Николай Костомаров
Обычаи и нравы народов государства Российского
Горлатная шапка делалась из драгоценных мехов с суконным верхом, а иногда с меховым. По своей фигуре она составляла противоположность колпаку, ибо кверху была шире, книзу уже. Спереди делалась прореха, окаймленная вдоль образцами или плащами с насечками. На одной стороне прорехи делались петли, густо обложенные жемчугом, изображавшие какую-нибудь фигуру, например, в виде змейки, львиной головки и прочее, на другой стороне прикреплялись золотые пуговки, иногда с драгоценными камнями в средине. Во время парада боярин надевал тафью, на тафью колпак, а на колпак горлатную шапку. Также и в царских выходах царям подавались шапки с колпаком. Знатные люди считали приличием и достоинством своего сана кутать как можно больше голову и часто в комнате за нарядными столами сидели в своих тяжелых шапках. Когда они возвращались домой, то, сняв шапку, напяливали ее на болванец, расписанный нарядно иконописцами и составлявший украшение в доме. Обычай так закутывать голову поддерживался тем, что русские, по восточному обычаю, очень плотно стриглись, а иногда даже и брили себе головы. Только те, которые теряли родных или попадали в царскую немилость, отращивали на голове волосы в знак печали; без этого все старались стричься как можно плотнее и перед каждым большим праздником считали долгом непременно остричься. Зато все носили бороды, и чем борода была длиннее, тем осанка человека считалась почтеннее и величественнее. Богатый человек холил ее, берег и расчесывал гребешком из слоновой или моржовой кости. При Василии Ивановиче начало было входить в обычай бритье бород, и сам великий князь последовал этому обычаю; но духовенство вопияло против него, и Стоглав предал неблагословению Церкви дерзавших отступать от дедовского обычая. Под влиянием Церкви борода долго сохранялась и почиталась необходимой принадлежностью человека, и если у кого от природы не росла борода, к тому имели недоверие и считали его способным на дурное дело.
В довершение блеска своих одежд русские украшали уши серьгами или одной серьгой и вешали на шею драгоценные золотые или позолоченные цепи, а к самим цепям прикрепляли кресты, и такие цепи передавались вместе с крестами от родителей к сыновьям как залог благословения. Также цари жаловали ими своих приближенных. Иногда они были так массивны, что весили до двух фунтов. На пальцы русские надевали множество перстней с алмазами, яхонтами, изумрудами и сердоликами, с вырезанными на них печатями; можно было встретить перстни в золотых ободочках и с железной печатью. В старину не было наследственных и гербовых печатей; всякий делал себе произвольно по вкусу на перстнях печати. Кроме перстня с печатью на руках у русского было еще их несколько с камнями, так что иногда трудно было разогнуть пальцы; обилие камней в старинном русском туалете не должно изумлять читателей, потому что по большей части эти камни были низкого достоинства, так называемое, по тогдашнему образу выражения, плохое каменье, да и люди с состоянием часто платили хорошие деньги за дурные камни, потому что не умели распознавать их достоинства.
Для утирания носа русские носили платки, которые у зажиточных делались из тафты и отстрочивались золотой бахромой, но их хранили не в карманах, а в шапках, и когда сидели в гостях, то держали в руках шапку, а в ней платок. Впрочем, не считалось неприличным высморкаться и двумя пальцами, даже за столом, и потом обтереть руки о скатерть. Простонародье не знало носовых платков вовсе и не предполагало, чтобы они могли быть необходимы.
В довершение русского наряда люди знатные привешивали шпаги. Это право предоставлялось только служилым и тем, которые по своему происхождению его заслуживали, именно: боярам, окольничим, стольникам, иноземцам, начальным людям, дворянам и детям боярским; простолюдинам, посадским и крестьянам запрещалось ходить с оружием, зато и знатные, и незнатные не иначе выходили из домов, как с тростью или палкой, которая украшалась точеным набалдашником с вычеканенным наконечником. Набалдашник раскрашивался или окладывался перламутром. Посох служил эмблемой степенности и важности; от этого цари не иначе даже выходили из своих покоев, как с посохом.
Женские одежды, по свидетельству очевидцев, были похожи на мужские, тем более что последние вообще делались длинными. Но, однако, в одеждах двух полов были и особенности, так что можно было с первого взгляда отличить женщину издали. Не говоря уже о головных уборах, к самим одеждам, носившим те же названия, как у мужчин, прибавлялось слово «женский», например, женская шуба, женский опашень.
