Дмитрий Шимохин
Жандарм-2
Дождавшись, когда моя одежда окажется у служащего в раздевалке, я ощупал горячий и вкусно пахнущий мылом костюм и с удовольствием его надел. После отправился к цирюльнику.
– Как вас остричь? – усадив меня на стул напротив круглого зеркала, учтиво спросил немолодой мужчина с щегольскими усами, вытянутыми в «струну» вдоль верхней губы.
Движения его были скупы и точны, не вызывая сомнений в его профессионализме. Припомнив, как я выглядел, когда только попал в тело Григория, постарался как мог описать.
– Покороче, но не слишком. Чтобы сверху осталась небольшая шапка волос. Бороду сбрить и оставить усы.
– Как именно остричь усы?
– Усы просто подравнять, дабы не лезли в рот и в нос, – а то последнее время не возможно стало, волосы то в нос лезут, то в рот аж неприятно.
– Как вам будет угодно.
Ножницы в его руках запорхали словно сами по себе вокруг моей головы, состригая лишнее. Закончив с прической, цирюльник перешел к моему лицу. Намазал кремом бороду и подточил острое лезвие бритвы, от которой у меня мурашки пошли по коже – такой горло перерезать случайно – раз плюнуть! Но мужчина свое дело знал крепко и уверенными отточенными движениями в несколько скребков очистил мое лицо от лишней растительности. Мне даже понравилось ощущение, когда холодная сталь скользит по коже, оставляя за собой чистую от волос поверхность.
В самом лучшем настроении я покинул баню и вернулся домой, засев за отчет, который ждал от меня Пантелеев. А уже вечером отправился в работным дом к завербованным мужикам. Пора уже выполнить и основное задание, данное Алексеевым – установить доверительный и даже дружеский контакт с моими «агентами».
Глава 3
Василий о чем-то разговаривал с Акинфеем, стоя возле входа в работный дом. Иногда они взрывались громким смехом, а Василий еще и руками размахивал, что-то показывая. Такую картину я увидел издалека, когда подходил к знакомому дому. Сергея я заметил позже. Он неторопливо прогуливался под ручку с какой-то девушкой метрах в тридцати от приятелей. Та смущенно отворачивалась, иногда напоказ вырывала руку из объятий парня, но потом вновь брала того под ручку.
Меня заметили, когда между нами оставалось метров двадцать. Причем первым заметил Акинфей. Улыбка тут же «стекла» с его лица, а на лбу пролегли складки, заметные даже в вечерних сумерках. Обернувшийся Василий наоборот, поначалу нахмурившийся из-за реакции друга, увидев меня, снова стал веселым.
– … можно договориться, – услышал я конец его фразы, обращенный к Акинфею, когда я подошел к ним. – Здравствуйте, ваше благородие, – это уже ко мне.
– Здравствуйте, – настороженно от Акинфея.
– И вам не хворать, – улыбнулся я.
– Никак, выздоровели? А баяли, что вас ранили, – удивился Василий.
– Было дело, да прошло. Разговор есть, пройдемся?
– Как скажете, – тут же легко согласился Василий.
Акинфей слегка сморщился, но кивнул. Звать Сергея и отвлекать его от девушки я посчитал излишним.
– Акинфей, как тебя по батюшке кстати?
– Прохорович я.
– Акинфей Прохорович, – мужик был меня старше, поэтому подобное обращение не вызвало у меня дискомфорта. Зато заставило удивленно вскинуть брови у самого мужика. – Василий рассказал тебе о моем предложении?
– Что мы должны вам докладывать, что у нас происходит, а вы, может, нам поможете? Да, говорил.
– Что думаешь?
– Что ничем вы нам, барин, помочь не сможете.
– Ну, ты моих возможностей-то не знаешь. Откуда такая уверенность?
– Сможете нам зарплату поднять? – желчно усмехнулся Акинфей. – Может, поговорите с приказчиком или с самим хозяином фабрики, чтобы он нам день рабочий сократил? Или найдете другую работу, где не гроши платят?
