Найо Марш
Маэстро, вы убийца!
С прислугой все в порядке. Здесь и чета Хипкинов, и Сэйди Уэлш из деревушки. Меня они кое-как терпят и считают дни до твоего приезда. Как, впрочем, и я. Я хочу посоветоваться с тобой, как быть с Соней, и мне не терпится взглянуть на твои новые работы. Вняв твоему совету, писем больше писать не буду. Твои намеки по поводу сыщика мне не слишком понятны, но, коль скоро он помешал твоей работе, ты имела полное право оторвать ему башку и сгрызть ее с солью. Ишь, указчик выискался. И вообще, к чему ты клонишь? Ладно, третьего все расскажешь.
Твоя Кэтти
P.S. От Гарсии уже прислали ящик глины и инструменты, так что, похоже, скоро его милость окажет мне великую честь лицезреть его воочию. Вероятно, счет за глину тоже пришлют нам.
P.P.S. От Королевы водопроводчиков слышу.
P.P.P.S. Пришел счет за глину».
«От старшего инспектора Родерика Аллейна – мистеру Найджелу Батгейту, журналисту.
Борт парохода «Ниагара» (открытое море)
б августа
Дорогой мой Батгейт!
Как там поживает Бенедикт, наш женатый мужчина? Я был страшно огорчен, что не сумел побывать на свадьбе, но в Новой Зеландии думал о вас обоих в своей горной цитадели. Вот бы где ему провести медовый месяц!
Уютный деревенский паб, прелестное озеро, высоченные горы и больше на пятьдесят миль вокруг – ничего. Впрочем, вы с Анджелой, должно быть, весь отпуск нежились на Ривьере? Ну и молодцы. Я вас очень люблю и желаю счастья.
Мы вот-вот прибудем в Ванкувер. Здесь я решил прервать путешествие, чтобы посмотреть Квебек – я давно мечтал его увидеть. По возвращении в Англию у меня еще будет целых пятнадцать дней, прежде чем мне придется снова нацепить боевой меч и запрыгнуть в седло. Мама рассчитывает, что пару недель я проведу вместе с ней, поэтому, если не возражаешь, я заскочу к вам числа двадцать первого.
Пассажиры на судне ничем не отличаются от любых других пассажиров. Морское путешествие словно лакмусовая бумажка разоблачает даже самые тщательно скрываемые пороки и выводит всех на чистую воду. Как и положено, у нас есть своя красавица – сногсшибательная американская киноактриса, от которой меня бросает то в жар, то в холод. Как всегда, хватает заядлых путешественников и алчных женщин. Самая интересная личность – мисс Агата Трой, художница. Помнишь ее персональную выставку? Она совершенно изумительно изобразила пристань в Суве. Меня так и подмывает спросить, сколько стоит ее этюд, но я все никак не решаюсь – к великому сожалению, мисс Трой невзлюбила меня с первого взгляда. При моем появлении она ощетинивается, как дикобраз (а уж они – мастера выпускать иголки, можешь мне поверить), словно видит гремучую змею или иную неприятную тварь. Почему – ума не приложу. Странное дело – однажды вдруг ни с того ни с сего она меня спрашивает ворчливым и совершенно безразличным голосом, нельзя ли ей написать мой портрет. Мне еще никогда не доводилось позировать – удивительное, скажу я тебе, ощущение, когда художник добирается до глаз. Смотрит в них, а тебе кажется, будто заглядывает в самую душу. Однажды она даже приблизилась ко мне вплотную, чтобы получше разглядеть зрачки. Есть в этом что-то унизительное. Я пытался ответить таким же взглядом, но потерпел фиаско. Портрет получился великолепный, но на душе у меня неспокойно.
Фокс пишет с достаточной регулярностью. С делом о поджоге он, похоже, справился. Я немного волнуюсь, выбившись из родной колеи, но рассчитываю быстро войти в привычный ритм. Надеюсь, мне не придется сразу окунуться в крупное дело, но все же если Анджеле вздумается подсыпать тебе в омлет крысиного яду, попроси, чтобы она сделала это уже после моего отъезда.
Очень хочу увидеть вас обоих, а пока расстаюсь с наилучшими пожеланиями.
