Наталья Волохина
Записки душеведа
Часть 1. Беседы с Анной Марковной
Несколько лет соседствую с интересной пожилой женщиной, Анной Марковной. Сдружились понемногу, захаживаем друг к другу чайку попить. Замечательное чувство юмора, мудрость приятельницы, её зрелые суждения мне импонируют. Несколько раз в шутку предлагала ей вместо меня прием вести. Решила за ней записывать. Думаю, пусть не только мне будет интересно, а кому-то и полезно.
Вы сейчас с кем говорите?
На днях Анна Марковна рассуждала об импульсивном поведении знакомых дам. Она выражалась проще – «о психованности».
– Психованные все пожизненно,– сетовала Марковна.– Причем, и в хорошем, и в плохом. Если к одному месту приспичило, среди ночи тебя разбудят или с утра пораньше с кровати сдернут и, не спрашивая, не обращая внимания на тонкие намеки, что не с руки их сейчас слушать, выгрузят на тебя свои фекалии.
В основном фекалии. Иногда бурно восторгаются ситуацией или человеком, но я-то знаю – это ненадолго, через некоторое время их же будут хаять. А слово скажи поперек, усомнись, ушат помоев на тебя тут же выльют: и назло говорю, и знать не знаю, мне бы только спорить, и лучше со мной вовсе не разговаривать. Так что я в основном помалкиваю. Зачем делать себе же хуже? Хотя не каменная, сорвусь иногда: «Что ты, Нюта, три дня нервная какая-то, сегодня на четвертый перевалило, переживаешь, меня дергаешь, а у меня нынче так голова болит…» У–у–у! Что началось! Моя головная боль, конечно, малоинтересна, а вот, что слушать её бред не хочу – возмутительно. Трубку бросила. На той неделе выяснила, за что ей телефон отключили – десять часов проговорила. Не верит. Так ведь не я, машина считает.
Другая только тогда «на крыльях летает», когда полезность свою доказывает, до смешного, ей Богу, как в анекдоте про тимуровцев, что старушку через дорогу переводили, хоть той и не надобно. А воспротивится жертва помощницы или что не по её скажет, шуму не оберешься, первым врагом станет. Хорошо, ненадолго, отходчивая, хоть и психованная.
И все больше жалуются: в квартире, как в конуре, сиднем сиди; в своем доме хорошо, но работы много, дорожки летом каждый день мести надо, зимой от снега чистить; был муж пьяница – замучил, помер – лучше бы пил, но жил рядышком; за городом хорошо, но магазин с аптекой далеко, в городе все рядом, да дышать нечем.
Я думаю иногда, неужто, и сама такая. А ведь такая. Вот сейчас вроде бы жалуюсь, на тебя свои какашки сваливаю. А не спросила, есть у тебя время меня слушать, чувствуешь себя как, да и надо оно тебе про моих бабок разговоры разговаривать.
– Есть, Анна Марковна, есть. Я привычная. У меня работа такая – слушать.
– Ох, тяжелая работа, по себе знаю.
И чтобы не сорваться на свои тяжести, спрашивает заботливо: «А голова-то не болит от разговоров?»
– Болит иногда, как не болеть.
– Таблетку бы тебе посоветовала, да ты сама советчик в этом деле лучший. Уморила я тебя. В другой раз зайду?
– Заходите, Марковна.
– Ты не скрывайся, сразу говори, что недосуг тебе. С нами построже надо, а то разбалуешь, не переслушаешь. По себе знаю.
Я смеюсь. Марковна уходит.
Радости вприглядку
– Вот скажи ты мне, отчего все жалуются на нехватки, недостатки, а назови их бедными – обижаются. Я легко и честно признаюсь – я бедная. Не нищая, конечно, этот перебор и для нищих обида, но бедная. Все ведь просто. Пенсия у меня мизерная. Дети сейчас не помогают – не с чего. В доме только самое необходимое, и купить могу только самое нужное и то не всегда. По всему видно – я бедная. Чего стыдиться правды? Бедная я не от того, что ленивая, а что больше работать не могу. Скопить не с чего было – детей растила, на то только и хватало.