Женская рубаха была длинная, с длинными рукавами, цвета белого или красного: красные рубахи, как и у мужчин, считались нарядным бельем. К рукавам рубахи пристегивались запястья, вышитые золотом и украшенные жемчугами. Поверх рубашки надевался летник: одежда эта не была длинна и по крайней мере не доходила до пят, как это видно из кроильной книги, где на царицу Евдокию Лукьяновну полагается для длины летника аршин с тремя четвертями, тогда как длина другой одежды на ту же особу простирается до двух аршин с полувершком. Рукава его были так длинны, как целый летник, и чрезвычайно широки, например, до тринадцати вершков и даже до тридцати. Эти рукава назывались накапками: они вышивались золотом и унизывались жемчугом. Подол обшивался иной материей с золотой тесьмой, со шнурком и бахромой. Вдоль одежды на передней стороне делался разрез, который застегивался до самого горла, потому что приличие требовало, чтобы грудь женщины была застегнута как можно плотнее. Зимой летники подбивались мехом и назывались кортелями.
Принадлежность летника составляли вошвы, то есть вшитые места; но трудно решить, где именно они вшивались; некоторые полагали, что они пристегивались к рукавам, но так как они были очень широки, например, семнадцать вершков, то едва ли была возможность пришить их к рукавам или накапкам, которые были и без того широки. Если только они не одно и то же, что накапки, то, быть может, они накладывались на полы летника по обеим сторонам разреза, как нашивки на мужских кафтанах. Эти вошвы были всегда расцвечены и распещрены разными фигурами в виде листьев, трав, зверей и тому подобное.
Материи, из которых делались летники, у зажиточных были по большей части легкие, так, как для мужского зипуна, например, тафта, но иногда эти одежды делались также из тяжелых золототканых и сребротканых материй. На подкладку употребляли менее ценные материи, например киндяки или дороги. Цвета их были различны. Упоминаются летники лазоревые, зеленые, желтые, но чаще всего червчатые. Чтобы иметь понятие о наружном виде этой одежды, приведем несколько примеров летников из богатой материи. Вот летник червчатого атласа, сотканного пополам с золотом; вошвы черного бархата с вышитыми узорами. Вот другой летник: он сделан из червчатой камки с серебряными и золотыми узорами, поочередно представляющими листья; вошвы к нему из червчатого бархата, расшитого канителью и трунцалом; подол из лазоревого атласа. Вот третий летник: он из материи сребротканой пополам с золотом, вошвы к нему черного бархата, с расшитыми по нему узорами. Вошвы чаще всего были другого цвета, чем сам летник, например: летник желтой камки, а вошвы к нему золотного бархата; летник полосатый, а вошвы черного бархата; летник червчатый, вошвы из синего аксамита. Небогатые женщины носили летник из зуфи, дорогов, киндяков, а вошвы расшивали шелками и цветной пряжей.
К летникам, как к мужским зипунам, пристегивалось шейное ожерелье. У женщин оно теснее прилегало к шее, чем у мужчин, и потому иностранцы находили его похожим на собачий ошейник. Оно состояло из тесьмы, очень часто черного цвета, вышитой золотом и унизанной жемчугом; к воротнику летника оно пристегивалось пуговками, обыкновенно числом до пяти.
Верхняя женская одежда была опашень, длинная одежда с частыми пуговицами от верху до низу; у богатых они были золотые или серебряные вызолоченные, у бедных оловянные. Эта одежда делалась из сукна, обыкновенно красных цветов; рукава были длинными до пят, но пониже плеча делались прорезы или проймы, сквозь которые свободно входила рука, а остальная часть рукава висела. Таким образом женщина могла показывать не только широкие накапки своего летника, но и запястья своей рубахи, шитые золотом. Вокруг шеи пристегивался широкий меховой, обычно бобровый, воротник, называемый ожерельем, круглой формы, покрывавший грудь, плечи и спину. По прорезу и по подолу опашни окаймлялись кусками другой материи, расшитыми шелками и золотом.
Другой вид верхней женской одежды была телогрея. В подробности отличие покроя ее от опашня неизвестно; в плечах делалась она уже, к подолу шире; рукава были длинные с проймами, как в опашне, на краях этих рукавов пристегивалось запястье из другой материи, обыкновенно вышитое; подол окладывался (подпушался) широкой полосой другой материи, а разрез, который застегивался пуговицами, обыкновенно пятнадцатью, окаймлялся металлическим кружевом или же тесьмой, густо расшитой золотом. Телогреи были холодные и теплые, например, на куницах или соболях.