Твой навечно,
Родерик Аллейн»
«От старшего инспектора Аллейна – леди Аллейн, Дейнс-Лодж, Боссикот, Бакс.
Канада
15 августа
Дорогая мамуля!
Твое письмо застало меня в Ванкувере. Да, конечно же, я немедленно приеду к тебе. В Ливерпуль мы приходим седьмого, и я сразу же, не мешкая, помчусь в Бакс. Сад – это замечательно, но ты уж, Бога ради, не перетрудись. Нет, милая моя, в свою противоположность я не влюбился. Или ты мечтаешь о том, как я приведу к тебе в дом рослую и черную, как эбеновое дерево, фиджийку? Одна симпатичная аборигенка поглядывала на меня в Суве с некоторым интересом, но от нее так пахло пальмовым маслом, которое ты не выносишь, что я решил отложить знакомство на следующую жизнь. Кстати, о Суве – говорит ли тебе о чем-нибудь название Татлерз-Энд? Это где-то неподалеку от Боссикота. Там живет художница Агата Трой, которая написала ту самую картину, что нам с тобой так нравится. Она села на корабль в Суве и сотворила совершенно изумительный этюд. Да, вот еще, мамочка: если ты когда-нибудь получишь письмо от Вирджинии Ван Маес с просьбой о встрече, то ты – либо срочно уезжаешь на пару лет, либо болеешь ветрянкой или корью. Эта американка – настоящая хищница, красотка-вампир, которая коллекционирует мужские скальпы. Почему-то – одному Богу это известно – я ей приглянулся, и она твердо решила заполучить мой. Должно быть, все дело в нашем фамильном титуле. Да, говоря о титулах, как там поживает этот чертов баронет? Красотка-вамп мигом все разузнала. «Вот здорово, мистер Аллейн, я и не подозревала, что в английскую полицию набирают аристократов. Неужели сэр Джордж Аллейн – ваш единственный брат?» Понимаешь? Она грозится прилететь в Англию и уже заявила, что ты наверняка потрясающая мать и лучшая в мире свекровь. Смотри в оба, чтобы она не провела тебя, прикинувшись моей возлюбленной, а то и невестой. Держись настороже, моя милая. Я рассказал, что ты – ведьма и по ночам летаешь на шабаш, но ей, по-моему, все равно.
Милая мамуля! В тот день, когда ты получишь это письмо, тебе исполнится шестьдесят пять. Через тридцать лет я стану почти на десять лет старше, чем ты сейчас, но ты все равно будешь учить меня жить. Помнишь, как мне удалось узнать твой возраст, когда тебе исполнилось тридцать пять? Тогда я провел свое первое частное расследование – жутко хулиганский поступок. И еще, мамочка, не кокетничай с викарием и не забудь седьмого числа постелить красный ковер.
Твой послушный и преданный сын
Родерик
P.S. Мисс Трой написала портрет твоего сына, который он (сын) выкупит, если он (портрет) не окажется ему (сыну) не по карману».
«От леди Аллейн, Дейнс-лодж, Боссикот – старшему инспектору Аллейну, Шато-Фронтенак, Квебек.
Милый Родерик!
Твое замечательное письмо я и впрямь получила в свой день рождения. Спасибо, милый сыночек, – оно восхитительное. Мне даже не верится, что на целых две недели ты будешь мой, только мой. Я уже заранее жадно потираю свои стариковские руки. Надеюсь, я все-таки не отношусь к пресловутым мамашам-собственницам – хвать, хвать, хвать, – а довольствуюсь главным образом – дзинь, дзинь, дзинь? Я также предвкушаю заполучить твой образ – каким представляет его мисс Трой, – если она не просит за него слишком много. Если он окажется тебе не по карману, я готова вступить с тобой в долю, мой мальчик. Мне это будет только приятно, так что не надейся, что я позволю тебе разориться, и не смей врать своей маме, занижая цену. Я непременно заеду к мисс Трой сама – не только для того, чтобы узнать цену картины, или потому, что ты, безусловно, ждешь от меня похода к ней, но по той причине, что мне всегда импонировал ее стиль, и я буду счастлива с ней познакомиться, как сказала бы твоя драгоценная Ван Маес. Джордж сейчас в Шотландии, со своей семьей. Он собирается баллотироваться в парламент, но я боюсь, что он опять сядет в лужу, бедный дурачок. Жаль, что голова у них не такая светлая, как у тебя. Я купила себе ручной ткацкий станок и начала разводить восточноевропейских овчарок. Надеюсь, что сука – я назвала ее Тесса Танбридж – не станет слишком тебя ревновать. Вообще-то она у меня очень славная.
