Ласточка – самая неугомонная летунья. Кажется, летать для нее почти так же необходимо, как дышать воздухом: она ест, пьет, купается и даже иногда кормит детей на лету, с какою-то непостижимою торопливостью, будто опасаясь присесть на минуту, чтобы не потерять времени везде побывать, всюду завернуть и все высмотреть.
Очевидно, в этом она находит удовольствие. И как не находить его в этой быстроте, в этой легкости крыльев, которая дает ей свободу вдруг метнуться в неизмеримую высоту такой изменчивой, такой подвижной стихии, как воздух, играть в безграничном просторе, купаться в океане света, носиться в ничем не останавливаемых волнах бушующего подоблачного ветра, нырять среди гремящих туч и оттуда мгновенно спускаться на низменную землю и обегать ряды разнообразных предметов, в которых, кажется, лучи света и таинственной силы жизни разбиваются а дробятся на тысячи красот, на тысячи изящнейших линий, форм, цветов и видов. Не без наслаждения же делает это ласточка. И она выражает свою радость этим звонким, восторженным криком, который так походит на крик детей, вырвавшихся на широкое поле.
И человек не может без сочувствия смотреть на легкий и высокий полет птицы, как не может без сочувствия слышать ее песни —
Затем, что в небе – вдохновенье,
И в песнях есть избыток сил,
И горной воли упоенье
В надоблачном размахе крыл;
Затем, что с выси небосклона
Отрадно видеть край земной