Олег Никитин
Падение сквозь ветер
«11 февраля. Да, искусственное зерно прожило довольно долго, почти полминуты. И все же мне кажется, что таким путем я не смогу прикрепить к нему ауру так, что она от него не отделится. Кажется, мне нужна поддержка старых магов. Деррек когда-то говорил мне о Криссе Кармельском и его незаслуженно забытом трактате о магии воздуха. Я чувствую, что без свежей идеи дело у меня не сдвинется.
21 февраля. В тот же день я перерыл каталог и обнаружил, что фолиант Кармельского у Дециллия, и оказалось, что книга ему не очень нужна. «Старик выжил из ума, когда писал свой труд», – сказал он мне. Я спросил его, почему он так считает, и Дециллий пустился в рассуждения о наивности представлений старых магов об огне. «Крисс пишет, например, что огонь – самая неустойчивая форма сущего, но это утверждение неверно. Я лично доказал, что в любом предмете, более теплом, чем кусок льда, обязательно присутствует элемент магии огня». Он уже приготовился оседлать своего конька и прочитать лекцию о своих достижениях в этой области, но я сослался на занятость и ушел. Кажется, Дециллий слегка обиделся. Он, в общем, добродушный малый, хоть и растяпа. Странно, что он так быстро отыскал книгу на своем захламленном столе.
25 февраля. Вот уже пятый день я читаю этот древний трактат, но большая часть текста посвящена магии воздуха, а о магии третьего уровня вообще не упоминается. Но читать интересно, поэтому я не прерываюсь и даже иногда выполняю упражнения, приведенные Мастером в конце каждой главы. Особенно мне понравилось измененное заклинание прямого вихря. То есть оно практически такое же, как классическое, изученное мной еще во времена стажерства, но отличается тем, что в центре вихря создается очень большая плотность воздуха. Я отошел в угол кабинета и мысленно прочитал его – модификация довольно неудобоваримая и мне лень ее запоминать, – и тотчас завертелся и взлетел чуть ли не до потолка. Этот вихрь еще несколько минут метался по лаборатории, не желая слушаться заклинания нейтрализации. Он чуть не свалил стеллаж, пока я собирал свои кости после падения, а потом я распахнул окно и выдул его в небеса. Надеюсь, он не причинил вреда какой-нибудь птице. Кстати, я не послушался совета Крисса и не усилил заклинание. Видимо, мне даже следовало его ослабить.
26 февраля. Не заметил, как добрался до приложений. Тут, пожалуй, гораздо больше спорных мыслей, чем во всем предыдущем тексте, и даже есть несколько страниц о магии третьего уровня. Например, он пишет: «Пытаться создать жизнь на пустом месте, при помощи одних только слов – занятие настолько же бесполезное, настолько лишенное смысла». Это смахивает на тавтологию, но определенный резон в словах старика все же есть. «Чтобы овладеть магией третьего уровня, магу мало овладеть стихией воздуха – ему необходимо изменить самого себя». Пока я читал простые на первый взгляд и в то же время какие-то дикие рассуждения Крисса, в моей голове будто что-то щелкнуло. Я увидел один путь, который может, при некоторой удаче, привести к положительному результату. Я разволновался настолько, что долго не мог собраться с мыслями, но наконец сформулировал для себя новое направление экспериментов: с завтрашнего дня я попробую работать не только с самодельным зерном, но и с настоящим! А «изменить себя» я не могу: что за нелепость? Пока я с возбужденным видом расхаживал по кабинету, превращенному вихрем в свалку, явилась М. и расхохоталась. «Что тут смешного?» – вскричал я, стараясь удержать в себе рабочее настроение. «Зачем ты учинил здесь погром?» – спросила она. После этого она за четверть часа привела лабораторию в прежнее состояние, а я вдумчиво переставлял на полках ингредиенты. Она, кажется, поняла, что я переполнен какой-то новой идеей, но приставать с расспросами не стала.