Я по-прежнему сожалею, что ты покинул министерство иностранных дел, но полагаю, что ты сам знаешь, что тебе делать, и вдобавок люблю читать заметки о твоих подвигах.
До седьмого, мой родной сыночек.
Твоя любящая мама
P.S. Я только что разыскала Татлерз-Энд, дом мисс Трой. Очень милый особнячок, всего в двух милях от Боссикота. Судя по всему, там проживают ее ученики. Моя разведка донесла, что в отсутствие мисс Трой в доме живет некая мисс Восток. Мисс Трой вернется третьего числа. Сколько ей лет?»
Глава 3
Классное собрание
Десятого сентября в десять часов утра Агата Трой, распахнув дверь восточного крыла своего особняка, вышла в сад. Утро выдалось солнечное и ласковое, не по-осеннему теплое. Где-то в саду полыхал невидимый костер, и ноздри приятно щекотал едва уловимый аромат горящего хвороста. В воздухе не ощущалось ни дуновения ветерка.
– Осень! – вздохнула Трой. – Пора снова браться за работу. Проклятие! Похоже, я старею. – Она чуть постояла, закурила сигарету и зашагала по направлению к студии, расположенной на месте старого теннисного корта. Когда Трой унаследовала особняк от отца, она решила выстроить студию именно там. Внушительное каменное строение прямоугольной формы освещалось с потолка, а единственное, прорезанное в южной стене оконце выходило на узкую тропинку. Студия находилась в небольшой ложбинке всего в минуте ходьбы от особняка. От посторонних глаз ее скрывали дубовая рощица и густые заросли сирени. Пройдя по извилистой тропинке, с обеих сторон обсаженной кустами сирени, Трой решительно толкнула дверь и вошла в студию. Из-за массивной деревянной ширмы слышались голоса учеников. Трой уже в точности представляла, как будут одеты ее ученики, как они приступят к работе, как воздух в студии пропитается запахом масляных красок и терпентина, как Соня, натурщица, начнет жаловаться на жару, потом на неудобную позу, на сквозняк, на холод и вновь – на жару. Как Кэтти будет раскачиваться взад-вперед перед мольбертом, а Ормерин – вздыхать, словно выброшенный на берег кит. Вальма Сиклифф будет принимать театральные позы, а Гарсия, ковыряющийся со своей глиной возле южного окна, – негромко посвистывать.
– Ну и ладно, – пробурчала себе под нос Трой и решительно прошагала за ширму.
Да, все оказалось точь-в-точь так, как она и ожидала: постамент прислонен к стене по левую сторону, на мольбертах красуются свежие холсты, газовый обогреватель ревет во всю мощь, а ученики ждут, когда она придет и задаст натурщице нужную позу. Все, кроме Малмсли и Гарсии. Малмсли уже вовсю трудился – его рабочий стол был завален набросками. Трой с неудовольствием отметила, что он облачен в комбинезон цвета морской волны. «Чтобы оттенить бороду, должно быть», – подумала она. Гарсия возвышался у окна, сосредоточенно разглядывая глиняную композицию, изображавшую Комедию и Трагедию. Рядом с ним торчала Соня Глюк, натурщица, в белоснежном кимоно. Кэтти Восток, разместившаяся в самом центре просторной комнаты, устанавливала огромную палитру перед внушительным черным холстом. Остальные ученики – Ормерин, ФиллидаЛи, Уотт Хэчетт и Бейсил Пилгрим – сгрудились вокруг Вальмы Сиклифф.
Трой приблизилась к столу Малмсли и заглянула через плечо художника на разбросанные рисунки.
– Что это?
