Ника Лисовская
Марта

Полная версия

Глава 1

Пятница. ДР Марты

Не любите ли Вы дней рождений, так же сильно, как не люблю их я?

Я сидела за столиком у окна маленького кафе с претенциозным названием «Монамур». Семь часов вечера пятницы. Сыпет густой снег и бегут куда-то подгоняемые холодным ветром прохожие. Им нет дела до меня, а мне до них. Полное взаимопонимание.

Разве два месяца назад, выйдя из душно натопленного вагона поезда я могла подумать, что будет так? Конечно, нет. Как и у всякой провинциальной девушки, приехавшей в большой город, в голове моей гулял ветер перемен и сладких надежд. Мама, моя милая, такая понимающая мама, лишь снисходительно улыбалась, поглядывая на мое одуревшее от счастья лицо.

– Осторожнее, дочь, – сказала она мне тогда, на перроне. – Этот город умеет кружить головы, но дорого берет.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, – загадочно улыбнулась она и подхватила мой маленький красный чемодан. – Идем, нам еще нужно тебя устроить.

Мама долго не хотела отпускать меня сюда, а когда поняла, что выхода нет, что я сбегу сама, рано или поздно, решила ехать со мной, чтобы помочь обосноваться на новом месте.

Мы сидели в темноватом привокзальном кафе, пропахшем застарелыми ароматами жаренных пирожков и не слишком хорошего кофе и изучали объявления о сдаче жилья. На покрытом затертой скатертью из кружевного полиэтилена, столе, остывал в безликих чашках слабенький невкусный кофе.

Я, буквально бредившая этим городом последние год, и изучившая каждый его район с помощью интернета, хотела жить непременно в Старом Городе. Что бы фасады с лепниной, узкие улочки, арки, парки и легенда в каждой подворотне. Поэтому узнавая адрес сдающейся квартиры, сверялась с картой. Мне понравился уже второй вариант из пяти отобранных и вот, мама звонит квартирной хозяйке и мы едем смотреть жилье. У меня с лица не сходит дурацкая улыбка и от волнения мокрые ладони.

Все оказалось так, как я и мечтала – от трамвайной остановки нужно пройти в арку, пересечь маленький дворик с детской площадкой и чахлыми деревцами. Домофона не было и мы, толкнув тяжелую деревянную дверь, вошли в полутемное парадное. Широкие истертые ступени, витые старые перила лестницы и древний застоявшийся запах пыли, еды, табака и кошек.

Третий этаж, дверь налево.

Квартирная хозяйка дама далеко за пятьдесят. Очень молодящаяся, полная и удушливо благоухающая ароматом жасмина. Она приветливо улыбалась мне, маме, и, показывая скромное жилье, ловко перескакивала с одной темы на другую – холодная зима, урожай яблок, тревожные времена, цены на бензин и уровень образования с которым куда угодно можно "тыкаться", но лучшие места всегда по знакомству.

Пока мама поддерживала беседу, я сунула нос во все углы и мне понравилось. Нравился старый "бабушкин" ремонт, пожелтевшие от времени обои, допотопная полированная мебель, поскрипывающий истертый паркет, кухня, длинная, как вагон метро, забавная пятиугольная комната, узкий, продуваемый всеми ветрами балкончик и, даже потемневшая от времени ванная, казались мне милыми.

Наверное, кружилась голова от того, что мечта моя вот-вот должна была сбыться. Ну, и совсем смешная цена за аренду, особенно соблазняла.

– Мам, я хочу здесь жить! – сообщила я, когда хозяйка оставила нас «посовещаться».

Мама задумчиво обвела глазами выкрашенные масляной краской неровные стены и покачала головой:

– Дочь, давай поищем еще.

– Но мам! Это то, что я хотела! И район! И остановка близко, и метро! И самое главное – цена! Хозяйка просит просто смешные деньги!

– Вот это и странно! Даже беря во внимание древнюю обстановку и отвратительный запах этих прокуренных стен, мне не понятна такая дешевизна, – мама недовольно сморщила нос и с неприязнью пошаркала ногой по старым плиткам кухонного пола.

– Она же сказала – это потому, что все хотят новое! – я всплеснула руками, не зная, как объяснить, что хочу жить здесь и только здесь. – Свежие ремонты и модные интерьеры и все дела.

– И поэтому она готова взять за полгода столько, сколько другие берут за два месяца? Странная доброта для человека, который хочет заработать на сдаче в аренду жилья.

– Мам, ты придираешься!

– Наверное, – мама улыбнулась и поправила пышные светлые волосы.

