Следом явилась и другая проблема – школа, в которой я училась, не прошла какую-то аттестацию по безопасности, так как была слишком старой. С ее стен и потолка, порой, валилась штукатурка, а из окон сквозило несмотря на все старания учителей утеплить сгнившие деревянные рамы. В итоге ее закрыли на неопределенный срок, а учеников распределили по районным школам – пристроили, куда смогли.
Я думала, меня переведут к Нате, которая не особо мечтала сдавать экзамены и поступать в универ, ведь у подруги попросту не было на это времени. У нее на уме были лишь парни, одни парни и еще раз парни. Однако случилось иначе, и я не знаю, можно ли назвать это везением. Мне выделили место выделили в элитном лицее. По закону подлости, в том самом, в котором учился Шестаков. И не просто в одном здании – меня определили в его выпускной класс. Сказать, что я была поражена таким поворотом судьбы – значит не сказать ничего.
– Да ладно? – засмеялась Наташа, провожая меня до автобусной остановки. Первое сентября – самый ужасный и душный день осени. Я еще и очки надела: с недавних пор зрение совсем упало.
– Молчи, просто молчи!
– Рит, давай переоденем тебя. Ну колхоз, ей-богу, – Краснова закинула руку мне на плечо, пробежавшись взглядом по моей белой рубашке, которая была мне велика на два размера, застегнутой под самое горло, и черной юбке широкого покроя, длиной до щиколотки.
– Зато синяков не видно.
– Твой шизанутый папаня опять махал кулаками?
– Последние два месяца он почти не замечал свою дочурку, но позавчера узнал, в какую школу меня перевели, и разошелся. Мамы с Мотей, как назло, дома не было. В общем… – я вздрогнула, вспомнив удар ремнем по спине. Даже летом я не ходила в открытых вещах. Отец поднимал руку не часто, но если уж выходил из себя, то меры не знал.
– Ужасно, – фыркнула Ната. – Мой тоже вчера напился в стельку. Но я ему пригрозила.
– Ты умеешь. Мне бы твой характер, – вздохнула я, с завистью взглянув на подругу. У нее был боевой нрав, и с отцом она часто говорила на равных. Могла и ножом махнуть, и стул в него бросить, и даже ударить бутылкой, если она попадется под руку. Ната, может, и ушла бы из дома, но ждала окончания школы, чтобы ей уже не создавали проблем учителя и органы опеки. У нее и план был: устроиться в зоомагазин и снять комнату в общежитии рядом с озером. Я часто завидовала ее бесстрашию перед будущим.
– Слушай, если кто-то обидит тебя в этой элитной школе, ты не молчи! Врежь им или посылай на три веселых буквы. Я знаю, моя девочка, ты не способна на ругательства, но сильна духом. И если ты не дашь сдачи, я дам за тебя. Ты же знаешь, я чокнутая! – Краснова засмеялась, и я вместе с ней. Она была моей единственной поддержкой, но почему-то не могла заменить Витю.
Я продолжала вспоминать его, и порой только воспоминания не давали моему миру рухнуть окончательно.
– Лучше бы ты книги так читала, как рвешься в бой.
– Зануда, – фыркнула Наташа и убрала руку с моего плеча. Мы попрощались, обменявшись любезными фразочками, и я запрыгнула в старенький автобус. Пока ехала, думала о папиных угрозах. Если он хочет перевести меня в другую школу, я не стану возражать. Если хочет драться с Витей – пусть попробует. Уж теперь-то переживать незачем: мы больше не дети, да и Шестаков вполне мог постоять за себя. Он был теперь выше моего отца, шире в плечах и, скорее всего, сильней.
У ворот школы я остановилась и нерешительно вздохнула. Сжала лямки старенького рюкзака, поправила круглые очки на переносице и откинула косу на спину. Мимо меня прошли несколько девчонок – с ярким макияжем, в коротких юбках и модных блузках. Я опустила голову, оглядев свой наряд. Собственно, мне плевать, в какой одежде ходить. Может, так оно и лучше. Может, Шестаков меня вообще не узнает. Ведь прошло уже восемь лет, а мы ни разу не пересекались. Ну, вернее, я его видела, но он-то меня не замечал.