Я задумался, перебирая озвученные варианты на возможность их исполнения. Первый понятно – мимо. Второй – тут моих полномочий не хватит, но в принципе уточнить, сколько они работают и есть ли чем надавить на того же Патрушева – хозяина их фабрики – можно. В картотеку сходить, узнать, чем «дышит». Но это дело не быстрое, а вот третий вариант – со сменой работы – уже более реален. Только нужно узнать, что мужики умеют, и заняться вдумчивым поиском подходящей для них работы.
Мою задумчивость Акинфей понял неправильно и лишь усмехнулся, постаравшись скрыть промелькнувшее в глубине глаз презрение ко мне и моим попыткам найти к ним подход.
– Вот видите, – начал он. – Не в силах вы наши беды решить. Так и о чем тогда разговор? Только пугать могете. Другого у вас для нас нет.
– Василию я помог, – одернул я разошедшегося Акинфея. – Пусть не работой, но по здоровью. Кто сказал, что ты на той же фабрике рану никогда не получишь? Или не заболеешь ничем? Куда пойдешь? В больницу гражданскую? Или у вас при фабрике она есть? И как? Ты уверен, что там тебе смогут помочь? А если твоим родным такая помощь потребуется? Да и в другом я могу подсобить. Зайти с вопросом туда, куда вас не пустят, например. А может, в кутузке окажешься, так я вытащить могу. Не понадобится? Все мы под богом ходим.
Акинфей опустил глаза в землю и, кусая от раздражения и злости губы, задумался. Я ему не мешал. Василий шел рядом притихший и в наш разговор не лез.
– Я подумаю, – через несколько минут выдавил из себя Акинфей.
– Подумай, – кивнул я. – И вот еще о чем подумай. Тот же ваш дядька Увар с эсерами сотрудничал. Укрывал их бойцов, которые генерал-губернатора пытались взорвать. А он-то как раз не просто может надавить на хозяина вашей фабрики и сократить вам часы работы, или чтобы он зарплату вам поднял, но и прилагает для этого все усилия. И вам о том известно. Так что ты, рассказывая мне о работниках, что в незаконных партиях и кружках состоят, и себе помогаешь. Они ведь кроме как взрывать и убивать, другого не умеют. Те, кто что-то могут, в официально разрешенных профсоюзах состоят. И с властью сотрудничают. А та им навстречу идет.
– Ага, по шажку в наперсток, – фыркнул Акинфей.
– Зато после их действий, никто на рабочих гонений не устраивает. За шкирку не хватает и в тюрьму не бросает. Да и процесс этот только недавно начался. Профсоюзы-то когда разрешили?
– Да почитай уже пятнадцать лет прошло, – заметил Акинфей, давая мне кусочек новой информации.
– Вот и сравни. Что было до них и что стало после. Там, где они уже пятнадцать лет работают.
– А ведь верно Григорий Мстиславович молвит, – вмешался Василий. – Вон, на Никольской фабрике мне сестра рассказывала, уж какая благость! И больницы есть, и оклад не чета нашему. Да и ей, когда она понесла, стипендию платили!
– Ха! – тут же вскинулся Акинфей. – Ну ты сравнил. То же фабрика Морозовых! Дед нынешнего Саввы – сам из крепостных был! Чай не забыл об этом и внука хорошо воспитал. У Морозовых и до профсоюзов работать было не в пример лучше, чем у любого дворянина!
– Так-то оно так, – согласился Василий. – Да только с профсоюзом это у них шибче пошло.
Тут возразить Акинфею было нечего, хотя по лицу было видно – очень хочется.
– Так ты согласен? – когда спор двух мужиков утих, спросил я Акинфея.
– Да, – нехотя выдавил он.
– Тогда по рукам, – протянул я ему ладонь.
И тот ее пожал. Все, первый успех есть! А дальше уже будем понемногу его развивать.
Попрощавшись с мужиками, наказал им прийти завтра вечером ко мне, заодно подумать – есть ли какие проблемы, какие я смогу помочь решить, ну и для меня рассказ подготовить о тех, кто с запрещенными партиями может быть связан.
