Не сбираю цветов.
Та весна далеко,
Те завяли цветы,
Из которых я с ним
Завивала венки!
И тех нет уж и дней,
Что летели стрелой,
Что любовью нас жгли,
Что палили огнем!
Все прошло уж давно…
Не воротишь назад!
Для чего ж без него
Цветы стану я рвать?
Не скажу никому,
Отчего у меня
Тяжело на груди
Злая грусть налегла…
Теперь посмотрите, что из этого глубоко прочувствованного стихотворения сделал г. Мыльников:
Во широкой степи
На раздольных полях
Много дивных цветов
Расцветает весной.
Но они не пленят
Меня чудной красой;
Их не буду я рвать
И не стану сбирать:
Мне венка для дружка
Уж из них не свивать.
Те и дни протекли,
Как искала я их,
И то время давно
Огнем будто сожгло.
Вы цветите ж, цветы,
Во широкой степи.
У меня ж в дни весны
Сердце вянет в груди.
Нас поразила в этой переделке чрезвычайная обстоятельность, с которою рассказывает г. Мыльников. У Кольцова предполагается уже известным, где и как растут цветы; он весь предан изображению чувства, занимающего девушку; у него видим только ее грусть, ее воспоминания. Г-н Мыльников, напротив, считает нужным закруглить изображение чувства статистическою заметкою: «В степи цветет много цветов; они очень хороши, но мне не нравятся; а почему не нравятся, тому следуют пункты». Точь-в-точь господин, который, проникшись сожалением к бедным мужикам, начинает в какой-нибудь гостиной важно и подробно излагать физиократическую систему!..[3]