Николай Карамзин
История государства Российского
Когда ветром выкинет греческую ладию на землю чуждую, где случимся мы, русь, то будем охранять оную вместе с ее грузом, отправим в землю Греческую и проводим сквозь всякое страшное место до бесстрашного. Когда же ей нельзя возвратиться в отечество за бурею или другими препятствиями, то поможем гребцам и доведем ладию до ближней пристани русской. Товары и все, что будет в спасенной нами ладии, да продается свободно; и когда пойдут в Грецию наши послы к царю или гости для купли, они с честию приведут туда ладию и в целости отдадут, что выручено за ее товары. Если же кто из русских убьет человека на сей ладии или что-нибудь украдет, да приимет виновный казнь вышеозначенную.
Ежели найдутся в Греции между купленными невольниками россияне или в Руси греки, то их освободить и взять за них, чего они купцам стоили, или настоящую, известную цену невольников; пленные также да будут возвращены в отечество, и за каждого да внесется окупу 20 златых. Но русские воины, которые из чести придут служить царю, могут, буде захотят сами, остаться в земле Греческой.
Ежели невольник русский уйдет, будет украден или отнят под видом купли, то хозяин может везде искать и взять его; а кто противится обыску, считается виновным.
Когда русин, служащий царю христианскому, умрет в Греции, не распорядив своего наследства, и родных с ним не будет: то прислать его имение в Русь к милым ближним; а когда сделает распоряжение, то отдать имение наследнику, означенному в духовной.
Ежели между купцами и другими людьми русскими в Греции будут виновные и ежели потребуют их в отечество для наказания, то царь христианский должен отправить сих преступников в Русь, хотя бы они и не хотели туда возвратиться.
Да поступают так и русские в отношении к грекам!
Для верного исполнения сих условий между нами, русью и греками, велели мы написать оные киноварью на двух хартиях. Царь греческий скрепил их своею рукою, клялся Святым Крестом, Нераздельною Животворящею Троицею единого Бога и дал хартию нашей Светлости; а мы, послы русские, дали ему другую и клялись по закону своему за себя и за всех русских исполнять утвержденные главы мира и любви между нами, русью и греками. Сентября во 2 неделю, в 15 лето (то есть индикта) от создания мира…» [2 сентября 911 г.]».
Договор мог быть написан на греческом и славянском языках. Уже варяги около пятидесяти лет господствовали в Киеве: сверстники Игоревы, подобно ему рожденные между славянами, без сомнения, говорили языком их лучше, нежели скандинавским. Дети варягов, принявших христианство во время Аскольда и Дира, имели способ выучиться и славянской грамоте, изобретенной Кириллом в Моравии. С другой стороны, при дворе и в войске греческом находились издавна многие славяне, обитавшие во Фракии, в Пелопоннесе и в других владениях императорских. В восьмом веке один из них управлял в сане патриарха церковию; и в самое то время, когда император Александр подписывал мир с Олегом, первыми любимцами его были два славянина, именем Гаврилопул и Василич: последнего хотел он сделать даже своим наследником. Условия мирные надлежало разуметь и грекам, и варягам: первые не знали языка норманнов, но славянский был известен и тем, и другим.
Сей договор представляет нам россиян уже не дикими варварами, но людьми, которые знают святость чести и народных торжественных условий; имеют свои законы, утверждающие безопасность личную, собственность, право наследия, силу завещаний; имеют торговлю внутреннюю и внешнюю. Седьмая и восьмая статьи его доказывают – и Константин Багрянородный то же свидетельствует, – что купцы российские торговали невольниками: или пленными, взятыми на войне, или рабами, купленными у народов соседственных, или собственными преступниками, законным образом лишенными свободы. – Надобно также приметить, что между именами четырнадцати вельмож, употребленных великим князем для заключения мирных условий с греками, нет ни одного славянского. Только варяги, кажется, окружали наших первых государей и пользовались их доверенностью, участвуя в делах правления.
