Николай Александрович Добролюбов
Уличные листки
БАРАДАДЫМ, БЕССОННИЦА, БЕССТРУННАЯ БАЛАЛАЙКА, ВЕСЕЛЬЧАК, ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА, ГОВОРУН, ДЯДЯ ШУТ ГОРОХОВЫЙ, ЕРАЛАШ, КАРТИНКИ С НАТУРЫ, ЛИТЕРАТУРА В ХОДУ, МОИМ ТРУТНЯМ СОВЕТ, МУХА, НАРОДНОЕ РАЗГУЛЬЕ НА ПЕТЕРБУРГСКИХ ОСТРОВАХ, НОВЕЙШИЕ ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ, ОРОСКОП КОТА, ПОТЕХА, ПРАВДА В СТИХАХ И ПРОЗЕ, ПУСТОЗВОН, ПУСТОМЕЛЯ, РАЕК, РОДОДЕНДРОН, СМЕХ, СМЕХ И ГОРЕ, СПЛЕТНИ, СПЛЕТНИК, ФАНТАЗЕР, ФОНАРЬ, ШУТНИК, ЩЕЛЧОК, ЮМОРИСТ
Итого 30 штук!
Между тем как Москва сетует и плачет в лице своего Гераклита, г. М. Дмитриева,{1} в Петербурге каждый день появляются новые Демокриты, потешающие серьезную столицу своей веселостью, юмором, шутками и всякой всячиной. И Петербург решительно потешается – в каждой гостинице, в каждой мелочной лавочке, на каждом перекрестке. Одно время эпидемия на смех была так сильна, что серьезных людей останавливали на улице и приставали к ним с ножом к горлу: смейся, да и только. Я сам видел, как одного почтенного горбатого чиновника, бежавшего в департамент с портфелем под мышкой и, по-видимому, с очень мрачными мыслями, остановил вдруг на Невском проспекте ловкий господин, запустивший руку в карман пальто почтенного чиновника. «Что это, что это значит?» – забормотал испуганный чиновник. «Пять копеек-с», – развязно отвечал ловкий господин, указывая на листок «Смеха»,{2} торчавший уже из кармана горбатого чиновника. Бедняк, застигнутый врасплох, остановился, разинув рот, но, не будучи в состоянии произнести ни одного слова, с видом отчаяния и покорности судьбе взглянул он на «Смех», медленно вынул из кармана пятачок и молча подал его развязному господину, с такою печальною, убитою гримасой, что на него смотреть было жалко. Но развязный господин был, по-видимому, слишком весел для того, чтобы проникнуться чувством сострадания; он жадно схватил пятачок, проговорил с улыбкою: «Точно так-с», и исчез.{3}
Из этого рассказа иногородные читатели могут заключить, что если бы Петербург и имел твердое намерение удаляться от смеха, то нет ему для этого ни малейшего способа. Смех сделался в некотором случае священнейшею, хотя и тяжкою, его обязанностью; смех есть для него не забава, не естественное проявление веселости, а долг человеколюбия и благотворительности. Издатели листков большею частию сами объявляют с благородной откровенностью, что все их претензии ограничиваются малою толикою пятачков, на бедность, или, как иные из них выражаются, на голые зубы. Иные из них стараются разжалобить публику и для этого выделывают разные смешные гримасы. Например, «Смех и горе» не назначил даже цены себе, а, надеясь на доброту покупателей, провозгласил: «Что пожалуете». Вверху первой страницы этого листка напечатано: «Покупатель кладет в кассу «Горя» что ему угодно для утешения издателя». Оказалось, что кто-то опустил в кассу «Горя» (при магазине Крашенинникова) какие-то крупные деньги, и вот во втором выпуске «Смеха и горя» издатель пишет: «Русское спасибо публике! Нашелся один и покупатель-меценат! Не одни копейки, пятачки и гривенники опущены были в кассу «Горя»… Что стоит богачу опустить несколько рублей серебром? Но как заметить ему бедный листок, который вывесили на окошке книжного магазина. Захочет ли он отказаться от некоторых удовольствий, от какой-нибудь прихоти для этого листка?.. У нас многие любят благотворить втайне, и мы высоко ценим эту добродетель!..» Это объяснение, похожее на жалостный вопль салопницы, уже очень много говорит о характере всего предприятия. Но благородная откровенность издателя простирается еще далее. Он бесцеремонно рассказывает следующий случай: «Один покупатель-благотворитель, опуская гривенник, спрашивает хозяина книжного магазина, П. Крашенинникова (там только и есть касса «Горя»): «А что, это бедный человек, который издает «Смех и горе?»?» По всему видно было, что покупатель привык благотворить. Хозяин замялся и не знал, что сказать; может быть, и оттого, что в магазине сидел издатель. Бедный, он сказать не хотел, потому что это значило бы почти просить у покупателя милостыни, богатый – тоже, потому что он знает, что издатель небогат. И потому он сказал почти: и да, и нет». Из этого рассказа, выписанного нами даже без изменения пунктуации, читатели могут видеть, каков должен быть юмор листка, издаваемого при столь плачевных обстоятельствах.
