Николай Александрович Добролюбов
Деревня. Рассказы для юношества
Рассказы для юношества о сельской природе и сельском быте. СПб., 1859
Давно уже не встречали мы детской книги, так хорошо задуманной и исполненной, как «Деревня». Мысль познакомить детей с явлениями природы и с деревенской жизнью в высшей степени заслуживает одобрения. И видно, что сочинительница книжки (рассказы эти написаны дамой) принялась за свое дело с полным сознанием его важности и пользы. Значение книжки всего лучше объясняется ее собственными словами в предисловии:
Как ни странно это, а надобно сознаться, что не только многие городские жители, которые из города почти никуда не выезжали – разве только в ближайшие окрестности, называемые дачами, – но даже многие из молодых деревенских жителей, которые и родились и воспитываются в деревне, – даже и они не знают деревни и быта русских мужичков, как им следовало бы знать. Им часто случается проходить или проезжать в экипаже мимо полей, случается видать и крестьян, работающих на поле, но они все-таки не знают, что и как растет в этих полях, как они пашутся и засеваются, как производятся разные крестьянские работы и как живут сами крестьяне. Им кажется, что им и не для чего это знать. Они думают, что только то и занимательно, что происходит в больших городах да в иностранных землях, о которых они читают в книгах или слышат от старших, а на то, что происходит каждую минуту перед их глазами, в полях, в лесу, в крестьянских жилищах, – и смотреть не стоит. Им кажется, что это нужно знать только крестьянину, который с детства не учится ничему более, кроме сельских работ, и который в этих работах проводит всю свою жизнь; а человеку образованному или готовящемуся быть образованным, человеку, который учится и разным наукам и иностранным языкам, зачем ему знать, как пашутся и засеваются поля, как производятся разные крестьянские работы, как живут сами крестьяне? Ему вовсе но нужно и не любопытно это знать. Но ведь не только то любопытно, что далеко от нас. Много занимательного и прекрасного рассеяно около нас на каждом шагу, да мы часто проходим мимо и не замечаем. Мы всё думаем, что диковинки за морями, за горами; а их можно встретить везде. Природа везде природа; везде она занимательна и разнообразна, на севере, как и на юге…
Но ведь в деревне не одна природа; есть и люди…
Вот чернеют в конце поля за изгородью, которою оно обнесено, бревенчатые стены и тесовые и соломенные крыши крестьянских жилищ. Немногие из этих бревенчатых домиков или изб, как их называют, – красивы на вид: иные ветхи, малы, построены кое-как, покосились набок. Но неужели вы думаете, что в этих тесных стенах, под этими низкими крышами, не происходит ничего хорошего и занимательного, ничего такого, на что стоит посмотреть всякому, что можно и полюбить от души, когда увидишь? Если вы так думаете, вы очень ошибаетесь.
Ведь наше отечество не только тот город, в котором мы живем: Петербург, Москва, Тверь, Новгород, Ярославль или Тула. Русские села и деревни – тоже наше отечество, русские мужички – тоже наши земляки. И мало того, что они наши земляки: они наши кормильцы. Мы каждый день едим тот хлеб, который они добывают из земли в поте лица; их трудом мы сыты, их трудом богато наше государство.
В России городов гораздо меньше, чем сел и деревень; горожан меньше, чем сельских жителей – крестьян и помещиков; без деревень не могли бы существовать и города; без сельских жителей – нечем было бы кормиться горожанам.
А что в жизни русских мужичков для вас много незнакомого, много такого, чего вы не увидите в жизни горожан или людей образованного сословия, так об этом и говорить нечего.
И не только жизнь крестьян, даже жизнь многих помещиков, которые постоянно живут в деревне и сами хозяйничают в своих поместьях, даже и их жизнь и занятия во многом отличаются от жизни и занятий горожан. И в их жизни найдется кое-что особенное, свое, чего нет в жизни городских жителей. А в жизни крестьян этого особенного еще больше. Жизнь русских крестьян-землепашцев многим отличается и от жизни горожан и от жизни помещиков. Это совсем особенная жизнь, с особенными занятиями, особенными обычаями. И говорит русский мужичок хоть тем же русским языком, как и мы, да не совсем так: иногда образованный горожанин не поймет мужичка, иногда мужичок не поймет горожанина, хоть оба говорят по-русски. И одеваются крестьяне и крестьянки не так, как мы, и жилища у них не так устроены, и привычки у них иные, чем у нас.
А между тем, несмотря на это, мы чувствуем, глядя на них и на их житье-бытье и слушая их разговор, мы чувствуем, что их жизнь и их язык не совсем для нас чужие; мы чувствуем, что хоть на мужичке серый сермяжный кафтан, грубый и неуклюжий, а на нас тонкое, щеголеватое платье, хоть у него и походка и приемы совсем иные, чем у нас, а все же, несмотря на эту видимую разницу, он нам сродни и чем-то на нас похож. Он взглянет, засмеется, и нам понятны и этот взгляд, и этот смех, и у нас в ответ на них что-то зашевелится в душе. Да! Где бы мы ни жили, хоть бы в самом блистательном, столичном городе Петербурге, и кто бы мы ни были, хоть бы первые богачи или первые ученью в городе, мы все-таки чувствуем, что между нами и русским мужичком, в каком бы захолустье он ни скрывался, есть много общего, много сходных, врожденных свойств и наклонностей.
Проникнутая такими мыслями рассказчица сообщает детям множество описаний нашей сельской природы, лугов, лесов, озера, реки и пр., говорит о сельских работах – о сенокосе, жнитве, молотьбе, изображает жизнь мужиков, их труды и отдохновения и пр. Описания природы несколько растянуты: видно, что рассказчица, думая применяться к смыслу детей, нарочно старалась часто перевертывать для них одну и ту же фразу (что заметно отчасти и в приведенном нами предисловии). Это во многих местах вредит полному изяществу и живости описания. Но зато сельские работы описаны очень просто и отчетливо. Кроме того, заметно, что описания эти согреты теплым чувством любви к крестьянам, кормильцам нашим, и полны уважением к их невзрачному, по истинно полезному труду. Одно неприятно поразило нас в «Деревне»: несколько идиллический тон, придаваемый рассказчицею многим описаниям. Кто живал в деревне, тот знает, например, что помочь, собираемая помещиком, вовсе не везде и не всегда бывает так радушна, исполнена праздничной готовности и преданности, как это описывается в «Деревне»[1]. Точно так же людям, бывавшим на сенокосе, известно, что эта работа если и считается легкою, то только сравнительно со жнитвом, а в самом деле она также порядочно может намозолить руки. А рассказчица описывает сенокос так, что по ее изображению нужно подумать, будто сенокос есть одна забава, сельский праздник, и более ничего… Словом – мы желали бы, чтобы в книжке крестьянский быт изображался не в столь радужном цвете.