Утром в главное управление пришел пораньше. К Алексееву на экзамен по выполненному заданию только к десяти надо было, а пока решил заскочить к Пантелееву. Передать отчет о задержании и выяснить, насколько мне по шапке прилетит, за свой поступок. Но он удивил.
– На, распишись, – забрав отчет, протянул он мне бумагу.
– Это что? – взяв документ, не удержался я от вопроса.
– Приказ о досрочном восстановлении тебе звания с учетом перевода на наш стандарт и награждение премией в сто рублей, – хмуро буркнул куратор.
И тут до него дошло, что вообще-то я должен быть еще в больнице.
– Ты как так быстро вылечился? – пока я удивленно шеей крутил и вчитывался в текст, спросил он.
– Настой регенерации, – решил я обойтись двумя словами. Не получилось.
– Он же стоит сто пятьдесят рублей! Откуда у тебя такие деньги? Ты недавно у меня занимал пять, а тут такие деньжищи, – он подозрительно посмотрел на меня. – Или ты нашел деньги у задержанных бомбистов и себе их присвоил?
– Да когда бы я успел? – я мягко говоря ОЧЕНЬ удивился последнему предположению Пантелеева. – Нет, помогли.
– Кто?
– Добрые люди.
– Так, курсант, вы похоже не понимаете, – начал закипать Пантелеев. – За такую «помощь» обычно требуют плату. Причем такую, что вы сами не заметите, как уже предадите и коллег и службу и самого Государя императора! И я сейчас не шучу и не нагнетаю!
– Успокойтесь. Это помощь от Лидии Воронцовой. И к нашей службе не имеет никакого отношения.
Упоминание Воронцовой слегка умерило пыл Пантелеева, но он все равно попытался стребовать с меня еще один отчет о нашей повторной встрече. Ну уж дудки! В мою личную жизнь я его пускать не намерен! И так уже один раз сглупил, давая отчет о нашем посещении Хитровки. Но там и правда не все просто было. И у меня время служебное, и само место – тот еще гадюшник. Но сейчас – обломится!
Пантелеев аж побелел от гнева, но смог взять себя в руки и больше не упирался. Я же вернулся к прочтению выданных бумаг.
Все верно. Теперь я корнет с правом ношения табельного револьвера. Отдельно шла ведомость о награждении, которую нужно было идти обналичивать в банк. Все-таки есть бог на свете!
– Тебе повезло, что ты вовремя подошел, – заявил тем временем Юрий Николаевич. – А то бы объяснительную писал. Я как раз хотел лично со всем курсом провести беседу до того, как вы уйдете к Павлу Георгиевичу.
– О чем?
– Я ваш куратор, не забыл? Вы мне должны отчет о проделанной работе давать ДО того, как пойдете к вашим преподавателям. И вообще меня в курсе держать, если что серьезное происходит.
– Но мне об этом сказано не было, – справедливо заметил я.
– Меньше по девушкам бегать надо, – буркнул он. – Я об этом всей группе сообщил, когда ты после комиссии к Воронцовой побежал.
– Так вы же сами и отпустили! – возмутился я. – К тому же я потом вернулся, и вы мне лично план занятий вручали.
Пантелеев поджал губы. А что тут скажешь? Видно, что он сам забыл мне сказать, а признавать это перед подчиненным не хочет.
– В общем, теперь отчет сначала мне, а уж потом к наставникам, – прервал он молчание.
– Есть, – козырнул я.
Иного ответа от меня не ждали. Кабинет у Пантелеева был небольшой, так что остальных членов нашей группы я ждал в коридоре. В течение двадцати минут все собрались, и вышедший куратор повел нас в здание с учебными классами.
Когда мы зашли в класс и все расселись, Пантелеев коротко обрисовал проведенное мной задержание и тут же предложил найти допущенные ошибки, и как по мнению остальных нужно было поступить.
– Первая ошибка – недооценка противника, – поднялся со своего места Озерский. – Предположить, что напавшие на генерал-губернатора люди вооружены и способны дать серьезный отпор – первое, что нужно было сделать. А раз так, то попытка задержать их в одиночку, без оружия – затея заранее обреченная на провал.