27 февраля. Не могу поверить, что у меня получилось! Мой «Зефир» засветился устойчивым зеленым светом и горел почти минуту! Но по порядку: я закопал искусственное зернышко в широкий стакан с плодородной землей – честно говоря, я позаимствовал ее из горшков в кабинете Деррека, – перемешанной с костным порошком. Рядом я посадил три настоящих зерна, но так, чтобы они не забили своим светом мою подделку и я мог точно определить, изменилась ли интенсивность амулета при пробуждении моего зерна или нет. Сажать полноценные зерна не имело никакого смысла, и так было ясно, что они приживутся, поэтому двум из них я причинил разные повреждения вплоть до почти полной раздробленности, близкой по структуре к моим мучным слепкам. Что любопытно, одно из них, самое пострадавшее, балансировало на грани жизни и смерти, его зеленая аура мерцала…»
Валлент едва не пропустил это место, затем еще раз перечитал последнее предложение и в недоумении потер лоб. Как он смог увидеть жизненную ауру, если такая способность если и открывается, то наверняка лишь на третьем магическом уровне? Мегаллин или о чем-то умалчивал, или пояснения могли быть даны им в более ранних записях, которыми магистр пока не располагал. Все это звучало по меньшей мере поразительно – погибший маг, похоже, действительно далеко ушел по своему неторному пути к магии жизни.
«…Я рассадил их на равном расстоянии друг от друга, на одной линии, и поставил стакан на подоконник. Затем собрался с духом и произнес один из вариантов своей формулы оживления, в предыдущих опытах приводивший к наилучшим результатам. И в последний момент я добавил к заклинанию фрагмент магии воздуха, тот, что вызывает сильный горизонтальный ветер в ограниченном объеме. То, что у меня в итоге получилось, не описано ни в одной, даже самой безумной книге! Правда, я пока не могу понять, что все это значит. Я высадил в линию четыре объекта: здоровое зерно, поврежденное частично, почти раздавленное и искусственное. В момент завершения магической формулы зеленый сектор на амулете стал быстро сдвигаться вправо, от здорового зерна к моей подделке! А затем мое искусственное зерно умерло. Примерно через десять минут картина практически стабилизировалась, и я установил следующее: мое и первое, бывшее полностью здоровым зерно мертвы, второе восстановило свою ауру, а третье стало примерно таким же, как второе до опыта, и постепенно поправляется. Я настолько возбужден, что даже не могу думать, так что пока никаких объяснений у меня нет. Ясно только, что магия воздуха принудила зеленую ауру перетечь с левого, здорового зерна на три остальных. Но почему слепленное мной не удержало ее?
3 марта. Я еще несколько раз ставил тот же самый опыт, совмещая в одном стакане настоящие и искусственные зерна. И сейчас наконец могу с уверенностью утверждать, что суммарная интенсивность зеленой ауры не меняется. Иными словами, никакие мои ухищрения не приводят к тому, чтобы одновременно сохранили жизнеспособность оба зерна – и мучное, и живое. Если я не смогу создать для них дополнительную жизненную энергию, – или откуда-нибудь перекачать ее, – одно из них обязательно погибнет.
15 марта. Крисс оказался прав – оживляя одно зерно, я убиваю другое. Полное впечатление, что они незаметно меняются местами. Я даже специально нарисовал чернилами на своем искусственном зерне крестик, чтобы точно знать, действительно ли ожило именно оно. Ключевую роль в перебрасывании жизненной силы играет магия воздуха, это я доказал. Вчера приходила М., и я специально для нее провел эксперимент и, кажется, мне удалось ее заинтересовать. «А что, без здорового зерна совсем ничего не получится?» – конечно, спросила она. Мне пришлось сослаться на мнение Крисса и все свои предыдущие опыты, и тогда она сказала буквально следующее: «А чем аура животных отличается от ауры растений?» Этот вопрос поставил меня в тупик, и я решил посмотреть в литературе, что по этому поводу думают классики магии. Но я сомневаюсь, что найду там сколько-нибудь разумные слова о природе ауры – до сих пор это понятие было почти мифическим, оставаясь одним из пустых теоретических терминов, и только я смог придать ему конкретное содержание! Все-таки удивительные вещи случаются на тернистом пути познания истины. Казалось бы, далекая от магии женщина, пусть даже сталкивающаяся с ее адептами почти ежедневно (все так привыкли к ее красоте, что без нее Орден, по-моему, «опустеет», и никто не задается вопросом – чем она тут, собственно, занимается), а выдала такую мысль, которая может полностью перевернуть все наши представления о магии третьего уровня. Надо только ответить на ее вопрос, и если в самом деле животные, и я в том числе, для амулета суть равноправные носители зеленой ауры, то моя работа только начинается.
