Ниk Алеkc
Мальчик с девочкой дружил… Трактат первый
Глава 1.
Денис
Ну, конечно же, после занятий они забили мне "стрелку". На пустыре, в полуквартале от здания школы.
Кто они? Гарик и компания, разумеется. Иными словами, компания трех дебилов-недорослей с угреватыми лицами, прокуренными зубами и вводящей в уныние пустотой в глазах.
Почему "стрелку" (если быть более точным – разборку)?
Опять же догадаться несложно. Я же не дал списать. Двоим даунам из этой несвятой троицы я попросту не позволил (на сей раз) присосаться к своим знаниям и, простите за пафос, своему интеллекту. Правда, справедливости ради надо заметить, не совсем по собственной воле я это сделал.
Скорее, по воле нового учителя физики. Этот, видите ли, сторонник прогресса в обучении подрастающего поколения придумал забавную штуку – способным ученикам назначал задания повышенной сложности, ну, а прочим (pardon, даунам) – обычные. Для середнячков.
Посему время, за которое я обычно справлялся и со своим вариантом, и успевал сделать другой (параллельный), на сей раз ушло у меня на решение усложненных задач.
Посему вариант Гарика и еще одного недоросля из его Ko, остался несделанным. Точнее, сделанным на твердые два балла.
За что козлом отпущения, безусловно, был назначен не физик (мы еще не настолько оборзели, чтоб поднимать руку на учителей), а я, Денис Конев, он же "ботаник", "очкарик", "жиртрест" (хоть не настолько я и жирный, должен заметить)… словом, "гнида позорная", как изящно выразился лидер троицы подонков, даунов и недорослей Игорь Кузнецов, иначе Гарик. Этакий "альфа" стаи шакалов.
Вы спросите – если знал, чем закончится разборка, зачем шел на пустырь?
Ну, во-первых, конечно, не хотелось выглядеть трусом (на сленге таких, как Гарик, ссыкуном),
а во-вторых…
Во-вторых, жизнь в очередной раз доказала древнюю мудрость, гласящую, что человек лишь предполагает…
Иными словами, ни черта я в действительности не знал, чем закончится эта "теплая встреча".
Да и никто не знал.
* * *
Анастасия (она же Стази, она же Анка, и изредка даже Настенька)
Вот этого не нужно, ребята, ладно? Всякие там розовые слюни-сопли на предмет наивных романтических грез и идеальных возлюбленных. Псевдомужественные (профессионально загримированные) физиономии, пафосные (до тошноты банальные) фразы…
и умение драться, больше похожее на исполнение балетных па.
И вообще плевать ей было в тот момент на любые мечтания. Пусть Галка мечтает о своем дражайшем Игоречке, которому, судя по всему, она успела изрядно надоесть (но сей факт, безусловно, очевиден лишь окружающим, но не ослепленной влюбленностью шестнадцатилетней девице).
Настя же думала…
Да ни о чем не думала, строго говоря. Прогуливая Лорда (черного дога), она старалась не перегружать мозг проблемами, которые либо слишком легко решаемы, либо не решаемы вообще (а следовательно, какой смысл ломать голову?). Соседки-старухи, как обычно, проводили ее неприязненными взглядами (и ни одна не ответила на приветствие), но, собственно, и к подобному отношению дочери профессора Воронцова было не привыкать.
Старушки явно не одобряли ее любви к тесным, облегающим бедра джинсам, коротким кожаным курточкам; вероятно, не слишком нравилась им и ее длинная (до талии) толстая коса, высокий (для девушки) рост и чуть-чуть излишняя худоба…
Что же касается черт лица, они больше подошли бы героине блокбастера в стиле "фэнтези", нежели простой, незамысловатой девушке (применительно к Насте эпитеты "простая" и "незамысловатая" звучали как "травоядная тигрица" или "ласковая волчица").
Итак, она направилась к пустырю вместе с Лордом, на ходу не без удовольствия подмечая приметы приближающейся весны – острые "клювики" ярко-зеленых травинок, золотистые крохотные "солнышки" мать-и-мачехи, оживление хищных котов, предвкушающих безумства весеннего брачного периода…
и не только котов.