– Как раз то, о чем я говорил, – ответил Малмсли. Голос его прозвучал резковато и, как показалось Трой, раздраженно. – Третья новелла. Эту женщину убила жена ее любовника. Жертва лежит на деревянной скамье, пронзенная снизу кинжалом. Жена укрепила кинжал в скамье острием вверх, и когда неверный муж навалился сверху на свою любовницу… сами видите. Лезвие было скрыто под покрывалом. Мне кажется, здесь автор допустил натяжку. Быть не может, чтобы кончик лезвия не торчал из-под покрывала. Но вот издатель почему-то уперся рогом и настаивает на публикации в таком виде.
– Лезвие может и не торчать, если покрывало не натянуто, а свешивается со спинки, – заметила Трой. – Тогда, опускаясь на сиденье, женщина должна стянуть его вниз. Впрочем, все это – никак не ваша забота. Вы должны проиллюстрировать только одну сцену.
– Мне никак не удается схватить нужную позу без натуры, – пожаловался Малмсли. – Мне бы хотелось изобразить ее так, чтобы читатель сам понял, как была подстроена ловушка.
– Боюсь, без живой натурщицы ваша задача почти невыполнима, – сказала Трой. – Ничего, Соня справится с любой позой. А нам все равно, что рисовать. Сейчас что-нибудь придумаю.
– Премного благодарен, – осклабился Малмсли.
– Разумеется, – послышался громкий голос Вальмы Сиклифф, – в Италии меня носили на руках. Итальянцев вообще хлебом не корми – дай полюбоваться на симпатичную блондинку. Куда бы я ни шла, отовсюду неслись возгласы: «Bella!», «Bellissima!» Так забавно.
– Это по-итальянски? – мрачно поинтересовалась Кэтти, размешивая на дощечке свинцовые белила.
– Да, милочка. Это означает «красотка», – пояснила мисс Сиклифф.
– Во дает! – сплюнула Соня, натурщица.
– За работу! – громко провозгласила Трой. – Сейчас займемся обнаженной натурой.
Все повернулись и дружно уставились на нее. Трой взошла на подиум – возвышение для натурщицы, для которого приспособили обыкновенные подмостки на колесиках, – и принялась мастерить ложе для Сони. Светло-вишневую подушку она пристроила у стены, затем из стоявшего рядом комода достала длинный отрез ярко-голубого шелка. Один его конец она перебросила через подушку и приколола булавкой, а второй, сложив гармошкой, уложила на помост.
– Вот, Соня, – сказала она. – Попробуй что-нибудь в таком духе.
Трой опустилась на колени, затем, изогнувшись в талии, легла на бок. Правое колено отставила в сторону, переместив центр тяжести на левый бок и бедро. Затем осторожно опустилась обеими лопатками на шелковую ткань. Соня недовольно поморщилась и фыркнула.
– Теперь твоя очередь, – сказала Трой, вставая. – Ложись прямо на покрывало, а голову опусти на подушку. Сперва попробуй лечь на левый бок.
Соня выскользнула из своего белоснежного кимоно. Обнаженная, она смотрелась просто восхитительно – прелестная крохотная фигурка, длинные точеные ноги, тонкая талия, упругие груди с заостренными холмиками сосков. Черные волосы, обрамлявшие идеальный овал лица, отчесаны назад с безмятежного лба и перехвачены на затылке лентой. Лишь немного заостренные черты лица с чуть широковатыми скулами выдавали ее славянское происхождение.
– Ах ты, поросенок, опять загорала! – упрекнула ее Трой. – Что нам теперь делать с этими белыми полосками?
– К сожалению, нудисток у нас в Борнмуте пока не приветствуют, – огрызнулась Соня.
Она улеглась на левый бок, прислонившись головой к светло-вишневой подушке. Трой, склонившись над обнаженной девушкой, стала нажимать на ее правое плечо, пока не притиснула его вплотную к доскам помоста. Шелковая ткань, придавленная плечами, выбивалась из-под тела натурщицы волнообразными голубыми складками.
Трой одобрительно кивнула.
– Вот то, что вам нужно, Малмсли, – сказала она. – Попробуйте набросать ее прямо как есть.
Она обогнула всю студию, не спуская глаз с натурщицы.
– Да, эта поза выглядит прекрасно в любом ракурсе, – заметила она. – Хорошо! Принимайтесь за работу. – Трой бросила взгляд на часы. – Соня, тебе придется так лежать сорок минут.
– Кошмарно неудобная поза, мисс Трой, – пожаловалась натурщица. – Что я вам – змея – так выгибаться?