Она у меня очень красивая и выглядит для своих лет просто потрясающе, не прикладывая для этого особых усилий. Большинство ее ровесниц превратились в расплывшихся брюзжащих теток, а моя мама оставалась стройной, улыбчивой и очаровательной. Мужчины теряли головы, стоило ей лишь улыбнуться – чуть-чуть, уголком рта и открывались двери, протягивались руки, тяжелые сумки подхватывались и много чего еще делалось одной этой улыбкой.

Я не унаследовала ни ее красоты, ни очарования. Вышла худой, маленькой и угловатой. Наверное, в отца. Я его не знала. У нас не было ни одного его фото. Мама говорила, что у меня его глаза и скулы. И… Она никогда не обманывала меня на его счет – с малых лет я знала, что папа умер, так и не узнав о моем рождении. Замуж мама больше не вышла, хотя поклонники до сих пор оббивали порог нашего уютного дома на окраине приморского городка.

Отказать мама мне не могла и вот так я и сняла квартиру, заплатив за полгода вперед – столько давала себе на поиски счастья. Мама пробыла со мной неделю, помогая обжиться на новом месте. А потом, когда я провожала ее на вокзал, она улыбнулась грустной улыбкой, от которой неприятно защемило сердце и сказала:

– Почаще звони, поняла?.. Если что-то пойдет не так, немедленно все бросай и возвращайся! Билет я всегда смогу тебе купить, слышишь? Пообещай!

– Ма-а-ам! – проныла я, напуганная ее словами и готовая прямо сейчас запрыгнуть в поезд и бросить свою мечту к чертовой матери.

– Держи. Талисман тебе на счастье, – теплая рука вложила в ладонь кожаный шнурок с подвеской из светлого металла в виде воющего на луну волка. – Помни, что я люблю тебя, Мышка, и всегда помогу.

Я почувствовала, как глаза наполнились слезами и уткнулась в пропахшее терпкими духами мамино пальто.

Поезд увез единственного близкого мне человека, и я осталась один на один с городом.

Вот уже два месяца я живу в городе своей мечты, который на поверку оказался мрачным серым монстром с тяжелым запахом уличного смога и мочи из грязных парадных. Если и есть в нем романтика, то она соткана далеко не из туманных кружев над рекой и сусального золота церковных куполов. Это романтика кладбищ с покосившимися надгробиями, это горечь на губах с металлическим привкусом крови, с пением скрипки, летящим над грязной площадью, с хриплым дыханием убийцы за спиной…

Город обострил чувства. Научил замечать неважные раньше детали. Хватать с жадностью обрывки чужих разговоров, анализировать людей, которых я больше никогда не встречу. Строить предположения, продолжать чужие разговоры, придумывать целые жизни случайным прохожим. Одиночество стало моей платой за мечту. И, я не думала, что эта плата окажется так тяжела.

Я устроилась на работу по объявлению, найденному на одном из сайтов. Опыта у меня небыло, но очень зацепило то, что бюро переводов, куда требовался переводчик, находилось почти рядом. Я отослала резюме, выполнила тестовое задание но, признаться, была удивлена, когда мне перезвонили и пригласили на собеседование.

Помню, как искала нужный адрес, сверяясь с навигатором в телефоне. Переживала так, что, конечно, заблудилась и опоздала.

– Аверченко Вениамин Станиславович, – он был тучный, белоснежно-седой и с таким проницательным взглядом, что я в оцепенении вжалась в кресло по ту сторону массивного стола. – Владелец и директор бюро переводов.

Он отвёл от меня голубые глаза, скосив их на экран тоненького ноутбука на столе.

– Вы, значит… Мария Александровна… Эммм… Эммм… Опыта нет?

– Нет, – я беззвучно шевельнула губами.

– Почему?

– Я, – первое слово получилось сиплым шепотом. – Я недавно закончила институт… В резюме указано…

– И приехали сюда, – продолжил седой великан подглядывая в монитор. – Ну что же? … Ну что же?…

Он для чего-то повторил фразу и замолк. Обернулся, глядя в окно, за которым моросил ледяной серый дождь. Снял с переносицы очки, пожевал дужку, словно пробуя принятое решение на вкус.

– Значит так, Мария, – Вениамин Станиславович захлопнул ноутбук и посмотрел на меня. – Моему агентству больше двадцати восьми лет. Оно страше вас. Мы многое пережили. Наш коллектив устоялся. Качество наших переводов на той высоте, которая удерживает клиентов с нами много лет. Я возьму тебя на испытательный срок. Месяц. Посмотрим, как ты будешь стараться. Работу я проверяю лично, поэтому никакой халтуры. Не потерплю!

– Я согласна, – кажется, это было немного поспешно, но мне вдруг отчаянно захотелось доказать ему, что я не халтурщик.

– Рабочий день с 9 до 18. Час обеда. С понедельника по пятницу. Праздники по календарю. Отпуск и больничные согласно КЗоТ. Опоздания запрещены и наказываются штрафом.

– Я понимаю!