17 марта. Сегодня проводил первое «официальное» испытание своего нового вещества. В последний момент решил послушаться Дессона и добавил в состав собственной крови (предварительно я высушил и размолол ее). Ограничился 1-м золотником на лот, как Дессон и советовал. Честно говоря, если от кого и можно было ожидать подобной рекомендации, так это от Шуггера (тот, разумеется, предложил бы крысиную или еще чью-нибудь). Долго выбирал место для смазки и наконец остановил выбор на своем старинном шраме времен народных волнений 812-го года. Хуже ему (шраму) не станет, зато результат будет, что называется, «налицо».
18 марта. Кажется, единственное, что отличает ауру животного от растительной – это ее интенсивность, никаких качественных различий мне пока усмотреть не удалось. Более того, я уверен, что доказал их идентичность, закопав рядом со своим самодельным зерном червя и проведя сеанс передачи. Теперь я при желании смогу, наверное, составить сравнительную таблицу жизнестойкости доступных мне живых существ, если бы это имело хоть какой-нибудь смысл. Для меня довольно того, что сила ауры возрастает с усложнением организации животного – от червей к змеям и лягушкам, летучим мышам, птицам, крысам и так далее. Очевидно, что в самой вершине этой пирамиды стою я, человек: мощь моя поистине необозрима. Кстати, тот червь, как ни странно, выжил и постепенно восстановил свое здоровье – здесь я зацепил еще одну проблему, а именно, при какой потере ауры организм еще в состоянии восполнить ее недостаток, а при какой его смерть неизбежна? И где в таком случае черпает силы больное животное? Я уже подумываю над структурой и содержанием своего собственного трактата по магии третьего уровня, но всякий раз заставляю себя заниматься более важными вещами. Кто его будет читать? Хотя лет десять назад он перевернул бы магический мир, и меня наверняка возвели бы в ранг Великих магов. Даже Крисс Кармельский не был Великим!
23 марта. Шрам на плече и не думает рассасываться, только покраснел и зудит. Видимо, я все же не угадал с составом, а Дессон не всемогущ.
24 марта. Сегодня впервые в этом году, днем случилась оттепель, и капли стучали по моему подоконнику. Я полностью готов к тому, чтобы начать опыты только на животных, для начала самых простых, например, лягушках. Что-то мне подсказывает, что я не смогу создать сразу завершенный образец; в лучшем случае зародыш. Один вопрос теперь по-настоящему мучает меня – как поместить его в благоприятную среду, где он мог бы развиваться? Имплантация слишком сложна, и проводить ее всякий раз, тем самым нарушая будущую среду обитания зародыша, глупо. Кажется, пора вернуться к авторам пыльных фолиантов: в этом разрезе я еще их не читал. И еще: мне, видимо, на время нужно перестать вести дневник; или, может быть, стоит хранить его дома. По-моему, в мое отсутствие кто-то рылся в моем ящике, и дневник лежал не совсем в том же месте, где я его оставил. К сожалению, дома у меня не бывает никакого желания пачкать пером бумагу, да и здесь я не слишком регулярно веду свои записи. Стоит ли это делать – другой вопрос. На лабораторный журнал меня, конечно, хватает – сказываются уроки учителя, да только фокус в том, что понять его в состоянии только я. Вид Наддины вызывает приступ непреодолимой слабости, но она редко избавляет меня от своих домогательств, хотя я уже не раз высказывал ей свое возмущение. Мне все труднее сдерживаться, чтобы не стукнуть ее по толстой морде. А она только смеется и стаскивает с меня штаны. Меня просто бесят ее вульгарные ухватки. Но готовит она вкусно, ничего не скажешь, да и стирает чисто. Честно говоря, без нее мне пришлось бы худо, даже М. это понимает. Решено: больше ни строчки. Если мне нужно будет записать какое-нибудь особенно мудреное заклинание, достаточно лабораторного журнала, и совсем необязательно при этом излагать, зачем оно мне понадобилось».