Император, одарив послов золотом, драгоценными одеждами и тканями, велел показать им красоту и богатство храмов (которые сильнее умственных доказательств могли представить воображению грубых людей величие Бога христианского) и с честью отпустил их в Киев, где они дали отчет князю в успехе посольства.
Сей герой, смиренный летами, хотел уже тишины и наслаждался всеобщим миром. Никто из соседей не дерзал прервать его спокойствия. Окруженный знаками побед и славы, государь народов многочисленных, повелитель войска храброго мог казаться грозным и в самом усыплении старости. Он совершил на земле дело свое – и смерть его казалась потомству чудесною. «Волхвы, – так говорит летописец, – предсказали князю, что ему суждено умереть от любимого коня своего. С того времени он не хотел ездить на нем. Прошло четыре года: в осень пятого вспомнил Олег о предсказании и, слыша, что конь давно умер, посмеялся над волхвами; захотел видеть его кости; стал ногою на череп и сказал: его ли мне бояться? Но в черепе таилась змея: она ужалила князя, и герой скончался…» Уважение к памяти великих мужей и любопытство знать все, что до них касается, благоприятствуют таким вымыслам и сообщают их отдаленным потомкам. Можем верить и не верить, что Олег в самом деле был ужален змеею на могиле любимого коня его; но мнимое пророчество волхвов или кудесников есть явная народная басня, достойная замечания по своей древности.
Гораздо важнее и достовернее то, что летописец повествует о следствиях кончины Олеговой: народ стенал и проливал слезы. Что можно сказать сильнее и разительнее в похвалу государя умершего? Итак, Олег не только ужасал врагов: он был еще любим своими подданными. Воины могли оплакивать в нем смелого, искусного предводителя, а народ защитника. – Присоединив к державе своей лучшие, богатейшие страны нынешней России, сей князь был истинным основателем ее величия. Рюрик владел от Эстонии, Славянских Ключей и Волхова до Белоозера, устья Оки и города Ростова: Олег завоевал все от Смоленска до рек Сулы, Днестра и, кажется, самых гор Карпатских. Мудростию правителя цветут государства образованные; но только сильная рука героя основывает великие империи и служит им надежною опорою в их опасной новости. Древняя Россия славится не одним героем: никто из них не мог сравняться с Олегом в завоеваниях, которые утвердили ее бытие могущественное. История признает ли его незаконным властелином с того времени, как возмужал наследник Рюриков? Великие дела и польза государственная не извиняют ли властолюбия Олегова? И права наследственные, еще не утвержденные в России обыкновением, могли ли ему казаться священными?.. Но кровь Аскольда и Дира осталась пятном его славы.
Олег, княжив 33 года, умер в глубокой старости, ежели он хотя юношею пришел в Новгород с Рюриком. Тело его погребено на горе Щековице, и жители киевские, современники Нестора, звали сие место Олеговою могилою.
Глава VI
Князь Игорь (912–945)
Игорь в зрелом возрасте мужа приял [в 912 г.] власть опасную: ибо современники и потомство требуют величия от наследников государя великого или презирают недостойных. [913–914 гг.] Смерть победителя ободрила побежденных, и древляне отложились от Киева. Игорь спешил доказать, что в его руке меч Олегов; смирил их и наказал прибавлением дани. – [914–915 гг.] Но скоро новые враги, сильные числом, страшные дерзостью и грабительством, явились в пределах России. Они под именем печенегов так славны в летописях наших, византийских и венгерских от X до XII века, что мы должны при вступлении их на театр истории, сказать несколько слов о свойстве и древнем отечестве сего народа.
