Наталья Владимировна Селиванова
Иоланта. Первая и единственная
4. Нападение.
Чтобы не мешать Лене, я ушла в свою комнату и там нажала на меню транслятора памяти. Мне недостаточно, как Лене, подумать о воспоминании и нажать на чип, ведь мой чип не зашит на виске, как у других, а вставлен в портативный транслятор и все приходится искать вручную. Перебрав картинки в воздухе, наконец-то вижу кадр с указателем «Крутое». Наверное, оно. Нажимаю на «плей» и вхожу в картинку.
Я иду через березовую рощицу, так ближе к дому Димы. И приятней, потому что идешь по теньку, а не жаришься на солнце. Меня обдувает легкий ветерок. Мне весело. Мимоходом срываю ромашку, гадаю на ней «Любит-не любит». Выходит, что «любит». Я и не сомневалась. Улыбаюсь. Вдруг я вижу несколько свежих неглубоких ям, странно, их сделал не крот, иду по ним, вижу человека, который аккуратно кладет вырытые только что с корнями растения в большой пластиковый стакан, завинчивает плотно крышку.
– Добрый день! Вы, наверное, ботаник? Разве тут есть лекарственные растения?
Я подхожу к нему близко. Он не отвечает. Уверенно срывает поганку.
– Только зачем вам?..
Человек кладет в рот поганку и спокойно жует.
– Вы с ума сошли, это ж поганка. Выплюньте сейчас же.
– Идите, куда шли, мисс. Не мешайте.
Я напугана. Подношу ладонь к его губам.
– Плюньте скорей. Она очень ядовита, это знает каждый школьник.
Но странно, моя ладонь проходит сквозь контур лица незнакомца, не встретив сопротивления.
– Что это такое? Вы… кто такой?
Я хватаю мужчину за что-то внутри фальшивой голограммы, видно, что это не нравится незнакомцу, он пытается вырваться, но я держу крепко.
– Дима, Дима, сюда, скорей! – кричу я, чувствуя, как слабеют мои пальцы.
Мужчина выбрасывает за пределы голограммы руку больше похожую на четырехпалую клешню и чем-то разрезает мою кисть до кости, как будто лазером. Я тут же отпускаю его, кричу от боли. Потом оседаю на траву. Мужчина как будто задумывается о чем-то, стоит, с интересом наблюдая за мной. Потом подходит и наклоняется над моей головой. Делает надрез на моем виске. Я пытаюсь оттолкнуть его здоровой рукой, превозмогая боль. Но он ловко уворачивается. Достает из-под моей кожи чип, вынимает из кармана брюк транслятор, вставляет мой чип в него, нажимает на «плэй», но тот не запускается. Видимо, он повредил его, когда доставал из моей головы.
Я набираю в легкие воздух и кричу.
– Помогите! Дима! Павел!
И с ужасом чувствую, как он вырезает дыру в моем черепе прямо на макушке, с интересом смотрит внутрь. Я теряю сознание.
Потом в полной темноте слышу голос Димы.
– Я слышал крик отсюда. Лана!
С трудом открываю глаза.
Надо мной зависает встревоженное лицо Димы. Он смотрит на меня с удивлением и страхом. К нему подбегает Паша.
– Что с ней? Почему голова вся в крови? И рука… Обо что она могла так порезаться?
– Дим, череп вскрыт, мозг весь порезан. Боюсь, что…
Павел садится на корточки возле меня, ищет пульс на моей здоровой руке и не находит.
– Сердце бьется очень редко, видимо, болевой шок.
– Нет, нет, нет, не сдавайся… Мы должны её спасти.
– Беги к Макару, у него есть телефон. Вызови медиков… – Паша склоняется надо мной.
Две минуты темноты, я выхожу из картинки и прокручиваю их на перемотке, потом снова вхожу в картинку, в которой появился звук.
Кто-то тяжело дышит в темноте… Это я. Я открываю глаза, делаю глубокий вдох и закашливаюсь. Хватаюсь рукой за грудь. Хочу крикнуть, но могу только стонать. Очень болит череп и кости в груди. Рядом со мной Павел и Дима. Оба тяжело дышат, оба испуганные и взволнованные.
– Ты не перестарался? Ребра ей не сломал? – Дима стирает ладонью кровь с моей щеки.