Женские шубы отличались от мужских, ибо упоминается название женская шуба. Шуба, по-видимому, у женщин означала не всегда одно только меховое платье, потому что встречается название холодная шуба. Если летник в женском одеянии соответствовал зипуну в мужском, то опашень и телогрея соответствовали кафтану, а шуба означала вообще верхнюю накидную одежду. Кроме шубы, встречаются названия женских охабней, однорядок, ферязей, которые женщины носили с поясом; в других случаях эти верхние одежды вообще назывались шубы. Меховые женские шубы делались на соболе, куницах, лисицах, горностаях, белках, зайцах, смотря по состоянию, покрывались сукнами и шелковыми материями, как-то: объярью, камкой, атласом, тафтой – цветов червчатого, желтого, зеленого и белого; последний цвет на женских шубах был в употреблении в XVI веке, но в XVII шубы покрывались часто цветными тканями с золотыми узорами. Сверху донизу спереди шел разрез; он застегивался пуговицами и окаймлялся кружевом металлическим, кованым или плетеным, либо шелковым, расшитым золотом и усаженным дробницами. Вдоль разреза по обеим сторонам делались нашивки с золотыми вышивками и с кистями, а по шее пристегивалось к шубе ожерелье из другого меха, например шуба беличья или лисья, а ожерелье к ней бобровое. Рукава женских шуб украшались по краям кружевом, они отдельно снимались и хранились, переходя от матерей к дочерям, как фамильная драгоценность.
В торжественных случаях женщины надевали на обыкновенные свои платья богатую мантию, называемую по-русски подволокой или приволокой. Она делалась из шелковой материи, цвета червчатого, белого, но чаще всего из золотной или сребротканой, с вошвами (вероятно, вшитыми местами). Края этой мантии были с особенной нарядностью разукрашены золотым шитьем, жемчугом и драгоценными камнями; они пристегивались к подволоке и снимались, когда нужно было, и назывались подволочным запушьем. На голову замужние женщины надевали волосники или подубрусники: это были шапочки наподобие скуфьи из шелковой материи, нередко из золотной, делались с узлом, посредством которого можно было их суживать и расширять, и с ошибкой или оторочкой по краю; эти ошибки унизывались жемчугом и камнями и перешивались с одного волосника на другой и таким образом переходили из рода в род. Волосник играл большую роль в судьбе замужней женщины, ибо он был символом брачного состояния и составлял необходимую и главную принадлежность приданого. По понятиям века, для замужней женщины считалось и стыдом и грехом оставлять напоказ свои волосы: опростоволосить (открыть волосы) женщину было для нее большим бесчестьем. Скромная женщина боялась, чтобы даже члены семейства, исключая мужа, не увидали ее волос; а в Новгородской земле вошло было даже в обычай замужним женщинам брить себе волосы, но этот обычай не одобрялся Церковью. Правило скромности переходило в щегольство, и некоторые женщины, укрывая волосы под волосником, стягивали их так туго, что едва могли моргать глазами: это казалось им красиво. Поверх волосника накладывался платок, обыкновенно белый, и подвязывался под подбородок; его висячие концы густо усаживались жемчугом. Этот платок назывался убрусом. Это был обыкновенный домашний головной убор. Когда женщины выходили в церковь или в гости, то надевали кику: это была шапка с высокой плоскостью на лбу, называемой кичным челом; чело было разукрашено золотом, жемчугом и драгоценными камнями, а иногда все состояло из серебряного листа, подбитого материей. По бокам делались возвышения, называемые переперами, также разукрашенные; из-под них, ниже ушей, спадали жемчужные шнуры, числом около четырех или до шести на каждой стороне, и достигали плеч. Задняя часть кики делалась из плотной материи или соболиного или бобрового меха и называлась подзатыльник. По краю всей кики пристегивалась жемчужная бахрома, называемая поднизью. Третий род головного убора был кокошник, у богатых также обложенный жемчугом.