Восточная страна нынешней Российской монархии, где текут реки Иртыш, Тобол, Урал, Волга, в продолжение многих столетий ужасала Европу грозным явлением народов, которые один за другим выходили из ее степей обширных, различные, может быть, языком, но сходные характером, образом жизни и свирепостию. Все были кочующие; все питались скотоводством и звериною ловлею: гунны, угры, болгары, авары, турки – и все они исчезли в Европе, кроме угров и турков. К сим народам принадлежали узы и печенеги, единоплеменники туркоманов: первые, обитая между Волгою и Доном в соседстве с печенегами, вытеснили их из степей саратовских: изгнанники устремились к западу; овладели Лебедией; через несколько лет опустошили Бессарабию, Молдавию, Валахию; принудили угров переселиться оттуда в Паннонию и начали господствовать от реки Дон до самой Алуты, составив 8 разных областей, из коих 4 были на восток от Днепра, между россиянами и козарами; а другие – на западной стороне его, в Молдавии, Трансильвании, на Буге и близ Галиции, в соседстве с народами славянскими, подвластными киевским государям. Не зная земледелия, обитая в шатрах, кибитках, или вежах, печенеги искали единственно тучных лугов для стад; искали также богатых соседей для грабительства; славились быстротою коней своих; вооруженные копьями, луком, стрелами, мгновенно окружали неприятеля и мгновенно скрывались от глаз его; бросались на лошадях в самые глубокие реки или вместо лодок употребляли большие кожи. Они носили персидскую одежду, и лица их изображали свирепость.
Печенеги думали, может быть, ограбить Киев; но, встреченные сильным войском, не захотели отведать счастия в битве и мирно удалились в Бессарабию или Молдавию, где уже господствовали тогда их единоземцы. Там народ сей сделался ужасом и бичом соседей; служил орудием взаимной их ненависти и за деньги помогал им истреблять друг друга. Греки давали ему золото для обуздания угров и болгаров, особенно же россиян, которые также искали дружбы его, чтобы иметь безопасную торговлю с Константинополем: ибо днепровские пороги и дунайское устье были заняты печенегами. Сверх того они могли всегда с правой и левой сторон Днепра опустошать Россию, жечь селения, увозить жен и детей или в случае союза подкреплять государей киевских наемным войском своим. Сия несчастная политика дозволяла разбойникам более двух веков свободно отправлять их гибельное ремесло.
Печенеги, заключив союз с Игорем, пять лет не тревожили России: по крайней мере Нестор говорит о первой действительной войне с ними уже в 920 году. Предание не сообщило ему известия о ее следствиях. Княжение Игоря вообще не ознаменовалось в памяти народной никаким великим происшествием до самого 941 года, когда Нестор согласно с византийскими историками описывает войну Игореву с греками. Сей князь подобно Олегу хотел прославить ею старость свою, жив до того времени дружелюбно с Империей: ибо в 935 году корабли и воины его ходили с греческим флотом в Италию. [941 г.] Если верить летописцам, то Игорь с 10 000 судов вошел в Черное море. Болгары, тогда союзники императора, уведомили его о сем неприятеле; но Игорь успел, пристав к берегу, опустошить воспорские окрестности. Здесь Нестор, следуя византийским историкам, с новым ужасом говорит о свирепости россиян: о храмах, монастырях и селениях, обращенных ими в пепел; о пленниках, бесчеловечно убиенных, и пр. Роман Лакапин, воин знаменитый, но государь слабый, выслал наконец флот под начальством Феофана Протовестиария. Корабли Игоревы стояли на якорях близ Фара, или маяка, готовые к сражению. Игорь столь был уверен в победе, что велел воинам своим щадить неприятелей и брать их живых в плен; но успех не соответствовал его чаянию. Россияне, приведенные в ужас и беспорядок так называемым огнем греческим, которым Феофан зажег многие суда их и который показался им небесною молниею в руках озлобленного врага, удалились к берегам Малой Азии. Там Патрикий Варда с отборною пехотою, конницею и Доместик Иоанн, славный победами, одержанными им в Сирии, с опытным азиатским войском напали на толпы россиян, грабивших цветущую Вифинию, и принудили их бежать на суда. Угрожаемые вместе и войском греческим, и победоносным флотом, и голодом, они снялись с якорей, ночью отплыли к берегам фракийским, сразились еще с греками на море и с великим уроном возвратились в отечество. Но бедствия, претерпенные от них Империей в течение трех месяцев, остались надолго незабвенными в ее азиатских и европейских областях.
