Николай Борисович Башмаков
Всё начиналось в юности
Красин с ответом чуть замешкался. Задачу командующий поставил, как всегда, в общем. Вопросов было много. Но задавать их все сейчас не имело смысла. Начальство не любит, когда задают слишком много вопросов, а еще чаще просто не знает, как на них отвечать. Потому придется уточнять самое главное.
– Задача понятна, товарищ командующий, но времени и сил для ее выполнения недостаточно.
– Другого времени, генерал, Басаев нам не предоставит! Боюсь, как бы они не начали исход раньше, чем мы ожидаем. А вот с силами и средствами поможем. На этот период разрешаю вам снять саперов со всех второстепенных участков. С подвозом средств инженерного вооружения вопрос решен. Необходимый транспорт начальник тыла уже выделил. Так что действуйте. Вопросы?
– Один вопрос, товарищ командующий. Какие возможные направления прорыва боевиков командование считает главными?
– Вот тут я вам четких рекомендаций дать не могу. У Басаева сто дорог, и все их надо закрыть. Но, в первую очередь, прикройте южное направление и западное. На восток и на север они вряд ли пойдут. Там степь, и их легко настигнет авиация. Повторяю, они, скорее всего, будут прорываться в горы. Так что, генерал, уточните с командующим Грозненской группировки все детали и приступайте к работе.
С этого момента краткая передышка в саперном батальоне подполковника Смирнова закончилась.
*
Димка сгорал от стыда. Ему было невыносимо разговаривать с сослуживцами, он не мог ни о чем думать и даже перестал нормально соображать. У него опустились руки, он потерял веру в себя. Паренек пришел к неутешительному для себя выводу: все черты, которые он пытался в себе воспитывать: сила воли, смелость, мужество – на деле оказались показухой и блефом. Потому что он элементарно струсил. Струсил в бою.
В этой короткой стычке погиб его сослуживец Паша Синицын и был тяжело ранен командир взвода лейтенант Тягунов.
Их рота устанавливала противопехотное минное поле на стыке двух мотострелковых полков. Взвод лейтенанта Тягунова ставил мины на левом склоне небольшого оврага, который, собственно, и разделял позиции соседних полков. Овраг требовалось хорошенько "закрыть". Он мог быть использован боевиками, потому как имел мертвые зоны. Зоны, которые с позиций мотострелков не простреливались.
Работа для саперов была привычной. Каждое отделение имело свою конкретную задачу. Димка с Пашей Синицыным и Колей Коноплевым устанавливали строго по схеме противопехотные осколочные и фугасные мины. Они заканчивали минировать очередной квадрат, когда их внезапно обстреляли. Огонь велся из двух автоматов с небольшого пригорка, расположенного на их склоне со стороны города.
Паша Синицын сразу споткнулся, выпрямился во весь рост и медленно повалился на спину. Димка увидел широко открытые изумленные глаза товарища, и его сознание пронзила мысль: "Пашку убили…, сейчас и меня!.." Он плюхнулся в какую-то неглубокую канаву и вжался в землю. Услышал, как вскрикнул Коля. Видимо, зацепило и его.
Димка лежал без движения и слушал, как посвистывают пули. Он уже не раз был под обстрелом, но так и не смог привыкнуть и спокойно переносить их жужжание. Не смог привыкнуть и к визгу летящего снаряда или мины. Так и кажется: летит точно в тебя.
Выстрелы грянули внезапно, и Димка не был готов к бою ни морально, ни физически. В его сознании застряла на переднем плане фотография широко открытых глаз убитого Паши. Его уши непрерывно поставляли информацию о неприятно повизгивающих над головой, несущих смерть и вселяющих в душу страх маленьких кусочках свинца. Этот пронизавший все существо страх полностью парализовал его волю. Он лежал, плотно прижавшись к земле, и находился в том состоянии, когда секунды кажутся вечностью. И даже тогда, когда перестала повизгивать над головой коса Смерти, он так продолжал лежать и потому не увидел, как скоротечно протекал этот бой.