Свеча окончательно оплыла, и ее фитиль с ноготь размером уже почти плавал в лужице воска. Валлент достал из ящика стола новую и зажег ее от расплавленной, затем попросту водрузил свечу прямо на вязкую массу. Дневник 819 года, – или его первая часть – закончился, и после прочтения магистр должен был признать, что труд Крисса Кармельского, несомненно, играет в этой туманной истории не последнюю роль. У него появились имена еще нескольких людей, и встречи с ними можно было провести до выяснения судьбы трактата древнего мага. О том, кто такая М., можно будет поинтересоваться у любого члена Ордена, наверняка им известна эта женщина.
Глава 5. Таксидермия
Бессет появился у магистра за несколько минут до того, как звонарь огласил окрестности десятью звучными ударами в колокол. Юноша сменил свою форменную одежду на наряд более свободного покроя, добавив к холщовым штанам и рубашке длинный водонепроницаемый плащ веселого сине-зеленого оттенка. Он спешился и вошел в магазин, где в это время дня, конечно, никого не было. На звук дверного колокольчика из жилой половины дома возникла Тисса и без всякого воодушевления уставилась на помощника Валлента.
– Что вам угодно? – спросила она. – Сейчас мы торгуем только «Антинюхом».
Тут из своей спальни, где он одевался к выезду, вышел магистр и кивнул пребывавшему в смущении гостю.
– Это Бессет, сотрудник имперской Канцелярии, – сказал он дочери, а затем представил ее гостю.
Вскоре он уже вывел Скути на улицу, где его ждал помощник, и взобрался в седло.
– Сегодня для тебя есть отдельное и важное задание, – сказал Валлент. – Отправляйся домой к Мегаллину и поговори с некоей Наддиной. Я думаю, что она служила у него, и живет она сейчас там же, где ее бывший хозяин. О смерти Мегаллина, полагаю, ей знать не обязательно. Надеюсь, адреса магов имеются в Канцелярии?
– Конечно, магистр. Что я должен узнать? – Бессет явно волновался.
– Просто расспроси ее о характере и привычках мага. Веди себя как можно естественней, и где-нибудь в конце беседы ненавязчиво спроси, не сохранилось ли у нее каких-нибудь необычных вещей, принадлежащих ее хозяину, и не вел ли он записей, когда возвращался из Ордена. Возможно, он делал заметки в лаборатории и приносил их домой, чтобы они никому не попали в руки. Скажешь, что все это нужно для музея.
– Какого еще музея?
– Разве в Ордене не хранятся некоторые из личных вещей самых знаменитых магов?
– Никогда об этом не слышал… Разве что принадлежавшие Мастерам. Хотя… да, действительно, в Ордене есть что-то вроде музейной комнаты. Я ни разу там не был.
– Какая в конце концов разница? Раз тебе не нравится идея с музеем, придумай что-нибудь еще, настолько же убедительное. Например, Мегаллин пропал, не выполнив договорные обязательства, и требуется его отыскать. Но если она откажется отдать тебе что бы то ни было, не скандаль и уезжай. Помни только, что мне важно знать, вел ли он дневник в последние три месяца жизни или нет. Я буду в Ордене, так что подходи к двум часам в лабораторию Мегаллина.