– Слушай, выбирать не приходилось. Это чудо вообще-то, что мы смогли сердце запустить. Но что с головой…
Рядом приземляется автолет с красным крестом на боку, из него выдвигаются носилки, едут ко мне, из автолета выпрыгивает медик. Подбегает к нам. Делает укол мне в вену.
– Сейчас станет легче. Кладите её на носилки.
Мужчины приподнимают меня и кладут на носилки, которые сами тут же едут к автолету. Боль постепенно утихает. Носилки въезжают в автолет, медик запрыгивает и двери закрываются. Через стекло я слышу глухой голос Димы.
– Я приеду в больницу, держись.
Автолет взлетает. Сквозь стекло двери я вижу, как мужчины провожают его глазами. Воспоминание кончилось. Я стою, потрясенно глядя перед собой. Ого, не хилое такое потрясение я пережила. Спасибо тёте Маше, видимо, она удивительный хирург, если смогла меня починить.
Я выхожу обратно в зал, где работает мама.
– Мам, а Дима приходил ко мне в больницу?
Мама отрывается от компьютера.
– Может и приходил, но его не пустили. Лана, я должна тебе сказать кое-что важное. Ты не просто рядовой житель этой страны, ты наследница династии, наследница правителя планеты. Ты – Иоланта Первая. Поэтому так просто к тебе в больницу никто не может зайти. Тем более, какой-то скоморох.
Я чувствую, как моя нижняя челюсть отделяется от верхней. Вот это было неожиданно. Я какая-то важная фигура в этом мире. Может быть, поэтому на меня напали?
– Но почему я тогда работаю простой полицейской?
– В нашем мире каждый работает, кем хочет. Даже дети правителей и сенаторов. Хотя лично я была против этого твоего выбора. Но этот факт никак не отменяет твоего происхождения. Ты наш первенец и когда умрет мой муж, твой отец, ты станешь правителем страны.
Так вот откуда у мамы Лены эта царственная осанка. Я ощутила головокружение и вдруг ясно увидела внутри себя сцену из детства. Мой отец Грегор сидит рядом со мной на полу в большом зале. Я сосредоточенно вожу по полу какую-то древнюю игрушку, деревянную лошадку с тележкой. А он со смехом прикрепляет мне на голову корону из фольги и дождика. Кажется, я даже слышу его шутливые слова: «Слушаюсь, ваше высочество». Да, эти новости надо переварить. Я молча улеглась в свою постель, накрылась шелковым одеялом и долго лежала, обдумывая события этого длинного дня.
5. Перезагрузка.
Разбудил меня царственный бас моего отца. Странно, что его я немного помнила, в отличии от мамы.
– Слава Волкову! Маша творит чудеса. А знаешь что? Я давно хотел разобраться со скоморохами. Живут на отшибе, непонятно, чем занимаются, какие у них там ценности? Коррекцию не проходят, агрессия зашкаливает, наверняка. Я вынес закон и сенат его поддержал.
Мама Лена что-то сказала, но на фоне баса отца, ее голос прозвенел, как тонкий ручеек, слов я не разобрала. Я быстро встала и вышла из комнаты. Отец стоял ко мне спиной, поэтому не увидел меня сразу.
– Уже ЗАВТРА скоморохов не останется. Они станут обычными членами общества, с чипами, мобильниками и трансляторами памяти.
– Почему так быстро? – эти слова вылетели из моего рта помимо моей воли.
– Обстоятельства требуют от нас быстрых мер, – отец обнял меня. – Я рад, что ты поправилась.
– Пап, эти меры не туда направлены. Меня покалечили не они.
– Не волнуйся, распознаватели лиц ищут этого оборотня по всем базам данных. Его найдут. А скоморохи… Знаешь, это тревожит. Когда есть люди без коррекции… Какие у них эмоции, чувства, намерения?
– По-моему, они безобидны.
– Они критикуют правительство и наш уклад жизни. А если от критики они перейдут к действиям? Государственный переворот? Свержение правительства?
– Вряд ли.
– А вот ты и спросила бы своих новых знакомых об их целях. Какими усилиями была достигнута стабильность, помнишь? И теперь потерять все это из-за горстки несогласных?