– Хорошо, – поощрительно кивнул ему Пантелеев. – Садитесь. Кто еще что добавит? Мирзоянов, прошу.
– Опасения курсанта Бологовского, что подозреваемые сбегут, оправданы. Но в данном случае тогда он должен был выполнить функции наружной слежки, отправив привлеченного сотрудника полиции за подмогой. От дома до полицейского участка, насколько я помню карту города, было примерно пятнадцать минут ходьбы. Если бы подозреваемые попытались за это время скрыться – курсант должен был «сесть им на хвост» и проследить до следующей точки их лежки.
– Вот! Слышите, курсант Бологовский, – с мрачным удовлетворением посмотрел на меня Пантелеев. – За явным численным и силовым преимуществом противника вы должны были проследить за ним! Вы как лекцию по филерскому делу слушали?
– Никак. У нас ее еще не было, – срезал я разошедшегося Пантелеева. – По плану занятий, она должна проходить завтра.
– Все равно, своя-то голова на плечах у тебя есть? – не унимался куратор.
– А как бы вы поступили на моем месте? – не выдержал я.
– По инструкции! – тут же решительно ответил Пантелеев. – В которой четко сказано – задерживать обнаруженного вооруженного противника обязаны бойцы роты быстрого реагирования!
– Хорошо, что там был я, а не вы. А то преступники бы так и сбежали от наказания, пока вы бегали бы в управление за ротой бойцов.
– В управлении есть телефон, – процедил Пантелеев. – Как раз для подобных случаев. Его номер вы обязаны выучить наизусть.
– Да, – кивнул я с самым серьезным выражением лица. – Я телефон там тоже рядом видел, никуда и отлучаться мне бы не пришлось и терять из виду подозреваемых. Как и во многих других подобных случаях, телефон всегда находится под рукой.
За моей спиной раздался сдавленный смешок Кузнецовой. Куратор скрипнул зубами… затем выдохнул и потребовал доклад о выполнении задания.
– Картотека, – начал я доставать из матерчатой сумки бумаги.
Саму сумку я купил у Марины Сергеевны. Давать просто так пусть даже на один раз она ее не хотела, а вот продать купчиха согласилась. До этого из управления я нес бумаги просто в руках. Хорошо хоть не шел тогда по улице, а взял извозчика. Но чем дальше, тем чаще мне потребуется предмет для переноски вещей и я стал подумывать о покупке портфеля. Но пока – простая матерчатая серая сумка.
– Кроме ее заполнения мне было поручено ротмистром Алексеевым установить более доверительные отношения с завербованными рабочими и дополнительно узнать слухи и мнения о том, кого они считают виновным в покушении на генерал-губернатора. Отношения я установил, что касается их мнения по покушению на генерал-губернатора, то рабочие винят в этом дворян. С учетом задержания нападавших и их принадлежности к запрещенной партии социалистов-революционеров, считаю, что такой слух может распускаться намеренно членами этой партии или сочувствующими им. Основная задача – отвести подозрения от себя и вызвать еще большее недовольство рабочих к дворянскому сословию.
– Садитесь, – буркнул Пантелеев и наконец-то переключился на остальных.
К другим курсантам он почти не цеплялся, а если и задавал вопросы, то в основном уточняющие и тут же давал совет, как стоило бы выполнить задачу более качественно. Естественно по его мнению. Это я тоже внимательно слушал. Все же знаний у него по работе действительно больше, как и опыта. Надолго с каждым он не задерживался, все же времени до экзамена у Алексеева оставалось все меньше, а итоговую оценку нам будет выдавать как раз он.
Закончил Пантелеев опрос ровно без пяти минут десять. Об этом он сообщил нам сам, посмотрев на свои часы-луковку. Дальше группа разошлась по преподавателям. Все же та же Аглая хоть и входила в подчинение Пантелеева на время учебы, но ее основной профиль не оперативная работа и училась она не у Алексеева.
Ротмистр встретил нас скупым кивком и, мельком просмотрев созданные каждым картотеки, вернул их обратно с наказом пополнять и делать копии в основной архив как минимум раз в месяц. Дальше выслушивал доклад о выполненном задании и делал заметку в лежащем перед ним журнале, не давая никаких комментариев, переходя от одного курсанта к другому.