Когда женщина выезжала, то на убрус надевала шляпу белого цвета с полями, у богатых покрытыми золотными материями, жемчужинами и камнями; с этой шляпы спадали на спину длинные шнурки; когда шляпа была белого цвета, шнурки обыкновенно были красные. Также надевали шапки, очень часто черного цвета, из бархата или другой материи, отороченные дорогим мехом, иногда с золотой запоной спереди и с поднизью или кружевом по краю. Девицы носили на голове венцы: они имели форму городов и теремов; например, изображение дома в несколько ярусов, отделявшихся один от другого жемчужными поясками. У венцов были поднизи, называемые рясами. У других венцы были более простой формы и состояли только из золотой проволоки в несколько рядов, которые иногда украшались кораллами и камнями. Девичий венец был всегда без верха, потому что открытые волосы считались символом девичества. Очень часто эти венцы состояли из широкой повязки, вышитой золотом и усаженной жемчугами. Такая повязка суживалась на затылке и связывалась широкими лентами, иногда вышитыми, спадавшими на спину. Зимой девицы покрывали голову широкой шапкой, собольей или бобровой, с верхом из шелковой материи; она называлась столбунцом; из-под шапки выпадали на спину одна или две косы, в которые вплетались красные ленты. Иные вовсе не заплетали себе кос, а носили волосы распущенными по плечам. Девицы простого состояния носили повязки, которые спереди были шире, сзади суживались и, наконец, спускались на спину длинными концами. В знак печали женщины и девицы остригали себе волосы, как мужчины их растили по этому поводу. У детей женского пола волосы всегда были острижены, точно как и у мальчиков, и девочку можно было узнать только по небольшим пукам волос на висках.
Как женщины, так и девицы носили серьги. Как только девочка начинала ходить, мать прокалывала ей уши и втыкала серьги или кольца; обычай этот равно сохранялся и у знатных, и у простых. Самая обычная форма серег была продолговатая; иные назывались двоичны, то есть двойные, другие одинцы. Вообще серьги русские были очень длинны. Бедные женщины носили медные, более зажиточные – серебряные, богатые женщины – золотые с драгоценными камнями, преимущественно яхонтами и изумрудами, или золотые со множеством мелких камушков, называемых искрами. У некоторых были серьги из цельных драгоценных камней, обделанных в формах: грушевидной, круглой, овальной и тому подобное, иногда просверленных насквозь, с двумя вставленными в дырочки жемчужинами.
На руках женщины носили обручи или зарукавья, то есть браслеты, также с жемчугами и камнями, а на пальцах перстни и кольца, которых нередко было так же много, как и у мужчин. Женские перстни отличались от мужских, в частности, тем, что на них не вырезали печатей, и они вообще не были так массивны, как мужские; перстни эти были большей частью золотые с искрами, то есть мелкими камешками или с сердоликами; у небогатых серебряные позолоченные, с мелкими жемчужинами. Шея женщины и девицы была увешана множеством крестов, образков и несколькими рядами монист жемчужных и золотых, иногда составленных в виде цепочки, на которых висели рядами коротенькие цепочки, каждая с крестиком. Кроме монист, знатные женщины носили золотые и серебряные позолоченные цепи, на которых висели большие кресты, отделанные финифтью. Вообще на шеях и на груди знатных госпож в Московии, как и повсюду, укладывались большие капиталы. За всякой невестой зажиточного состояния везли на новоселье огромные сундуки с нарядами и сверх того большое количество ссыпного жемчуга, необходимого для поправки платьев, иногда более пуда. На платьях, которые надевались в торжественных случаях, накладывалось невероятное множество украшений. Платье Натальи Кирилловны, которое на нее надели после взятия во дворец и наречения царской невестой, было так тяжело от вышиваний и жемчуга, что у невесты, когда она поносила его немного, заболели ноги.
Гравюра опубликована в журнале «Нива», 1893 г.
Не довольствуясь обильными украшениями, пестрившими до крайности одежду, русская женщина белилась и румянилась и приводила в смех иностранцев своим неискусством в этом деле; недурные собой от природы, русские женщины совершенно искажали свою красоту, налепливая на щеки краски до того, что, по замечанию Олеария, казалось, будто бы кто-нибудь размалевал их кистью. Этого мало: они размалевывали себе шею и руки белой, красной, голубой и коричневой красками, окрашивали ресницы и брови и притом самым уродливым образом чернили светлые, белили черные. Женщины, которые были хороши собой и сознавали, как не идет, собственно, для них такой обычай, принуждены были покоряться ему, чтобы не подвергаться насмешкам. При Михаиле Федоровиче одна русская боярыня, княгиня Черкасская, красивая собой, не хотела румяниться, но тогдашнее общество издевалось над ней: так силен был этот обычай; а между тем Церковь его не оправдывала, и в 1661 году новгородский митрополит запрещал пускать в храм набеленных женщин.