«Ладно. Что будет, то и будет», – подумала я и уже собиралась войти во двор, как меня обогнала шумная компания парней, но вдруг они затихли, остановились в перед воротами и повернулись в сторону дороги. Я тоже остановилась и перевела взгляд на подъехавшую большую черную машину. Ее дверь тихо открылась, и из нее появилась сначала одна худенькая ножка в черной лодочке, а затем другая.
«Это же она!», – поняла вдруг я.
Точно! С ней целовался Витя тогда, два года назад. Алена – кажется, так звали девушку. Ее пшеничные волосы развевались на ветру, а кожаный сарафанчик, едва скрывающий бедра, подчеркивал идеальную фигурку. Алена походила на куклу Барби, созданную для обложек глянцевых журналов или подиума.
Парни тут же расступились, словно были ее личной охраной. Один так поторопился отойти, что наступил мне на ногу, а потом оглянулся, окинул взглядом, полным презрения, и не посчитал нужным даже извиниться. Собственно, я ничего другого и не ожидала. У некоторых мозги, видимо, расположены между ног. Впрочем, если они там где и должны быть, то начинают плавиться при виде красивых девушек.
– Привет, Ален.
– Привет, Аленка!
– Смирнова!
К нам подбежали еще несколько девочек, но они уже казались совершенно обычными на фоне этой принцессы. Расцеловались в щечку, обменялись улыбками, и кто-то опять, не заметив меня, наступил мне на ногу. Кошмар! Моя нога невидимая что ли?..
– Как дела, как Шест?
– Все супер! Мы с Витечкой снова вместе! – залилась соловьем Алена. А я, слыша это, стиснула зубы. Витечка. Шест. Вместе. Ирония судьбы, не иначе. Что я здесь делаю? Мало мне физических страданий, так теперь еще и душевные прибавятся?
Слушать это было невыносимо, и я заторопилась пройти мимо ребят, в спешке случайно задев плечом Смирнову. Она показательно пискнула, окинув меня недобрым взглядом.
– Извини, – сказала я тихо и пошла скорее внутрь. Надо было еще найти свой кабинет, классного руководителя и как-то пережить классный час.
Школа оказалась не просто большой, а по-настоящему огромной! Здание буквой «П» в три этажа, где в каждом крыле учились дети разного возраста. Выпускникам отдали весь третий этаж правого крыла, а первоклашки бегали на первом, в центре. Я прошла мимо столовой, откуда доносился запах свежей выпечки и кофе, затем остановилась у дверей с табличкой «бассейн», хотела заглянуть, но не решилась.
Учительская была на втором этаже, а директор сидел на третьем. Мне пришлось потратить почти пятнадцать минут, чтобы разобраться, в каком классе я проведу целый учебный год, ощущая на себе косые взгляды одноклассников, которым мой внешний вид явно пришелся не по вкусу.
Хорошо еще, что классный руководитель, Наталья Егоровна, проявила деликатность и не стала разглядывать мою одежду.
– Простите, где мне можно сесть? – спросила я, оглядывая светлый просторный класс и парты, которые до сих пор пустовали.
– Давай вот тут, за первую парту, я все равно планировала менять рассадку, – сказала она.
– Хорошо, спасибо, – я улыбнулась, подошла к столу и, долго не думая, выбрала место рядом с окном. Решила, что если мой сосед захочет сидеть там, мы просто поменяемся. Но пока все равно никого не было. Вытащила из рюкзака тетрадку с ручкой и стала ждать, когда начнется классный час. Смотрела, как кабинет медленно заполнялся людьми, поглядывала на дверь в тревожном ожидании появления Вити. Вот уже почти все места были заняты, дверь закрылась, и Наталья Егоровна уселась за свой стол, перебирая бумажки, а Шестакова все не было. Я уже решила, что он в другом классе или вообще узнал обо мне и перевелся. Хотя, пожалуй, это было бы глупо.