О сем несчастном Игоревом походе говорят не только византийские, но и другие историки: арабский Эльмакин и кремонский епископ Лиутпранд; последний рассказывает слышанное им от своего отчима, который, будучи послом в Царьграде, собственными глазами видел казнь многих Игоревых воинов, взятых тогда в плен греками: варварство ужасное! Греки, изнеженные роскошью, боялись опасностей, а не злодейства.
[943–944 гг.] Игорь не уныл, но хотел отмстить грекам; собрал другое многочисленное войско, призвал варягов из-за моря, нанял печенегов – которые дали ему аманатов в доказательство верности своей – и через два года снова пошел в Грецию с флотом и с конницею. Херсонцы и болгары вторично дали знать императору, что море покрылось кораблями российскими. Лакапин, не уверенный в победе и желая спасти Империю от новых бедствий войны с врагом отчаянным, немедленно отправил послов к Игорю. Встретив его близ дунайского устья, они предложили ему дань, какую некогда взял храбрый Олег с Греции; обещали и более, ежели князь благоразумно согласится на мир; старались также богатыми дарами обезоружить корыстолюбивых печенегов. Игорь остановился и, созвав дружину свою, объявил ей желание греков. «Когда царь, – ответствовали верные товарищи князя российского, – без войны дает нам серебро и золото, то чего более можем требовать? Известно ли, кто одолеет? мы ли? они ли? и с морем кто советен? Под нами не земля, а глубина морская: в ней общая смерть людям». Игорь принял их совет, взял дары у греков на всех воинов своих, велел наемным печенегам разорять соседственную Болгарию и возвратился в Киев.
В следующий [944] год Лакапин отправил послов к Игорю, а князь российский в Царьград, где заключен был ими торжественный мир на таких условиях:
Начало, подобное Олегову договору: «Мы от рода русского, послы и гости Игоревы», и пр. Следует около пятидесяти норманнских имен, кроме двух или трех славянских. Но достойно замечания, что здесь в особенности говорится о послах и чиновниках Игоря, жены его Ольги, сына Святослава, двух нетиев Игоревых, то есть племянников или детей сестриных, Улеба, Акуна, и супруги Улебовой Передславы. Далее: «Мы, посланные от Игоря, великого князя русского, от всякого княжения, от всех людей Русския земли, обновить ветхий мир с великими царями греческими Романом, Константином, Стефаном, со всем боярством и со всеми людьми греческими, вопреки диаволу, ненавистнику добра и враждолюбцу, на все лета, доколе сияет солнце и стоит мир. Да не дерзают русские, крещеные и некрещеные, нарушать союза с греками, или первых да осудит Бог Вседержитель на гибель вечную и временную, а вторые да не имут помощи от бога Перуна; да не защитятся своими щитами; да падут от собственных мечей, стрел и другого оружия; да будут рабами в сей век и будущий!
Великий князь русский и бояре его да отправляют свободно в Грецию корабли с гостьми и послами. Гости, как было уставлено, носили печати серебряные, а послы золотые: отныне же да приходят с грамотою от князя русского, в которой будет засвидетельствовано их мирное намерение, также число людей и кораблей отправленных. Если же придут без грамоты, да содержатся под стражею, доколе известим о них князя русского. Если станут противиться, да лишатся жизни, и смерть их да не взыщется от князя русского. Если уйдут в Русь, то мы, греки, уведомим князя об их бегстве, да поступит он с ними, как ему угодно».
Начало статьи есть повторение условий, заключенных Олегом под стенами Константинополя, о том, как вести себя послам и гостям русским в Греции, где жить, чего требовать и пр. – Далее: «Гости русские будут охраняемы царским чиновником, который разбирает ссоры их с греками. Всякая ткань, купленная русскими ценою выше 50 золотников (или червонцев), должна быть ему показана, чтобы он приложил к ней печать свою. Отправляясь из Царьграда, да берут они съестные припасы и все нужное для кораблей согласно с договором. Да не имеют права зимовать у Св. Мамы и да возвращаются с охранением.