Не видел, как по боевикам открыли огонь ребята из боевого охранения. Не видел, как на помощь к своим солдатам зигзагами рванул лейтенант Тягунов. Боевики перенесли на него огонь. Лейтенант упал и, раненый, принялся стрелять по ним, не позволяя бандитам вести огонь по бойцам своего взвода. Не видел, как подоспела во главе с ротным группа саперов. Боевики не выдержали, выскочили из укрытия, и это стоило им жизни.
Димка начал воспринимать действительность, когда подбежал ротный. Марусев увидел живого и невредимого сержанта и обложил его на всю катушку.
– Ты что… твою мать… разлегся?!.. Мог бы из своей канавы хоть сраненькую очередь дать, чтобы взводного прикрыть! Все еще не понял, что на войне?! Тут, если ты не убьешь, убьют тебя!
Это прозвучало прямым укором, и Димка начал сознавать, во что обошлась его минутная слабость. Если бы он прикрыл огнем взводного, когда тот бежал к ним, лейтенант остался бы невредим. Тем более, "бандиты" оказались неопытными. Обыкновенные чеченские пацаны в гражданской одежде. Потому и проникли так близко к позициям. Их послали на разведку, но нервы молодых горцев не выдержали, и они решились начать войну с "неверными", не дожидаясь приказа своего командира.
По всему получалось: Димка подвел товарищей в бою. Потому и сгорал он от стыда. В голову его лез один и тот же вопрос: "Как жить дальше?" Командир взвода Тягунов старше всего на два года, не струсил. Не струсили ребята, которые вели огонь по нападавшим. Не струсили, наконец, эти чеченские подростки, наверняка понимавшие, что живыми им из этой перестрелки не уйти.
С этого момента Димка жил и действовал механически, как лунатик во сне. Прощание с убитым Пашей Синицыным, ранеными Колей Коноплевым и лейтенантом Тягуновым не оставили в его сознании отпечатка. Он был занят собой и своими переживаниями. Ему казалось: все смотрят на него с упреком и осуждением.
На самом деле это было не так. Сослуживцы на его душевное состояние не обратили никакого внимания. Они находились под впечатлением боя и понесенных в нем потерь. Да и не было времени оценивать чьи-то душевные переживания. Нужно было выполнять поставленную задачу дальше. Только опытный ротный заметил, что сержант Кузнецов ест себя поедом. Чтобы как-то встряхнуть сержанта и немного загладить грубость, с которой он обрушился на него в конце боя, ротный отозвал подчиненного в строну.
– Кузнецов, хватит расстраиваться и киснуть. Ну, отматерил я тебя…, извини, в бою всякое бывает…
– Я не обижаюсь, товарищ старший лейтенант. Вы отругали меня справедливо…, за дело, – механическим голосом отозвался Димка.
– Ну и хорошо, что сам понимаешь. Учти на будущее, и выше нос. Расстраиваться сейчас некогда. Ты остался за взводного, придется выполнять его обязанности. Формуляр минного поля составлять умеешь?
– В учебке делал, а сейчас, боюсь, забыл. А вот, как делают привязку, помню.
– И то хорошо. Сделаешь привязку, а формуляр составить я помогу.
– Товарищ старший лейтенант, а зачем сейчас заниматься этими бумажками? Я и так помню, где и что мы поставили.
– Ты Кузнецов вроде умный, а дурак. Тут война… Мы сейчас с тобой есть, а через секунду нас нет! И каково будет тому, кто станет разминировать это поле? В общем лекции мне тебе читать некогда. Буссоли у меня нет. Бери компас, бинокль и с песнями вперед… Да ориентиры бери постоянные. Не вздумай указать "пеструю корову на лугу" или "отдельно летущий вертолет".
На Димкином лице появилось подобие улыбки. На душе стало немножко легче. Несмотря ни на что ротный доверяет ему, значит надо жить и воевать дальше. Воевать так, чтобы не было проколов.
*
Генерал Красин снова прибыл к командующему. По хмурому лицу генерал-полковника начальник инженерных войск безошибочно определил: приятных новостей не жди. Так и получилось. Они были вдвоем, и разговор получился предельно откровенным.