– Хорошо, – захлопнул он журнал, когда все доложились. – Завтра вас ждет лекция по филерскому делу. Что касается оперативной работы и вашего обучения у меня. Базис я вам рассказал еще на прошлом занятии, дальнейшее обучение – по вашему личному желанию на факультативных занятиях. Расписание их проведения висит в коридоре около лестницы, вы должны были его видеть. На этом все. Свободны.
– Все? – искренне удивился Селиверстов. – Но это же не входит ни в какие педагогические рамки! Самый обрезанный курс лекций, что преподавался в университете, в котором я имею честь работать, составлял не меньше восьми занятий!
– Вы ничего не знаете о наших особенностях, а уже поучаете? – жестко усмехнулся Алексеев.
– Нет, но…
– Работа оперативника – в поле! – перебил его ротмистр. – Причем, как правило, график у него не нормированный. Задача жандарма нашего направления – собирать информацию через постоянные контакты с завербованными агентами для упреждения действий, угрожающих спокойствию и жизни граждан и целостности нашего государства. Оперативник может и обязан повышать свою квалификацию, но без активного применения знаний это бесполезно! Да и не так велика наша служба, чтобы по несколько месяцев обучать небольшую группу курсантов. Кстати, кто из обладающих даром хотя бы попытался его тренировать?
Позади меня зашелестели парты и обернувшись, я увидел вставших Мирзоянова, Селиверстова и Лебедева.
– Все? А остальные что же? – он обвел взглядом меня и Озерского.
– Виноват, – тут же, как истинный армеец, подскочил с места подпоручик.
– Выполнение остальных заданий не оставило времени на тренировку навыка, – ответил я. – Исправлю в ближайшее время.
– Вот об этом я и говорю, – победно посмотрел ротмистр на профессора. – Каждый из вас развивается индивидуально и результат выдает сообразно вашим способностям и работе с окружающими людьми. Вот вы, Аркадий Сергеевич, получили знания по магии разума. Натренировали их. А напавших на генерал-губернатора бомбистов в это время задержал Григорий Мстиславович, который этой тренировкой не занимался. Запомните, в нашем деле главное – результат. Ваша учеба направлена на его получение, но если вы способны его давать без дополнительных занятий – никто их вам навязывать не будет. На этом все. Свободны.
Мы покинули класс, но выходя, я чувствовал на себе осуждающий взгляд Селиверстова. И пусть ротмистр вроде как встал на мою сторону, но когда я признался перед остальными сослуживцами, что не тренировал навык ощущения эмоций, то чувствовал стыд. Ну и просто нужно повышать свои магические способности. Да и свою «выключалку» потренировать. Почему бы не попробовать договориться об этом в Таганской тюрьме, как и советовал Алексеев? Решено! Сейчас же еду туда!
Глава 4
– Монументальное сооружение, – выйдя из брички, прокомментировал я открывшийся вид на здание таганской тюрьмы.
Из красного кирпича, охватывает аж два квартала и состоит из целого комплекса трех и даже пяти этажных зданий. Окна в трехэтажном здании узкие и высокие. В пятиэтажном – больше похожи на квадраты со стороной в метр.
– Тага-анка, я твой бессменный арестант, – протянул я возникшую в голове строчку.
И сам удивился, откуда она взялась. Что-то из прошлой жизни снова всплыло?
Отбросив ненужные мысли, я уверенной походкой двинулся к входу в здание тюрьмы. Вместо обычных дверей в стене к зданию была сделана пристройка всего два на два метра. Сначала заходишь в нее, там тебя останавливает стальная дверь со смотровым окошком. Над головой висит лампа, хорошо освещая «посетителя».
– Документы, – потребовал дежурный за дверью, открыв окошечко.
Я передал свое «удостоверение» жандарма.
– Тренировать дар?
– Да.
– Впервые у нас?
– Да.
Атмосфера в приемной «будке» не придавала мне словоохотливости. Хотелось поскорее ее покинуть, либо выйдя на улицу, либо наконец зайдя внутрь здания.