Когда уйдет невольник из Руси в Грецию или от гостей, живущих у Св. Мамы, русские да ищут и возьмут его. Если он не будет сыскан, да клянутся в бегстве его по вере своей, христиане и язычники. Тогда греки дадут им, как прежде уставлено, по две ткани за невольника. Если раб греческий бежит к россиянам с покражею, то они должны возвратить его и снесенное им в целости: за что получают в награждение два золотника.
Ежели русин украдет что-нибудь у грека или грек у русина, да будет строго наказан по закону русскому и греческому; да возвратит украденную вещь и заплатит цену ее вдвое.
Когда русские приведут в Царьград пленников греческих, то им за каждого брать по десяти золотников, если будет юноша или девица добрая, за середовича восемь, за старца и младенца пять. Когда же русские найдутся в неволе у греков, то за всякого пленного давать выкупа десять золотников, а за купленного цену его, которую хозяин объявит под крестом (или присягою).
Князь русский да не присваивает себе власти над страною Херсонскою и городами ее. Когда же он, воюя в тамошних местах, потребует войска от нас, греков: мы дадим ему, сколько будет надобно.
Ежели русские найдут у берега ладию греческую, да не обидят ее; а кто возьмет что-нибудь из ладии, или убиет, или поработит находящихся в ней людей, да будет наказан по закону русскому и греческому.
Русские да не творят никакого зла херсонцам, ловящим рыбу в устье Днепра; да не зимуют там, ни в Белобережье, ни у Св. Еферия; но при наступлении осени да идут в дома свои, в Русскую землю.
Князь русский да не пускает черных болгаров воевать в стране Херсонской». – Черною называлась Болгария Дунайская в отношении к древнему отечеству болгаров.
«Ежели греки, находясь в земле Русской, окажутся преступниками, да не имеет князь власти наказывать их; но да приимут они сию казнь в царстве Греческом.
Когда христианин умертвит русина или русин христианина, ближние убиенного, задержав убийцу, да умертвят его». – Далее то же, что в III статье прежнего договора.
Сия статья о побоях есть повторение IV статьи Олегова условия.
«Ежели цари греческие потребуют войска от русского князя, да исполнит князь их требование, и да увидят через то все иные страны, в какой любви живут греки с Русью.
Сии условия написаны на двух хартиях: одна будет у царей греческих; другую, ими подписанную, доставят великому князю русскому Игорю и людям его, которые, приняв оную, да клянутся хранить истину союза: христиане в соборной церкви Св. Илии предлежащим честным крестом и сею хартией, а некрещеные полагая на землю щиты свои, обручи и мечи обнаженные».
Историк должен в целости сохранить сии дипломатические памятники России, в коих изображается ум предков наших и самые их обычаи. Государственные договоры X века, столь подробные, весьма редки в летописях: они любопытны не только для ученого дипломатика, но и для всех внимательных читателей истории, которые желают иметь ясное понятие о тогдашнем гражданском состоянии народов. Хотя византийские летописцы не упоминают о сем договоре, ни о прежнем, заключенном в Олегово время, но содержание оных так верно представляет нам взаимные отношения греков и россиян X века, так сообразно с обстоятельствами времени, что мы не можем усомниться в их истине…
Клятвенно утвердив союз, император отправил новых послов в Киев, чтобы вручить князю русскому хартию мира. Игорь в присутствии их на священном холме, где стоял Перун, торжественно обязался хранить дружбу с Империей; воины его также, в знак клятвы полагая к ногам идола оружие, щиты и золото. Обряд достопамятный: оружие и золото были всего святее и драгоценнее для русских язычников. Христиане варяжские присягали в соборной церкви Св. Илии, может быть, древнейшей в Киеве. Летописец именно говорит, что многие варяги были тогда уже христианами.