Командующий кивнул на лежавшую на столе карту.
– На, полюбуйся, разведка добыла карту боевиков. На ней вся твоя работа…
Красин внимательно всмотрелся в нанесенную противником обстановку. На карте были отмечены все установленные минные поля. Причем в точном соответствии со штабной картой федеральных войск.
– Продали, – констатировал он. – Оперативно работают, предатели…
– Да, да, – отозвался командующий и ругнулся, – все продают: планы и сроки операций, маршруты колонн, планы перегруппировок… А эти, из контрразведки, ловят солдат-дезертиров да путаются под ногами, когда не надо… Но я тебя вызвал не для этого. Тут нам теперь уже ничего не исправить. Сегодня в ночь ожидается исход боевиков из Грозного. Ты за последние дни облазил весь фронт, где, по-твоему, они пойдут?
– Товарищ командующий, на сегодняшний день мы хорошо укрепили южное направление и западное. Басаев имеет схемы наших позиций и минных полей и вряд ли рискнет прорываться через них с боем. Тут ему не избежать крупных потерь. На севере и востоке прикрытие слабее. Считаю, они пойдут на восток.
– Обоснуй. За каким чертом они полезут на равнину? Они же понимают: там мы их легко достанем.
– Согласен, товарищ командующий, если они пойдут на север. Рассредоточиться и скрыться там им будет сложно. Потому они обязательно пойдут на восток. Для них сейчас главное – выйти из города и преодолеть наше внешнее кольцо. А потом у них путь на все четыре стороны. Самый кратчайший и удобный в – направлении Ведено, где обосновался Хаттаб. Считаю, пойдут они вдоль Сунжи. Здесь пересеченная местность. Направление слабо прикрыто войсками и заграждениями. Ночи сейчас длинные и темные. За ночь они в состоянии проскочить мимо наших позиций. К утру разделятся на мелкие группы и в дальнейшем просочатся в горы.
– Хм… Убедительно. А сколько нужно времени, чтобы закрыть проход вдоль реки минными полями?
– Если пойдут сегодня в ночь, ничего сделать не успею. На установку обычных минных полей нужно время, а его не осталось.
– Ну и зачем тогда мы сотрясаем воздух? Ты предложить что-нибудь можешь?
Красин подошел к карте командующего.
– У меня есть одна задумка. Если Басаев пойдет вдоль реки, мы можем устроить ему мышеловку. Вот здесь, в районе моста, есть удобная излучина между нашими позициями. Узкое горлышко, через которое они вынуждены будут пройти. Когда их главные силы втянутся в это горлышко, мы можем перекрыть его в начале и в конце минными полями, установленными дистанционным способом. Закроем их в этой излучине. Боевикам придется либо прорываться через наши позиции, то есть атаковать по голой пойме господствующие высотки. Либо бежать по минному полю в степь. И если даже они захотят вернуться в город, то и в этом случае им придется возвращаться по минам.
Командующий обдумывал предложенный план недолго.
– Задумка хорошая. Если, конечно, они выберут именно этот путь.
– Выберут, товарищ командующий. Их разведка наверняка уже нашла эту лазейку. Они рассчитывают на темную ночь, а мы превратим ее в свою союзницу. И фактор внезапности должен сыграть свою роль.
– А если, как у нас это часто бывает, план не сработает. Ты представляешь, какие могут быть последствия? На этих минах могут подорваться наши же люди. Потом, если о дистанционном минировании узнают на Западе, поднимется такая вонь, что на нас с тобой отыграются все кому не лень.
– И все же это единственное, что мы можем успеть сделать. Иначе боевики организованно уйдут в горы, и нам придется гоняться за ними годы.