– Ребята, давайте потише, – очень любезно обратилась к классу Наталья Егоровна. Однако они, – кажется, переполненные эмоциями, – никак не могли перестать разговаривать.
– У нас, вообще-то, пополнение в классе, – напомнила о моем присутствии Наталья Егоровна. И мне сразу захотелось засунуть голову в песок: никогда не любила быть в центре внимания.
Но вдруг входная дверь открылась, и в кабинет с шумом вошел сначала один парень, почти под два метра ростом, а за ним следом – Шестаков. В тот момент, когда Витя улыбнулся, обводя взглядом одноклассников, сердце в моей груди подпрыгнуло, и я почувствовала, как загораются мои щеки. Мне хотелось рассмотреть каждый сантиметр лица мальчишки, который был влюблен в меня в детстве, и которого любила по сей день я. Однако я отчего-то смутилась, коснулась рукой шеи и отвернулась к окну в надежде остаться незамеченной.
– Добрый день, господин, Шестаков, – произнесла Наталья Егоровна. – Салют не подготовили, так что придется сразу включаться в уроки. Раевский, тебя это тоже касается.
– Тут все вокруг говорят, что вы на областные поедете в этом году? – раздался из-за моей спины незнакомый голос.
– Да, детка! – радостно крикнул Витя. Я краем глаза посмотрела в сторону Шестакова, который, словно яркая звезда, освещал серый кабинет. – Мы поедем на областные. Кто самый крутой? «Вороны». Кто всех порвет? «Вороны»!
Я тихо усмехнулась, вспоминая, что Витя всегда был заводилой. И сейчас он зажигал каждого в классе, ребята не сводили с него взглядов. Он был полная противоположность меня: угрюмой, мрачной и невидимой.
– Успокойтесь! Шестаков, Раевский! Сколько можно! Быстро по местам.
– Слушаемся и повинуемся! – воскликнул Раевский, и они с Витей двинулись в сторону моего ряда. Я крепче стиснула ручку в пальцах, и глубоко вдохнула. Звук шагов разносился эхом, подобно звуку колокола. Слишком громко. Бам. Бам. Бам. Он приближался, я это ощущала на интуитивном уровне. Время замерло, я начала мысленно отсчитывать…
Три. Два…
Я почти не дышала, и смотрела перед собой, продолжая крепко сжимая ручку в запотевшей ладони.
Один.
И он прошел мимо. Не заметил. Не узнал. Кажется, Всевышний все-таки услышал мою просьбу. Только… действительно ли я этого хотела?..
Когда нам объявили про областные соревнования, у меня аж дух захватило! Да, мы это сделали! Выжали из себя все соки, практически жили в зале, и теперь можем пожинать плоды своего труда. Однако я прекрасно понимал, что заметят не всех. Сколько нас таких, мечтающих стать звездами спорта? Это как игра в рулетку – вероятность попадания слишком низка. Но я всегда был убежден, если не прыгнуть, никогда не узнаешь: разобьешься или выживешь. Поэтому я прыгнул, а за мной – и парни из команды.
Именно из-за обсуждений будущих тренировок мы с Мишей опоздали на «самый важный» классный час. А еще, судя по выражению лица Егоровны, немного подпортили дисциплину в классе. Но с другой стороны, такая новость! Грех не поделиться.
Раевский затих первым, проходя за нашу неизменную последнюю парту. Мы сидели там уже три года и «старательно срывали уроки», как говорили учителя. Но ни я, ни, уж тем более, мой сосед категорически не были с этим согласны. За это учителя часто грозились рассадить нас с Михой, и нет-нет да и жаловались родителям.
– Шестаков, – донесся мне в спину голос Егоровны, когда я шел между рядами к своему месту. Я остановился и не спеша обернулся. – Ты там сидеть не будешь.
– Почему? – спросили мы в один голос с Раевским.
– Потому что я устала выслушивать в учительской, как два веселых баскетболиста срывают уроки и мешают учиться всему классу.
– Никто нам не мешает, – крикнула Лидка Яшина, строя мне глазки. Видимо, она еще не знала, что мы с Аленкой снова вместе, раз столько внимания и кокетства было потрачено на мою персону.