– Вам показать все?
Я от такого предложения чуть рот в удивлении не раскрыл.
– А у вас и такое практикуется?
– Не для всех, но к людям из вашего ведомства приказано оказывать максимальное содействие.
– Тогда я согласен.
Вернув мне бумагу, дежурный наконец отпер дверь и впустил меня внутрь. Я оказался в широком и довольно высоком арочном коридоре. Для освещения с потолка свисали лампочки через каждые пять метров. Дежурный оказался не один. За столом слева от входа сидел пожилой дядька в двубортном кителе с погонами городового старшего оклада. От уже привычных мне армейских знаков различия погон городового отличался тем, что был квадратным с плетеной веревкой поверх.
– Здравствуйте, – встав со своего места, коротко кивнул он мне и представился. – Иван Игоревич Ромашкин, – после чего тут же сел обратно, взявшись за ручку и придвинув к себе журнал. – Имя, должность, цель прибытия.
– Григорий Мстиславович Бологовский. Корнет жандармерии. Хочу потренировать магию разума.
Тщательно все записав, он снова посмотрел на меня.
– Николай проводит вас в изолятор, заодно и покажет, что тут есть у нас по пути. Но прошу надолго не задерживаться. По указу начальника тюрьмы у вас есть час.
– Благодарю, – кивнул я ему и пошел вслед за молодым Николаем, впустившим меня внутрь.
– Таганская тюрьма была создана более ста лет назад при императоре Владимире втором, – начал молодой надзиратель, убедившись, что я иду за ним.
Голос его оказался хорошо поставленным, а слова вылетали без запинки. Было заметно, что ему роль экскурсовода не впервой исполнять.
– Мы сейчас находимся в главном корпусе. Здесь на третьем этаже исполняют службу начальник тюрьмы, его высокоблагородие полковник Куйбышев, его заместитель, заведующий хозяйственной частью, – тут он покосился на меня и помахав неопределенно рукой закончил, – ну и другие высокие чины. На втором этаже у нас типография. В основном печатаем служебную литературу для полиции, но иногда и брошюры агитационные для профсоюзов выпускаем и другое по мелочи. На первом этаже столовая. Не смотрите, что мы сейчас вдоль стены идем, вход в нее со двора, чтобы заключенные в общий коридор не вырвались и толпой нас с Иваном Игоревичем не смяли.
– А чем заключенные у вас занимаются? – стало мне интересно. – Сидят по камерам все время?
– Да вы что? – рассмеялся Николай. – Зачем из них дармоедов делать? Нет, у нас работный дом, пусть и тюремного типа, как его высокоблагородие любит говорить. Работают они. Во дворе огороды расположены, в той же типографии несколько человек трудится. Есть портняжный цех, слесарная и токарная мастерские. Они в других корпусах расположены. Вот отработают положенную смену и тогда уж по камерам.
Мы дошли до конца коридора, который был перекрыт решетчатой дверью. За ней начинался уже другой корпус – пятиэтажный, который вплотную примыкал к главному зданию. Это я еще с улицы заметил. Николай отпер ее ключом, связку которых снял с пояса, пропустил меня вперед и пройдя следом запер ее за собой. Вот здесь я уже увидел двери в камеры. Такие же решетчатые, что легко можно увидеть, чем заняты сидящие в них люди. Сейчас камеры были пусты. В каждой камере было по две привинченных к полу коек без спинок или по-простому нары и ведро в углу.
Где-то в середине коридора к нему примыкал короткий проход к внутреннему двору тюрьмы. Рядом с ним же была лестница, на которую и свернул мой провожатый, начав спускаться вниз, в подвальную часть корпуса.
– Сюда отправляем самых буйных или тех, кто отказывается работать, – пояснял на ходу Николай. – Ну и за драки между заключенными все участники попадают сюда. Обычно хватает одного дня, чтобы посидев в одиночестве на хлебе и воде, заключенный успокоился и больше не нарушал распорядок. Сейчас здесь занято три камеры.