– Возможно ты прав, но рисковать я не могу. Тут два соображения. Если отдам приказ, об этом плане узнают многие и от твоей внезапности останется пшик. А потом, подписывая приказ, я нарушу международные договоренности, и политики нам снова могут помешать. Но тебе связывать руки не буду. Делай, как задумал. Я, как могу, тебя прикрою, но держи свой план в тайне. Ни один человек в штабе не должен знать об операции. Привлеки самых надежных людей, которым доверяешь, как себе. Я сейчас вызову командующего грозненской группировкой, организуешь с ним взаимодействие, чтобы в нужный момент осветили излучину и поддержали огнем. Но полностью в план операции не посвящай и его. Все ясно?
– Так точно, товарищ командующий!
– Ну, с Богом, генерал. И помни, если все пройдет, как наметил, станешь героем. Победителей не судят. Если нет – останешься крайним и, самое малое, лишишься должности.
*
Генерал Красин выслушал доклад заместителя командира инженерно-саперной бригады и осмотрел строй минеров. Внезапно его взгляд наткнулся на сержанта. Генерал повернулся в сторону замкомбрига.
– Подполковник, я приказал привлечь к выполнению задания только старших офицеров и, как исключение, самых опытных саперов из числа командиров рот. Почему в строю сержант срочной службы?
Замкомбрига побледнел и принялся торопливо оправдываться.
– Товарищ генерал, у нас не хватает офицеров, которые работали с переносными комплектами минирования… А за этого сержанта я ручаюсь. Он знает комплект лучше, чем некоторые офицеры.
Красин подошел к сержанту.
– Кто его непосредственный командир?
– Я, старший лейтенант Марусев, – ответил стоявший рядом ротный.
– Что скажешь, старший лейтенант?
– Сержант Кузнецов не подведет, товарищ генерал. Опытный сапер, сын офицера инженерных войск.
Генерал внимательно всмотрелся в Димку.
– Как зовут твоего отца?
– Подполковник запаса Кузнецов Николай Федорович, товарищ генерал.
– Да… Мир тесен. Знаю твоего отца, воевали с ним в Афганистане. Боевой офицер… Где он сейчас?
– Живет в селе Большая Гора, – Димка назвал область и торопливо добавил. – Товарищ генерал, разрешите участвовать в выполнении задания, я не подведу!..
Красин пристально посмотрел в глаза юноши. Димка выдержал его взгляд и глаз не отвел.
– Ты действительно знаешь комплект дистанционного минирования?
– Так точно! Неоднократно работал с ним во время учений и на показных занятиях. Правда, мины были учебные…
– Хорошо. Раз твои командиры в тебе так уверены, остаешься в строю. Но смотри, не подкачай. Мины на этот раз боевые, и пули у боевиков настоящие.
– Не подкачаю, товарищ генерал, – твердо заверил Димка, а в голове его застучало: "я докажу… я всем докажу!"
– Ладно, будешь писать письмо, передай от меня привет отцу.
– Обязательно передам, товарищ генерал… Спасибо, товарищ генерал, – уже совсем не по-военному ответил сержант.
А старший лейтенант Марусев стоял рядом и был собой доволен. Не зря он порекомендовал, а затем отстаивал перед комбригом кандидатуру сержанта Кузнецова. После того случая, когда их обстреляли чеченские пацаны, его лучший замкомвзвода совсем упал духом. И вот сейчас апатия у парня прошла, и в его глазах загорелся огонек.
*
Во второй половине ночи начался исход боевиков из Грозного. Оборонять город больше не было смысла. Главная цель, которую преследовал Запад, была достигнута. Россия предстала перед мировым сообществом агрессором против своего народа.
Не было и сил, способных и дальше оборонять столицу Чечни. Российская армия воевала активнее и грамотнее, чем в первую войну, и так зажала и обескровила окруженную группировку, что у обороняющихся оставалось только два выхода: либо сдаться, либо с боем прорываться из города.
Генерал Красин отслеживал обстановку с командно-наблюдательного пункта, оборудованного на высоте, господствовавшей над участком реки, которому суждено было стать "мышеловкой".
Генерал волновался. Он правильно разгадал план Басаева. Боевики "нашли" незакрытый проход вдоль Сунжи. Но как сложится бой и захлопнется ли капкан, одному Богу известно.