– Не говори ерунды, – отмахнулась Трой. Ученики разбрелись по своим рабочим местам. Поскольку каждому из них суждено было сыграть свою роль в трагедии, случившейся десятью днями позже, давайте познакомимся с ними поближе.
Имя Кэтти Босток, несомненно, известно каждому, кто интересуется современной живописью. Во время описываемых событий она предпочитала работать короткими и уверенными мазками в манере, несколько напоминающей стиль примитивистов. Кэтти создавала крупные многофигурные композиции, из всей живой натуры отдавая явное предпочтение ремесленникам и простому люду. Ее «Десятник-погоняла» обошел многие выставки, был признан картиной года в Королевской академии и вызвал переполох в среде твердолобых консерваторов. Внешностью Кэтти не слишком вышла – приземистая, крепко сбитая, неказистая темноволосая особа, умеющая легко осадить и поставить на место любого собеседника. Трой она обожала, хотя и любила поворчать на нее. Большую часть года Кэтти жила в Татлерз-Энде, хотя и не была ученицей Трой.
Светловолосая и худенькая, Вальма Сиклифф была очень хороша собой. Подобных девушек некоторые современные писатели выводят в романах – со страстностью, которую пытаются выдать за ироничную отстраненность. Родом из богатой семьи, она создавала картины, в которых присутствовала мысль. Хотя Кэтти и обзывала Вальму нимфоманкой, вам самим представится возможность оценить, насколько подруга Трой была беспристрастна в своих суждениях.
Восторженную восемнадцатилетнюю толстушку звали Филлида Ли. Два года обучения в аскетическом Слайде не смогли подавить ее врожденную пылкость, но не прошли даром; в особых случаях Филлида могла вести себя сдержанно и даже величественно.
Уотт Хэчетт, юный австралийский протеже Трой, отличался крохотным ростом и очень темной кожей – он мог бы без труда играть юных мавров или туземцев-людоедов в голливудских фильмах. Район Сиднея, в котором он вырос, пользовался отнюдь не самой доброй славой, сам же Хэчетт был на удивление простодушен, самонадеян и трудолюбив, при этом буквально ни в грош не ставя чужое мнение. Особым эстетическим восприятием или исключительным художественным вкусом он не обладал, поэтому его несомненный талант был сродни паразитической лиане, обвившейся вокруг могучего серого ствола и вдруг пышно рассыпавшейся, словно мириадами радужных брызг, гирляндами неописуемо красочных орхидей.
С Седриком Малмсли мы уже познакомились. Пока рассказать о нем больше нечего.
Достопочтенному Бейсилу Пилгриму, сыну столь известного своими пуританскими взглядами пэра, было двадцать три года. Он обладал приятной, располагающей внешностью и несомненным талантом, однако в манере его письма сквозила некая робость. Его отец смотрел на художественные школы как на обители порока и разврата и разрешил сыну заниматься живописью под руководством мисс Трой исключительно потому, что ее родители выручили из беды его знакомых джентри[5], а сама Трой в свое время написала монументальное полотно с изображением прихожан методистской церкви. По счастью, старый лорд, который даже в молодости блестящим умом не отличался, а в преклонном возрасте окончательно сделался сумасбродным олухом, не заметил иронии, сквозившей в картине.
Фрэнсис Ормерин – худощавый и щуплый француз – работал в основном углем и акварелью. Его рисунки обнаженной натуры поражали изяществом линий и утонченным вкусом. Нервный и дерганый, Ормерин был подвержен приступам черной меланхолии и нередко хандрил. Из-за несварения желудка – считала Трой.
