bannerbannerbanner
История русской словесности

Николай Александрович Добролюбов
История русской словесности

Полная версия

На стр. XXIII предисловия г. Шевырев считает нужным оправдаться пред публикой – не в том, что решается снова выступить с продолжением своих лекций (как следовало бы ожидать), а в том, что это продолжение так замедлилось. В оправдание он приводит разные труды свои «на пользу университета, младших товарищей по науке и студентов» и, кроме того, намекает еще на какие-то «душевные скорби, борьбу с судьбою, великое и трудное дело жизни», в которые он должен отдать отчет только богу. Наконец, в извинение себе ставит автор и то, что «работает без предшественников в этом деле, которые могли бы облегчить ему построение целого и разработку подробностей». Между тем по самым примечаниям в книге г. Шевырева видно, что он весьма много пользовался исследованиями преосвященных Макария, Филарета, профессора Горского[21] и др. Кроме того, нельзя не заметить, что большая часть книжки г. Шевырева состоит из красноречивого пересказа житий святых русских; жития же эти давно уже обработаны не менее красноречивым пером А. Н. Муравьева, того самого, который у г. Жеребцова отличен наименованием шамбеляна.[22] Соображая все это, необходимо приходишь к мысли, что отзыв г. Шевырева – просто неблагодарность к его предшественникам.

Характер общих понятий г. Шевырева, неизлечимо-мистический, виден также из примеров, подобных следующим. Говоря о железных дорогах и телеграфах, он признает их пользу вот по каким основаниям: «В этих явлениях чувствует и сознает человек осязательным образом свое духовное назначение и предвкушает, так сказать, на земле то совершенное уничтожение времени и пространства, которое ожидает его в будущей жизни» (стр. XXVIII). Это, так сказать, ординарный академик и профессор поэтизирует…

В другом месте (стр. XX) г. Шевырев доказывает, что знания и промышленность процветали в древней Руси ибо в ней был «искусный и опытный кормщик Антип Тимофеев». Серьезно… Вот слова ученого мистика: «Как же из древней Руси, при отсутствии всякой промышленности, всякого знания, объяснить искусного и опытного кормщика Антипа Тимофеева, которому мы, в рогах Унской Губы, обязаны спасением жизни Петра?» Как же это объяснить, в самом деле? Мы думаем, что материал для объяснения могут г. Шевыреву доставить в этом случае описания путешествий к различным диким островитянам.

Внося мистицизм во все явления действительной жизни, даже самые уродливые, г. Шевырев доходит до того, что не стыдится давать следующее объяснение кликушам:

Мы все знаем, с каким благоговением русский человек преклоняет свою голову перед налоем евангельским и внемлет понятному громогласному слову благовестия; мы знаем, с каким внутренним трепетом он сретает, во время литургии, песнь ежехерувимскую, и как глубоко чувствует свое недостоинство, когда священник, приступая к св. причащению, из алтаря возглашает миру: святая святым! В эти три мгновения божественной литургии каким-то особенным трепетом бьется сердце благочестивого русского. Здесь надобно искать первого объяснения тому психологическому явлению, которое известно в нашем простом пароде между женщинами под именем кликуш! (стр. 108, примеч. 6).

Признаемся – если б этот пассаж был написан не г. Шевыревым, которого благочестие не подвержено сомнению, а кем-либо другим, то мы приняли бы его за самую неприличную насмешку…

21Среди источников своего исследования Шевырев неоднократно называет «Историю русской церкви» Макария, епископа Винницкого (т. 1–3. СПб., 1857) и статьи других историков церкви – профессора А. В. Горского и Филарета, епископа Харьковского.
22См.: наст. изд., т. 1, с. 622 и примеч. 35 на с. 843.
Рейтинг@Mail.ru