Чтобы обмануть федералов, боевики имитировали атаку на другом направлении. Когда эта атака была отбита, и взбудораженные ночным боем войска начали успокаиваться, главные силы скрытно направились в восточном направлении. Басаев пошел в западню.
Наблюдательные посты докладывали о продвижении басаевской разведки, его главных сил и арьергарда. Когда разведка противника благополучно проскользнула мимо позиций федеральных войск и главные силы боевиков втянулись в "горловину", Красин подал условный сигнал мотострелкам. Те открыли отвлекающий минометный огонь, под шум которого минеры приступили к работе.
Первая группа забросала минами пойму и перекрыла боевикам выход в степь. Вторая заминировала коридор сразу после того, как по нему прошел арьергард, и отрезала боевиков от города.
Саперы минировали местность с помощью переносных комплектов дистанционного минирования. Комплект в виде трубы выстреливал кассету с минами. Кассета раскрывалась в воздухе и пластиковые мины, похожие на увеличенное семечко клена, подобно конфетти рассыпались по полю. Минирование было непродолжительным. Каждый из саперов произвел всего по два выстрела. Но площадь поля была относительно небольшой и плотность мин в "минном ковре" получилась высокой.
Бок о бок с лучшими офицерами инженерных войск "стрелял минами" и сержант Кузнецов, поставивший цель доказать всем, что его минутная слабость в предыдущем бою была всего лишь досадной случайностью.
Минирование было успешно завершено, и генерал Красин отдал команду прекратить отвлекающий огонь. Боевики, залегшие и притаившиеся во время обстрела, ускоренным шагом двинулись вперед. Басаев посчитал этот обстрел случайным. Разведка доложила ему: впереди чисто, и до выхода из кольца федеральных войск оставались считанные сотни метров.
Для боевиков всё пошло прахом, когда идущие в авангарде бойцы начали подрываться на минах. Передняя часть колонны остановилась. Задние напирали. Никто ничего не мог понять. Откуда на их пути мины? Ведь совсем недавно здесь прошли разведчики.
В этот момент в воздух взлетели осветительные ракеты, и с позиций федералов по боевикам ударили пулеметы.
Началась паника. Кто-то упал на землю, кто-то побежал. Басаев мгновенно сообразил: его заманили в ловушку. Главаря охватила бессильная злоба. Он позволил обмануть себя, а расплачиваться за это должны воины, которые верили ему и шли за ним. Он понял, что погиб. Погиб, как командующий, погиб, как герой Чечни. Погибла вера в него, погиб его авторитет.
Осознание того, что его перехитрили, настолько разъярило командира, что он перестал соображать и контролировать бой. Не оценив обстановки, отдал приказ прорываться через минное поле и первым побежал в сторону спасительной степи. За ним побежали его лучшие воины. Передние подрывались и падали. Задние, чтобы не подорваться, бежали по павшим. А пулеметы и автоматы федералов поливали свинцом эту бегущую толпу.
Басаев бежал впереди, увлекая на прорыв попавших в огневой мешок бойцов, пока и под его ногой не рванула мина. Ему разворотило ступню. Оставшиеся в живых гвардейцы подхватили командира и понесли на руках. Под их ногами тоже гремели взрывы, но вместо павшего тут же вставал другой, и бег продолжался. Они бежали колонной и подобно минному тралу проделывали собой проход, в который устремились оставшиеся в живых боевики. И так продолжалось, пока остатки группировки не вырвались в степь.
Они вынесли своего раненого командира, но свыше полутора тысяч боевиков остались лежать на берегу реки Сунжи, теряя кровь, застывая и умирая от ран.
Как и предполагало командование федеральных сил, остатки группировки рассредоточились и скрылись. Некоторым группам удалось добраться до гор. Остальные были настолько деморализованы, что прекратили сопротивление и попрятались.
Таков был конец басаевской группировки, так упорно длительное время оборонявшей Грозный.