– Хорошо бы, – строго посмотрел меня Аверченко. – За прогулы – увольнение. За халтуру штраф. Любое отсутствие на рабочем месте должно быть оправдано веской причиной. Завтра жду тебя здесь к девяти ноль-ноль. Не опаздывать!

Вот так. Будто в тумане. Я помню, как вышла из агентства под дождь ещё не понимая, что произошло. Понимание появилось только дома, когда я стала прикидывать на сколько ставить будильник, что бы не опоздать.

Помню, как радовалась. Наконец-то! У меня будет работа! Завтра я познакомлюсь со своими коллегами и… И конец моему одиночеству! Можно будет болтать, и ненавязчиво узнавать о городе… Может быть даже ходить куда-то вместе после работы или по выходным. Интересно, что за люди мои коллеги?

Я предвкушала первый рабочий день так, как в детстве ждёшь поход в театр или парк аттракционов.

Тем больнее было разочарование.

– Ну, Мария, – шеф подвёл меня к двери и распахнул, пропуская вперёд. – Знакомься.

Я вошла. Комната в два окна. Довольно светлая, как мне тогда показалось, но очень плотно заставленна офисной мебелью. Шкафы вдоль стен и столы вот, что бросилось в глаза.

– Это наш новый стажёр, – голос Аверченко гудел сверху. – А потом, возможно, и постоянный сотрудник. Мария. Знакомьтесь. Устраивайтесь. Потом зайдёте ко мне.

Я переводила взгляд с одного "коллеги" на другого. Вернее, других. Их было четверо. Мужчина с лицом ещё не старым, но изрядно помятым. Того красноречивого кирпичного оттенка, какой бывает у людей злоупотребляющих много лет спиртным.

Женщины показались вполне заурядными, вот только всем им было где-то около шестидесяти. Плюс-минус лет десять.

– Вон тот стол свободен, – оглядев меня внимательными черными глазками поверх очков одна из дам махнула в сторону дальнего окна изящной ручкой в перстнях.

– Спасибо, – больше всего мне хотелось бы развернуться на 180 и сбежать. Но это конечно, было бы глупо. Отказываться от работы только потому, что ваши коллеги годятся вам в бабушки – так себе мотив. Поэтому я поправила на плече лямки рюкзака и направилась к столу.

– А что же вы, – дребезжащий голосок настиг, едва я поставила на стол рюкзак. – Что же вы, милочка, не нашли более молодежной работы?

В вопросе сквозила издёвка. Я подняла глаза – дама с волосами цвета переваренной моркови и алыми, как кровь девственниц, губами смотрела с усмешкой.

– У вас опыт-то есть? – третья моя соседка по столу, крашенная коротко стриженная блондинка с затейливо повязанным вокруг шеи палантином, выглядела дамой колючей и серьезной.

– Какой опыт, Альбиночка! – рыжая захихикала. – Она же только после института! Видно, что совсем зелёная! Поднаберется опыта и "Привет!" Найдет местечко потеплее. А то и вовсе сядет дома и будет переводить. Это мы, дорабатываем по старинке, потому что иначе не умеем. А молодые…

Тогда я не знала, что этот разговор про "молодых" и теплые места, которые, конечно, не здесь, происходит в разных вариациях почти каждый день и является утренним ритуалом. Таким же, как перемывание костей домашним за чашечкой кофе.

Каждый будний день в 8:45 я выходила из красного дребезжащего трамвая на остановке "Университет", перебегала по пешеходному переходу дорогу и сворачивала в кованые железные ворота. Шла через густо засаженный старыми деревьями дворик к зданию выкрашеному в цвет желто-оранжевый, словно выгоревшее на солнце куриное яйцо, лавируя между припаркованными тут и там автомобилями. Вот указатель "Ремонт обуви", табличка "Нотариус" и неприметная черная дверь с лаконичным золотым по красному "Бюро переводов". Я спускалась по стертым ступенькам и входила в узкий коридор, пахнущий бумагой и кофе. Толкала деревянную дверь налево и оказывалась в "офисе". Вешала куртку на хромированную напольную вешалку, заглядывала в крошечную кухню, что бы включить чайник и спешила к своему столу у дальнего окна. Включала компьютер, надевала дутую жилетку – здесь ужасно дуло и просматривала в рабочем блокноте задачи на день.

Медленно подходили коллеги. Я пила согревающий утренний кофе и в пол уха слушала, как «старожилы» перекидывались новостями, сплетничали о причудах домашних или тихо роптали на шефа.

Шеф имел особенность лично контролировать работу каждого, для чего ежедневно вызывал в кабинет «с докладом об успехах». Ропот обычно был на одну и ту же тему «Когда все переводчики работают удаленно, мы должны тащиться сюда».