– Да ладно вам, Наталья Егоровна! Как мы в этом году с Шестом друг без друга? Это кощунство! – заныл Раевский.
Конечно! Кто, если не я, будет давать ему списывать алгебру? Мишаня был хорош только в спорте, учеба вообще не давалась ему.
– Шестаков, за первую парту, – голосом цербера прорычала классная. Я поднял руку и почесал затылок. Пересаживаться вперед не хотелось: там сидят одни ботаники. А учеба… с этим у меня никогда не было проблем. Один раз услышал или увидел – и тут же запомнил. Поэтому мне больше нравилось сидеть на задней парте и развлекать себя и окружающих.
– Шестаков, – повторила Егоровна. Я хмыкнул, видя, что спорить было бесполезно, – по крайней мере, сейчас, – и поплелся к волшебному месту, которое, видимо, должно было утихомирить меня.
Классная с улыбкой проследила, как я отодвинул стул, плюхнулся на него и вытянул руки, укладывая их перед собой вместо подушки. А потом я вдруг ощутил до жути знакомый запах: аккорд цитрусовых с жасмином и ноткой ванили. Я очень хорошо помнил его с детства. Мать пользовалась гелем с похожим ароматом еще до переезда. Его же она дарила Романовым на всевозможные праздники, и им же часто пахло от Риты. В какой-то момент я даже понял, что если чувствую этот запах, значит Маргарита где-то рядом.
Подняв голову, я повернулся и посмотрел на девушку, которая сидела рядом. Она старательно делала вид, что разглядывает за окном пейзаж школьного двора. Однако дело было далеко не в пейзаже. Эта странная прическа, очки, острые скулы и аромат лесных ягод! Я не мог ее ни с кем спутать.
– Эй, новенькая? – шепнул я, продолжая буравить Риту взглядом. Неужели она думала, что останется незамеченной? Господи, да я постоянно натыкался в городе на нее! Все эти восемь лет смотрел и задавался вопросами: «почему женщины предают мужчин?», «почему мать бросила нас с отцом?», «почему Марго выбросила меня, как старую ненужную плюшевую игрушку?».
«Стоп! Что она вообще здесь делает?», – вдруг спохватился я.
– Эй, ты оглохла? – повторил я, усмехнувшись. Я видел, как на шее Риты дернулась венка и как напряглась каждая мышца в ее теле. Мне хотелось рассмеяться в голос – настолько комичной казалась эта ситуация.
– Шестаков! – крикнула Егоровна. – Скажи мне, у тебя шило в одном месте, прости Господи? Ну сколько можно крутиться? Тебе уже восемнадцать, а как будто в первый класс пошел!
Рита едва слышно прыснула, а я откинулся на спинку стула, подперев рукой подбородок. Мне плевать было, что классная требовала к себе внимания. Разглядывать ту, что растоптала мое сердце восемь лет назад, было куда интереснее.
– А кто это за первой партой? – подал голос Стрельцов. Я глянул на него и развел руками, мол, самому интересно.
– У нас новая ученица, – произнесла Егоровна. – Маргарита Романова. Риточка, встань, пожалуйста, поприветствуй класс.
Марго тихо вздохнула и сжала ручку, которую крутила в тонких пальцах. Я не сводил с нее глаз; давно мы не были настолько близко. Теперь я отчетливо видел, насколько сильно изменилась эта девчонка: за безразмерной рубашкой были заметны довольно женственные формы.
И пусть я ненавидел Романову, но отрицать очевидные вещи было сложно. Например, то, что она была красивой даже в этом тряпье.
Рита сглотнула и с неохотой поднялась из-за парты. Опять не посмотрела в мою сторону. Смешно. Устроила театр недотрог.
– Всем привет, – произнесла Марго. Голос ее звучал неуверенно, без былого задора и яркости. Я даже не признал его, ведь раньше она была более бойкой.
– Меня зовут Маргарита. Я очень рада со всеми познакомиться.