Стаю (именно стаю) подростков, явно пришедшую на пустырь с целью выяснить отношения (разумеется, не цивилизованно), она решила проигнорировать.
Обойти. По широкой дуге.
* * *
Отступление первое (но далеко не последнее)
"Вульф"
…Он и сам не знал, почему к нему еще в училище прилепилось (или прицепилось) это прозвище. Вряд ли в его внешности проглядывало нечто волчье. Самая обычная, едва ли не заурядная (по всяком случае, по его мнению) внешность. Наверняка, роль сыграла фамилия, служившая поводом для многочисленных шуточек и ехидства едва ли не со школьной скамьи.
После были суворовское училище, служба в десанте, затем он направился по стопам деда – иначе, во внешнюю разведку.
И… хватит, господа, хватит! Никаких романтических приключений, подвигов во имя мира во всем мире и прочего, имеющего слабую связь с реальностью. Реальность всегда скучнее, жестче…
А зачастую и подлее.
…Именно эта мысль пришла Сергею на ум, когда он молча наблюдал за тем, как его друг и сослуживец трясущейся рукой наполнял очередную рюмку водкой "Столичная" (с тем же успехом, подумал "Вульф", это мог быть и денатурат. В настоящий момент девизом Игоря Горелого был: "напиться и забыться".)
До определенного момента "Вульф" Горелого поддерживал.
Но лишь до определенного момента.
…– Понимаешь, я же не мог поверить! Да я и сейчас не верю… Не могла она, не мог-ла! Моя Люська? Нет… нет-нет-нет…
Рука "Вульфа" непроизвольно приподнялась. Пара секунд – и он попросту влепил бы другу оплеуху. Если б тот немедленно не заткнулся.
…Один провал задания можно было счесть нелепостью. Случайностью. Ошибкой.
Второй провал (и снова по вине Горелого) случайностью быть не мог.
Сознательно Игорь на предательство был не способен. Но у него имелась девушка. Девушка, которую он до безумия любил, на которой намеревался жениться…
Которой безоговорочно доверял.
И поверял.
"Вульф" был убежден (и вскоре его убеждения подтвердятся) – утечка информации произошла самым что ни на есть банальным, примитивным и пошлейшим путем – через постельные утехи.
Утехи, которым Горелый самозабвенно предавался уже второй год. С особой, с которой сам "Вульф", пардон, и на одном гектаре бы не присел.
В ней изначально имелось нечто грязное. В ее приторно-тоненьком, с явными фальшивыми интонациями голосочке, лживо-нагловатом взгляде серых глаз…
В ужимках прирожденной шлюхи.
Ситуацию "Вульф" анализировал без Горелого. Вместе со Стрельцовым, которому с недавних пор начал доверять куда больше, нежели давнему другу детства. И анализ, производимый снова и снова, неизменно приводил к одному и тому же выводу - женщина. Достаточно близкая, чтобы не скрывать от нее ничего (или почти ничего). Достаточно алчная (похотливая, подлая), чтобы впоследствии сливать информацию другому постельному партнеру.
Иными словами, Люсьена Б.
"Но от этого не легче, – мрачно подумал "Вульф", с долей брезгливости наблюдая за тем, как его (недавно – лучший) друг методично накачивается спиртным, в надежде забыть (опять же, лишь на недолгое время) о собственной беспечности, граничащей с глупостью; глупости, граничащей с преступлением; преступлении, совершенном во имя той, что и плевка приличного человека, строго говоря, не сто'ит…
– Потрошение, – как обычно, в своей предельно лаконичной манере выразился Стрельцов, – Жесткое потрошение. И в идеале "стирание".
– Вот так, да? – задумчиво отозвался "Вульф", – А если все же не она? И вообще, данное дело не в нашей компетенции. На это существует "гестапо".
Нелестное прозвище "гестапо" получил отдел внутренних расследований. Оригинальностью оно не блистало – "особисты" в армии, надзор за деятельностью сотрудников милиции – в милиции (и сотрудников разведки – в контрразведке)… все они обычно обозначались емким и коротким "гестапо".