– Я не думаю, что они хотят кого-то свергать. Скорее хотят привлечь внимание к своей простой жизни на лоне природы. Чтобы к ним присоединялись другие люди.
– А что они делают там на лоне природы?
– Выращивают рожь, пекут хлеб, такой вкусный, коров доят.
– Коров доят. И как это помогает другим? Все должны трудиться на общее благо, а не только для себя. У них должны быть обязанности, как у всех.
– Ох, пап, ты бы всех сделал одинаковыми. А если они не захотят чипироваться?
– Их чипируют принудительно. У нас есть полиция, стычек не было уже давно. Но вот заодно и попрактикуются.
– Принудительно? – мы с мамой выдохнули это слово одновременно.
Это было странное слово. Похоже, редкое для нашего мира, почти неупотребляемое.
– Слушай, Лана, давай приставим к тебе охрану?
– Пап, не надо, я сама полицейская, просто он застал меня врасплох. У нас же не было нападений много лет.
– Ну смотри, но из города ни ногой. Обещаешь?
– Конечно. Не волнуйся.
Отец собрал вещи и отбыл в дипломатическую поездку, поцеловав меня на прощание в щеку.
– Мам, а какими усилиями была достигнута стабильность в мире? Я не помню.
И тут я услышала трель соловья. То есть, я не знала, что это соловей поет, просто всплыло из глубин памяти. Это пропел наш звонок, пришла Сила. Мама нажала кнопку на пульте и открыла дверь. Если бы я только что не видела ее в своих воспоминаниях, то ни за что не поняла бы, что эта здоровая «кобыла» – моя лучшая подруга. Сила сразу повисла у меня на шее, потом долго разглядывал моё лицо, смахнула слезу с глаз и успокоилась.
– Я так переживала за тебя.
Мама попросила Сесилию показать какой-нибудь урок из универа по истории, чтоб я могла понять, какими усилиями была достигнута стабильность на планете Земля после войн, а сама ушла работать. Похоже у Лены много работы, видимо, нашей цивилизации нужно большое количеств металлов.
Сила на мгновение напряглась, растерянно глядя на меня.
– Что?
– Представляешь, забыла на секунду, как транслировать. Что это со мной?
Потом она коснулась своего виска, и картинка повисла в воздухе. Она показала мне один из уроков в Университете, где мы с ней сидели на первой парте. Я помнила этот урок, но смутно, только некоторые фразы, поэтому слушала внимательно, с неподдельным интересом.
Большая аудитория, наполненная светом. Рядом с преподавателем в воздухе висит карта, испещренная красными неровными фигурами, местами войн прошлого тысячелетия. Вот это да! Да там места не осталось спокойного. Только море, и то не везде!
– И вы не представляете, сколько усилий дипломатов было положено, чтобы не было применено ядерное оружие. Иначе нас с вами уже не было бы на этой планете. При помощи иноземных цивилизаций мы уничтожили эту опасность, но к тому времени войны и искусственные вирусы выкосили бОльшую часть населения Земли. Очень многие погибли при эвакуации. После всех этих потрясений женщины не хотели рожать, боясь за своих детей, человечеству угрожала ещё и демографическая катастрофа. Вообще, психика людей сильно пострадала. Радиофобия, танатофобия, страх перед будущим вышли на первое место, появилось много новых расстройств. Нас на планете стало совсем мало. И в этом тяжелый момент нашелся ученый, который предложил решение. Кто-нибудь назовет его имя?
– Макс Волков! – говорю я.
– Да, Иоланта. Это решение затрагивало саму природу человека, но было необходимо. Он создал чип, соединяющийся с нейронными связями человека, способный ослаблять ненужные, и усиливать нужные цепочки, то есть, по сути, корректировать психику, а через нее и поведение. Этический отдел был против внедрения чипов, но главы оставшихся на карте мира стран проголосовали «за» и проект был принят и запущен.
– А кто был «против», что сделали с ними? – тихо говорит Сесилия.
– Поскольку решение касалось всего общества, всех несогласных выселили за стены городов, в так называемые «дикие земли», им пришлось выживать самим без помощи общества. Они также были лишены процедуры остановки возраста, поскольку она появилась позже. И со временем все они вымерли. Насколько я знаю. Постоянно ходят слухи о выживших, но это скорее легенды.