Глава 5
Приказ очистить поле от убитых боевиков и невзорвавшихся мин поступил только на четвертый день. К этому времени в минах должны были сработать самоликвидаторы. Но это в теории. На практике, как всегда, все оказалось сложнее. Задача осложнялась тем, что невзорвавшиеся мины было сложно найти. Поле перемешали взрывы, и обнаружить в этом месиве маленькую мину было непросто. Индукционные миноискатели для поиска пластиковых мин не годились, а загнать танки с тралами не позволяла местность.
В полном соответствии с негласным армейским законом: кто заварил кашу, тот ее и расхлебывает – эту непростую и опасную работу поручили тем, кто и устанавливал минное поле. Но едва батальон Смирнова приступил к выполнению боевой задачи, как на мине подорвался сержант срочной службы.
Генерал Красин приказал приостановить разминирование и поехал к командующему. Командующий принял решение: оградить поле, выставить охрану и отложить разминирование до лучших времен.
Подорвавшимся на мине сержантом оказался не кто иной, как Димкин друг Толик Кашин. Толик остался жив, но ступню его правой ноги раздробило полностью.
Димка прибежал, когда Толику уже оказали первую помощь. Болевой шок у него сняли, и паренек был в сознании. Увидев друга, Толик, преодолевая боль, попытался улыбнуться.
– Все, Кузнец, я отвоевал… Говорят: жить буду, только без своей родной ноги…
Димка во все глаза смотрел на искаженное болью лицо товарища, и жалость сжимала ему сердце. Он обхватил руку Толика и торопливо и неумело принялся оказывать ему моральную поддержку.
– Толик, ты, главное, не паникуй. Важно, что остался жив. А нога?.. Тысячи людей живут с протезами и ничего… Вспомни летчика Маресьева. Главное, быстрее поправляйся.
Толик слушал друга, и по лицу его потекли слезы. Он начал всхлипывать и, в конце концов, заплакал, как маленький ребенок.
– Нет, Димка, ты же знаешь, все не так… Инвалиды сейчас никому не нужны. Ни одна девчонка не захочет стать женой инвалида…, а работу и здоровые найти не могут. Лучше бы я подорвался сразу насмерть…
– А я говорю, держись, не сдавайся! От тебя самого все зависит! От иных инвалидов в десять раз больше толку, чем от некоторых здоровых…
Толик притих. Молча слушал товарища, а слезы из его глаз продолжали течь. Когда Димка выговорился, он пересилил очередной приступ боли и произнес совсем тихо и обреченно:
– Дурак я был…, а ты был прав. Война никому не приносит радости. От нее только смерть и горе…
Их прощание прервал подошедший военврач. Он увидел заплаканное лицо раненого и хрипловатым баритоном отсчитал его.
– Ну, что распустил нюни, защитник Родины? Жить надо вопреки всем обстоятельствам, а не слезы лить! Некоторые мужики не из таких передряг вылезали…
Толика увезли в Моздок. В душе у Димки образовалась пустота. Не было отныне рядом простого и доброго, сыпавшего незатейливыми пословицами и поговорками друга. Единственного из товарищей, кому мог довериться он в самом сокровенном.
*
После взятия Грозного в федеральной группировке войск произошли изменения. Какие-то части остались в составе войск гарнизона. Они, совместно с войсками МВД, участвовали в "зачистках" и ликвидации последствий боевых действий. Ведь на то же самое разминирование и очистку местности от невзорвавшихся боеприпасов требовалось немало сил и времени.
Наиболее мобильные части были нацелены на юг для поиска и уничтожения бежавших от федералов отрядов. Войска, скрежеща гусеницами и взрывая ревущими от натуги двигателями первозданную тишину, поползли в горы. Вместе с ними двигался на юг и саперный батальон подполковника Смирнова.
Батальон был теперь в числе особо отличившихся. Тот ночной бой, в котором главную роль сыграли офицеры инженерных войск, командование представило как детально разработанную штабом федеральных войск операцию. Поэтому в списках награжденных оказались многие. От командующего до непосредственных участников боя. Не обошли и саперов. Всех участников ночного минирования представили к правительственным наградам. Ушло представление к награждению орденом и на сержанта Кузнецова Дмитрия Николаевича.