– Ты всегда так странно одеваешься? – бестактно спросила Лена Ильинская. Я закатил глаза, вслух издав смешок. Странно – не то слово. Что за дурацкие бабкины тряпки? Она что, в монашки записалась с тех пор, как вычеркнула меня из своей жизни? Черт! Нам ведь было всего девять. В этом возрасте не принято «вычеркивать».
– Лена, – крикнула Егоровна, сводя брови. Марго ничего не ответила и молча села обратно, опустив голову так низко, что ее подбородок почти касался груди.
– Браво! – хлопнув в ладоши, сказал я, продолжая прожигать ее взглядом.
«Ну же! Насколько тебя хватит, малышка? Сколько еще ты будешь делать вид, будто это я – вселенское зло», – я входил в азарт.
– Браво, друзья! Давайте поприветствуем…
– Шестаков, да сколько можно! – Егоровна ударила кулаком по столу. Кажется, ей мои концерты перестали нравиться.
– Наталья Егоровна, – крикнул с последней парты Раевский. – Вы мешаете социализации девочки в новом классе.
– Адаптации! – влезла Аллочка.
– Социализации! – не унимался Мишаня.
– Адаптации.
– Хватит! – вздохнула Егоровна. – Начнем классный час. У нас много тем, а поспорить вы и после успеете.
Класс неохотно умолк, и начались обсуждения выпускных экзаменов, выбора вуза, поведения на уроках. Мне это было не особо интересно, потому что и вуз, и экзамены для меня были делом решенным. Куда поступать мы с парнями уже выбрали, а экзамены я сдам, не дурак уж. Сейчас у меня были дела интереснее: Рита и ее поведение.
Я все сорок минут не сводил с нее глаз, пытаясь понять, как бы мне хотелось относиться к ней: игнорировать или изводить. Наверное, всего понемногу.
Женщин нельзя прощать.
Когда прозвенел звонок, одноклассники подскочили со стульев, не дав Егоровне даже завершить свою речь. Я тоже поднялся, взял рюкзак, который висел на моем стуле, накинул его на плечи и пошел в конец класса, к последней парте. Ребята медленно расходились, обсуждая гулянки в парке. Рита же быстрыми движениями сгребла вещи в старый ранец и уже собиралась убежать из кабинета.
Однако во мне что-то щелкнуло, и я решил вернуться к ней, сам еще не понимая себя до конца. Встал в проходе, скрестив руки на груди, злорадно глядя на Романову и выжидая, когда Марго поднимет голову. И вот она повернулась ко мне лицом: ее глаза янтарного цвета с зеленой каемкой вдруг посмотрели прямо на меня, Рита замерла на месте, как кукла в музее восковых фигур.
– Что такое? – мои губы растянулись в насмешливой улыбке. Но взгляд этих глаз, похожих на потухшие звезды выбил почву из-под ног. И веселье куда-то пропало, и шутки исчезли. Рита смотрела на меня снизу вверх из-под черных, пушистых, изогнутых ресниц. Смотрела, как смотрят потерявшиеся и провинившиеся дети на взрослых, которые их наконец нашли; как грешник смотрит на бога, держа в руках медовую свечку.
– Я пройду? – спросила она нежным голосом. Я и сам не понял, почему сделал шаг в сторону, позволяя ей пройти. Ее аромат скользнул в легкие, напомнив детство и ту проклятую любовь, подобную которой я не встречал больше никогда в жизни. Подняв руку, я задел кончиками пальцев каштановые пряди ее волос, заплетенных в толстую косу. Однако Рита то ли не почувствовала этого, то ли предпочла сделать вид, что ничего не произошло.
На мои плечи словно легла огромная тяжесть, я закатил глаза и громко выдохнул. Настроение упало ниже плинтуса, хотелось взять мяч и со всей силы швырнуть его в стенку. Я оглянулся: Романова почти дошла до дверей, когда к нам в кабинет влетели девчонки из параллели.
– Витя! – сладким тоном пропела Аленка. Она не заметила Риту, проскользнула мимо и буквально в долю секунды оказалась рядом со мной, чмокнула в щеку и залилась рассказами о своих планах.