Студенты тихонько переговариваются. Преподаватель разводит руками.
– Чрезвычайные обстоятельства требуют жестких решений. Процесс чипизации стал носить название «перезагрузка», поскольку в результате появился новый человек – добрый, сострадающий, заботливый, любящий. И мир тоже изменился. С лица Земли исчезли войны, конфликты разрешались мирно, люди почти перестали ссориться… Ну вы и сами можете посмотреть вокруг… На сегодня всё. Задание для вас на следующий урок – биография Макса Волкова. Это был неординарный человек и биография у него была такая же.
Мы выходим с Сесилией из аудитории. Меня останавливает какой-то высокий парень.
– Лан, не хочешь сегодня сходить в кафе «Пушкин». Там чтецы будут…
Я резко оборачиваюсь к нему.
– Катись ты колбаской по Малой Спасской, понял?! – зло обрываю его я, не дав даже договорить.
– Ого! Не знал, что ты такая резкая! А что такое Малая Спасская?
– Место, откуда не возвращаются.
Обиженный парень уходит.
– Лан, что это за поговорка такая? Никогда не слышала. Что она означает?
– Сама не знаю. Вычитала где-то. Само как-то выскочило.
– Может, простишь Альберта? Уже два месяца дуешься. Что он такого сделал?
– Сила, есть вещи, которые я не могу простить, понимаешь? Сколько бы не прошло времени.
Сила остановила транслятор. И снова я стою посередине комнату в замешательстве, снова в моей голове вопросов больше, чем ответов. Мы с Силой присаживаемся на мою кровать.
– А если войти в воспоминание, где мне восемь лет?
– Снова станешь девочкой.
– Слушай, Сила, так ведь можно сколько угодно зависать в приятных воспоминаниях, да? И вообще оттуда не вылазить?
– Есть такая опасность, поэтому психокорректоры рекомендуют не крутить воспоминания больше часа в день. Некоторым особо злостным зависателям блокируют просмотр чипа, чтоб они жили в настоящем, а не в прошлом… Так что ты такое не можешь простить Альберту?
– А я помню? – я пожала плечами.
И вдруг поймала себя на мысли, что есть то, что меня беспокоит даже больше, чем стертые страницы моего прошлого. Поняла – что. Это – непреодолимое желание предупредить Диму об опасности. Об этом планируемом жестоком вмешательстве в то, что он ценит превыше всего. Свою личность, свою свободу быть тем, кто он есть. Я должна предупредить скоморохов. Но как выйти из дома, да еще и отправиться туда, где чуть не погибла? Может попросить Силу, чтобы прикрыла меня? Интуиция говорит мне, что чип Сесилии настроен так, что не позволит ей соврать. Я глубоко вздыхаю.
– Сила, а я у тебя часто бывала?
– Конечно. Мы часто вместе уроки делали.
– А давай полетим к тебе? Может, там я вспомню больше про себя?
– Да чего лететь, тут идти недалеко. Прогуляемся?
И мы с Сесилией выходим на свежий воздух. Я думала, будет труднее вырваться из дома, но с лучшей подругой меня мама отпустила без звука.
6. Я подвожу отца.
На улице я делаю вид, что от яркого света у меня кружится голова, чтобы была причина сесть в автолет. Прошу Силу научить меня строить маршрут, но тут случается заминка. Сила понимает, что забыла, как это делать.
– Сила, что с тобой, вспоминай, это у меня была операция на мозге, а не у тебя.
Но Сесилия сама в шоке от того, что могла забыть такую простую вещь. И мы начинаем жать на кнопки наобум. Наконец, машина сама подсказывает нам алгоритм действий. Немного потренировавшись, отсылаю подругу за мороженым. А сама перестраиваю маршрут так, чтобы конечной целью было село Крутое. После чего приходится немного подождать, пока автолет прочертит безопасный маршрут, чтобы не столкнуться с другими участниками движения. Не дожидаясь подругу, нажимаю на старт, поднимаюсь в воздух и снизу слышу удивленный окрик Силы.
– Ты куда?!
– Подожди здесь, я быстро!