Бессет поклонился, пришпорил свою лошадь и затрусил по Подковной улице в сторону имперской Канцелярии.
А Валлент свернул на чрезвычайно узкую и грязную улочку, не имевшую названия. В прежние годы она служила ему дорогой на работу, в Отдел частных расследований. Но на этот раз он не опасался за чистоту своих сапог, предоставив Скути право самостоятельно выбирать относительно чистую тропу среди мусорных куч. Как назло, начал моросить теплый дождик, и от забитой канализации повеяло таким смрадом, что Валлент пожалел о своем решении срезать дорогу.
Подъезжая к Отделу, магистр издалека увидел нескольких связанных между собой людей в крайне непритязательной одежде, занимавшихся расчисткой мостовой. Впрочем, у них было не слишком много работы – босс Отдела, неувядаемый Груммельн, частенько выгонял задержанных мошенников на улицу, где они метлами и лопатами сгребали мусор и сгружали его на телегу. Подавляющее большинство из них было самоучками, раздобывшими магические формулы и заклятия первого уровня и наиболее ходовые компоненты смесей, чтобы опутывать свои жертвы паутиной иллюзий. После этого они обчищали их карманы или прилавки. Иногда попадались более квалифицированные личности, которые использовали для своих целей истинную магию иллюзий – самородки, настоящие «народные» таланты, сумевшие извлечь истину из гор словесной шелухи. Но не имея своих запрещенных порошков и зелий, они представляли собой обыкновенных людей, неспособных никого обмануть.
– Эй, Валлент, ты ли это? – раздался зычный голос бородатого следователя, сидевшего на ступеньках каменного крыльца. Это был крупный человек средних лет, одетый в традиционный темно-зеленый наряд сотрудника Отдела, местами протершийся и полинялый. Его массивную голову прикрывала от капель дождя черная кожаная шляпа с опущенными полями, так что вода, не задерживаясь, струйками стекала ему на спину и плечи.
– Тебе что, нечем заняться? – Магистр спрыгнул с лошади и подошел к нему. – Феттиг, ты слишком стар, чтобы глядеть за этими пронырами.
– И то верно! – захохотал тот, мощно хлопая Валлента по плечу. Широкое лицо бородача расплылось в улыбке, а за толстыми красными губами сверкнули на удивление здоровые зубы. – Махнем в наш кабак? А этих прикуем к перилам!
Когда Валлент еще служил в Отделе, Феттиг был начинающим следователем. Удалось ли ему добиться успехов или нет, магистр не знал, но судя по тому, что он надзирал за пойманными мошенниками, лавров магистра он не снискал. Валлент с сомнением пощупал деревянные перила, ограждавшие лестницу с левой стороны, – они скрипели и пошатывались. Да и все двухэтажное здание Отдела частных расследований за последние годы изрядно обветшало, а сам Отдел, растерявший лучших сотрудников после войны, уже не вызывал такого уважения в людях, как раньше. Криминальная стража, напротив, неожиданно окрепла и вполне успешно ловила обычных жуликов, несколько лет назад заполонивших города. Новые правила судопроизводства помогли справиться с волной преступности, и из них главное: обвинение уже не нуждалось в прямых доказательствах, достаточно было косвенных. Кстати, такая практика постепенно получила распространение и в работе Отдела. Но Валлент к этому времени уже ушел в отставку, так что не мог оценить всех преимуществ новой системы, позволявшей при меньших усилиях отправлять в темницу на правом берегу Хеттики больше преступников. Злоупотреблений, конечно, тоже хватало, но тогда главным для Отдела было сбить волну мошенничеств, а когда это удалось, новые порядки уже основательно прижились.
– Эти перила не удержат и собаку, – осклабился магистр. Он расспросил Феттига о некоторых старых знакомых, в момент его последнего визита в Отдел еще работавших в нем, но здесь оставалось все по-прежнему, разве что с вымиранием населения дел становилось все меньше.