Но методы "жесткого потрошения" использовали именно разведчики. И исключительно в отношении противника (в данном случае - предполагаемого).
"Вульфу" чертовски не хотелось этого делать. Но, похоже, иного выхода не было. Сделать это следовало хотя бы ради Горелого. Их со Стрельцовым сослуживца и друга.
Данная невысказанная фраза явственно читалась в светло-голубых, холодных и невозмутимых глазах "Стрельца".
* * *
Денис
– Ну так чё, жиртрест? Чё-нить вякнешь в свое оправдание? – Гарик картинно сплюнул сквозь зубы. Мне под ноги. Частично оплевав мои ботинки.
Я молчал. Они сопели. Стая даунов, инстинктивно ненавидящая тех, кто превосходит их в плане интеллекта. И не только интеллекта.
Стая лузеров, строго говоря.
Происходи все по канонам Голливуда, сейчас просто-таки обязан явиться мой спаситель. Этакий супермен с комплекцией Ван Дамма (и столь же добрым сердцем).
На худой конец, я обнаружил бы в себе скрытые резервы и, развернув плащ подобно крыльям летучей мыши, воспарил в небеса, чтобы разить оттуда, сверху, негодяев справедливо и беспощадно…
Загвоздка заключалась в том, что на мне не было плаща. На мне была куртка. Самая обычная, матерчатая.
И я вовсе не являлся суперменом. Я и на физру-то нерегулярно ходил. И девочки – одноклассницы никогда не провожали восхищенными взглядами мой мускулистый торс.
Попросту оттого, что торс мой отнюдь не являлся мускулистым.
В следующее мгновение меня ударили по почкам (даун, стоявший сзади) и в солнечное сплетение (даун, стоящий передо мной).
Гарик покуда оставался в сторонке, лениво похлопывая по ладони деревянной бейсбольной битой.
Я вяло подумал, что этот дебил наверняка и понятия-то не имеет о том, как играть в бейсбол…
Но с битой он управляться умеет, определенно.
* * *
Анастасия (она же Анка и т.д.)
Видимо, она все-таки шла недостаточно быстро. Лорд потянул поводок в сторону и зарычал. Зарычал негромко, словно вполголоса предупреждая: "Дело неладно, хозяйка…"
…Парень упал на землю. Ей чертовски не хотелось смотреть на то, как его избивают. Но обычно, если на что-то чертовски смотреть не хочется, ты именно это и видишь.
Она видела, как его ударили. Двое, одновременно. Один – по пояснице, другой – по животу. Третий – блондин с сальными патлами и пустым, однако, азартным взглядом, поигрывая бейсбольной битой, пока оставался в стороне. Пока.
Вожаком в этой стае (как ее ни назови) определенно являлся он.
…Какого черта? Зачем шестнадцатилетней девчонке ввязываться в уличную драку? Не исключено, что тот полноватый парень в очках заслуживает учиняемой над ним экзекуции… Пройти стороной, сделать вид, что ничего не происходит… Во всяком случае, ничего особенного.
Избивают? Да кого сейчас не избивают? Может, даже убьют… а сам виноват. Нечего вступать в конфликты с подонками. С подонками надлежит существовать в мире и согласии… врезали тебе по правой щеке – подставь левую…
Возлюбите врагов своих, благословляйте проклинающих вас…
Не сопротивляйтесь злу – и тогда оно разрастется до вселенских масштабов.
– А, черт, – пробормотала Настя себе под нос и, наконец, скомандовала Лорду, – Фас!
…Нет, глубоко не правы те, кто отрицает наличие у собак развитого интеллекта. Кто игнорирует присущую нашим четвероногим друзьям уникальную эмпатию…
Лорду словно передалось отвращение юной хозяйки к подонкам вроде того, кто намеревался использовать биту в отношении беспомощного мальчишки. Лорд, спущенный с поводка (и вопреки ворчаниям старух, все-таки без намордника), подобно черной неумолимой торпеде, пущенной в бок вражеской субмарине, ринулся вперед.