И наконец, Гарсия – никто почему-то не помнил, что его зовут Вольф. На его бледных и впалых щеках всегда темнела десятидневная щетина, по непонятным причинам не превращавшаяся в бороду; ходил он неизменно в засаленных серых брюках, выцветшей рубашке и совершенно немыслимом плаще. Буйные темно-русые волосы, которых никогда не касалась расческа, темные дерзкие глаза, поразительно красивые руки и полная бесцеремонность – вот весь Гарсия. Два года назад он нагрянул без приглашения в лондонскую студию Трой. Вместо визитной карточки он протянул ей собственный бюст в глине, завернутый в мокрую и грязную рубашку. Протиснувшись мимо художницы в прихожую, он прошагал в студию, развернул бюст и молча водрузил его на стол. Потом они с Трой долго стояли и молча разглядывали глиняную голову. Наконец Трой спросила, как его зовут и чего он хочет. «Гарсия», – буркнул молодой человек. Хотел он лепить с натуры, но в карманах всегда гулял ветер. Трой высказала замечания насчет его работы, дала ему двадцать фунтов и с тех пор так толком и не смогла избавиться от назойливого скульптора. Время от времени, порой – крайне не вовремя, он появлялся у нее в студии, причем всегда приносил новую работу. Выразить себя ему удавалось только в глине, а все остальное выходило маловразумительным. Зато глиняные скульптуры неизменно вызывали всеобщий восторг. Ходил Гарсия вечно немытый, всклокоченный, был начисто лишен каких бы то ни было комплексов и не интересовался ничем, кроме своей работы. Трой всегда старалась хоть как-то помочь ему, и мало-помалу о творениях молодого скульптора заговорили. Гарсия начал работать в камне. Его попросили показать несколько работ на выставке группы «Возрожденный Феникс» и стали подкидывать заказы. Денег у него было всегда – кот наплакал, и многие люди его сторонились, хотя некоторые женщины находили его необыкновенно привлекательным, чем Гарсия беззастенчиво пользовался.
Уложив натурщицу в нужную позу, Трой подошла к Гарсии. Остальные пока расставляли мольберты и устраивались поудобнее. Трой остановилась и стала рассматривать «Комедию и Трагедию» – глиняную модель скульптурной композиции, заказанной Гарсии для нового театра в Вестминстере. Гарсия установил скульптуру на высоком постаменте с четырьмя колесами возле южного окна. Обе женские фигуры вздымались из цилиндрического основания. Комедия – полностью обнаженная, Трагедия – в аляповатой мантии. Маски они держали в руках над головой. По композиции подразумевалось, что эти фигуры представляют собой языки пламени. Формы были упрощены до предела. На лице Комедии застыло угрюмое выражение, Трагедия ехидно ухмылялась.
Гарсия с недовольной физиономией стоял рядом, ожидая, что скажет Трой.
– Что ж, – произнесла она. – Мне нравится.
– Я думал, что нужно… – Он замолк, изобразив руками шлейф, которым собирался прикрыть ноги Комедии.
– По-моему, не стоит, – сказала Трой. – Это нарушит общий строй. Впрочем, я в этом не специалист. Я ведь художница. А почему, кстати, позвольте спросить, вы решили устроиться в моей студии?
– Я решил, что вы не станете возражать. – Говоря, Гарсия глотал отдельные звуки, а его произношение немного напоминало кокни. – Через две недели я уже смотаю удочки. Нужно же мне было где-то поработать.
– Да, так вы и написали в своей записке. Вы опять без гроша?
– Да.
– А куда вы переедете через две недели?
– В Лондон. Мне предоставляют комнату.
– Где?
– Где-то в Ист-Энде, кажется. В помещении бывшего склада. Один знакомый парень уговорил владельца впустить меня туда. Он даст мне адрес. Я съезжу на недельку отдохнуть куда-нибудь, а потом примусь за скульптуру.
– Кто заплатит за камень?
– Мне пообещали хороший аванс.
– Понятно. Что ж, будем надеяться, что все так и будет. Теперь послушайте меня внимательно, Гарсия. – Трой оглянулась по сторонам и понизила голос. – Пока вы живете и работаете в моей студии, вы должны вести себя прилично. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Нет.
– Прекрасно понимаете. Никаких ваших шашней с женщинами я не потерплю. Вы все время крутитесь вокруг Сони. Вы с ней вместе живете?
– Когда хочется кушать – нужно кушать, – философски изрек Гарсия.
– У меня здесь не ресторан, зарубите это себе на носу, пожалуйста. Хорошо? Я видела, как вчера вы пытались заигрывать с Сиклифф. Этого я тоже не потерплю. В Татлерз-Энде не должно быть никаких псевдобогемных штучек, никакой свободной любви или даже обычного флирта. Это шокирует прислугу, да и вообще неприятно. Договорились?
– Угу, – ухмыльнулся Гарсия.