Брюзжать начинал Комаров – частенько по утрам его мучило похмелье, которое, конечно, приятнее переносить лежа на диване, а никак не в душном кабинете, под пристальным вниманием шефа и ядовитых коллег.

Брюзжание Комарова подхватывала жгуче-черная Вероника Пална, которой хотелось "видеть, как растут внуки". В разговор тут же включалась Наталья Арнольдовна – морковно-рыжая ехидна, страстная любительница кошек. У нее жили три престарелых кота. Всякий раз, в конце рабочего дня она вздыхала, застегивая пальто "Ох, хоть бы никто не сдох!"

Соседка моя, Альбина Витальевна, была не многословна, и если и вклинивалась в разговор, то с таким едким замечанием, что остальным после оказывалось нечего сказать.

Меня, в силу возраста, а значит, скудного опыта, редко рассматривали, как потенциального собеседника. Наши с коллегами разговоры в основном вертелись вокруг рабочих моментов. И все же, не смотря на все это, мне нравилось просыпаться утром и выходить из дома не куда-нибудь, а по делу.

Я пыталась выстраивать новую жизнь, успокаивая себя тем, что друзья дело наживное. Это придет. Пока надо осваиваться на новом месте.

В 18:00 рабочий день заканчивался. Я никогда не спешила домой в пыльную маленькую квартиру с истертым паркетом и сквозняками. В ней постоянно выбивает пробки и кран по утрам плюется ржавой вонючей водой. Единственный плюс – подоконники. Широкие огромные подоконники, на которых приятно сидеть, завернувшись в плед и глазеть на квадрат двора внизу, затягиваясь сигаретой.

Мама бы не одобрила курения в помещении. Я вообще при ней никогда не курю. Но, она далеко, квартира и без меня пропахла табаком, так что я предаюсь дурной привычке без угрызений совести. Тем более, что единственный запрет хозяйки касался животных— нельзя. Категорически. К сожалению. Я бы с удовольствием притащила домой котенка, чтобы скрасить одиночество.

Ничего, летом я соберу вещи и уеду из этого серого рая дождей и депрессий. Города, который научил ничему не удивляться и мириться с бессонницей. Она началась, когда уехала мама.

Первую ночь после ее отъезда я вертелась без сна на скрипучей старой софе и боязливо прислушивалась – во мраке квартиры мерещились скрипы и шорохи. На вторую ночь я включила ночник, что бы разогнать темноту, и старый телевизор, что бы заглушить пугающие звуки, но, не смотря на эти средства, удалось уснуть только под утро. Сны мои были рваными и беспокойными, оставляющими после себя неприятный грязный осадок. Так продолжалось ночь за ночью и я перестала понимать, что лучше – сон или его отсутствие.

Как следствие – за пару месяцев ушли лишние килограммы, с которыми я безуспешно боролась последние два года, в лице появилась «интересная бледность», а под глазами залегли «таинственные тени». Коллеги на работе дружно решили, что я ступила на скользкую дорожку и начала принимать наркотики, так что пропасть между нами стала совершенно непреодолимой.

Теперь я жила словно в вакууме.

В какой-то момент мне удалось убедить себя в том, что в состоянии длительного бодрствования есть особый кайф – начинаешь острее чувствовать и живешь будто в "сумеречной зоне". Бессонница медленно стирала грань между сном и реальностью. И однажды, сидя у запотевшего окна утреннего продрогшего автобуса, я услышала музыку – тихая и мелодичная, она словно лилась на меня сверху, прямо с серых хмурых небес. Помню, даже обрадовалась тому, что вот, неужели в автобусах начали включать что-то кроме хриплого бормотания радио с заезженными песенками. Но когда я вышла из автобуса, а музыка "вышла" со мной, я поняла, что мелодия живёт только в моей голове.

Впрочем, это продолжалось всего одно утро. И закончилось так же внезапно, как началось.

А потом, потом, мне стало казаться, что я слышу мысли людей рядом. Например, что у хмурого мужчины, сидящего рядом со мной в вечернем трамвае, болен ребёнок или что у продавщицы из кулинарии той, что с рыжими волосами, молодой любовник. Но, не смотря на отсутствие мужа, она стесняется привести его домой – боится реакции дочери-подростка.

Мысли тянулись за людьми будто шлейф дорогих духов за дамой полусвета, но убейте – я не понимала, зачем мне это. В самом деле. Читать их не самый приятный дар. Попадаются такие, после которых хочется отмывать себя под горячим душем жёсткой мочалкой.

Не так давно, в торговом центре, я посмотрела в глаза одному приличному с виду мужчине. Меня пятнадцать минут рвало в туалете. Я хотела даже бежать в полицию, но когда представила, как это будет выглядеть… Не помог даже горячий душ – универсальное средство от стрессов и душевных ран. В тот вечер я накачалась коньяком и билась в истерике, затыкая себе рот пыльными хозяйскими подушками – так страшно было от своего бессилия перед чужой чернотой, которая, оказывается, ходит совсем рядом.

Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Я сижу в кафе, один на один с кексом, в который вставлена праздничная бело-розовая свечка, и бокалом самого дорогого коньяка, который есть в меню. Прежде, чем дунуть на огонек пламени, в голове моей промелькнуло отчаянное «Пусть все это закончится!»

– Не свихнуться и выспаться! – шепотом провозгласила я тост и залпом выпила коньяк.

В тот вечер я подарила себе две «праздничные» таблетки снотворного и химический сон без страшных картинок.

Глава 2

Я проснулась что-то около пяти. Не знаю. Было темно и за окном шел снег. Этот сон, после снотворного, не давал полноценного отдыха, и я всякий раз просыпалась совершенно разбитой. Я поплелась в кухню варить кофе, зная, что больше уснуть не смогу. Так что лучше уж начать собираться на работу. Вообще-то была суббота, но в бюро аврал и шеф распорядился выйти в выходной, обещая премию. Меня скрутило в дверном проеме и пронзительный мальчишеский голос проорал в голове: "Помоги мне!!!" На мгновение перед глазами мелькнуло искаженное страхом лицо пацана лет десяти-двенадцати. От неожиданности ноги подкосились и я упала на пол, больно ударившись плечом об острый угол табуретки. Голос истошно кричал и что бы заглушить его, я тоже завопила, охватив голову руками. Это прекратилось так же быстро, как и началось. Я опустила дрожащие руки и несколько минут ещё стояла на четвереньках на холодном кухонном полу, тяжело дыша и стараясь унять колотящееся в груди сердце. Глубокий вдох, ещё один… Я подползла к кухонному крану и открыла холодную воду. Пальцы дрожали так, что я не сразу справилась с хромированным, видавшим виды, вентилем. Хватаясь за края мойки непослушными руками, мне удалось встать на ноги. Сердце часто билось в груди и я слышала сквозь шум воды собственное тяжёлое дыхание. Умылась, сделала несколько жадных невкусных глотков и закрыла кран. Рукавом пижамной кофты вытерла ползущие по лицу капли и несколько минут стояла ещё в полутемной утренней кухне, глядя на раковину в темных пятнах облупившейся эмали. Это было слишком. Вполне хватило бы музыки небесных сфер и чужих мыслей. Мне было страшно. Словно стены маленького жилья давили и в темноте углов навсегда поселился пронзительный мальчишеский крик. Так и не выпив кофе, наспех собравшись, я вылетела из дома в заснеженный, ещё спящий мир. Город только начинал просыпаться. Медленно прополз мимо первый трамвай. Повинуясь внезапному импульсу, я побежала за ним по скользкому тротуару и запрыгнула в холодный пустой вагон. Устроилась у окна, подышала на покрытое изморозью стекло и через круглое окошко в ледяном узоре, смотрела, как светлеет небо над темными крышами. Я не очень люблю утро. Первый солнечный свет стирает яркие краски ночи. Утро – это блестки, втоптанные в грязь, поблекший макияж, смятые платья, конфетти в волосах и горечь на губах. Это неоновые вывески, горящие на фоне бледного неба. Утренние огни, как бриллиантовое колье, надетое к домашнему халату… Но этому утру я была рада – оно растворяло страх, и делало все, что произошло перед рассветом, безобидным и глупым. Я вот-вот готова была поверить, что мне просто приснился кошмар. Показалось. Ничего страшного. Обрывки сна в сонной голове. Вот и все. И чтобы окончательно прийти в себя, необходимо выпить большущую чашку горячего сладкого кофе. Мне даже почудился запах – яркий бодрящий аромат жареных кофейных зерен ударил в нос, и я ринулась за ним из светлого нутра трамвая, как легавая, взявшая след. Почти семь. Город скорее мёртв, чем жив. Кафе закрыты. Их двери откроются часам к десяти – не раньше. Ближайший кофейный автомат сожрал деньги, плюнув в бумажный стаканчик горячим паром. Я стояла посреди тротуара не зная, что делать дальше. Неужели меня подвело моё сверхъестественное умение? Я же отчетливо чувствовала запах свежего кофе! Да, с тех пор, как я живу между сном и бодрствованием, открылась одна по-настоящему полезная способность – без особого труда находить то, что нужно, будь то завалившаяся за тумбочку связка ключей или номер дома в районе, где я никогда не была. Очень удобно. Будто идешь за невидимой нитью. Будто у тебя есть встроенный в голову навигатор. Но почему же на этот раз чутье дало сбой, ведь раньше ни разу не ошибалось?! Я резко обернулась и неожиданно въехала в кого-то плечом. Нос уперся в теплую куртку цвета "хаки". – Ой! – сорвалось