А я продолжал смотреть в спину Марго. Смотреть и думать, повернется или нет. Повернется или нет?! Повернется… Повернулась.
Пулей выскочив из кабинета, я помчалась к лестнице. Мимо меня с шумом проходили ученики, их голоса звучали настолько громко, что вызывали раздражение. Мне хотелось закрыть ладонями уши или попросить всех вокруг помолчать. Я не смотрела под ноги, в какой-то момент оступилась и чуть не полетела кубарем. Сердце прыгало, как мячик, ребра будто сжимались от нахлынувших чувств.
Я тосковала.
И только когда мы столкнулись лицом к лицу, я отчетливо поняла, насколько сильно. Но в то же время, смотря на то, каким стал Шестаков, как его любят здесь, и на девчонку, что бежала к нему, мысль сама упала на язык: «мы разные». Наши дороги не должны пересекаться. Такие, как Шестаков, созданы для кого-то вроде его Алены, чьи глаза переливались, подобно алмазам.
В детстве было проще. В детстве мне казалось, что тепло и свет, исходившие от Вити, принадлежат только мне. Однако в то время, как мой свет успел погаснуть, его стал светить еще ярче.
Домой я вернулась без настроения. Но мама с Мотей играли на полу, и их заливистый смех заставил меня улыбнуться. Поэтому, забросив рюкзак в комнату, я вернулась в зал, уселась с ними и тоже стала веселить годовалого брата. Мне так хотелось, чтобы Матвей вырос в любви и никогда не узнал второй личности нашего отца. Наверное, поэтому теперь я еще более тщательно скрывала свои синяки и боль от матери. В конце концов, скоро закончится школа, и у меня будет отличный повод сбежать из дома.
Вечером позвонила Ната.
– Ну, колись! – с любопытством произнесла она.
– Мне нельзя вслух говорить такие вещи, – шепнула я в трубку, косясь на закрытую дверь. Я знала, что если отец услышит знакомое имя, он будет злиться.
– Ладно, давай тогда придумаем твоему Ромео обозначение. Как насчет «дерево»?
– Ты серьезно? – тихо засмеялась я, вспоминая улыбку Шестакова. А потом в мыслях возник образ Алены, и я ощутила укол ревности в груди.
– Конечно, а как мы его обсуждать будем? – возмутилась Краснова.
– У дерева есть свое дерево, смекаешь?
– Ой, ну, Ритусь, это вполне ожидаемо. Он же смазливый. Было бы странно, не будь рядом с ним девчонки, – деловито заявила Наташа.
– Она в жизни еще красивее, чем на фотках, – грустно вздохнув, призналась я. Мне в моих кофтах на три размера больше даже рядом не встать.
– Он тебя хоть узнал?
– Угу, притом сразу, видимо. И… – протянула я, вспоминая нашу встречу.
– И?.. – повторила за мной Ната.
– Нас посадили вместе, на первую парту.
– Да ну? – она так крикнула, что мне пришлось отвести телефон от уха.
– Я не глухая, не обязательно так кричать.
– Это же судьба, Марго! Вы должны быть вместе, для этого нужно только переодеть тебя.
– Не бывать этому, иначе отец мне такое устроит… У него на В… то есть на «дерево» красные сигналы, – я усмехнулась. Называть парня «деревом» смахивало на сумасшествие. Но лучше было так, чем получать удары от отца. Порой мне казалось, что это никогда не закончится, и я никогда не освобожусь от него. Но еще больше я боялась, что если отец перестанет бить меня, то переключится на мать, а этого я никак не могла допустить.
– Да пошел он, – фыркнула Краснова. – Вместе с моим на три веселых буквы. Ладно, у меня свиданка намечается. А ты сиди и фантазируй о своем смазливом мальчике.
– Какая ты добрая, – иронично подчеркнула я.
– Какая уж есть.
На этом мы распрощались с Наташей, и я стала готовиться к следующему дню в новой школе. Даже откопала рубашку которую носила несколько лет назад. Сейчас она идеально сидела на мне: обтягивала талию и подчеркивала грудь. Оказывается, у меня было что подчеркнуть. Однако когда следующим утром я вышла в ней к завтраку, отец чуть не подавился кофе.