Не ожидавший нападения свирепой псины (размером мало уступающей годовалому теленку), блондин-вожак в растерянности плюхнулся на задницу (напрочь забыв о зажатой в руке палке).
Лорд, рыча и скаля отличные белые клыки, подергивал рукав кожанки парня. Настя, воспользовавшись замешательством стаи, завладела битой и, не долго думая, врезала ею по руке парня, находящегося к ней ближе остальных.
Последовало, разумеется, нецензурное ругательство, в котором было больше недоумения, нежели злости.
Но, конечно, больше всего недоумения плескалось в темно-серых, близоруких глазах мальчишки, которого минуту назад сбили с ног с четким намерением забить до полусмерти.
И абсолютной уверенностью подонков, что все это сойдет им с рук.
– Назад, – спокойно сказала Настя (очень надеясь, что внутренняя дрожь организма не перейдет во внешнюю), – Назад все. Лорд, отрыщ! Ко мне!
Лорд нехотя отпустил свою двуногую добычу.
На земле, точнее – едва пробившейся весенней травке, валялись очки. Как ни странно, даже не разбившиеся. Настя протянула их парню, успевшему принять сидячее положение.
Тот взял, при этом густо покраснев.
"Стая" молчала, чуть отодвинувшись от потенциальной жертвы и ее спасительницы.
– Встать можешь?
Парень кивнул, поднялся на ноги, непроизвольно чуть скривившись от боли.
– Тогда идем, – отшвырнув биту как можно дальше от негодяев, Настя, после небольшого колебания, взяла мальчишку за руку (ладонь оказалась неприятно холодной).
"Не оборачиваясь", хотела добавить она, но, пожалуй, это уже прозвучало бы для него унизительно.
…Пустырь они пересекли молча, под аккомпанемент нецензурных ругательств и обещаний сотворить с "бешеной девкой" все мыслимые и немыслимые развратные действия.
После смелого заявления блондина о том, что "собачку" они рано или поздно пустят на шашлык, Настя не выдержала и все-таки обернулась.
Столкнулась взглядом с блондином. (Не являйся она самую чуточку близорукой, определенно заметила бы промелькнувший в его водянистых глазах страх. Иррациональный, инстинктивный испуг).
– Подавишься, – негромко сказала она, – Подавишься, шакал.
Отзыва на "шакал" не последовало. Лорд подтвердил ее последнюю фразу одобрительным рычанием.
* * *
Денис
… С ума сойти. Да нет, уж лучше б они меня избили (в первый раз, что ли?) Избили и смылись. До завтра. Пока в школу не явился бы мой отчим (по настоянию маман, конечно) и не устроил очередной скандал. Отчим у меня мужик крутой, к сведению. Не какая-то там пьянь и гопота (упаси вас Бог так думать).
Конечно, для меня данный визит был бы жутким позором, однако, думаю, все же столь жгучего стыда, как сейчас, я бы не испытывал.
Ну уж нет.
…Ладно, оказалась бы она уродиной (в идеале). Или просто неприметной "серенькой мышкой"…
Не скажу, что в этом случае мне стало бы гораздо легче. Так, процентов на десять, не больше.
…Но когда за тебя заступается совершенно незнакомая девчонка; девчонка, при одной взгляде на которую перехватывает дыхание…
Удивительно, как я вообще не разревелся, как пацан. От стыда.
Впрочем, стыд-то мне как раз и помешал разреветься.
…Едва мы с ней дошли до более или менее оживленной улицы, она остановилась и отпустила мою руку (да, меня, шестнадцатилетнего оболтуса, на полголовы выше нее самой, она вела за ручку, как несмышленого малыша из детсада. Честное слово, окажись у меня в данный момент под рукой пистолет, я б от такого позора застрелился).
– Извини, мне туда, – кивком головы указала в сторону многоквартирного дома сталинской постройки.
– Ага, – сипло выдавил я из себя. Красивой она была нереально. Как героиня какого-нибудь голливудского блокбастера, вроде Киры Найтли.