с губ. На "извините" меня никогда не хватает. Не потому, что хамка и не учили, а потому, что я интроверт, не сразу соображающий, когда нужно извиняться, а когда извинять. Это "ой" универсальная реакция на все случаи жизни. – Извините, – произнес мужской, как будто простуженный голос. Я медленно подняла глаза, скользя взглядом по куртке, по вороту серого, крупной вязки, свитера, по совершенно дивному подбородку с едва заметной ямочкой, поросшему легкой щетиной, по губам, сжатым и очерченным так тонко и четко, словно создатель испытывал от процесса особое вдохновение, по покрасневшему от холода носу, и встретилась с серо-стальными глазами, внимательно глядящими из-под низко надвинутой вязаной шапочки. Этот пытливый взгляд смутил так, что я почувствовала, как жарко вспыхнули щеки, а в голове испуганно билась единственная мысль "Что ему от меня надо?!" – Вы стоите на моей ноге, – сказал парень и показал глазами вниз.  Я проследила за взглядом. Так и есть —топчусь по его рыжему ботинку своим – горчично-желтым. – Извините, – пробормотала я, сгорая от стыда. Черт знает, что со мной сегодня происходит! – Бывает, – парень скупо улыбнулся. Вернее, сделал губами движение, которое видимо нужно было трактовать, как улыбку. Я сделала шаг от незнакомца, потом ещё один. Инцидент исчерпан, пора ставить финальную точку в глупой ситуации. Я тоже растянула губы в улыбке и самым приветливым голосом произнесла: – Еще раз извините! Удачного дня! "Извините". Черт, что я такое несу?! Этот парень немногим старше! "Извините"… Я сделала взмах рукой, словно увешанный медалями генерал с парадной трибуны, продолжая пятиться назад, как вдруг полетела навзничь, поскользнувшись на замерзшей луже. И вот, лежу на тротуаре, глядя в светлеющее зимнее небо. Как же больно! Неужели я расшибла голову?! – Эй, ты что? – парень склонился надо мной, протягивая руку и помогая подняться. Ужасно стыдно. Нас обходят редкие прохожие, на нас косится дворник в оранжевом жилете, лениво посыпающий обледенелые плитки песком, а я ползаю по тротуару, цепляясь за рукава куртки цвета хаки и неуклюже стараюсь подняться. Конечно, сейчас бы рассмеяться, показывая всем своим видом, что падать на замёрзших лужах самая веселая штука в мире, но голова раскалывается и сил на улыбку нет. Парень одним движением поставил меня на ноги и глядя, как я ощупываю ушибленный затылок, предложил: – Давай я тебя в больницу отвезу? Тут рядом. – Не надо! – запротестовала я. – Все нормально! – Это пятнадцать минут! Просто убедимся, что нет сотрясения. Он сказал это таким тоном, что я согласилась. Пятнадцать минут. Черта с два! Он только минут двадцать провозился отогревая замок автомобиля. Нет, в самом деле, я иногда бываю излишне легковерной! Надо было для начала уточнить, где именно машина. Вряд ли узнав, что она припаркована в соседнем дворике, я согласилась бы на уговоры. – Почему бы не сбегать за кипяточком? – кисло спросила я, наблюдая, как парень возится с замерзшим замком. – Потому что я живу в квартале отсюда. В нашем дворе стройка и машину ставить негде. А вообще ты права – в следующий раз возьму с собой термос. Зачем он сказал о термосе? Снова захотелось кофе. Да, я законченный кофеман и если с утра не выпью пару чашек, то весь день идет наперекосяк. Наконец замок потрепанного темно-синего "Фольксвагена" поддался и мы сели в автомобиль. Холод в салоне стоял собачий. – Печка не работает, – сказал парень, заводя мотор. – Я как раз собирался в автосервис. – Угу, – я ощупывала растущую на затылке шишку. Голова трещала так, что было плевать на неисправную печку.    Больница располагалась в паре кварталов от места встречи. В громадном, довольно ветхом здании с колоннами у фасада и полукруглыми стертыми ступенями крыльца. Парень толкнул тяжёлую деревянную дверь, пропуская меня вперёд, в пустой, сумрачный холл. – Я покажу куда, – мой спутник уверенно вел за собой по гулким коридорам пахнущим смесью хлорки и валериановых капель. Я старалась не отставать и удивлялась тому, что ещё сохранились такие древние поликлиники, где стены в серо-зеленой краске украшены плакатами на тему путей распространения гриппа и ленточных червей. Раннее утро. Никаких очередей. Да что там! Мы не встретили ни одного человека, пока шли к кабинету с табличкой «Дежурный врач». Парень сделал приглашающий жест и я, стукнув три раза по крашенной белой краской