Игорь, одарив послов греческих мехами драгоценными, воском и пленниками, отпустил их к императору с дружественными уверениями. Он действительно хотел мира для своей старости; но корыстолюбие собственной дружины его не позволило ему наслаждаться спокойствием. «Мы босы и наги, – говорили воины Игорю, – а Свенельдовы отроки богаты оружием и всякою одеждою. Поди в дань с нами, да и мы вместе с тобою будем довольны». Ходить в дань значило тогда объезжать Россию и собирать налоги. Древние государи наши, по известию Константина Багрянородного, всякий год в ноябре месяце отправлялись с войском из Киева для объезда городов своих и возвращались в столицу не прежде апреля. Целью сих путешествий, как вероятно, было и то, чтобы укреплять общую государственную связь между разными областями или содержать народ и чиновников в зависимости от великих князей. Игорь, отдыхая в старости, вместо себя посылал, кажется, вельмож и бояр, особенно Свенельда, знаменитого воеводу, который, собирая государственную дань, мог и сам обогащаться вместе с отроками своими, или отборными молодыми воинами, его окружавшими. Им завидовала дружина Игорева, и князь при наступлении осени исполнил ее желание: отправился в землю древлян и, забыв, что умеренность есть добродетель власти, обременил их тягостным налогом. Дружина его – пользуясь, может быть, слабостью князя престарелого – тоже хотела богатства и грабила несчастных данников, усмиренных только победоносным оружием. Уже Игорь вышел из области их; но судьба определила ему погибнуть от своего неблагоразумия. Еще недовольный взятою им данью, он вздумал отпустить войско в Киев и с частью своей дружины возвратиться к древлянам, чтобы требовать новой дани. Послы их встретили его на пути и сказали ему: «Князь! Мы все заплатили тебе: для чего же опять идешь к нам?» Ослепленный корыстолюбием, Игорь шел далее. Тогда отчаянные древляне, видя – по словам летописца, – что надобно умертвить хищного волка, или все стадо будет его жертвою, вооружились под начальством князя своего, именем Мала; вышли из Коростена, убили Игоря со всею дружиною и погребли недалеко оттуда. Византийский историк повествует, что они, привязав сего несчастного князя к двум деревам, разорвали надвое.
Игорь в войне с греками не имел успехов Олега; не имел, кажется, и великих свойств его: но сохранил целость Российской державы, устроенной Олегом; сохранил честь и выгоды ее в договорах с Империей; был язычником, но позволял новообращенным россиянам славить торжественно Бога христианского и вместе с Олегом оставил наследникам своим пример благоразумной терпимости, достойный самых просвещенных времен. Два случая остались укоризною для его памяти: он дал опасным печенегам утвердиться в соседстве с Россией и, не довольствуясь справедливой, то есть умеренною данью народа, ему подвластного, обирал его, как хищный завоеватель. Игорь мстил древлянам за прежний их мятеж; но государь унижается местью долговременною: он наказывает преступника только однажды. – Историк за недостатком преданий не может сказать ничего более в похвалу или в обвинение Игоря, княжившего 32 года.
К сему княжению относится любопытное известие современного арабского историка Массуди. Он пишет, что россияне идолопоклонники, вместе со славянами, обитали тогда в козарской столице Ателе и служили кагану; что с его дозволения около 912 года войско их, приплыв на судах в Каспийское море, разорило Дагестан, Ширван, но было наконец истреблено магометанами. Другой арабский повествователь, Абульфеда, сказывает, что россияне в 944 году взяли Барду, столицу арранскую (верстах в семидесяти от Ганджи) и возвратились в свою землю рекою Куром и морем Каспийским. Третий историк восточный, Абульфарач, приписывает сие нападение аланам, лезгам и славянам, бывшим кагановым данникам в южных странах нашего древнего отечества. Россияне могли прийти в Ширван Днепром, морями Черным, Азовским, реками Доном, Волгою (через малую переволоку в нынешней Качалинской станице) – путем дальним, многотрудным; но прелесть добычи давала им смелость, мужество и терпение, которые в самом начале государственного бытия России ославили имя ее в Европе и в Азии.