Здесь двери уже были стальными с окошечками, как при входе в здание Таганки. Подойдя к одному из них, Николай остановился и указал на дверь.
– Вот, Григорий Мстиславович, прошу. Как мне известно, вам для практики совсем не обязательно видеть заключенного, поэтому вы уж извините, но окошечко я открывать не буду.
И он отошел от меня на пару шагов, словно чего-то опасаясь. Я повернулся лицом к стальной двери и уже поднял руку к груди, чтобы начать, как меня охватил мандраж. Вспомнилось, как по мне ударили эмоции Лидии при первом применении показанного навыка. Как тогда нахлынуло воспоминание из прошлого, а я на несколько мгновений выпал из ощущения окружающего пространства. А если сейчас все повторится? Или еще чего похуже произойдет?
Помотав головой, чтобы прогнать предательский страх, я решительно подал магию в указательный палец и начертил им по часовой стрелке круг, соединив получившуюся фигуру со своим источником. Из-за того, что я поторопился, получившийся канал оказался слишком большим и в меня бурным потоком хлынули чужие эмоции, выбив из головы все мысли.
Тоска… Черная тоска и безысходность, что рвет душу. Хочется выть. Слезы сами наворачиваются на глаза. Обида на всех. Бессильная злость. Даже злоба и ненависть. Миг оглушительной злобы схлынул, как смытый волной, и вновь накатила тоска. Нельзя. Ничего нельзя сделать…
– Как вы, Григорий Мстиславович? – встревоженно склонился надо мной Николай.
В затылке чувствую тупую боль. В нос шибает запах нашатыря, флакончик с которым держит в руках мой провожатый. Лицо его встревоженное и сочувствующее. Я лежу на полу коридора рядом с дверью в изолятор.
– Что произошло? – с трудом садясь прямо на полу и даже не пытаясь встать, спросил я у него.
– Вы побледнели сначала, потом покраснели, и на лице ярость появилась, а затем глазки закатили и – хлоп! – бухнулись. Я уж видал такое. Лаврентий Семенович, наш медик, говорит, что это шок от слишком большого количества чужих эмоций. Вроде как разум мага не выдерживает, и он отключается. Это еще ладно! Были случаи, когда во время вот такой тренировки не в обморок падали, а на стены кидались или даже на меня. Вот где жуть!
– Я еще раз попробую, – поднялся я на ноги я встал перед дверью, уставившись на нее исподлобья как на противника.
– Вы уверены? А вдруг снова хлопнетесь? Или кидаться начнете? Может, погодите? Завтра придете?
– Нет, – мотнул я головой. – Сейчас я знаю, к чему быть готовым. Справлюсь! Для того и тренировка, чтобы такого не допускать.
– Вам виднее, – с сомнением протянул Николай.
В этот раз я действовал медленнее. Да и круг начертил совсем крошечный, почти точку. Ну и когда соединял со своим источником, делал это аккуратно, готовый в любой момент разорвать созданный «прокол».
В меня опять полилась чужая тоска, но на этот раз она была в разы слабее. Словно откуда-то издалека. Сильная эмоция, но если впустить ее в себя совсем немного, можно отстраниться. Постояв перед дверью в изолятор минуты две, концентрируясь на том, чтобы не дать чужой эмоции стать моей собственной, я разорвал прокол.
– Уф, – выдохнул я облегченно и даже стер тыльной стороной ладони выступивший от напряжения пот со лба. – Аж голод накатил.
– Такое бывает, – согласно кивнул Николай, спокойно подходя ко мне поближе.
А то до этого он от меня еще на несколько шагов отошел, опасаясь, что я сорвусь и не справлюсь с чужими эмоциями.
А еще голод, зверский голод начал одолевать меня, как будто я не ел пару дней.
– Есть у вас, где поесть?
– Только баланда для заключенных. Мы из дома обед носим. Господин начальник с другими офицерами в ресторацию ходят.
– Да я бы сейчас и от баланды не отказался, – признался я.
Мне было плевать, лишь бы насытится и утолить разыгравшийся голод.
