать, она знала, что его уже нигде нет. Мир рухнул. Тихо, неслышно рухнул. Она молча смотрела на потолок, разглядывая каждую его трещинку, как будто это сейчас имело какое-то значение, и пыталась найти в себе силы встать. Когда она, наконец, это сделала, сев на кровати и оглядывая комнату, в которой она была так счастлива, ей вдруг захотелось сбежать отсюда как можно скорее, она ни на минуту не могла здесь больше оставаться. Собирая наспех чемодан, она бросила взгляд на стол, подошла и увидела, что там лежал билет именно туда, куда она ехала. Ника усмехнулась и, не взяв билет, вышла из комнаты.
Она не поехала отдыхать к морю, она взяла билет домой. Родители даже не спросили, что случилось и почему Ника вернулась. Они привыкли к неожиданностям дочери и, видя ее состояние, просто не трогали ее, и она была им за это очень благодарна.
Шли дни. Ника чувствовала себя растением. Даже хуже. Растению хочется воды, солнца, ей же не хотелось ничего. Она могла часами лежать, глядя в потолок, к мольберту подходить она не могла, потому что рука начинала рисовать знакомый профиль, совершенно без ее воли. Одним словом, жизнь перестала иметь для нее какой-то смысл и ценность, и она позволила себе впасть в это состояние безысходного отчаяния.