Через четверть часа Валлент уже продолжал свой путь к Ордену и вскоре, миновав западный угол дворца, выехал к ограждению имперской конюшни. Конюший без разговоров принял у него Скути и поставил ее в крытое стойло.
В холле Ордена следователь снова выдержал процедуру идентификации, на этот раз занявшую всего четверть минуты, и обошел сбоку центральную лестницу, под которой пряталась каморка привратника. Через приоткрытую дверь он заглянул внутрь, но хозяина там не оказалось. В комнате размером десять на шесть шагов с наклонным потолком разместился бархатный диван темно-синего цвета, большой плоский аквариум с земноводными, террариум с разноцветными змеями, несколько летучих мышей, сова и ворона – все в собственных клетках, а также пять деревянных коробов с ярко-зеленой травой и даже цветами. Посередине громоздились небольшая угольная печка и ящик с топливом, а на полке стоял нехитрый посудный набор. Судя по всему, где-нибудь по углам обязательно жили в своих загонах крысы и другие живые поставщики популярных магических веществ. Все это едва освещалось через узкое оконце в дальней части комнаты.
Валлент прикрыл дверь и обвел взглядом холл, соображая, где может находиться Блоттер. В первую очередь стоило проверить бывшую кухню, сейчас превращенную в склад хозяйственных принадлежностей. Обойдя лестницу с другой стороны, магистр углубился на несколько шагов в правый коридор и открыл дверь служебного помещения.
Посреди тесной комнатушки, опираясь о деревянную швабру, стояла Халлика, приходящая работница лет сорока. Привратник же с помощью длинного рычага усердно наливал воду в ведро, подставленное под торчащую из дальней стены медную трубу. При появлении следователя они разом замолчали и уставились на него со скрытым напряжением.
– Вы Блоттер? – спросил он, обращаясь к сухопарому, довольно бодро выглядевшему старику, одетому в небрежно заштопанный зеленый камзол и черные гетры.
– Да, я. Что вам угодно, магистр… Валлент?
– А у вас отличная память.
– Не жалуюсь.
Служанка стояла с полуоткрытым ртом и переводила взгляд круглых глаз с магистра на Блоттера и обратно, жадно ловя каждое слово.
– Вы уделите мне несколько минут?
– Отчего же нет? – Блоттер ободряюще кивнул подруге и последовал за гостем в свое жилище под лестницей. – Вы снова работаете в Отделе? – осмелился спросить он, входя в комнату и закрывая за собой дверь.
– Давайте присядем, и я расскажу вам о цели своего визита.
Старик смахнул с дивана какие-то мелкие коричнево-серые кусочки, разительно напоминавшие птичий помет, и уселся в напряженной позе. Некоторые из тварей стали метаться по своим клеткам, иногда вскрикивая, но люди не обратили на них внимания.
– Я совсем ненадолго отвлеку вас, – стараясь придать голосу успокаивающие интонации, сказал Валлент и с опаской устроился рядом с Блоттером. Предположение старика, что магистр вернулся в Отдел частных расследований, не устраивало его, и он решил выложить заранее приготовленную легенду. – Как бывший сотрудник Отдела я выполняю личное поручение Мастера и изучаю надежность системы безопасности Ордена. Расскажите мне, пожалуйста, что случится, если сюда войдет кто-нибудь посторонний, чей отпечаток не содержится в памяти системы?
– Да может, вам лучше у самого Мастера об этом спросить?
– Но ведь вы работаете здесь дольше него и должны знать о таких вещах не в теории, как он, а на практике. Все дело в том, что он не помнит, когда в последний раз в Орден проникали посторонние люди. И сама система такая древняя, что никто толком и не знает, как она функционирует. – Тут Валлент слукавил, ведь документы, где защита здания подробно описана, наверняка мирно пылились в архиве.