двери, вошла. Доктор был слегка рыжеват, усат и строен. На вид лет сорока с небольшим, в белом халате поверх теплого свитера и очках на носу с горбинкой. Он напомнил мне какого-то актера из старого кино, но кого именно я не могла вспомнить – было ощущение, будто чем сильнее я напрягаю извилины, тем сильнее становится головная боль. – Присаживайтесь, – доктор указал на белый стул у белого стола. Я стянула со спины рюкзак, расстегнула молнию на красной дутой куртке и огляделась – куда бы все это пристроить? В итоге свалила кучей на кушетке у входа и, поправив рукава свитера, села на стул. Доктор оглядел меня поверх очков, расспросил о том, что произошло, обошел стол и, став за моей спиной, осмотрел шишку на голове. – Болит? – Болит, – призналась я, скосив глаза и рассматривая календарь на столе под стеклом. – Головокружение? Тошнота? Помутнение? – Нет. Он молча вернулся за стол, взял бланк из тонкой желтоватой бумаги с подставки и принялся что-то быстро писать. Пока доктор был занят, я рассматривала кабинет – стол, два узких окна, кушетка, древняя белая ширма, чистая пепельница на белом подоконнике и вдруг, неожиданно для самой себя ляпнула: – Доктор, а вы можете выписать что-то от бессоницы?  – Как давно бессонница? – он перестал писать и поднял голову. Его глаза за стеклами очков в тонкой золотой оправе, смотрели настороженно. Мне бы назвать срок и заткнуться, но видимо, падение как следует сотрясло мозги, потому что я вдруг сбивчиво и торопливо заговорила, вывалив на несчастного доктора все – и про неудавшуюся жизнь в родном городе, и про то, как сорвалась сюда, за мечтой, но как здесь одиноко, как достала нелюбимая работа, и что мне уже двадцать пять, а я болтаюсь дерьмом в проруби и не знаю вообще для чего живу на свете. Доктор выслушал сбивчивый монолог очень внимательно, а когда я замолчала, снял очки, потер пальцами тонкую переносицу и неожиданно предложил: – Хотите кофе? Никогда в жизни врач в больничном кабинете не предлагал мне кофе! Конечно, я согласилась. Доктор прошел за ширму. Я услышала, как включился электрочайник и звякнули чашки. – К сожалению, кофе только растворимый. Сахар? – Две ложки! – отозвалась я, благодаря небо за этот неожиданный поворот.  – Я не удивляюсь, что у тебя начались проблемы со сном, – прозвучало из-за ширмы и переход на "ты" показался вполне естественным. – Переезд всегда стресс. Тем более, если раньше вокруг был другой ритм жизни, другие люди… Да что там! У нас и воздух другой и, если хочешь, энергетика. Он звякал за ширмой посудой, а я тихонечко улыбалась, радуясь возможности поболтать. – Ты что думаешь про энергетику? – раздалось из-за ширмы и дзынькнул закипевший чайник. – Я не думаю про это… Ну, то есть, с точки зрения физики я понимаю, что есть магнитные поля, а вот в эти штучки экстрасенсов не верю. – Материалист? – я услышала смешок. – Выходит да. – Это интересно! Рыжеусый ангел в белом халате появился из-за ширмы и, двигаясь аккуратно, что бы не расплескать, поставил передо мной чашку дымящегося кофе и блюдце на котором лежало два аппетитных кружочка домашнего печенья. – Спасибо, – я ужасно смутилась. – Подождите, но у вас же прием… Доктор снова скрылся за ширмой, что бы налить кофе для себя. – Не совсем. Прием начинается с восьми. У нас есть двадцать минут. – Но, как же? – удивилась я. Доктор поставил на стол вторую чашку и сел. Очки он снял и пристроил в кармашек халата. Сейчас я наконец поняла кого он напоминает – был такой актер Леонид Филатов с похожими усами и породистым тонким носом. – Ты пришла за помощью. Я тебе ее оказываю, – доктор подул на кофе. – Тебе важно, что бы не болела голова или что бы все было по правилам? Это смутило меня ещё больше. – Простите, – я поднялась со стула и попятилась к кушетке с вещами. – Я наверное пойду. – Сядь! – твердо сказал доктор и показал глазами на стул. – Мы не договорили о твоей бессонице! Ты понимаешь, на сколько это может быть серьезно? Я понимала. С ужасом вспомнив "на сколько". Поэтому вернулась на стул. – Пей кофе. Неудовлетворенность собой, одиночество, нервы и постоянный стресс от новой обстановки… Это все могло спровоцировать проблемы, – доктор говорил вполне убедительно. – Я выпишу лекарства, которые помогут нормализовать сон и приведут в порядок нервы. А потом, когда окрепнешь, можно сменить работу, завести собаку и найти друзей. Он улыбнулся