– Вы наверное ее просто никогда не ели, – заметил Николай. – Но я могу сходить в столовую и набрать вам. Только уж извиняйте, но вас туда не пущу. Только с разрешения старшего офицера, а они сейчас как раз на обед все должны были уйти.
Мы вернулись обратно к Ивану Игоревичу, после чего, предупредив его, Николай умчался за баландой для меня.
– Бледно выглядите, Григорий Мстиславович, – заметил мужчина. – Но по первой у многих разумников так. Выпить не желаете? Чтобы чувства успокоить? У меня есть.
– Нет, благодарю, – отказался я.
Уж не знаю почему, но к алкоголю меня совсем не тянуло. Ни разу не хотелось «принять на грудь» с момента своего появления здесь. Даже сейчас. Вскоре явился и Николай с металлической тарелкой и ложкой. Иван Игоревич любезно сдвинул свой журнал в сторону и предоставил свое место, пока я ем. Похоже городовым было просто скучно и им было интересно, как я отреагирую на еду для заключенных. В принесенной тарелке была разваренная гороховая каша. Какая-то вязкая, помешав ее ложкой, обнаружил кусочки лука. На вкус она была хоть и соленой, но и только. Набить брюхо таким блюдом можно, но о вкусовых изысках можно только мечтать. Правда, мне сейчас как раз это и нужно. Сначала медленно, но привыкнув к непривычному вкусу, все быстрее я выхлебал всю баланду, почувствовав приятную тяжесть в животе.
– Спасибо, – отдал я тарелку Николаю.
– Надо же, – покачал тот головой, – сам бы не увидел, не поверил, что дворянин и маг по своей воле такое съест.
– Случаи бывают разные, – заметил я. – Но ты прав, повторять этот опыт мне как-то не хочется.
Таганку я покидал с облегчением. Хоть коридоры там и широкие, света из окон падает достаточно, но серый цвет каменных полов и белая побелка стен как-то не вызывает радости. А уж про подвал с комнатами изолятора и говорить нечего. Баланда лишь закрепила чувство безнадеги и тоски. Я ее и доедал в конце уже больше не от голода, как сказал Николаю, а чтобы прочувствовать на себе быт арестантов. Как говорил на лекции Алексеев – чтобы понять кого-то, надо на какое-то время «побывать в его шкуре». А кто ведает, где мне может пригодиться знание, как и чем живут заключенные.
Сейчас же, выйдя на свежий воздух, я решил прогуляться и впитать в себя «запах свободы», чтобы скинуть сгустившуюся в душе атмосферу мрачности и безысходности.
Медленно шагая вдоль улиц Москвы, я смотрел на людей вокруг. Как когда-то в Твери. Только здесь их было больше в разы, что создавало шум, суету и то неуловимое ощущение быстрого ритма характерного только для этого города.
Ресторацию, про которую говорил Николай, я увидел через двадцать минут неспешной ходьбы. Красивое здание с колоннами около входа и важным лакеем в ливрее на входе. Он с гордостью и достоинством распахивал двери перед господами и дамами, выходящими из подъезжающих карет и автомобилей. И зорко следил, чтобы пятерка чумазых мальчишек в грязных курточках с рваными на коленках штанами не подходили близко. Вот он в очередной раз шикнул на них, когда они, из озорства играя в собственно выдуманную игру «подкрадись к лакею как можно ближе и не будь замеченным», оказались всего в пяти метрах от входа в ресторацию.
А уже через секунду, словно имея глаза на затылке, уже подскочил к дверям и распахнул их перед выходящими наружу двумя богато одетыми молодыми людьми в изрядном подпитии. Явно дворяне и из богатых родов. Громко смеясь и толкая друг друга локтями, явно довольные жизнью, они прошли до дороги и перед ними тут же остановился извозчик, даже не дожидаясь, пока его позовут. Те, приняв его расторопность как должное, завалились в карету, и та тут же тронулась, освобождая место перед входом для других посетителей. Пятерка мальчишек проводила карету завистливыми и голодными взглядами. После чего они потеряли интерес к прошлой забаве и двинулись вдоль дороги, шаря глазами по витринам лавок и магазинов, расположенных вдоль улицы.