– Это что за внешний вид? – крикнул он, ударив ладонью по столу. На звук тут же прибежала мама, испуганно осмотрела меня, поджав губы и теребя свою длинную, до пола юбку. Папа и ее заставил ходить монашкой.
– Я запачкала вчерашнюю… – тихо пролепетала, побоявшись посмотреть в глаза отцу. Казалось, в них сверкали молнии.
– У тебя больше нет вещей? – стальным и бескомпромиссным тоном произнес папа. Я понимала, спорить было бесполезно. Он вбил себе в голову, что одежда не должна обтягивать, что мы должны носить на себе мешок. Сопротивляться было бесполезно, поэтому я развернулась и поплелась к себе. Подойдя к шкафу, вытащила первую попавшуюся рубашку, нацепила ее на себя и со вздохом взглянула в зеркало. Юбка ниже колен, которая скрывала мои худые ноги и синяки на бедрах, белые носки и эта отвратительная рубаха, которую мне пришлось заправить под пояс. Очки на переносице как нельзя кстати дополняли образ ботанички, мечтающей стать невидимкой.
– Риточка, – мать вошла в комнату, прикрыв за собой дверь. – Ты не обижайся на отца, он у нас…
– Да, – с готовностью кивнула я, фальшиво улыбнувшись. – Он у нас и так многое пережил. Понимаю.
– Хорошо, – мать кивнула и вернулась к своим делам. Как легко было ей врать! Порой я даже задумывалась, дело в моем актерском таланте или в равнодушии матери. Но эти мысли не задерживались в моей голове: и без них жилось не сладко.
Надев на плечи рюкзак, я закрыла за собой входную дверь и пошла в школу. В этот раз специально вышла пораньше, чтобы пройтись пешком. В автобусах было душно в это время года, плюс вечная давка, будто весь город ехал в одном направлении. Лучше уж осенний ветерок и пение птиц вокруг, чем поездка на общественном транспорте утром.
До школы я дошла на удивление быстро, но почувствовала, что оделась совсем не по погоде: ткань рубашки была слишком плотной для начала сентября. Последний раз мы покупали одежду в прошлом году. Денег не хватало, а я не росла с некоторых пор, и могла продолжать носить прежний размер, соответственно не было нужды в покупке новых вещей. Да и отец решил, что тратиться на меня нет смысла, тем более появился Мотя: ему нужней.
Когда я подошла к воротам элитного учебного заведения, заметила школьников. Они были такие разные, не похожие друг на друга: кто-то с розовыми волосами, кто-то с пирсингом на губе, у кого-то на плечах висел чехол с гитарой, несколько мальчишек были подстрижены под нуль. Однако эти люди сходились в одном: яркие, улыбчивые. Словом, моя полная противоположность.
К школе подъезжали дорогие автомобили, из окон выглядывали отцы или матери, улыбались своим деткам и желали им хорошего дня. Мечта. Несбыточная для меня. Хотя я никогда не строила воздушных замков, но с тех пор, как отец изменился, прекрасные мечты больше не лезли в голову. Одна сплошная серая реальность. Хорошо, не бьет каждый день, и на том спасибо.
Свернув во двор, я замедлила шаг – скорее по какому-то предчувствию, чем осознанно. Я скользнула взглядом по спортивной площадке, посмотрела в сторону баскетбольного щита и замерла, не в силах отвести глаз. Витя вел пас, обходя то одного, то другого. Он вел мяч уверенно и совсем не глядя, продолжая отбивать ритмы об асфальт. Прыжок, подача – и крики девчонок, толпившихся рядом. Шестаков прошел вальяжным шагом мимо парней, раскинув руки, подобно щедрому и милостивому божеству, и горделиво задрав подбородок. На нем была свободная майка, не скрывавшая абсолютно ничего – наверное, поэтому я и смутилась.