Вот только Кирой можно было любоваться лишь на экране, а девушкой, что стояла напротив меня, воочию.
И никакого киношного грима на ее лице я не заметил.
Очень естественное лицо. Одна особенность – слишком красивое. Кукольное просто. Как у… ну, об этом я уже упоминал.
Рассудок подсказывал мне – здраво- и трезвомыслящему Денису Коневу, что следует побыстрее ретироваться домой и, от всего сердца поблагодарив судьбу (Бога, счастливый случай) за удачное избавление, забыть об этой странной красавице и ее жуткой черной псине как можно скорее.
Но, вероятно, то, что было сильнее рассудка, заставило меня оставаться на месте и даже помямлить нечто вроде благодарности за спасение.
– Не за что, – она слегка усмехнулась. Внезапно я осознал, что девчонка не просто на меня смотрит (так, без особого любопытства, как на меня обычно смотрит подавляющее большинство девушек). Нет, она меня изучает. Как редкий экземпляр жука, к примеру. Или, в лучшем случае, мотылька.
Вопрос, что же такого интересного она во мне нашла?
В следующую секунду мои сомнения разрешились.
– Так за что тебя собирались убить? – в ее серо-синих глазах промелькнули озорные, хулиганистые какие-то искорки. Она что, хотела убедиться, что поступила правильно?
Или наоборот, совершила ошибку?
* * *
Настя
Он густо покраснел. Прямо-таки мучительно. На миг она даже пожалела о своем бестактном вопросе.
Проще всего было предположить, что били его за девчонку… но увы. Вряд ли данный "гадкий утенок", полноватый, застенчивый очкарик, одетый хоть и добротно, но отнюдь не стильно, мог вызывать у девушек повышенный интерес.
Поэтому его неохотный ответ:
– За контрольную. По физике, – ее ничуть не удивил.
– Списать не дал, так?
Тот кивнул. Снова покраснел. Поправил очки (одно стеклышко все-таки треснуло).
– Ну и правильно, – сказала Настя (только лишь оттого, что молчание являлось неловким), – Нельзя заставлять помыкать собой, иначе окончательно на шею сядут.
Подумала – сто'ит ли подать ему руку на прощание? Решила, не сто'ит.
– Ну, пока? – заставила себя улыбнуться. Сейчас собственный достойный поступок казался ей донельзя глупым и пафосным. Противно. Вот и все, что она испытывала. Что за идиотская привычка лезть в чужие дела?
– Постой… как хоть тебя зовут?
Она обернулась. Ей померещилось, или он действительно смотрел на нее едва ли не с мольбой? Как щенок, которого она взяла на руки, приласкала, дала кусочек сахару…
И бросила на дороге одного, недоумевать, отчего люди так непоследовательны в своих поступках?
– Анка. Из сточетырнадцатой гимназии. Десятый "А".
Парень неуверенно улыбнулся.
– А я Денис. Из девяносто пятой. Тоже десятый "А".
– Очень приятно, Денис из девяносто пятой. Желаю тебе впредь в неприяности не попадать.
Лорд глухо тявкнул, тем самым выражая полное согласие со словами хозяйки.
"Он тебя разыщет, – шепнул Насте внутренний голос, когда она уже входила во двор дома, где жила вдвоем с отцом – профессором физико-математических наук Воронцовым, – Ибо хоть настоящего имени не знает, ты ему назвала номер гимназии. И что ты тогда будешь делать?"
"Придется его отшить, – хладнокровно ответила Настя себе самой, – Тут уж ничего не поделаешь."
* * *
Отступление второе (не слишком жесткое потрошение)
… Бил Стрельцов. "Вульф" сказал, что не желает марать руки об эту мразь. В действительности некий внутренний барьер в его сознании попросту не позволял переступить грань, за которой цивилизованный человек превращается у неуправляемого подонка, для которого все равно, кого "потрошить" – зрелого мужчину, подростка, старика… или молодую привлекательную женщину.
Впрочем, слухи о привлекательности Люсьены Б., в чем "Вульф" воочию убедился, были сильно преувеличены.