С отвисшей челюстью она стоит внизу с двумя эскимо в руке. Мама Лена говорит, что мороженое – одно из немногих продуктов из настоящей еды, хотя молоко там Орионское, а не коровье. Попробую его в следующий раз. Ну и рожа у Силы! Видимо, в мой чип тоже была встроена программа честности. Но теперь ее нет. И это для моей подруги неожиданное новшество. Ладно, потом заглажу вину от своего вероломства… Автолет подчиняется каждому моему движению, летать так приятно, я чувствую невероятную свободу. Делаю над головой Силы разворот и резко набираю скорость. Внизу быстро проносятся дома.
Приземляюсь я прямо в огороде у Димы. Дорожка перед домом слишком узкая для посадки, а рисковать жизнью, снова прогуливаясь в рощице, я не хочу. Ничего, картошка не сильно пострадала. Да и скорей всего, ее срочно придется выкопать. Дима выбегает из дома, быстро подходит ко мне, обнимает и целует прямо в губы. Неожиданно. И очень приятно.
– Ого, наверное, мы очень близко знакомы?
– Я слышал, что у тебя амнезия. Так это правда?
– Да, помню очень мало, но видела на чипе, что вы с Пашей меня спасли. Сделав, кстати, трещину в ребре.
– Это древний способ, называется искусственное дыхание. Пашка его вычитал из старой бумажной книги. Но никогда еще не применял, не было нужды… А ты заставила понервничать. А еще что помниш? Пойдем в дом.
– Ничего, – я развела руками. – Чип тоже пострадал, там всего несколько десятков воспоминаний… Помнишь, ты говорил про оборотней? На меня напал один из них, тоже в голограмму одетый. Расскажи про них. Что они говорили, может, акцент был какой-то? Что ели, пили? Может, что-то странное в их поведении запомнил? – я с надеждой посмотрела на Диму.
– Да мы уже все в полиции рассказали.
Мы заходим в дом. Там Паша смотрит старое кино на ноуте.
– Вообще-то, иногда они неправильно строили предложения, коверкали, – вспомнил вдруг Дима.
– Да, точно, – добавил и Павел, – странно так. Например: «Молока пить не хочу сегодня».
– Уже хорошо. И всё? Больше ничего странного не было?
Парни качают головами.
– Ты зачем картоху помяла, неблагодарная свинка? Вот и спасай тебе жизнь после этого, – голос был строгим, но Пашкины глаза смеялись.
Я тяжело оперлась на стул, как не стыдно обманывать отца, нужно выполнить то, зачем я приехала.
– Все еще голова кружится? Я сейчас тебе молока принесу парного, силы знаешь как укрепляет?
Дима хочет идти, но я хватаю его за руку.
– Нет, Дим, мне сказать вам нужно кое-что очень важное, только это секрет, вы не говорите никому, что от меня это узнали.
– Ладно, жги! – Дима застывает у двери.
– Мой отец подписал закон. Вас всех чипируют. Принудительно. Прямо завтра.
Мужчины долго молчат.
– Да, мы ожидали чего-то подобного, но не так быстро. И все-таки надеялись на более мягкие меры… – Паша захлопывает ноут. – Пойду нажму на гашетку, времени мало.
Он выходит в сени и выпускает в окно красную ракету.
– Спасибо, что предупредила, не ожидал от тебя. Ты все-таки человек, а не робот, как большинство ваших… И еще ты безумно красивая и страстная женщина.
Дима подходит ко мне, обнимает и целует в губы. Потом разжимает объятья. Смотрит на меня так, словно хочет смотреть бесконечно.
– На прощанье. Вряд ли теперь скоро увидимся.
Я стою совершенно потрясенная. Неужели я успела так себя проявить? Была страстной с Димой? Но я же наследница главы правительства, а он простой скоморох! Заходит Паша.
– Скоро тут будет всё село. Тебе лучше уйти, если не хочешь, чтобы надутый индюк узнал, что ты нас предупредила.
– Надутый индюк?
– Это птица такая, важная и смешная, у наших соседей есть. А Пашка говорит про твоего отца. Метафора.
– Понятно. Ладно, прощайте.
Я выхожу в сени. Дима выскакивает за мной. Поворачивает меня к себе, держит за руки. Кажется, он сейчас заплачет.
– Жаль, что ты ничего не помнишь… Но я надеюсь, что ты вспомнишь меня. Жалко терять такие яркие воспоминания, поверь.