Загорелая бронзовая кожа, рельефные плечи и лопатки, которые он отводил назад, подчеркивая идеальную спортивную осанку. И улыбка победителя. Влажные от пота волосы прилипли ко лбу Шестакова, он провел по ним ладонью, и в этот момент мы встретились взглядами. Улыбка сползла с его лица, =он вдруг сделался серьезным.
Сердце в груди словно разрывалось от стука, который заглушал даже шум улицы. Я слишком громко дышала, но никак не могла насытиться кислородом. А он продолжал смотреть. Прожигать взглядом каждую клеточку моего тела. Мои губы обдало теплом словно их коснулись чьи-то пальцы. Со мной никогда такого не было, и даже захотелось улыбнуться Вите, поднять ладонь вверх и поздороваться.
Однако в этот момент перед Шестаковым возникла Алена. Она повисла на нем, словно на спасательном круге, а Витя… он притянул ее к себе и чмокнул в щеку.
Глупость, конечно. Алена – его девушка, они в отношениях, и даже считаются самой популярной парочкой этой школы. Но почему мне вдруг показалось, будто в грудь вонзили кол?..
Силой я заставила себя отвернуться, ускорить шаг и продолжить свою роль невидимки. В конце концов, у меня отлично выходило уживаться с обликом серой Риты. Сейчас ничего не изменилось, да и не изменится.
Первым уроком у нас стояла математика. Вела ее Татьяна Николаевна – женщина довольно молодая, лет тридцати пяти с виду. Волосы ее были завязаны в пучок, на глазах тонкие прямоугольные очки, а одета она была в довольно скучное черное платье, облегавшее ее худое тело. Татьяна Николаевна напоминала меня.
Шестаков на урок не спешил, и не он один. Несколько ребят опоздали минут на пять, а кое-кто и на все двадцать. Скромная учительница лишь кивнула, натянуто улыбнулась и продолжила объяснять тему урока. Не знаю, любила ли она свой предмет, но искры и радости от самого процесса преподавания я в ней не заметила.
После математики в расписании шла физкультура, и тут меня поджидал сюрприз. Как выяснилось, спортивную форму выдавала школа, и на урок можно было идти только в ней, или – прогул. Форму мне, конечно, выдали, но попросили в следующем месяце за нее заплатить. Я знала, что это взбесит отца. А его плохое настроение всегда сказывалось на мне, в прямом смысле этого слова.
Переодевалась я последней, так что на урок пришла с опозданием. Даже скромно извинилась, но почему-то привлекла к себе особенное внимание одноклассников. Хотя и было понятно почему: в обтягивающих лосинах, которые подчеркивали каждый изгиб моих худых ног, я выглядела, видимо, странно.
– Опоздавшие у нас делают двадцать приседаний, госпожа… как вас зовут, кстати? – уточнил учитель, чьего имени я не знала.
– Маргарита Романова, – произнесла я, поправляя очки. За спиной послышался скрип, чьи-то шаги, и я словно почувствовала тепло, коснувшееся моей спины. Кинув взгляд через плечо, я замерла, заметив Витю. Теперь на нем была нормальная майка, которая прикрывала большую часть спортивного торса. Но от воспоминаний меня бросило в жар, и я поспешила отвернуться.
– Шестаков, в конец зала! – раздраженно крикнул мужчина. – Вместе с новенькой. Разгуливаете, словно сейчас не уроки, а перемена.
– От слова «вместе» бывают и дети, Олег Алексеевич, – с усмешкой сказал Шестаков. Одноклассники прыснули со смеху, а мне захотелось провалиться сквозь землю. Ну и юмор.
– Шестаков! – в очередной раз повысил голос физрук. Витя подошел ко мне вплотную, и неожиданно я почувствовала, как его пальцы коснулись моей спины. Он медленно провел от лопаток к пояснице. Мурашки побежали по телу; казалось, каждая клетка во мне ожила и затрепетала от этого простого прикосновения. Однако я быстро пришла в себя и сделала шаг вперед, бросив на Шестакова взгляд, полный раздражения.
– Пойдем, – ироничным тоном произнес Витя, его губы растянулись в надменной улыбке. – Поприседаем?