добрыми глазами и отхлебнул кофе. – Как голова? Я с удивлением заметила, что боль уходит. Очень медленно, но вполне ощутимо. – Не хочу пугать, но с бессонницей нельзя шутить, – продолжал доктор. Он и не подозревал, как близок к истине. Хорошо, что у меня хватило ума не говорить о том, что я иногда "считываю" чужие мысли. – Я выпишу два препарата. Они взаимодополняющие, – доктор взял два голубых квадратных бланка. – Ешь печенье… Будешь принимать по рецепту. Я послушно взяла с блюдца золотистый, посыпанный сахаром кружок и откусила кусочек – восхитительно! – Если вдруг станет хуже, позвонишь, – доктор быстро выводил на бумажке цифры. – Придёшь на прием. Вообще на прием придёшь в любом случае. Вот. Это регистратура. Меня зовут Ветров Павел Викторович. – Спасибо, – промямлила я, запихивая в рот остатки печенья и запивая сахарные кусочки крепким кофе. – Будут какие-то проблемы – обращайся. На рецепте мой номер телефона. Можешь звонить в любое время. В дверь постучали и сразу же распахнули. В кабинет заглянула круглая старушачья голова в красной шапочке из пушистого мохера. – Минуточку! – рявкнул Ветров и голова исчезла. – Все, девушка, вам пора. Повторять дважды не требовалось. Я сгребла со стола цветные бланки и пробормотав: "Спасибо!" вышла из кабинета прижимая к груди куртку и рюкзак. Коридоры больше небыли гулко–пустыми. Появились первые пациенты. Мимо деловито стуча каблучками, прошла женщина в белом халате и шапочке. – Что сказал доктор? Я совсем забыла про нового знакомого и удивилась, что он не уехал, а ждал в коридоре. – Все нормально. Жить буду, – я надела куртку, закинула за спину рюкзак и вертела в руках рецепты. Два голубых и один желтоватый. – Многовато лекарств для здорового человека. – Это, – не очень хотелось посвящать постороннего в свои проблемы, но раз уж он так много для меня сделал… – У меня бессонница. Лекарства от неё. Парень кивнул. Мы подошли к окошку аптеки в темноватом холле с фикусом и тремя старыми креслами вдоль обшарпанной стены. Я протянула квадратики рецептов аптекарше. Она взяла желтоватый, а два голубых вернула обратно: – Это не к нам. Это во флигель. За главным зданием повернете направо. Я молча протянула деньги и забрала коробочку с лекарством, оказавшимся обычным обезболивающим, которое можно купить и без рецепта. – Странно, – сказал парень, когда мы вышли на улицу. Он остановился на ступеньках и, сощурив глаза, смотрел в даль.  – Что странного? – я возилась застегивая замок на куртке – было холодно. – Что обычные таблетки по рецепту, что посылают в какой-то флигель и что обычный врач выписывает лекарство от бессонницы. Не находишь, что все это как-то подозрительно? – он пытливо смотрел на меня, ожидая ответа. – Все правильно, – пояснила нам низенькая, с серебристо-голубыми кудрями, старушка, забирая бланки. – Мы-то лаборатория и лекарства сами готовим. Это вам Павел Викторович, по доброте душевной. Что бы не переплачивали. На стойку передо мной старушка поставила два пузырька – в одном мутная розоватая жидкость, в другом просвечивались желтоватые прозрачные капсулы. – Это что? – спросила я, рассматривая странные пилюли, напоминающие икринки огромной рыбы. – Оболочка из натурального пчелиного воска! Принимать по рецепту! Чайную ложку микстуры перед сном. Пилюли по одной во время приступа. Не запивать. С вас сто восемьдесят двадцать пять. «Приступа» это она хорошо подметила. Я плохо себе представляла приступ бессонницы и рассудила, что пилюли придут на помощь тогда, когда микстура не будет действовать. Расплатившись и сложив лекарства в карман рюкзака, я и мой спутник, вышли на улицу. – Кофе бы, – в голове висел легкий туман, словно я не до конца проснулась. Возглас прозвучал в слух и парень, так героически "убивший" на меня своё утро, отозвался новым предложением: – Поедем. Я знаю одно место не далеко. Они рано открываются и варят довольно приличный кофе. Я усмехнулась и пожала плечами. Этот тип все знал. Я же за два месяца жизни в новом городе выучила дорогу от работы до дома, от дома до ближайшего супермаркета и от маршрута почти не отклонялась. У меня видимо несколько притуплен исследовательский инстинкт. Это сегодня все происходило не как всегда и я, прыгнув в первый попавшийся трамвай, двинулась в неизвестность. В машине я открыла упаковку с обезболивающим и проглотила сразу две таблетки – затылок снова заныл.