Он уходит в комнату. Я выхожу из дома скоморохов. Мне очень стыдно, ведь я подвела отца. Но я понимаю, что не могла поступить иначе.
Когда я ловко припарковалась у автомата с мороженым, Сила стояла на том же месте, где я ее оставила 20 минут назад. Одно мороженое она съела, а второе растаяло и текло по пальцам. Она подбежала к моему автолету и еще через стекло стала меня отчитывать.
– Лан, ты и с чипом была неуправляемая, а теперь – я даже не знаю, чего от тебя можно ждать? Отследить тебя теперь нельзя. Уже хотела искать тебя с искусственными собаками. У нас на складе в полиции есть несколько.
– Неуправляемая! Мне нравится.
– Теперь придется краснеть перед твоей мамой.
– Слушай, Сила, а сколько мне лет?
– Двадцать.
– А совершеннолетие у нас в стране с какого возраста?
– С восемнадцати.
– Вот видишь, мы сами отвечаем за свои поступки. Поэтому Лене ничего рассказывать не надо.
– Предлагаешь соврать?.. Я не смогу. Это только дипломаты могут, правительство. У них честность на шестьдесят процентов обычно ставят. А остальным почти сто.
Я вздохнула. Иметь честного друга не всегда хорошо.
– Тогда хоть молчи, пока не спросит. Это сможешь?
– Постараюсь, – серьезно пообещала Сесилия. – А куда ты летала?
Конечно, так я тебе и сказала, правдивая ты наша.
– Да так, осматривала город.
По дороге домой я стерла из истории автолёта свой последний маршрут, чтобы никто не узнал, где я была. Мама уж точно не обрадуется такой прогулке, и что-то подсказывало мне, что отец может и запретить некоторые мои действия несмотря на то, что я совершеннолетняя. Лучше пока держать подругу и мать на расстоянии друг от друга.
Сила бросила растаявшее мороженое в распылитель, и мы полетели-таки к ней. Сила показывала мне куски из моей университетской жизни, и мне все больше нравилась эта прошлая Иоланта. Я с удовольствием узнавала, что и раньше не была паинькой. Таких называют лидерами. Они обо всем имеют своё собственное суждение. Открытые, решительные, уверенные в себе. Умеют нравиться, убеждать людей. Ну, эти последние качества явно приобретенные, отец научил. Когда я вечером спросила у матери, в чем причина моего отличия от остальных людей, она, надолго замолчав, все-таки объяснила.
– Отец считает, что народные лидеры не должны проходить коррекцию. В них должна быть здоровая доля агрессии. И остальные природные качества. Поэтому коррективы в твою психику внесли минимальные. Еще в раннем детстве. И больше не вносили.
И опять мой рот в удивлении приоткрылся.
– А остальные люди? Они проходят значительную коррекцию? Насколько психокорректор вмешивается в природу человека?
– Есть стандартные программы. Усиливаются те качества, к которым и так человек склонен. Например, чувство прекрасного и усидчивость, если есть склонность к рисованию. Музыкальный слух, если человек любит музыку. Ну и общечеловеческие ценные качества – доброту, сострадание, терпимость.
– А что убирают, уменьшают?
– Агрессию, жестокость, черствость, жадность. Это обязательный набор. И потом – индивидуально у каждого есть свои перекосы. Для этого психокорректоры и учатся три года, чтобы каждая коррекция была уникальной и лучшей для человека и окружающих.
– Я уже жалею, что не стала психокорректором… Мам, тебя что-то беспокоит?
– Ты завтра выходишь на работу. И как раз в село Крутое, сопровождать скоморохов на коррекцию. Я просила твоего начальника, чтоб тебе дали другое задание, но у нас так мало полицейских, ведь за последние годы происшествий почти не было. Там будут почти все лучшие. Ты – лучшая с последнего курса.
Лена тяжело вздыхает.
– Да и Маша одобрила. Считает, что чем раньше ты вольешься в свою обычную жизнь, которая была до травмы, тем лучше для восстановления.
– Мама Лена, я буду беречь себя.
Ну я-то знаю, что для меня скоморохи абсолютно безопасны. А оборотней, наверняка, и след давно простыл, не дураки же они попадаться полиции.
