Николай Александрович Добролюбов
Стихотворения Юлии Жадовской
Нива моя, нива,
Нива золотая!
Зреешь ты на солнце,
Колос наливая.
По тебе от ветру,
Словно в синем море,
Волны так и ходят,
Ходят на просторе.
Над тобою с песней
Жаворонок вьется;
Над тобой и туча
Грозно пронесется.
Зреешь ты и спеешь,
Колос наливая,
О людских заботах
Ничего не зная.
Унеси ты, ветер,
Тучу градовую!
Сбереги нам, боже,
Ниву трудовую!..[18]
Другое стихотворение также относится к сельскому быту, но гораздо грустнее предыдущего:
Грустная картина!
Облаком густым
Вьется из овина
За деревней дым.
Незавидна местность:
Скудная земля,
Плоская окрестность,
Выжаты поля.
Всё как бы в тумане.
Все как будто спит…
В худеньком кафтане
Мужичок стоит,
Головой качает,
Умолот плохой, —
Думает-гадает:
Как-то быть зимой?..
Так вся жизнь проходит
С горем пополам,
Так и смерть приходит,
С ней – конец трудам.
Причастит больного
Деревенский поп,
Принесут сосновый
От соседа гроб;
Отпоют уныло…
И старуха мать
Долго над могилой
Будет причитать.
Однако же – довольно выписок. Если выписывать все хорошее, то нам пришлось бы переписать значительную долю стихотворений г-жи Жадовской. Пьесы, приведенные нами, могут, впрочем, дать довольно полное понятие о характере ее таланта. Он не отличается ни особенным разнообразием, ни могуществом, ни роскошью; но он силен своей задушевностью и решительным отсутствием всякой аффектации. Это – находка в нашей современной поэзии, так приучившей нас к благозвучному пустозвонству, к изумительной скачке друг через друга пышных образов и мировых идей, выхваченных из школьных тетрадок, к головоломным порывам, о которых вовсе не ведает сердце. Средь этой безотрадной доморощенной философии с рифмами, выражающейся в каких-то образах суздальской живописи[19], казались нам весьма замечательными даже те стихотворения, в которых без особенных вычур и претензий говорилось хоть о том, что летний вечер тих и ясен, или что теплым ветром потянуло[20], или, наконец, хоть о том, что пахнет сеном над лугами[21]. После этого странно было бы нам не заметить звуков простой, безыскусственной поэзии, раскрывающей перед нами внутренний мир человека, посвящающей нас в тайны действительного сердечного горя, в тайны страданья, доступного всякой душе, для которой мысль и чувство дороги, как святейшее достояние человека.
«Но, – скажут многие благоразумные судьи, – что нам за дело до того, как грустит г-жа Жадовская? У нас и своей грусти много; поэзия могла бы и не трудиться прибавлять нам еще свое горе». Что сказать иа такое умствование, и нужно ли говорить что-нибудь? Нет, читатель, напрасно было бы говорить с тем, кого собственное горе ожесточает против горя других; напрасно было бы пробуждать человеческие чувства в том, кто все человечество заключает только в самом себе. Он отвернется от всех наших убеждений, как отвернется и от произведений, подобных стихотворениям г-жи Жадовской. Для подобных людей нужны великолепные стихотворения, подобные творениям г. Бенедиктова и графини Евдокии Ростопчиной[22].