…В квартиру они ворвались в масках. Банальных "лыжных" черных масках с прорезями для глаз и рта, отчего-то неизменно вызывающих ужас у обывателей.
Малолетнего брата Люсьены Б. пришлось-таки связать, вдобавок воткнуть в рот мягкий кляп, чтоб тот не визжал.
Сама Люся получила удар в челюсть и еще один, без замаха, в солнечное сплетение (от не столь щепетильного, как "Вульф", Стрельцова) и была тоже связана по рукам и ногам.
После чего "Вульф", снова преодолевая некий внутренний барьер, извлек из специального футляра пару шприцев (уже наполненных препаратами) и очень удачно, с первого раза, ввел препараты (с интервалом в десять минут) в вену близко к локтевому сгибу тощей руки девицы.
Стрельцов включил диктофон. "Сыворотка правды" (амитал натрия) – по сути наркотик. И человек, чья центральная нервная система искусственно расторможена, фактически лишается силы воли и лгать уже неспособен (ибо любая ложь – это напряжение воли и интеллекта).
…Полученная информация вряд ли ужаснула "непробиваемого" "Стрельца", но для "Вульфа" она явилась жестоким ударом. Из того, что они узнали, следовало одно – трибунал. Трибунал для Игоря Горелого, регулярно (и совершенно бездумно) сливавшего сверхсекретные сведения своей любовнице, которая, в свою очередь, за относительно небольшую плату (и относительно недорогие подарки) переправляла их некоему "мачо", к которому питала, определенно, более теплые чувства, нежели к тому, кто отчаянно не желал верить в ее измену…
…Уходя из квартиры Люсьены Б. (девица под действием введенного ей снотворного уснула, малолетнему пацану они тоже вкололи транквилизатор), "Вульф" внезапно ощутил тошноту. Любопытно, каково было бы ему самому, если б его Ли…
* * *
Его Ли
…Хрупкая, нежная, экзотически привлекательная Ли… В ее внешности смешались черты азиаты и европейки, посему раскосые, приподнятые к вискам, длинные глаза имели зеленовато-голубой оттенок, а припухшие губы можно было в равной мере счесть и азиатскими, и семитскими.
Впрочем, "Вульф" знал, что у Ли не было семитских корней.
Она являлась особенной. Таких именуют "яркая индивидуальность". Даже называть ее Ли было его идеей. В действительности она была (по паспорту) Анжеликой. Что тут же наводило на ассоциации с вульгарной крашеной блондинкой с наклеенными ресницами и силиновой грудью – героине пошлых французских романов и еще более пошлых фильмов.
Ли не была блондинкой. Она являлась темной шатенкой. И вульгарности в ней было столько же, сколько вульгарности в полевом васильке, апрельском дожде, первом снеге… или лесной белочке.
Внешне Ли напоминала актрису Самойлову в ее знаковой роли в фильме "Летят журавли". Правда, по мнению "Вульфа", Ли все-таки была на порядок красивее.
Ли часто бывала задумчива. Поэтична. Она прекрасно рисовала – но только простым карандашом. И только городские пейзажи.
"Вульфа" она называла Сержем, иногда Сергеем и никогда – Сережей.
"Ты не тот. Ты жесткий. Я не могу представить тебе ребенком. Есть женщины – и их много, – который просто обожают мужчин-мальчиков. Но ты не мальчик. Сомневаюсь, что ты вообще когда-то был мальчиком…
Ты "альфа", Серж. Ты просто создан для того, чтобы быть вожаком стаи, у тебя даже фамилия знаковая… не обижайся."
Он и не обижался. Хотя сложно было понять, серьезно она говорит или пытается над ним подшутить.
На свой утонченный, своеобразный, в чем-то азиатский манер.
Она жила с "Вульфом" (при этом не позволяя называть себя ни "гражданской женой", ни "сожительницей") уже год, но он так и не был до конца уверен, что знает ее хотя бы… на две трети.
Как выяснилось, он и наполовину ее не знал.
* * *