Но все это уже кануло в лету. Впереди саперов ждали новые стычки с боевиками в горах, где тактика партизанской войны противника имела, по сравнению с равниной, немалые преимущества.
Войска двигались медленно. Подолгу стояли. Во время одной из таких остановок произошла неожиданная встреча. Обгоняя саперный батальон, шла воздушно-десантная часть. Где-то впереди возник затор, и колонна десантников остановилась.
– Кузнецов?! Здорово, земляк! – вдруг услышал Димка знакомый голос.
Он оглянулся на крик и едва узнал в подбегавшем к нему рослом десантнике своего односельчанина Костю Ясноглазова. На удивленном лице Кости сияла радостная и искренняя улыбка. Он подбежал, широко раскинул руки и обнял Димку, как обнимают самых близких и родных людей.
– Вот не думал, что встречу тебя на войне! Ну, как воюется? В каких войсках служишь?
Димка был ошарашен неожиданной встречей, но недоверие, с которым он встретил своего бывшего соперника, после объятий как-то само собой растаяло. И он, волнуясь, и немного невпопад, принялся отвечать на заданные вопросы.
– Здорово, Костя! Я тоже никак не ожидал тебя встретить. Служу сапером. Вот ползем в горы добивать Хаттаба…
Костя, явно рисуясь перед наблюдавшими за встречей саперами и десантниками, снисходительно похлопал Димку по плечу.
– Молодец! По стопам отца пошел. На войне без саперов никуда. У нас тоже ваши коллеги есть.
Димка, чтобы выдержать марку, нацепил на лицо усмешку и заговорил в предложенном Костей тоне.
– А ты тоже не промах. Последний раз я видел тебя сержантом, а сейчас ты уже прапорщик. Растешь, как на дрожжах…
– Да. Решил остаться в кадрах. Буду служить, пока ноги носят. А как у тебя дела с Маринкой?
Димка отвел глаза. Костя заметил это и хохотнул.
– Да ты не боись… Я теперь тебе не соперник. Меня одна псковитянка так зацепила, что о других я и думать забыл. Приеду с войны, сразу женюсь. Приезжай на свадьбу.
– Если сообщишь, приеду. А с Маринкой у меня все нормально. Может быть, приедем вместе.
В это время колонна десантников тронулась.
– Ну, ладно. Надеюсь, встретимся. Давай, земляк, – Костя снова обнял Димку. – Главное, желаю остаться в живых.
– Тебе того же. Мы идем за вами. Встретимся еще не раз.
Костя вскочил на броню и уже на ходу прокричал:
– Мы в горы, добивать "душманов"! Добьем, будь уверен! Видел моих орлов?! Запомни, о шестой роте ты еще услышишь!
Десантники на фоне мотострелков и саперов и в самом деле смотрелись орлами. Рослые, крепкие русские парни. Именно с такими Суворов когда-то шел десятью тысячами против стотысячного турецкого войска и побеждал.
Ни Димка, ни Костя не могли знать, что эта их встреча окажется последней. Во время одного из эпизодов войны Хаттаб будет выводить из-под удара федеральных сил трехтысячный отряд боевиков. Отряд пойдет по "выкупленному" у "московских кардиналов" проходу.
Шестая рота, ничего не знавшая о предательстве "верхов", преградит путь этому отряду. Девятнадцать часов будет длиться неравный бой. И в течение девятнадцати часов на помощь роте так никто и не придет. Из девяноста десантников в живых останется только шестеро. Вся страна узнает о преданной "неизвестно кем" шестой роте. И сильно поредевший отряд Хаттаба уйдет-таки через этот "выкупленный" проход.
А молодые, крепкие парни, цвет русской нации, уйдут в безвременье, не оставив после себя потомков. Уйдет вмести с ними и простой паренек из села Большая Гора, только-только нашедший свое место в жизни и свою настоящую любовь, Костя Ясноглазов, прозванный в родном селе "Костей-шлягером".