В руках у женщины был платок, называемый ширинкой; у богатых эти ширинки были шелковые с золотыми каймами и кистями. Зонтики были в употреблении у знатных госпож; их носили над ними рабыни.
Бедные поселянки ходили в длинных рубахах; на рубахи надевали летники, иногда белого цвета, похожие также на рубаху, иногда крашеные, а голову повязывали платком из крашенины или шерстяной материи, подвязывая его под подбородок.
Сверху всего, вместо накидного платья, поселянки надевали одежду из грубого сукна или серемяги, называемую серник. При большей зажиточности поселянки носили на головах платки шелковые, а сверху летника однорядку из красной или синей крашенины, зенденя или зуфи; зимой носили овчинные тулупы. Девицы делали себе кокошники из древесной коры в виде короны. Впрочем, при малейшей возможности муж не скупился принарядить свою жену. В те времена у посадских и у крестьян встречались такие богатые наряды, каких теперь трудно отыскать в этих классах. Их дорогие одежды были скроены просто и переходили из рода в род. О том, чтобы платье сидело хорошо, не имели понятия. По большей части одежды кроились и шились дома: отдавать на сторону не считалось даже признаком хорошего хозяйства. Русские не заботились ни об изяществе формы, ни о вкусе, ни о согласии цветов, лишь бы блестело и пестрело. В их одеждах не было талии: это были мешки, приходившиеся на каждую, лишь бы не очень высокого и не очень низкого роста, и вполне соответствовали пословице: не ладно скроено, да крепко сшито. По русским понятиям, красота женщины состояла в толстоте и дородности; женщина стройного стана не считалась красавицей, напротив, ей предпочитали тучную, мясистую. Притом русские считали особенной красотой, чтобы у женщины были продолговатые уши, и некоторые записные щеголихи вытягивали их себе насильно. Этот обычай как нельзя более согласовывался с раскрашиванием и с покроем платьев, чтобы для иностранцев и для нас в настоящее время, усвоивших западные понятия, представить в русской женщине верх безвкусия и уродливости.
Как мужские, так и женские дорогие одежды почти всегда лежали в клетях, в сундуках под кусками кожи водяной мыши, которую считали предохранительным средством от моли и затхлости. Только в большие праздники и в торжественных случаях, как, например, свадьбы, их доставали и надевали; в обыкновенные воскресные дни русские ходили в менее богатом наряде, а в будни не только простой народ, но и люди обоего пола среднего сословия и дворяне не щеголяли одеждой. Часто дворяне и их жены ходили в платьях из грубого холста или сукна, притом грязных, поношенных и часто с заплатками; зато когда надо было показать себя, русский скидывал свои отрепья, вытаскивал из клетей отцовские и дедовские одежды и навешивал на себя, на жен и на детей все, что собрано было по частям им самим, отцами, дедами и бабками. Иметь хорошее платье почиталось необходимым для сколько-нибудь зажиточного хозяина. Богатая одежда служила признаком благосостояния и достоинства, и нередко случалось, что бедняк, когда приходилась ему нужда прикинуться не бедняком, брал у соседа напрокат платье и платил за это. С этой же целью во время приезда в Москву чужеземных послов правительство раздавало дьякам, придворным и гостям вышитые золотом кафтаны, чтобы приезжим чужеземцам показать толпу одетых в золото, чтобы чужеземцы заключили о России, что эта страна сильная, богатая и народ в довольстве живет под царским скипетром.
Чтобы дать понятие о гардеробе мужчины среднего состояния, мы опишем здесь одежду подъячего Красулина, сосланного в Колу. У него было три однорядки – одна темнозеленая, две вишневые; три кафтана: один праздничный камчатный, другой дорогильный, третий суконный; два были червчатого цвета, а третий зеленый; штаны красные суконные; красные ферязи; четыре шубы, из которых одна покрыта камкой с серебряным кружевом и серебряными пуговицами, а три покрыты дорогами желтого и красного цветов; два ожерелья стоячих, одно аксамитное, другое шитое золотом пополам с серебром по черному бархату, третье простое черное бархатное; два тулупа и несколько лоскутов сукна и небогатых материй.