Но я ж и не жалуюсь, и не убиваюсь. Приспосабливаюсь. А подруга моя давняя, Нюта, только знай, талдычит, как трудно живется, как все кругом плохо нынче, как раньше было хорошо. Я ей говорю, это, мол, старость – новое хаять, старое хвалить. Куда там, доказывает с пеной у рта. А как согласилась я – плохо стало жить, бедные мы, вовсе вызверилась: «Я не бедная, не побираюсь». Я возьми да пошути: «Нищие побираются, а мы пока только бедные». Обругала она меня и трубку бросила. Недели две бычилась, не разговаривала со мной.
Чудно! Себе колбасу ливерную покупает, как кошке, а гостям сервелат. Салфетки бумажные поштучно, по количеству едоков кладет, а на пальцах кольца золотые. «Зачем вам троим столько комнат?» – допытывает меня. «Так каждый в своей комнате своим занят, никто никому не мешает»,– отвечаю. Хочется добавить, что привыкли они с родителями и детьми вшестером в двухкомнатной ютиться, вот и напрягает много места. А то еще дурная мысль закрадывается – неужто Нюта мне завидует?
Я так думаю, человеку трудно сознаться, что бедный он, а жаловаться легко. И уж если у него чуть лишнего появилось – спешит показать, похвастать, сам радоваться не может, надо, чтобы другие оценили, поверили в его состоятельность.
– Вы, Анна Марковна, женщина мудрая, сами всё понимаете. Трудно человеку, не привык он жить для радости, нужна ему, вместо удовольствия от жизни, радость от оценки окружающих.
– Это что ж, без соседкиной похвалы колбаса невкусная?
– Точно,– рассмеялась я.– Хорошо с вами, весело и приятно, но мне работать пора.
– А, запомнила мой наказ,– лукаво улыбается Марковна,– вовремя гонишь. Пойду, а то вовсе пускать не станешь.
– Стану – стану. Мне без вас теперь никак не обойтись.
Лекарство от старости
– Невоспитанная я!– признается Анна Марковна.
– Это почему?– удивляюсь я.
– Подруги меня всегда спрашивают о здоровье, а я их никогда. Вот они и обижаются. Ты сама посуди, как мы себя можем чувствовать? Конечно, по возрасту и по изношенности. Что об этом говорить? Я им так и отвечаю. Но они, если даже не спросишь, как заведут панихиду: про ломоту в суставах, головокружения, бессонницу – не переслушаешь. А пока все рецепты расскажут, можно борщ сварить. Я, кстати, так и делаю – положу трубку на стол и своими делами занимаюсь. Главное, время от времени поддакивать. И не дай бог обмолвиться, что и у меня спину прихватывает. Пока всё про мухоморы на спирту и супермази из аптеки не посоветуют, не уймутся.
– Ну, вот скажи,– возмущенно вопрошает Марковна,– неужели они на самом деле надеются вылечиться или заняться им нечем.
– Насчет надежды не знаю, но требования к результатам лечения предъявляют.
– Да-да-да,– подхватывает соседка.– Я, мол, таблетки пью, почему не помогает. Должно же пройти.
Смеюсь.
– Может, не те таблетки?
– А я про что? Нет таблеток от старости. Покряхтел, растер спину, чем в аптечке нашлось, чайку попил и пошевеливайся. Все лучше, чем жаловаться.
– А куда пошевеливаться?– подначиваю я Марковну.
– Как куда? Дома всегда дела найдутся. Мне тут Ленка с пятого этажа на днях говорит: «Давайте я девчонок пришлю, они вам кухню отмоют». «Да, вроде, чисто у меня». А как ушла она, я очки надела и посмотрела. Мать честная! Без очков значительно чище. Посидела – посидела, что делать, начала драить. Вот тебе и занятие.
Клумбы под окном развела, видела? Тоже дело.
– Видела, красиво получилось.
– А ты чего квелая такая?– переключается на меня Анна Марковна.
– Да что-то притомилась,– вяло отвечаю я.
– А ты…– начала Марковна, но неожиданно притормозила и расхохоталась.– От глупости тоже таблеток нет. Чуть было советовать начала. Вот ведь, старость не радость. Пойду-ка я лучше до дому, до хаты. Дам тебе роздых.
Анна Марковна уходит, а я принимаю её лекарство – отдых.