– Поза изменилась, – раздался голос Кэтти Босток из центра студии.
– Да, эт-та точно, – поддакнул Уотт Хэчетт. Остальные художники устремили на него неодобрительные взгляды. Австралийский акцент сиднейца был настолько выражен, что эффект получался почти комичный. Некоторые даже подозревали, что Хэчетт нарочно валяет дурака. В школе Трой было правило: новички раскрывают рот лишь тогда, когда к ним обращаются. Уотт об этом не знал, и Трой, которая люто ненавидела ссоры, всерьез беспокоилась из-за этого. Простодушию Хэчетта можно было позавидовать. Оно же порой делало его совершенно невыносимым. Трой подошла к мольберту Кэтти, посмотрела на четкий рисунок и перевела взгляд на натурщицу. Затем прошагала к подиуму и опустила правое плечо Сони в прежнее положение.
– Лежи вот так, Соня.
– Поза ну совершенно кошмарная, мисс Трой.
– Ничего, продержись еще немного.
Трой принялась расхаживать по студии, проверяя, как идут дела у ее учеников. Начала она с Ормерина, расположившегося на левом фланге.
– По-моему, чуть скованно, – сказала она, немного помолчав.
– Она ни секунды не лежит спокойно, – пожаловался француз. – Настоящая егоза. То дрыгает ногой, то водит плечами. Невозможно работать – совершенно невозможно.
– Начните заново. Сейчас она лежит правильно. Зарисуйте как есть. У вас получится, вот увидите.
– Последние три месяца были для меня сущей пыткой, – признался Ормерин. – От малакенского сюрреализма меня выворачивало наизнанку. Хоть я его и не признавал, но, обучаясь в их школе, не мог не попробовать. Из-за этого я к вам и вернулся. В голове у меня полный бедлам.
– Начните с самого простого. А о стиле не беспокойтесь – он не пропадет. Возьмите новый подрамник и набросайте эскиз.
Переместившись к Вальме Сиклифф, Трой залюбовалась свободным полетом и изяществом линий рисунка художницы. Сиклифф тем временем отступила к Ормерину и сзади тронула его за плечо. Француз обернулся и зашептал ей на ухо.
– Я понимаю по-французски, – как бы невзначай обронила Трой, не отрываясь от рисунка. – Что ж, Сиклифф, очень хорошо. Вы специально удлинили ноги?
– Да, я ее такой воспринимаю. Вытянутой и угловатой. Говорят, многие художники изображают людей похожими на себя – это правда?
– Неужели? – вскинула брови Трой. – Я бы никому такого не посоветовала.
Она подошла к Кэтти и, высказав пару мелких замечаний, приблизилась к Уотту Хэчетту. Австралиец уже покрывал холст краской, готовя фон.
– Мне казалось, вы обычно начинали не с этого, – не сдержала удивления Трой.
– Угы, вы правы, – благодушно закивал Хэчетт. – Но мне вдруг втемяшилось в тыкву, что надо попробовать.
– Не потому ли, случайно, что вы подметили, как работает мисс Босток? – не без лукавинки поинтересовалась Трой.
Хэчетт улыбнулся, но смолчал, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
– Я бы все-таки советовала вам не отходить от своей манеры, – сказала Трой. – Как-никак вы еще начинающий живописец. Кстати, как по-вашему: эта ступня у вас получилась слишком большой или слишком маленькой?
– Слишком маленькой.
– А вот это место нужно вытянуть или расширить?
– Вытянуть.
– Вот так и сделайте.
– Угы, буу зделано, мисс Трой. А как вы думаете – этот цвет подойдет? – спросил Хэчетт, почтительно взирая на нее снизу вверх. – Или нет? – В его устах последнее слово прозвучало как «ню-ют».
– Цвет-то хороший, но я бы на вашем месте не стала раскрашивать холст, не закончив с рисунком. Исправьте рисунок.
– Угы – но только она все время елозит и извивается. Как червяк на крючке. Посмотрите, куда плечо заехало! Видите?
– Изменилась поза? – спросила Трой, обращаясь ко всем сразу.
– Ню-ют! – с ехидной мстительностью протянула Соня.
– Полностью изменилась, – вспыхнул Хэчетт. – Поспорим на все, что угодно…
– Минутку, – остановила его Трой.