Старик погрузился в задумчивость и молчал очень долго. Зверье тем временем привыкло к незнакомцу и шипело уже не так громко. Магистр, рассматривая тварей, обратил внимание на неподвижного ежа, разместившегося на полке почти под самым потолком в высокой части комнаты, над окном, и молча сверлившего посетителя блестящими глазенками. Чучело какой-нибудь несчастной жертвы магических опытов, кажется, стало в Ордене обязательным элементом обстановки. Семь лет назад таксидермией тут не увлекались.
– Да, на моей памяти был один случай, лет тридцать назад, – очнулся привратник. – Тогда какой-то маг-недоучка проник в кабинет на первом этаже, через окно. Месяца за два до этого его прогнали из Ордена.
– И что случилось?
– Я уже спал, но сквозь сон услышал его крики и поспешил на них. Второпях я забыл запасные ключи, так что мне пришлось за ними вернуться. Прошло минут десять, прежде чем я нашел дверь, за которой раздавался шум. А когда я вошел туда, грабитель лежал на полу и не двигался. Он был весь мокрый с головы до ног, и у него обгорели все волосы на голове.
– Он был мертв?
– А то как же!
Он вновь надолго замолк, и Валленту пришлось сказать:
– Как он мог обгореть, если был мокрым?
– А это уж я не знаю, господин, спросите у Мастера. Не иначе огонь и вода были магическими, как по-другому?
Валлент знал, что вице-консул Даяндан хорошо разбирался в магии. Может быть, не хуже покойного Мегаллина, если у него хватило сил справиться с ним на расстоянии. Оставалось неизвестным, сможет ли квалифицированный маг противостоять охранной системе Ордена. И вопрос этот грозил так и остаться невыясненным, поскольку все настоящие маги столицы, кроме Даяндана, работали в Ордене и были здесь своими.
– Хорошо, проникновение через окно карается смертью. А что произойдет, если чужак войдет через дверь?
– А вы-то сами как в первый раз вошли? – скептически поинтересовался старик.
– Со мной был господин Бекк, он держал меня за руку.
– Ну да, ну да, – закивал привратник и вновь задумался, но на этот раз ненадолго. – Так вроде ничего особенного и не случится. Пару раз такое бывало, я сам видел, как человек замирает и не может сдвинуться. И подойти к нему нельзя, как будто на воздушную стену натыкаешься. Один так полночи простоял, кричал там, надрывался, да только не слышно его было. Мастер пришел утром, на него посмотрел, поговорил, узнал, что ему надо, и после этого за дверь-то и выгнал.
– Что, своими руками?
– Зачем своими? Дунул на него, он и слетел со ступенек.
Как ни крути, утверждать однозначно, что вице-консул не сможет проникнуть в здание, Валлент бы не стал. Все-таки азианец, вероятно, владел магией воздуха, с помощью которой создавался невидимый кокон вокруг нарушителя.
– А каким образом система защиты видит, что в Ордене посторонний? – спросил магистр.
Блоттер недоуменно покосился на него и пожал плечами:
– Господин Валлент, вы уж про магию меня не спрашивайте, я в ней не понимаю. Что другое – пожалуйста, а уж в эти дела я не вмешиваюсь.
– А не бывало ли случая, когда кто-нибудь пытался вынести из Ордена что-нибудь ценное – например, старую книгу или магический предмет?
– Не припомню такого. Я даже не знаю, можно это сделать или нет. При выходе отсюда магия ни разу не срабатывала. Может, кто и выносил что-нибудь, я ведь не могу стоять у двери и магов обыскивать.
– Они к вам хорошо относятся? – неожиданно поинтересовался Валлент.
– Как обычно, – замялся Блоттер. – Вы же сами знаете, что они малость не в себе, все время такими странными вещами занимаются. Вот магистр Шуггер любит разных животных разрезать, достает из них внутренности и развешивает на веревках. За одной крысой, помню, с сачком гонялся, а она между стен летала, будто каучуковый шарик – и смех и грех! Зато все разбежались, а то по ночам в открытую шуровали. Так он потом на летучих мышей перекинулся – всех на чердаке переловил.