*
Салман Ходжаев, полевой командир изрядно потрепанного в последних стычках отряда, спешил. Его бойцы валились с ног, а он все торопил и торопил, не давая возможности отдохнуть на привалах лишние пять минут. Как старый стреляный волк, чувствующий приближение охотников всем существом своим, всей шкурой, он понимал: спасение только в этом быстром марше по уже покрытым зеленкой горам. Тем более цель, к которой стремился отряд, близка. Оставалось совсем немного до заветного перевала. Его, во чтобы-то ни стало, нужно перемахнуть на заходе солнца, уйти в густой лес на северном склоне и под покровом ночи оторваться от преследователей.
Федералы, пытаясь отрезать их от границы, обложили долину со всех сторон. Перекрыли все дороги, и даже козьи тропки. По следу отряда, как гончие псы, шли спецназовцы. Эти шакалы ждали, что его отряд полезет напролом через их заслоны и заставы к границе. А он обхитрил их. Сбил гончих со следа и повернул туда, где его меньше всего ждали. На север, в тыл их группировке. Все главные силы неверных сейчас здесь, в долине. В тылу одни блокпосты. И там есть совсем глухие места, где войск нет вообще. Вот туда и стремится его отряд, чтобы отдохнуть, пополнить вооружение и снова атаковать захватчиков, пока чеченская земля не загорит у них под ногами.
Салмана переполняла злоба. Он знал историю своего народа. Едва ли не со времен Тамерлана его народ жил за счет набегов на равнинные территории. С самых давних времен эти неверные были рабами воинов Ислама.
И вот в начале девятнадцатого века рабы решили покорить его гордый, воинственный народ. Русский царь пришел на Кавказ с войной. Народы Кавказа объявили неверным священную войну – Газават. Война длилась более сорока пяти лет и заглохла только после пленения имама Шамиля. Неверные присоединили к своему царству Кавказ, но не сломили гордый дух воинов-джигитов. Русская армия потеряла тогда двадцать пять тысяч убитыми, а сто двадцать тысяч их умерло от ран и болезней.
Свободолюбивый дух его народа не смогли сломить ни жестокость царских жандармов, ни дружба народов, провозглашенная во времена СССР. Хотя на первых порах горцы положительно восприняли Советскую власть. Но обида, нанесенная в годы Отечественной войны, вновь зажгла ненависть к неверным. Ну и что, что некоторые встречали немцев как освободителей? Вся Европа встречала Гитлера с цветами, но ведь за это ни один европейский народ не репрессировали. А чеченцев отправили из родных мест в ссылку. Такая обида не забывается. И потому, как только в империи неверных начался бардак и хаос, его народ поднялся на священную войну – Джихад. Не может свободный джигит подчиняться неверным.
Русские были рабами и будут ими всегда. Этот народ слишком мягкий и слабый, чтобы быть хозяином. Настоящий воин никогда не станет проявлять по отношению к врагу доброту. Он обязан истреблять врага. Будь на месте русских англичане или турки, они давно бы вырезали малочисленных горцев подчистую. Как это сделали с индейцами в Америке. А эти воюют с милосердием. Ну, какие они воины? Все их преимущество в том, что расплодились, как саранча. Так они и это преимущество не могут использовать. Салман знает, что творится в самой России. Неверные уничтожают друг друга. Их власть уничтожает свой собственный народ. Они сами признают, что вымирают. И вымрут, придет время.
Нет, русские плохие воины. Хотя по части вооружения они много чего напридумывали. Тут у них есть чему поучиться. Тем более во времена безбожной власти эти придурки бесплатно учили горцев. Сами жили в нищете, а малым народам предоставляли преимущества.
В восьмидесятых Салман тоже поступил в военное училище. Его приняли даже с двойкой за сочинение. Но выучиться на офицера не удалось. Во время увольнения в город какой-то студент обозвал его "чуркой в погонах". Салман, как и положено мужчине, наказал обидчика. Три месяца тот провалялся в больнице. Салмана не судили, но из училища отчислили. Ему припомнили все. И драку с сержантом, который заставлял его есть свиное сало. И нож (что за джигит без ножа?), который нашли в его тумбочке.