– Да, она немного подвинулась, – подтвердила Кэтти Босток.
Трой вздохнула.
– Перерыв! – возвестила она. – Нет, постойте-ка… Она вытащила из кармана рабочего халата кусочек мела и обвела им силуэт Сони во всех местах, где обнаженное тело натурщицы соприкасалось с помостом.
– Вот теперь можешь встать.
Соня, всем видом выражая недовольство, сползла с подмостков и натянула кимоно. Трой расправила складки небесно-голубой драпировки.
– Ее придется всякий раз укладывать заново, – сказала она.
– Все точь-в-точь как в моем средневековом романе, – заметил Малмсли.
– А что – этот план мне кажется вполне осуществимым, – загорелась Вальма Сиклифф. – Может, попробуем? В чулане есть вполне подходящий китайский кинжал. Можно его взять, мисс Трой?
– Пожалуйста, если хотите, – кивнула Трой.
– Да ладно, может, не стоит? – лениво протянул Малмсли, вставая.
– Где он, мисс Сиклифф? – оживленно спросил Хэчетт.
– В чулане, на верхней полке.
Австралиец нырнул в чулан, расположенный возле окна, и минуту спустя появился, держа в руке угрожающего вида кинжал – тонкий и длинный. Хэчетт подошел к столу Малмсли и заглянул через плечо художника в гранки. Малмсли с подчеркнутой вежливостью отступил.
– Угы, я все усек, – ухмыльнулся Хэчетт. – Ну, наворочали! А неплохо бы так укокошить кого-нибудь, да?
Он поплевал на пальцы и перевернул страницу.
– Я вообще-то старался по возможности не пачкать рукопись, – заметил Малмсли, обращаясь в пустоту.
– Ладно, Малмсли, не занимайтесь чистоплюйством, – осадила его Трой. – Авы, Хэчетт, отдайте кинжал мне, а сами постарайтесь к чужим вещам не прикасаться. У нас так не принято.
– Угы, буу зделано, мисс Трой.
Пилгрим, Ормерин, Хэчетт и Вальма Сиклифф, собравшись в кружок, стали обсуждать, как лучше укрепить кинжал. К ним присоединилась и Филлида Ли.
– А в каком месте кинжал должен войти в тело? – спросила Сиклифф.
– Вот здесь, – сказал Пилгрим, тыкая ее пальцем в спину. – Напротив твоего сердца, Вальма.
Сиклифф повернулась и пристально посмотрела на него, слегка прищурившись. Хэчетт уставился на нее, открыв рот, а Малмсли заулыбался. Пилгрим слегка побледнел.
– А ты чувствуешь, как оно бьется? – тихо спросила Сиклифф.
Пилгрим судорожно сглотнул.
– Если я чуть подвину руку… да, – выдавил он.
– Да бросьте ерунду болтать! – возмутилась Соня Глюк. – Никого вы так не убьете. – Она прошагала к Гарсии и остановилась рядом с ним. – Правда, Гарсия?
Тот невнятно хрюкнул. Он, в свою очередь, пялился на Вальму Сиклифф.
– А откуда убийца знала, в какое место втыкать кинжал? – спросила вдруг Кэтти Босток. Она размалевывала свой холст, нанося фон.
– Может, мы сами попробуем? – вызвался Хэчетт.
– Пожалуйста, – пожала плечами Трой. – Только отметьте положение подиума, прежде чем передвинете его.
Бейсил Пилгрим обвел мелом контуры подиума, потом с помощью Ормерина перевернул его. Остальные сгрудились вокруг них, с интересом наблюдая за манипуляциями молодых людей. Определив по обрисованному мелом силуэту, где находится сердце, Ормерин нашел проекцию этой точки на обратной стороне помоста.
– Вот, смотрите, – сказал француз. – Ревнивая жена воткнула кинжал вот сюда.
– Но как она проткнула доску? – полюбопытствовал Бейсил Пилгрим.
– Лезвие можно просунуть в щель между досками, – неожиданно сказал Гарсия, не отходивший от своего окна.
– Ну и что? Тогда кинжал вывалится, если надавить на него сверху.
– Ничего подобного. Могу показать.
– Только не сломайте кинжал и не повредите подиум, – попросила Трой.