Видно было, что привратник не слишком одобряет деятельность кровожадного мага, но осуждать открыто его пристрастия не считает возможным.
– Значит, говорите, здесь жили летающие крысы? – недоверчиво поинтересовался Валлент, подозревая Блоттера в старческом слабоумии.
– Только одна, да и ту просто зачаровали, вот она и полетела, – с оттенком печали улыбнулся старик, припоминая былой казус. Вдруг он нахмурился и строго взглянул на магистра. – Да вы, может быть, думаете, что кто-то из господ магов может охрану сломать? – вдруг воззрился он на гостя.
– Я не исключаю такой возможности, – согласился Валлент, довольный тем, что ему не придется изобретать причину своего интереса к характерам членов Ордена. – Работа у них, сами знаете, нервная, все возможно. Может быть, вы припомните какие-нибудь странности в поведении кого-нибудь из магов?
Блоттер явно напрягся и отвел взгляд, видимо, пребывая в сильном смущении. Конечно, это не его дело – рассуждать о привычках хозяев, но Валлент был все-таки представителем Мастера, и привратник, видимо, решился поделиться с ним своими наблюдениями.
– Не знаю, поможет ли вам то, что я заметил, – нерешительно начал он, – ведь господин Мегаллин, мир его праху, уже покоится в могиле…
– Расскажите мне, что вы видели?
– Ну ладно, слушайте. Я всегда его уважал, да и маги, по-моему, тоже. Деньгами мне иногда помогал. Знаете, ему ведь несладко пришлось, когда Мастер Эннеллий… да это дело прошлое.
– Ну почему же, все может быть важным.
– Я ничего не помню, давно это было, – отрезал Блоттер и поспешил продолжить: – Вот и с семьей у него не заладилось. Говорил мне, что жениться нет никакого смысла, все равно детей не будет. Как-то весной он пошутил, что подбросит мне ядовитую змею, я еще посмеялся вместе с ним… Потом мне деньги нужны были… я на скачках проиграл. Так вот, это уже в мае было, я попросил у господина Мегаллина немного, чтобы долг отдать. Он всегда мне давал, пусть не в тот же день, на другой, но ни разу мне не отказал. А тут как-то усмехнулся недобро и спрашивает: «Что, опять не на ту лошадь поставил, старый шалунишка?» Мне обидно стало, что он так говорит, но я виду не подал, конечно, признался. «У Халлики своей займи, она даст», – сказал он и ушел. Даже не знаю, почему он стал таким злым, раньше бы он так меня не обидел. Пусть я всего лишь слуга…
– И что было дальше?
– Дальше-то? Да ничего, больше он со мной не разговаривал, не замечал как будто. А потом, в июне уже, я кормил змей, и одна из них меня укусила. Я посмотрел, а это маленькая гадюка была, и у нее был зуб целый, она вместе со всеми в моем ящике ползала. Я сразу про этот разговор вспомнил, как он мне про змею сказал. Я уже подумал, что смерть моя пришла, побежал к нему, а сам уже чуть не падаю. Хорошо, что гадюка совсем молодая была, а то бы не добежал. А он как будто ждал меня, и говорит, ложись, мол, на стол, и какой-то горшок с цветами мне на грудь поставил. А больше я не помню ничего, сознание потерял. А очнулся когда, то мне получше стало. Я сам встал со стола, а он сказал, что я могу идти к себе, спасибо, мол, старик, за вклад в познание истины. Так и сказал, и до того мне за него неловко сделалось! Такой был человек хороший, а дошел до того, что уже на людях стал опыты свои ставить.
– А что цветок, завял?
– Откуда вы знаете? – поразился Блоттер.
– Я только предполагаю.
– Точно, я еще удивился, что был совсем еще крепкий куст, а стал весь черный, словно неживой. Я даже подумал, что он его подменил, когда я без памяти лежал.
